Это “шкатулка”, которая исполняет любое желание».
Слова кого-то, кто может становиться кем угодно, но и никем тоже может становиться.
– Говори, что тебе нужно!
И я называю его имя.
Я называю имя того, кто раздает «шкатулки», того, кого я не помнил все это время.
Его имя –
– …«О».
И как только я произношу имя…
– Хе-хе…
…Харуаки исчезает с лица Харуаки.
Не то чтобы у него форма головы изменилась. Просто в улыбке на этом лице больше нет Харуаки. Остается фальшивка, которая маскировалась под Харуаки.
Образ, который все это время нас преследовал, наконец проясняется.
…«О».
– Черт побери. Знаешь, это имя никто не должен был знать, кроме нынешнего «владельца». Странно.
– Ты был неосторожен в словах.
– Неосторожен?
«О» хихикнул, он откровенно забавляется происходящим.
– Я вовсе не был неосторожен. Мне вообще не нужно быть осторожным. Это ты аномален, если смог узнать меня по таким намекам!
– Ты так думаешь?
– Ну скажи тогда: вот ты видишь, как кто-то ведет себя не совсем обычно; ты что, сразу думаешь «Это кто-то другой. Кто-то в него вселился»?
Должен признать, он прав. Как бы подозрительно человек себя ни вел, это совершенно не повод считать его кем-то иным.
– И тем не менее ты меня отыскал. Это значит, что ты знал обо мне как о возможной причине всех этих случаев. Хотя помнить о самом моем существовании не должен был никто.
– Если я не должен был, почему же вспомнил?
– Кто знает? Загадка. Может, на тебя повлияла Ая Отонаси? Хотя вообще-то всего лишь из-за того, что тебя кто-то обучал, ты все равно не должен был меня заметить.
«О» говорит дружелюбным тоном. Но сейчас мне на подобные вещи наплевать.
– …Ааа, ты хочешь знать мои намерения? Отлично! Мне нечего скрывать. Я – всего лишь хотел понаблюдать за тобой с близкого расстояния.
Услышав эти слова, я вновь почувствовал.
Аах – опять.
То же самое неприятное чувство, как тогда, в первый раз, когда я его встретил. Снова оно же.
Что это? Напомните-ка мне, что это за чувство?
– …Не понимаю! Почему для этого тебе понадобилось загонять в угол Моги-сан?
– Зачем я так поступил с «владельцем»? Я же уже сказал – я хотел понаблюдать за тобой. Впрочем, пожалуй, попробую объяснить проще.
«О» начинает говорить веселым голосом.
– Я хотел посмотреть, как ты реагируешь на чью-то еще «шкатулку». Когда исполнилось искаженное «желание» Касуми Моги вернуть прошлое, я, не подумавши, обрадовался. Я был рад, потому что мог наблюдать за тобой, оказавшимся в этой «шкатулке», довольно долго. …Но вскоре я понял, что это была ошибка. Потому что я, разумеется, хочу наблюдать за тобой в самых разных ситуациях. Но в «шкатулке», которую вы, люди, называете «Комнатой отмены», я не могу этого делать. Все всё время ведут себя одинаково, ты, разумеется, не исключение. Как бы ни сохраняли память Касуми Моги и Ая Отонаси, это совершенно неинтересно, если самый главный, ты, ее теряешь.
Я обхватываю себя руками, пытаясь защититься от этого неприятного чувства.
– Поэтому я решил вмешаться. Я превратился в Харуаки Усуя – он играл важную роль, с его места я мог легко влиять на вас троих. В общем, я позволил себе создать подходящие условия, пользуясь Харуаки Усуем, Аей Отонаси и Касуми Моги, плюс я ввел в систему сохранение тобой памяти. И благодаря этому я мог за тобой наблюдать просто великолепно!
– Так неужели ты подбил Моги-сан убить меня, потому что ты хотел?..
– Да, я хотел посмотреть, как ты отреагируешь на смертельный удар со стороны девушки, которую любишь.
…И вот ради этого Моги-сан пришлось столько страдать.
– А, кстати, по этой же причине я возбудил в тебе эту любовь, конечно же.
– Какого…
Мои чувства были вызваны искусственно?..
– О? А я-то был уверен, что ты заметил. А, понятно. Значит, ты не хотел замечать. Хе-хе… вот ради таких моментов и стоит находиться рядом с тобой. Сказать по правде, мне вовсе не нужно было самому быть в «шкатулке», чтобы за тобой наблюдать. Но тогда я мог бы проглядеть вот такие случаи, как этот. Смотреть снаружи «шкатулки» очень неудобно, да, примерно как заглядывать в окуляр суперэффективного телескопа, но с огромного расстояния. Видеть можно. Но фокусироваться неудобно. Примерно такое ощущение и здесь. Так что, хоть это и побочный эффект, но то, что я мог смотреть на тебя с такой близости глазами Харуаки Усуя, оказалось очень удачно!
Наконец-то я понял, что это за неприятное чувство, которое я все время испытываю.
Да. Это – ужас.
Не то чтобы я до сих пор не испытывал ужаса. Но это чувство ужаса слишком отличается от обычной формы, потому-то я и не смог распознать его сразу.
– Ну ладно, Кадзуки Хосино-кун. Что ты теперь собираешься делать?
Я стою без слов.
Осознав испытываемый мной ужас, я не в силах раскрыть рот.
– Ты думал, все образуется, если только все узнают, что «я» внутри Харуаки Усуя? Разумеется, сейчас я выгляжу как человек. А поскольку я еще и убийца, ты можешь просто сдать меня полиции и сказать, что дело сделано. Но это ведь не так, верно? Твоя цель ведь – вернуть себе повседневную жизнь, верно? Одни разговоры ничего не решат!
Он опасен. Опаснее всего, с чем я встречался в жизни.
– Кроме того, есть причина, почему я не скрываю больше необходимого свое превращение в Харуаки Усуя. Да, «шкатулка» сейчас у меня, потому что я забрал ее у «владельца». Я могу показать ее тебе, прямо сейчас. Но нет нужды. Равно как нет нужды отдавать ее тебе всего лишь потому, что ты меня вспомнил. И заставить меня отдать ее ты тоже бессилен.
Я ему интересен. Но только как подопытный. Не больше, не меньше. И, конечно, я совершенно без понятия, как иметь дело с человеком, который обращается со мной так.
Поэтому…
– …Бессилен, ну конечно.
…Я никогда бы не стал говорить таким неуважительным тоном.
– Кадзуки в одиночку бессилен, да.
«О», однако, смотрит на меня, пытаясь понять, откуда идет голос.
Он угадал. Голос доносится из моей сумки.
Сигналит машина. Ревя двигателем, к нам приближается грузовик. «О» переводит взгляд на него и чуть хмурится. Летящий в нашу сторону грузовик выглядит ужасающе знакомым.
А за рулем сидит – Мария.
– Я скучала по тебе, «О»!
Голос доносится из мобильника в моей сумке, который был включен все время, что мы разговаривали.
Грузовик несется прямо на нас. Мы стоим неподвижно. Визг тормозов. Из-за дождя тормоза работают хуже, чем должны. Грузовик все ближе и ближе. Но «О» не отступает. И поэтому я тоже не отступаю. Я инстинктивно закрываю глаза.
Визг тормозов смолкает.
Я открываю глаза. Грузовик застыл перед самым моим носом – буквально.
– И чего ты хотела добиться этим блефом?
«О», слабо улыбаясь, обращает вопрос к фигуре на водительском сиденье.
– Просто небольшое приветствие. Как удачно, что тебя не переехало вместо Касуми, а?
Голос доносится и спереди, и из моей сумки. Выбравшись из грузовика, Мария наконец снимает блютус-гарнитуру и обрывает звонок.
«О» не отводит глаз от Марии, стоящей перед нами без зонта.
– Стало быть, ты слушала весь наш разговор. Значит, вы двое не волновались об этой стратегии изначально. Жаль – хотелось бы мне посмотреть, как Кадзуки будет удручен ее результатом.
– Я всерьез рассматривала эту стратегию, когда ты ее предложил. Но, судя по всему, Кадзуки тебя вычислил, сегодня ночью он меня просветил.
В общем-то, я не собирался рассказывать ей именно ночью. Я просто не знал, когда ей рассказать, что я обнаружил.
Однако именно я выбрал время для разговора с Харуаки, после того как скооперировался с ним.
– Но в итоге это оказался правильный выбор. Потому что если бы я была рядом с ним, ты продолжал бы изображать дурачка.
– И ты угнала грузовик только для того, чтобы притвориться, что тебя тут нет? Ну, спасибо за усердие. Только зачем бы мне изображать дурачка, когда ты здесь? Может, ты и «шкатулка», но это не значит, что ты что-то можешь.
– Так ты что, не знал? Похоже, мои усилия пропали даром. Что ж, давай я спрошу: ты знаешь про мое «Ущербное блаженство», верно?
– Да, я о нем знаю. И я знаю, что с его помощью ты не можешь причинить мне вреда.
Мария рассмеялась.
– Хе-хе, тебе никогда не понять нас, людей. Может, ты поймешь, если я сформулирую это так: «Я все подготовила для того, чтобы стереть тебя».
«О» на эти ее слова лишь криво ухмыляется.
– Ты можешь только запихивать других в эту твою «шкатулку», разве нет? И как ты собираешься это сделать?
– Похоже, ты до сих пор не знаешь, почему я была так сосредоточена на Кадзуки.
Внезапно она произносит мое имя. «О» оглядывается на меня. Взгляд у него добрый, но все равно он меня пугает. Примерно таким вот взглядом человек смотрит на кусок свинины, раздумывая, как ее приготовить.
– …Вот оно что.
«О» улыбается.
– Наконец-то ты понял. У Кадзуки талант обращаться со «шкатулками». Он, наверно, даже мое «Ущербное блаженство» сможет подчинить. А пожелает он наверняка, чтобы его повседневная жизнь шла своим чередом. Его повседневная жизнь, без всего, что ей угрожает. Без «шкатулок». Без тебя.
Мария выкладывает все это, сверля «О» сердитым взглядом.
«О» эти слова не ошарашили, не удивили, не позабавили. Он лишь печально опускает глаза.
– Понятно. Значит, ты совсем не изменилась, – отвечает он.
Это он говорит той, кто превосходит нас всех, хоть и выдержала 27755 временных петель.
– Если так случится, такая мелкая «шкатулка», как ты, тоже разрушится.
Мария отвечает, глазом не моргнувши.
– Я знаю.
– Да я уж понял.
«О», однако, по-прежнему смотрит печально. Его, похоже, совершенно не тревожит то, что его могут стереть.
– Ты по-прежнему не можешь жить ради себя самой? Ты можешь делать что-то только ради других? Мне искренне жаль тебя, что ты проживаешь такую никчемную жизнь!
– Твоя жалость даже вместо червяка на рыбалке не сгодится.
– Сперва мне было интересно это твое довольно редкое качество, но оно пустое. Человек, у которого нет собственных желаний, ничем не отличается от машины. С равным успехом я мог бы наблюдать за пылесосом. Ты для меня – самое скучное создание, какое только может быть!
Мария слушает «О», скрипя зубами от злости. Неудивительно. Вместо того, чтобы обращаться с ней как с противником, враг ее жалеет.
– Ладно. Я не хочу, чтобы меня стерли, поэтому предлагаю сделку. Я отдам вам «шкатулку». Взамен я хочу, чтобы вы меня не трогали. Что вы думаете?
– …Пфф, довольно нахальные условия, если учесть, что ты можешь оказаться стерт.
– Тебе бы благодарить меня, что я вообще ответил на твое весьма сомнительное требование. Не факт, что Кадзуки Хосино согласится воспользоваться твоей «шкатулкой». И я даже пытаться представить себе не хочу, насколько низки шансы, что я исчезну, если он ей воспользуется. Я иду на это совершенно необязательное примирение исключительно чтобы выразить уважение Кадзуки-куну, который меня отыскал.
– Примирение? Ты всего лишь отдашь нам старую клетку, в которой ты держал Кадзуки. Ты можешь мастерить новые клетки сколько тебе заблагорассудится, так ведь? Тебе ведь эта «шкатулка» уже надоела, и ты все равно собирался скоро заменить ее на другую, так?
– Не буду комментировать твое воображение.
– Пфф… Кадзуки, тебя это устраивает?
Мария спрашивает мое мнение. Я киваю. Меня устраивает – главное, что мы разберемся с «Комнатой отмены».
– Кадзуки Хосино-кун. Можно я дам тебе совет?
Ну и вопросики задает «О».
– Ты из тех, кто не хочет перемен. Но большинство «владельцев» желают прямо противоположного, когда к ним в руки попадает «шкатулка». Одни хотят что-то приобрести. Другие хотят кем-то стать. Третьи хотят от чего-то избавиться. Все они хотят воплотить в жизнь подобные желания. Следовательно, ты совершенно не вписываешься.
Я хмурю брови – никак не пойму, к чему он ведет.
– Кадзуки Хосино-кун. Ты не думаешь, что ты ненормален? – спрашивает он.
– …Я нормальный.
Услышав мой ответ, он улыбается.
– Понятно. Но, боюсь, ты все же ненормален! Однако ты можешь не беспокоиться, если тебе это не нравится. Оставаться ненормальным ты сможешь очень недолго. Рано или поздно людей вроде тебя либо выталкивают из общества, либо они адаптируются и теряют свою ненормальность. Не беспокойся! Ты из последних, не сомневаюсь в этом.
Все это он произносит, не прекращая улыбаться.
– И именно поэтому – ты действительно несчастен.
У него ну очень довольный вид.
– Вот что я имею в виду: ты теперь знаешь, что такие лазейки существуют. Всякий раз, когда ты столкнешься с чем-то плохим, ты будешь думать: «Если бы только у меня была “шкатулка”…» Как бы ты ни старался забыть, к сожалению, «шкатулки» существуют. «Шкатулки», исполняющие любое желание, существуют. Ты никогда не забудешь о том, что есть такой выход. И рано или поздно обязательно придет время, когда тебе понадобится «шкатулка»!
Он по-прежнему улыбается.
Ааа, понятно…
Я отказался от «шкатулки». Но это было бесполезно. «О» уже связал меня своим проклятием.
– Когда тебе понадобится «шкатулка», ты, возможно, уже утратишь свою ненормальность. Если так, ты не сможешь больше подчинить себе «шкатулку». А это будет для меня уже не так интересно. Поэтому я собираюсь и дальше понемногу вмешиваться в жизнь твою и окружающих – чтобы заинтересовать тебя «шкатулками».
Что же я мог сделать, чтобы избежать этого проклятия?
…Скорей всего, избежать его было невозможно.
Я… нет, мы проиграли в тот момент, когда впервые повстречали «О».
– Естественно, я дам тебе «шкатулку», даже если ты утратишь свою ненормальность. Я не против – если только ты позволишь мне слушать твой звук.
– …Звук?
– Да, я люблю все звуки, которые вы, люди, издаете, но один из них я люблю больше всего. Если можно, я хотел бы, чтобы ты позволял мне слушать этот звук. …Мм? Что это за звук, спрашиваешь? Мои вкусы совершенно ординарны, так что, думаю, ты уже знаешь. Это…
Улыбнувшись, он произносит:
– …скрежет сердец.
С этими словами «О», выглядящий точь-в-точь как Харуаки Усуй, исчезает.
На землю там, где он только что стоял, падает маленькая шкатулка. Когда я протягиваю к ней руку, она начинает разбухать.
И тотчас весь окружающий пейзаж начинает складываться. Я вижу стены этого мира. Белые обои начинают рассыпаться в пыль. Сладость, прилипшая к моей коже, исчезает, оставляя после себя тупое ощущение дискомфорта. Мой вестибулярный аппарат сходит с ума, все начинает кружиться. Звук разрушения. Звук разрушения. Звук чьего-то разрушения. Все заполнено отчаянием. Несомненным отчаянием.
Фальшивые декорации стерты, мы стоим в темной камере. Маленькая-маленькая камера, меня бы стошнило, если бы я хоть полдня здесь провел.
Это, похоже – внутренность «шкатулки».
И в этой подобной тюрьме комнатушке, скорчившись, сидит она. Сидит, прижавшись лбом к коленям и обхватив ноги руками.
Девушка, которую я любил.
– …Моги… сан.
Услышав мой голос, она медленно поднимает лицо.
– Ах…
Ее глаза, только что казавшиеся почти мертвыми, начинают слабо сиять.
– Не верю! Не может все вдруг так хорошо пойти!
Слезы текут по ее щекам.
Сначала мне это кажется очень странным, но тут же я понимаю, почему.
– …Ты правда пришел меня спасти.
Понимаю.
Ты вновь можешь плакать.
– Моги-сан, прости меня. Но я собираюсь уничтожить «Комнату отмены».
– …Ага.
Моги-сан кивает, вся в слезах.
– Я собираюсь дать тебе умереть в аварии.
– …Ага.
Она утирает слезы.
– Ты можешь разрушить «шкатулку». И ты можешь прекратить мою жизнь. Но, пожалуйста, погоди чуть-чуть. Я хочу тебе кое-что сказать.
С этими словами Моги-сан принимается рыться у себя в сумке. Найдя что-то, она достает это и прячет за спиной.
Мария хмурится, глядя на ее действия.
– Моги… только не надо снова…
Не обращая внимания на Марию, Моги-сан подходит ко мне, держа руки за спиной.
– …Стой, Моги! Прекрати уже…
– Это не то, что ты думаешь, Мария, – укоряю я ее. Я не вижу, что прячет Моги-сан. Но уже знаю, что это.
Мария в ответ на мои слова смотрит скептически и обходит Моги-сан. Увидев, что у Моги-сан в руках, она от изумления лишь криво улыбается.
– Кадзу-кун, как ты думаешь, есть чувства, которые не меняются? – спрашивает Моги-сан.
Я знаю ответ. Только ей этот ответ не понравится.
Поэтому мне нелегко его выговорить.
Думаю, мой ответ был бы другим, не доведись мне пережить «Комнату отмены». Но я ее пережил. Я испытал на себе этот мир, похожий на вечность. Поэтому я не могу думать иначе. Неизменные чувства –
– …Таких не бывает, мне кажется.
Моги-сан стоически слушает мой ответ.
Затем она улыбается.
– Да, я тоже так считаю.
Не подумавши, я заглядываю ей в глаза. Она словно ждала этого; по-прежнему с улыбкой на лице продолжает:
– Мои чувства к тебе все время менялись. Ты перестал быть для меня дорог. Ты начал меня раздражать. Я ненавидела тебя, я считала тебя занозой. Один раз я даже собиралась убить тебя. Но знаешь? Это все значит, что я полагалась на тебя все это время. Потому что я всегда верила, что ты спасешь меня отсюда. Всегда, всегда… Я просто не могла тебя игнорировать. Я знаю, это худшее, самое эгоистичное чувство, какое только может быть. Но знаешь? Я ничего не могла поделать. Хотя и знала, что я эгоистка. Я знаю, как называется это чувство. Даже если ты не веришь в неизменные чувства, пожалуйста, поверь в одно это. Все то время, что я провела в «Комнате отмены»…
Моги-сан обнимает меня, очень скованно.
И дает мне то, что прятала за спиной.
Ее губы дрожат возле самого моего уха.
– …я любила тебя, Кадзу-кун.
Ее губы приближаются к моим. Но когда они вот-вот уже должны соприкоснуться, она замирает. Постояв так чуть-чуть, она мирно отодвигается, так и не поцеловав меня.
Я хотел было спросить, почему она остановилась, но решил, что не стоит.
Из-за того, что она мне передала.
– А…
В руках у меня – причина, почему она ничего не могла сделать.
Я все понял и закусил губу.
Это не совсем то, чего я ожидал.
Это умайбо.
Это-то я ждал. Но только это не мое любимое, со вкусом кукурузного супа. Оно со вкусом Тэрияки-бургера. Такое я люблю меньше всего. Более того…
…это то самое, которым Моги-сан угостила меня изначально.
Почему Моги-сан обняла меня так скованно? Почему не поцеловала?
Это не было признание той Касуми Моги, которая уже признавалась мне бессчетное число раз, которая уже целовалась со мной, которая уже пережила «Комнату отмены».
Это было первое признание Касуми Моги, когда по ней еще не проехалась «Комната отмены», когда она могла звать меня только «Хосино-кун».
«Я хочу заново прожить второе марта».
Величайшее сожаление, которое она испытала в тот день.
И вот сейчас она все исправила.
Значит – мне надо ответить так, словно сейчас настоящее 2 марта?..
Я смотрю на Моги-сан.
Моги-сан мягко улыбается. Она ждет с этой мягкой улыбкой на губах, зная уже, что я отвечу.
– Это…
Это слишком жестоко!
Я не хочу такое произносить.
В смысле, я же любил Моги-сан. Даже если эти чувства мне внушил «О», сами они не были фальшивыми.
Почему же у меня нет выбора, кроме как произнести слова, которые причинят ей боль?
Ааа, ну конечно.
Я «отменил» эту «шкатулку». Я отверг желание Моги-сан. Я собираюсь дать ей погибнуть в аварии. Я не имею права говорить ей добрые слова.
Я раскрываю рот.
И все же выговорить это довольно трудно. Я колеблюсь, открываю и закрываю рот; потом вдруг ощущаю на языке какую-то соленую жидкость и вздрагиваю.
Не могу придумать, какие еще слова можно ей сказать.
– Пожалуйста, подожди до завтра.
Моги-сан печально опускает глаза.
Конечно, от этих слов ей больно. И все же – ее лицо меняется почти мгновенно. Она говорит мне:
– Спасибо.
…с улыбкой.
С улыбкой, идущей от самого ее сердца.
Аах…
Увидев эту улыбку, я наконец вспомнил.
Старый наш разговор.
Разговор, который влюбил меня в нее.
Разговор, послуживший толчком к нашей эфемерной любви.
Драгоценное воспоминание.
«Хосино-кун. Могу ли я попросить тебя звать меня Касуми?..»
«Э? Ч-чего это, так вдруг?»
«Может быть, тебе кажется, что это вдруг, но, знаешь, я все время хотела, чтобы ты так ко мне обращался».
«Вот… как».
«Ну… тебе это нормально?»
«Н-нормально…»
«И, и еще, это, в общем… можно я буду тебя звать “Кадзу-кун”?»
«Эээ… ну да, я не против».
«Л-ладно, попробуй меня позвать».
«…Касуми».
«…Пожалуйста, еще раз скажи».
«Касуми».
«…Спасибо».
«Уаа!.. Ч-чего ты плачешь?!.»
«Мм? Я плачу?»
«Еще как!..»
«Это… это из-за того, что я так счастлива, Кадзу-кун».
И Касуми рассмеялась, все еще со слезами в глазах.
Я никогда раньше не видел подобной улыбки.
Улыбки, полной чистого счастья.
Впервые в жизни я принес кому-то столько счастья. Это ощущение было совсем новым для меня, и я тоже почувствовал, что счастлив до краев.
Принести кому-то счастье – само по себе счастье.
Я был очень рад, что открыл в себе такую сторону, и Касуми, научившая меня этому чувству, стала для меня особенной.
Может, я примитивен.
Но та улыбка изменила меня, сомнений нет.
Я собираюсь стереть это воспоминание.
Я собираюсь стереть это заново узнанное чувство.
По-моему, это слишком жестоко. Мне кажется, в таком препятствии в самый последний момент совершенно не было нужды. Слишком жестоко – заставлять меня уничтожать такое своими собственными руками.
И все же – выбор уже сделан.
Выбор сделан давным-давно.
Я что хочу сказать, ведь даже это сожаление будет сразу стерто «Комнатой отмены», верно?
– Мария, могу я тебя кое о чем попросить?
Я хочу всего лишь, чтобы кто-то меня чуть подтолкнул, когда я колеблюсь.
– Давай.
– Ты знаешь, что я сейчас собираюсь сделать.
– Угу, я ведь наблюдала за тобой дольше, чем кто-либо в этом мире.
– Что я сейчас собираюсь сделать? Просто скажи мне.
Мария серьезно кивает. Конечно же, она знает, почему я спрашиваю.
– Ты собираешься растоптать эту штуку!
Но Мария не подбирает мягких слов.
– Ты собираешься растоптать неуклюжее «желание» другого человека во имя своего собственного «желания»! И это то, что ты не оставишь никогда и ни за что, Кадзуки!
Да. Я убежден, что прав.
– И поэтому ты – уничтожишь «шкатулку».
Я киваю Марии.
Всей левой рукой, от пальцев до локтя, провожу по лицу, стирая слезы.
– Все правильно говоришь.
Я подхожу к стене.
Серая стена, которая нас окружает, тонкая, словно бумажная. У «шкатулки» нет больше власти. Она всего лишь хранит в себе мои воспоминания и оттягивает момент, когда они исчезнут.
Мне хочется оглянуться и посмотреть, какое сейчас лицо у Касуми.
Но я чувствую, что не должен.
Я поднимаю правую руку.
Чтобы уничтожить «шкатулку», «желание» Касуми и мои воспоминания.
– Спасибо тебе. В конце концов все же именно ты спас меня, Кадзу-кун.
Пожалуйста, прекрати!
Тебе не за что меня благодарить. Я лишь разбиваю. Всего лишь разбиваю твое дефектное «желание».
Прости меня.
Пожалуйста, прости меня за то, что не сумел тебя спасти.
И поэтому я не обращаю внимания на ее голос.
Но – спасибо.
Ты в итоге улыбнулась, и благодаря этому я все-таки смог поверить в себя.
– УАААААААААААААААА!
Завопив во всю мощь своих легких, я со всей силы бью в стену кулаком.
Стена разваливается с громким треском, легко, как стеклянная.
В одном из опадающих осколков я вижу нас с Касуми. Мы радостно улыбаемся друг другу.
Осколок падает и рассыпается в пыль.
Снаружи начинает вливаться белый свет. Чем бОльшая часть стены разрушается, тем сильнее темнота поглощается светом. Все, кроме нас, исчезает в белизне.
Так слепит; я ничего не вижу.
Но – это жестоко – Касуми здесь. Изначальная Касуми здесь.
Касуми лежит на мостовой. Вся в крови. На нее так больно смотреть, что хочется отвести взгляд.
Но Касуми улыбается. Из последних сил улыбается, глядя на меня.
Ее губы начинают шевелиться.
– Прощай.
А затем нас окутывает белое сияние, и мы исчезаем.
Свет проникает в мое тело. Он отыскивает во мне прорехи и жестоко вторгается в них. Он окрашивает белым мои внутренности, мою кровь, мое сердце, мой мозг. Свет вторгается в мою память, и она тоже становится белой. Фальшивые, но драгоценные воспоминания. Новое чувство, которое я познал. Слова, которыми мы обменивались.
Все становится белым и исчезает.
Все становится белым и исчезает.
Все становится белым и исчезает…
К оглавлению
Первый раз (2)
– Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться, – произносит новенькая с легкой улыбкой на лице.
В шоке от ее красоты, девчонки начинают перешептываться; парни сидят, лишившись дара речи.
Разумеется, я не исключение. По-моему, никогда прежде я не видел столь же прекрасной девушки. Я не смог бы отвести взгляда, даже если бы захотел. Наши взгляды встречаются. Я тут же тону в ее глазах. Новенькая, словно привыкла уже к такой реакции, мягко улыбается мне.
У меня почти кружится голова.
Влюбиться в нее, скорей всего, просто невозможно. Мы слишком разные. Мы практически из разных миров. Это, может, довольно грубо звучит, но, думаю, любой, кто видел ее, со мной бы согласился.
– Сперва я хотела бы сделать одно объявление, – продолжает Ая Отонаси, не убирая с лица своей идеальной улыбки.
– Пожалуйста… не пытайтесь подружиться с Аей Отонаси – со мной.
В классе мгновенно воцаряется молчание.
Одного этого заявления достаточно, чтобы погрузить в молчание весь наш неугомонный класс. Это почти как магия.
– Пожалуйста, не обижайтесь на мои слова. Если бы это было возможно, я бы с радостью подружилась с вами всеми. Однако это невозможно. Потому что…
– …само существование Аи Отонаси должно быть иллюзией.
Я нервно сглатываю, хотя по-прежнему совершенно не понимаю, о чем это она.
– Мы все равно не созданы друг для друга. Мы друг для друга призраки. Потому что я «новенькая». Я никого из вас не знаю – и вы никто меня не знаете – и я буду все время возвращаться в это состояние. Мне придется долго терпеть и поддерживать такое положение дел. Поэтому, думаю, называть меня призраком будет вполне правильно. Но хоть я и призрак, все равно я личность. И это меня тоже печалит. Но у меня нет выбора, кроме как смириться с этим. Потому что как только я перестану мириться с тем, что я лишь иллюзия, – как только окажется, что я больше не могу это вынести, – меня захватит эта фальшивая петля.
Я по-прежнему ни черта не понимаю. Единственное, что я понимаю, – что она донельзя серьезна и не позволит никому над собой смеяться.
– Чтобы стать иллюзией, я отбросила свое настоящее имя в этой «шкатулке». Я боюсь, что если воспользуюсь моим настоящим именем, то стану обузой для самой себя. А если меня захватит эта петля, то все вы, скорей всего, будете стерты.
Она продолжает твердым голосом.
– Поэтому я – должна быть иллюзией, Аей Отонаси.
Понятно. Не знаю, что все это значит, но она пока что еще не «Ая Отонаси».
Она собирается стать «Аей Отонаси».
Скорее всего, она не хочет. Не это ее желание.
Но у нее нет иного выхода, кроме как стать «Аей Отонаси».
– Но я не сильная, – с горечью в голосе продолжает она. – Думаю, придет время, когда я захочу пожаловаться. Однако в будущем, как только я продемонстрирую свою слабость, я перестану быть «Аей Отонаси». Поэтому я ее продемонстрирую сейчас. Я…
Это случайность.
Да, думаю, так получилось случайно; но, вне всякого сомнения…
…она смотрит мне прямо в глаза, заканчивая фразу.
– Я хочу, чтобы кто-то был рядом со мной.
И улыбается мне.
– Ну что ж, позвольте мне представиться еще раз.
Она говорит так, словно пытается убедить саму себя.
– Меня зовут «Ая Отонаси». Надеюсь, мы будем ладить всё то долгое время, что нам предстоит.
Ая Отонаси глубоко кланяется.
Мы все по-прежнему молчим, не понимая, как себя вести.
И поэтому я начинаю аплодировать.
Хлопки моих ладоней друг о друга – единственный звук, который разносится в классе.
Наконец кто-то ко мне присоединяется. Потом кто-то еще. Аплодисменты становятся все громче.
Когда аплодируют уже все одноклассники, она наконец вновь поднимает голову.
Но она уже не улыбается.
Сжимая кулак, она решительно смотрит вперед.
К оглавлению
Эпилог
Шикарная погода, ярко-синее небо.
Первое, что я сделал, проснувшись, – проверил дату по мобильнику. «7 апреля». Сегодня «7 апреля». Потом я проверил по газете и по телеку, чтобы лишний раз убедиться, что сегодня «7 апреля». Да-да, я знаю, в таких подтверждениях совершенно никакого смысла. Но с того времени, когда я торчал в «Комнате отмены», я просто не могу по-другому. Иначе меня начинает трясти.
События «Комнаты отмены» остались в виде знания. Вспоминаю я их так, словно смотрю на фотки, снятые где-то, где я никогда не был. «Шкатулка», Мария, «О» – я знаю, что это и кто это. Но соответствующих эмоций нет. Ни гнева, ни печали – ничего. Так что даже если я был влюблен в кого-то, то скорей всего, уже забыл. Может, я вообще эти воспоминания со временем потеряю, очень уж они тусклые.
В том числе Марию.
В смысле – мы ведь изначально не должны были встретиться; уверен, второй раз и не встретимся уже.
Как бы там ни было, сегодня «7 апреля», день приветственной церемонии.
Я теперь второклассник[6].
Мой класс теперь будет не на четвертом, а на третьем этаже. Не скажу, что вид из окна стал намного лучше исключительно из-за того, что класс теперь этажом ниже и чуть западнее. Однако сама атмосфера совершенно другая – я это чувствую сразу же, как только вхожу в класс 2-3. От возбуждения я даже хватаюсь за грудь.
Заглянув в схему рассадки учеников, лежащую на столе учителя, я сажусь куда положено. Мои новые одноклассники весело отвечают, когда я приветствую их словами «рад познакомиться». Да, атмосфера хорошая.
Еще один человек входит в класс.
Увидев меня, он тотчас поднимает руку.
– Привет, Хосии! Мы, значит, снова в одном классе!
Слова совершенно ординарные, но взгляды всех 15 одноклассников обращаются на нас. Да, Харуаки громкий, как всегда.
– …Харуаки.
– Мм, чего?
Я оглядываю его подозрительно.
– Ты настоящий?
– …А что, я похож на поддельного? Может, ты решил, что я – это мой брат-близнец? Может, ты манги начитался и думаешь теперь, что все питчеры бейсбольных команд старшей школы – близнецы?!
– …Нет.
Почему-то я начинаю сомневаться в самой личности Харуаки…
– Ну ладно, Хосии! Если подумать…
– Доброе утро, Хару, Кадзу-кун!
Новый голос перебивает Харуаки.
Коконе стоит в дверях нашего класса. А рядом с ней – Дайя.
А, эти два голубка и сегодня пришли в школу вместе? Правда, если я это скажу вслух, Дайя весь день будет насиловать мне мозг, так что я предпочитаю промолчать.
– Мое сердце начало биться быстрее, когда со мной поздоровалась девушка, но чтооо я вижу, это всего лишь ты, Кири? Мое возбуждение пропало впустую.
– Эй, Хару… что за реакция? Ты вообще кто такой?
– Ээ, в общем, просто прекрати увлекаться мной настолько, чтобы гоняться за мной, только лишь чтобы оказаться в том же классе.
– Хаа… это ты такими фразочками пытаешься скрыть свое смущение от того, в какой восторг я тебя привожу? Ты тааакой ребенок, Хару-тян, уси-пуси! А, кстати. Ты не мог бы перестать наконец забивать свой мобильник моим моэ-голоском?
– Да кому твой голосок вообще нужен?!
– «Мой повелииитель…» – ну же! У тебя такой шанс добавить новые записи в моэ-моэ коллекцию Хару! Дать тебе еще один шанс? Если хочешь, могу добавить еще «Добро пожаловать домой» на этот раз, хочешь?!
Что за разговоры у них… прекратите, умоляю, вас даже слушать стыдно.
– Хааа… слушай, Кадзу, у тебя случайно нет с собой петард? Я бы сейчас с удовольствием поджег штучку и засунул Кири в рот.
– А ты что, Дайя? Ты ревнуешь, что я даю свой моэ-моэ голосок только Хару? Не беспокойся! Если ты, съехавший на младших сестренках фетишист, встанешь передо мной на колени и поцелуешь мне ноги, я буду называть тебя «братик»! О, ну разве я не великодушна?
– Как насчет фразы «Простите, что родилась на свет»?
…Со сменой класса ничего реально не изменилось.
Но ровно этого я и желал.
Мне немного одиноко без Марии и Моги-сан, но именно ради этого я боролся с «Комнатой отмены».
– …Чего это ты там ухмыляешься? Это отвратно, Кадзу! – замечает Дайя.
– А, точно. Кадзу-кун ухмыляется. Какой он у нас озабоченный. Держу пари, он воображает, что рядом с ним сидит девушка, и вот она неуклюже запинается…
– Ничего подобного!
Я обрываю Коконе мгновенно, отчего у нее появляется кислая мина на лице.
– Но кто сидит рядом с тобой? Ты уже знаешь? Какая-нибудь симпатяшка?
Харуаки спрашивает, бесстыдно плюхаясь на обсуждаемый стул. Я знаю – я посмотрел, кто сидит по соседству со мной, когда искал собственное место.
– Да. Настоящая симпатяшка!
– Правда?! И кто она?!
У нее есть собственное место в классе. И я рад этому. То, что у нее есть место, означает, что она может еще прийти и сесть здесь.
Когда она вернется, ее место уже не будет рядом с моим, но я не против.
С улыбкой на лице я называю имя девушки, чья парта рядом с моей.
– Это Моги-сан!
В тот день мне казалось, что дождь будет идти целую вечность.
Я отправился в больницу сразу, как услышал от Дайи про аварию с Моги-сан, и потому прогулял школу. Поехал на такси, потому что больница, куда ее отправили, была за городом. Невероятный поступок, если учесть, что мирную жизнь я ценю превыше всего.
Но я просто должен был. Поскольку я боролся с «Комнатой отмены», я должен был узнать результат.
До больницы я добрался раньше всех, даже раньше ее родных. Потом я вместе с ними ждал, пока ее закончат оперировать; они приняли меня за ее парня.
Операция прошла успешно… вроде как. Но в этот день Моги-сан в сознание так и не пришла.
В реанимацию меня не пускали. А в общее отделение ее перевели два дня спустя, и лишь тогда мне удалось с ней повидаться.
Моги-сан на своей койке выглядела очень плачевно. От звуков кардиограммы и аппарата искусственной вентиляции легких мои барабанные перепонки неприятно вибрировали. Руки-ноги ее были зафиксированы, все лицо в синяках, одна рука свисала вниз, вся фиолетовая из-за подсоединенной к ней капельницы.
От одного лишь зрелища изломанного тела своей знакомой на больничной койке у меня на глаза навернулись слезы. Но я был не единственным, кому хотелось плакать. Перед ней я не должен был плакать. Проглотив слезы, я вгляделся ей в лицо.
Моги-сан была как будто удивлена немного, увидев меня. Правда, сказать с уверенностью было трудно, потому что мускулами лица шевелить она не могла.
Ее родные сообщили, что она, похоже, уже очнулась, но пока не произнесла ни слова из-за шока.
Но вдруг Моги-сан раскрыла рот, изо всех сил пытаясь мне что-то сказать. Я попросил ее не перенапрягаться, но она не слушала, все пыталась заговорить.
Ее кислородную маску затуманило дыханием; первые слова Моги-сан были адресованы мне.
– …Я так рада. Я жива.
Я не очень четко расслышал, но, по-моему, она сказала именно так.
После этих слов Моги-сан разрыдалась. Не зная, куда приткнуть взгляд, я крутил головой; и вдруг я обнаружил рядом с койкой ее грязную сумку. Сумка была приоткрыта; в ней я разглядел серебристую обертку. Машинально я взял ее в руки. Умайбо со вкусом Тэрияки-бургера. Оно все раскрошилось, от изначальной формы ничего не осталось. Бездумно трогая коробку, я вдруг понял, что не могу больше сдерживаться, и расплакался.
Не знаю, почему это произошло именно сейчас. Припоминаю, что она угостила меня умайбо в том мире, но совершенно не помню, почему.
Но мои слезы были настоящими.
После этого я еще несколько раз приходил к ней в палату в общем отделении. Моги-сан пыталась говорить со мной так беззаботно, как только могла.
– Когда я была без сознания, мне снился длинный сон, – сказала Моги-сан как-то раз. Похоже, она верила, что все это был лишь сон.
Внезапно в голове у меня мелькнула мысль. В том мире Моги-сан не могла уйти от судьбы, от столкновения с грузовиком. И то, что она выжила, тоже оставалось неизменным. Может, именно поэтому «Комната отмены» продолжала действовать, сколько бы раз ни случалась та авария.
Однако, хоть она и выжила, судя по всему, она не сможет больше двигать нижней половиной тела. При аварии она получила сильный удар по спине и повредила позвоночник. Шансы на выздоровление были не то что иллюзорными – их просто не было.
Я мог лишь молчать – я не знал, с какими словами к ней обращаться. Пытаясь преодолеть разделяющую нас скованность, Моги-сан сказала:
– Я всегда думала, что если случится что-то подобное, я буду думать: «Лучше бы я умерла». Ты ведь понимаешь такие мысли, да, Хосино-кун? Ведь я никогда не смогу больше ходить на собственных ногах. Даже если мне просто захочется забежать в ближайший магазин и купить что-нибудь вкусненькое, я не смогу просто взять и сбегать. Я смогу пойти только если кто-то будет меня поддерживать, либо в инвалидной коляске. Такие проблемы – только чтобы купить что-нибудь вкусненькое! Разве не жестоко? Но странно. Я совсем не думаю о смерти. Сама удивляюсь, почему. Я думаю, правда, абсолютно искренне… как я рада, что осталась жива.
Моги-сан произнесла эти слова без малейшего намека на фальшь.
– Так что все нормально. И школу я не брошу. Сколько бы времени ни понадобилось, я поправлюсь. Может, это будет уже не та школа, куда вы все ходите, но я не сдамся.
Она улыбнулась и слабым жестом показала бицепс.
Неловко сознаваться, но тогда я расплакался прямо у нее на глазах. Я был рад. Рад, что самое важное ее желание исполнилось.
…Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Я хочу помочь, чем только смогу. Честно. Потому и спросил.
– Я так рада, что ты спросил, – начала Моги-сан; потом, залившись краской, продолжила:
– Я хотела бы, чтобы ты сохранил для меня место, куда я могла бы вернуться. Я хотела бы, чтобы ты снова создал место, где я могла бы быть.
…Снова? Я уже создавал место, где ты могла бы быть?
– …В этом долгом сне – да, создавал, – и Моги-сан почему-то отвела глаза.
✵
Во время приветственной церемонии.
Я вспомнил кое-что, пока Харуаки вздыхал во время приветственного спича директора школы.
– Кстати, Харуаки. Ты, кажется, собирался мне что-то сказать сегодня утром?
– Мм? Ааа, точно! Точно! До меня дошли слухи, что среди первоклашек есть суперклассная девчонка!
Харуаки тычет меня в плечо и подмигивает.
– Ну, тогда мне пофигу. Я старшеклассник, у меня все равно не будет случая с ней общаться.
– Ты что, дебил?! Даже возможность посмотреть на симпатяшку – уже счастье!
Не желаю верить, что это общее мнение.
– Но когда ты это услышал? Мы ведь сейчас в первый раз увидим новеньких?
– Информация от Дайяна!
– От Дайи?
Не могу так сразу поверить. Никогда не слышал, чтобы Дайя говорил о девушках.
– Не веришь, да? Но есть реальная причина, почему Дайян знает! Ты же знаешь, что Дайян на своем вступительном экзамене всего две задачки не решил, да?
– Ага. Он же этим все время хвастается. Что он установил рекорд нашей школы.
– Так вот, этот рекорд всего лишь год продержался!
Харуаки радуется совершенно искренне. Он правда безнадежен. …Однако я могу его понять.
– Э? И какое это имеет отношение к тому, что Дайя знает об этой девчонке?
– Ты правда очень туп, Хосии. Я говорю вот что: именно эта симпатяшка побила его рекорд, она набрала высший балл по всем предметам. Поэтому Дайяну, как предыдущему рекордсмену, сказали учителя. И один из них сказал тогда, что она так красива, что даже он, взрослый, занервничал.
Ну это явное преувеличение. Занервничал… хотя он настолько старше?
Пока мы трепались, директор закончил свою речь.
Ведущий церемонии включает свой микрофон.
– Большое спасибо, директор. …А сейчас послушаем приветствие от представителя новичков…
– Гляди, это же она идет! Та самая красотка!
Ну да. Она представитель, который приветствует школу от имени новичков, потому что она набрала высший балл.
Это начинает интересовать даже меня, так что я кручу головой, пытаясь отыскать эту первоклашку.
– Представитель новичков – Мария Отонаси.
Мария… Отонаси?
Имя кажется чертовски знакомым. …Нет, нет. Не может быть. Марию ведь звали Аей Отонаси.
– Да.
Но голос ее, сомнений нет. Это голос Марии.
Ааа, вот оно что. Наконец-то до меня дошло.
«Если ты забыл, вспомни сейчас. Мое имя “Мария”».
Хех. Стало быть, тогда она говорила чистую правду.
…О? Так это что, я все это время звал Марию по имени?.. УАА! УАААААА!
– …Чего это ты так покраснел, Хосии?
Она взбирается на сцену элегантнее, чем кто-либо еще. Внешность ее великолепна, хоть она и прожила дольше всех здесь присутствующих.
Ученики расшумелись от одного ее вида.
Такое знакомое мне лицо. Лицо, которое было рядом со мной так долго.
На ней новенькая, с иголочки форма.
Мда, по-моему, это не по правилам. Никогда бы не подумал, что она младше меня.
Стоя на сцене, Мария обегает нас взглядом. Ее глаза встречают мои. И почему-то ее взгляд останавливается.
Потом она улыбается.
Мое тело мгновенно оказывается парализованным.
Мария начинает свою речь, не выпуская меня из-под этого ее взгляда. Даже самые шумные школьники смолкают при звуках ее серьезного голоса.
– Мне кажется, или она все время смотрит сюда? О черт, может, она на меня запала?
Харуаки сыпет шутками, но я настолько погружен во взгляд Марии, что не в состоянии даже отвечать.
Я смотрю лишь на Марию.
Мария смотрит лишь на меня.
– …На этом позвольте мне завершить приветствие новичков. Представитель новичков Мария Отонаси.
Мария покидает сцену.
И сразу же над учениками вновь поднимается шум. Нет, не только над учениками. Учителя тоже озадачены.
Но больше всех, несомненно, озадачен я.
Потому что Мария не возвращается на свое место, а идет прямо ко мне.
Ученики машинально раздвигаются, давая ей пройти; они загипнотизированы ее властностью. Пользуясь этим, Мария движется ко мне, не сворачивая.
По прямой линии, соединяющей ее и меня.
Аа, ччерт. Она так и не избавилась от привычки, приобретенной в том мире? Там полное отсутствие тормозов, может, и нормально было, но здесь это так не работает, верно ведь?
Я понимаю, что моей повседневной жизни приходит конец.
– Ха-ха…
Но, тем не менее, я смеюсь.
Это реальный геморрой.
Это реальный геморрой, но… такого ощущения просто не возникает.
Наконец раздвигаются те ученики, что стояли прямо передо мной. Харуаки тоже отодвигается. Вокруг нас пустое пространство, почти как глаз циклопа.
И в центре этого пустого пространства прямо передо мной стоит Мария.
Я думал, мы больше уже не встретимся.
Но если подумать – она просто не могла не прийти ко мне.
Ее цель – заполучить «шкатулку». А значит, у нее нет иного выхода, кроме как держаться рядом со мной, ведь именно мной интересуется «О».
Мария улыбается.
Непринужденно раскрывает рот.
– «Я всегда буду рядом с тобой, сколько бы времени ни прошло» – так я объявила тебе войну когда-то; но, похоже, эти слова все еще в силе.
И произнеся это, она вновь представилась.
– Меня зовут «Мария Отонаси». Рада с вами познакомиться.
Новенькая отвешивает глубокий поклон, как она делала уже когда-то давным-давно.
И поэтому я аплодирую, как делал уже когда-то давным-давно.
Какое-то время мои хлопки – единственное, что разносится по залу.
Затем Харуаки, ничего не понимая, все же присоединяется. Следуя его примеру, начинает аплодировать кто-то еще. Никто не знает, что происходит, но аплодисменты звучат все громче.
И посреди этой великолепной овации она поднимает голову.
Но она уже не улыбается.
Сжимая кулак, она решительно смотрит на меня.
К оглавлению
Послесловие автора
Здравствуйте, я Эйдзи Микагэ.
С моей прошлой работы прошло ровно три года. Если кто-то из читателей с нетерпением ждал мою новую книгу, приношу свои извинения. И спасибо, что не забыли меня.
Было время, когда моя работа застопоривалась, но нельзя сказать, что я бросал писать. Причина, почему я три года не издавался, проста: мне не хватало сил.
Я писал эту книгу, предполагая создать что-то развлекательное. Моя установка на создание романов тоже изменилась.
Но ощущая все эти изменения, я поневоле тревожился. Не исчезнет ли качество моей работы? Не решат ли мои верные читатели, что я их предал? Не окажется ли моя книга погребена под кучей других интересных книг?
С этой тревогой – и страхом – я сражался каждую минуту, когда писал «Пустую шкатулку и нулевую Марию».
Но тревога и страх испарились, я даже и не заметил.
Потому что я понял, что эта вещь – не что иное, как моя собственная книга.
Я верю, что теперь, когда книга готова, я могу сказать «попробуйте это почитать» тем из вас, кому нравились мои предыдущие работы, тем, кому они не нравились, и тем, кто вообще ничего про меня не слышал.
И как вам? Понравилось, когда попробовали?
Если ответ «ДА», для меня нет большей радости.
Кстати говоря, это моя четвертая книга и первая иллюстрированная.
Сказать честно – сперва я опасался, что впечатления читателей изменятся из-за иллюстраций; но когда я получил по почте черновые наброски, мое мнение изменилось.
У меня возникло такое чувство, словно мои персонажи перестали принадлежать мне одному.
У меня возникло такое чувство, словно мои персонажи вышли у меня из-под контроля.
В этот раз я не знал, как выглядят мои персонажи, почти до самого конца работы, так что влияние было незначительным; однако я собираюсь задействовать эту «независимость персонажей» в будущих книгах.
Жду с нетерпением, какой же получится результат.
Кстати, пока я писал книгу, меня поддерживало множество людей. Откровенно говоря, в этот раз уровень моей признательности совершенно другой. Потому что я впервые почувствовал в полную силу, что сумел закончить такую книгу.
Поэтому мое слово благодарности будет сравнительно длинным. Заранее прошу прощения.
Все, кто работает в редакции ASCII Media Arts. Корректор. Дизайнер. Спасибо вам.
415-сан, нарисовавший иллюстрации. Сперва вопрос с иллюстрациями меня тревожил, но когда я увидел, что нарисовал 415-сан, все мои тревоги как рукой сняло. Мои дни стали другими; теперь я с утра до вечера мечтал, сидя с ухмылкой и разглядывая иллюстрации.
Друзья, которые помогали мне совершенствоваться, коллеги по моей дополнительной работе.
Моя семья, которая присматривала за мной, когда у меня были проблемы с изданием книги.
Юу Фудзивара-сан. Я очень признателен, что вы ободряли меня, когда я был готов развалиться из-за того, что мои рукописи отклоняли одну за другой.
И, конечно же, Кавамото-сан, который за меня отвечал. Если бы не вы, этой книги просто бы не было. Я потрясен тем, что вы не выгнали меня, если учесть, каким я был раньше – кроме шуток. Вы помогли мне вырасти во многих отношениях, не только в том, что касается книг. Я действительно очень признателен. И лучшие пожелания на будущее.
И, наконец, разумеется, я хотел бы поблагодарить вас – читателей, которые держат в руках эту книгу.
Романы существуют, потому что существуют читатели, которым они нужны. Все вы – часть этого романа… так говорить немного невежливо, конечно, но, так или иначе, вы незаменимы.
Надеюсь, я смог выразить свою благодарность всем, и это получилось хоть немного интересно.
Надеюсь, мы будем вместе еще долгое время, если только это вообще возможно.
А, и напоследок – простите, что написал такое скучное послесловие!
– Эйдзи Микагэ.
Примечания
Эйдзи Микагэ
Я живу в Сайтаме. Мой размер обуви 24.5 см. У мужских туфель нет минимального размера. Однажды, когда я пошел с друзьями в боулинг, мне единственному достались прокатные туфли с котенком. Черт побери.
Я мирно существую в уголке Токио с механическим карандашом в руке.
В моей комнате вечный бардак, там повсюду раскиданы манга и документы, так что я поставил себе цель на этот год – сохранить мою комнату красивой в течение хотя бы месяца.
К оглавлению
Версия текста от 20.10.15. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.ru/unh/
[1] Умайбо – популярная японская закуска, палочка воздушной кукурузы с какой-либо добавкой-ароматизатором – здесь и далее прим. Ushwood.
[2] Шестая параллель первого класса старшей школы. В нашей системе это соответствует десятому «Е».
[3] ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство; психологическое состояние, которое возникает в результате психотравмирующих ситуаций, выходящих за пределы обычного человеческого опыта. Наблюдается чаще всего у бывших военных и получило второе название – «Вьетнамский синдром».
[4] Тэрияки-бургер – разновидность гамбургера, изготавливается со сладким соевым соусом (который тоже иногда называют соусом тэрияки).
[5] В оригинале здесь двусмысленность. Касуми произносит «итайё», что может означать дословно либо «мне больно», либо «я хочу быть/оставаться». Впоследствии станет ясно, что она имеет в виду второе.
[6] Напомню еще раз, что речь идет о втором классе старшей школы. И заодно напомню, что учебный год в Японии начинается в апреле.