Мальчишка из села Глубокое
Село раскинулось у подножья холма, недалеко от Новосибирска. Рядом – дремучие леса, быстрые студеные речки, болота. А в лесных прогалинах – пашни да луга. Зимой и летом в поте лица трудились мужики из Глубокого. Отец Захара – Артем Николаевич Сорокин, старший брат Иван с утра до ночи в поле или в лесу пропадали. А мать, Ирина Яковлевна, с детьми возилась, домашним хозяйством занималась. Помогала ей во всем старшая дочь Маша. Семья была большая – семь душ.
Сорокин-старший и Захарку с ранних лет к работе приохотил. Едва шесть годков малышу минуло, отец его уже в поле с собой брал и на сенокос. Рядом со взрослыми Захарка трудится, хоть и тяжеленько ему. Зато если обед или полдник в поле Маша принесет, ему целый ломоть отец отвалит – ешь, работничек, заслужил!
Так и втягивался Захарка в дело. Когда же совсем подрос и окреп, начал с батей состязаться: такой же ширины, бывало, прокос брал. Уставал, конечно, коса из рук валилась, а отставать не хотел, разве можно перед отцом опозориться? Ну а передохнуть присядут на минуту-другую, затуманятся у Захарки глаза – и уже, смотришь, спит косарь. Отец переждет маленько, поглядит ласково на сына, толкнет легонько в бок – и опять замахали косами: шаг в шаг, взмах во взмах!
Водил с собой Артем Николаевич сына и в другие деревни – печи класть. Сначала сын помогал отцу – кирпич подавал, глину да песок подносил. Приглядывался, присматривался, как батя кирпич к кирпичу прилаживает, словно не печь кладет, а искусное сооружение возводит. И постепенно сам начал печи мастерить, они, пожалуй, у него не хуже, чем у отца, получались. Батя хвалил при мужиках: "Добрая смена растет, весь в меня пошел, мастеровитый".
Случалось Захару и в ночном бывать. А ночное – это и полыхающий до неба костер, и печенная в золе картошка, обжигающая ладони, и рассказы о всяких былях и небылицах. В одну из таких ночей услышал он о летающей "железной птице". Она, мол, урчит-фурчит, людей и лошадей пугает, а в самой птице странный человек сидит, в черной шляпе, в очках, на руках огромные рукавицы…
Запомнил этот рассказ Захарка, а потом и сам увидел чудесную птицу. Отец взял его однажды в город. Ехали молча. Захар лежал на охапке сена, смотрел в высокое небо. И вдруг над его головой что-то зашумело, затрещало… Он вскочил, задрал голову – и замер: прямо над повозкой вилась эта самая "железная птица", делала круг за кругом, будто специально приветствовала их.
- Самолет, сынок, – сказал Артем Николаевич, останавливая лошадь, – посмотри, как вьется!..
С тех пор Захар "заболел" небом. <…> (А. Киреев)
… Бытует мнение, что Англию мы знаем лучше других стран – каждый вспоминает Ричарда Львиное Сердце и Робин Гуда, Шекспира и Диккенса, Тауэр и Вестминстер – и будто ничего нового о ней не расскажешь.
Вряд ли оправданная точка зрения. "Нет маски более загадочной, чем это, казалось бы, открытое лицо Англии, – писала Мариэтта Шагинян. – И нет, – продолжала писательница, – более интересной задачи для журналиста-международника, нежели разгадать эту загадку Англии, разгадать так, чтобы можно было представить себе ее будущее".
Я, конечно, не беру на себя смелость разгадать полностью загадку Англии. Это не только сложная страна, в которой переплетены в тугой узел многовековая история, острые политические и экономические проблемы, богатейшая культура, но еще и очень "закрытая". Глубоко-глубоко запрятаны пружины, приводящие в движение британский механизм, координирующие и направляющие его работу. Здесь не принято объявлять во всеуслышание о своих заботах или планах, выплескивать наружу эмоции. "Все, и в первую очередь людские души, тут на крепких запорах", – заметил знакомый шведский журналист. Я бы еще добавил, что особенно наглухо двери заперты перед иностранцем. Наверное, нигде в мире иностранцу не бывает настолько трудно сблизиться с коренными жителями, как в Британии. Они будут с вами вежливы и общительны, будут петь, рассказывать анекдоты, смеяться, шутить, но всячески уходить от того, что мы называем "разговор по душам".
А если уж Англия раскрывается", то перед каждым по-разному и разными гранями. <…> (Михаил Озеров. Англия без туманов).
5.9. Прочитайте эссе Л. Озерова. Определите тему и основные мысли текста. Укажите жанроопределяющие признаки текста, способы выражения авторской модальности. Какие приемы общения автора с читателем используются в тексте?
Пушкин… Как говорить о нем?
Говорить о нем можно по праву любви, и только любви… Любовь к Пушкину входит в нас с детства. Это больше, чем любовь к великому поэту. Это любовь к народу, имеющему такого поэта. Россия немыслима без Пушкина…
Тайна пушкинского гения не перестает и никогда не перестанет приковывать к себе внимание людей всего мира.
Каждое новое поколение живо иллюзией, что оно до конца разобралось в Пушкине, что никаких загадок в нем больше нет. Но проходят десятилетия, а подчас и менее, и вчерашнее знание о Пушкине кажется недостаточным, неполным. Новый опыт людей подскажет новое прочтение Пушкина, раскроет доселе неизвестные особенности его наследия. Пушкин развивается и движется вместе с жизнью. Он существует в настоящем, а принадлежит будущему.
Судьба Пушкина – и отдельная судьба, и судьба народная. Пушкин – человек в его высших духовных проявлениях. <…> К нему не зарастет "народная тропа". Его, "как первую любовь, России сердце не забудет…"
(Л. Озеров)
5.10. Напишите свое эссе на любую волнующую вас тему.
5.11. Признаки каких публицистических жанров можно найти в публикации А. Бархатова "Принесенные ретро"? В чем заключается коммуникативное намерение автора? Какие средства комического использованы в тексте и с какой целью? Раскройте стилистическую функцию заголовка. Оцените текст как публицистическое произведение.
Принесенные ретро
Может быть, это тот единственный случай, когда Эдвард Радзинский опоздал. Опоздал со своей трактовкой судьбы императора Александра II. Зрителям канала СТС, наблюдающим бесчисленные серии телематрешки "Бедная Настя", давно стало ясно, что отмена крепостного права в России произошла из-за того, что с ранней юности наследник престола наблюдал изнурительные любовные тяготы подданных. Вот и издал манифест. И, видимо, напрасно. Какая у них была жизнь в том 1840-м! Разодетые пейзанами времен Эрмитажного театра Екатерины и пастушками-оленеводками а-ля Юдашкин, никогда в последующей истории уже не видывали они ни нарядов столь узорчатых, ни подобной степени демократии в отношениях с властью – баронами и князьями, уполномоченными и председателями.
Только однажды "император Николай", подхвативший вместе с загаром сильный ливадийский акцент, возмутился, что "Бенкендорф" вошел к нему без доклада. Будто не заметил, что в этом сериале так принято, все на этом зиждется – снуют туда-сюда без стука, промахиваются усадьбами, комнатами, постелями. Прямо как на "Фабрике звезд". Господа, крепостные, соседи, отставные управляющие, бывшие любовницы, гадалки, величества и высочества, исправники, жандармы, цыгане… Тусовку ведь как ни приодень, какие имена ни дай, она остается тусовкой, реалити-шоу.
Это Толстой вынужден был менять буквы в реальных и славных дворянских фамилиях персонажей "Войны и мира". Он слишком чувствовал собственную причастность к истории Отечества. А для "ведущего автора сценария Лизы Сейдман", как, впрочем, и для всей "Коламбии пикчерс" с "Амедиа", эти имена, мимолетно занесенные ветром в уши, не более чем бутафория. Не более чем косоворотка или непременный российский медведь, нападающий на зазевавшуюся красавицу (фольклор еще слабо освоен сценаристами, иначе бы косолапый отнес ее в свою лесную избушку, а там, чего греха таить, возник бы еще один потомок "Долгоруких"). Хотя все эти незаконнорожденные помещики Колумбийского уезда, постоянно ищущие своих побочных отпрысков ("Еще одну дочь нашел!" – с радостью участника состязаний в форте Боярд произносит князь Петр), вполне заслуживают замены букв в фамилиях. Ну какие претензии могут быть, к примеру, к князьям Долборуким или Ремниным? Ан нет, им подавай Жуковского на роль "чего изволите".
Сценарий постоянно держит внимание ожиданием очередной нелепости. Исторической, бытовой или сюжетной. Прикрыть их не удается даже столь радикальным приемом, как регулярная потеря рассудка и памяти половиной героев. Князь, княгиня, любовница, Сычиха, управляющий покорно принимают на себя хворь сценаристов. А знание дворянского и усадебного быта середины позапрошлого века, норм общения, манер, обычаев и языка, проявленное создателями сериала, неминуемо отсылает к классике. К булгаковскому кинорежиссеру Якину в попытке объясниться с Иваном Грозным – "паки… паки… иже херувимы… житие мое…".
А актеры? Они с профессиональной уверенностью и старанием снисходят до уготованных им ролей. И тем, кто, не ломая руки в мелодраме, искренне играет комедию интриги, воплощая образы прохвоста Забалуева и пролазы Карла Модестовича, даже сопутствует удача. Речь об Александре Филиппенко и Дмитрии Шевченко.
Телезрителям предлагается и далее гадать, кто же она – эта "бедная Настя", ведь кого ни возьми в этом сериале – все на редкость убоги. Ничтоже сумняшеся использовав славные российские фамилии, можно было бы и над названием так не оригинальничать. Понятно, что "Бедная Лиза" содержит несправедливый намек на имя ведущего сценариста. Но есть же еще "Бедные люди". Или это уже о нас, имеющих телевидение с такой скудной потребительской корзиной? (Алексей Бархатов)