Глава II. СУДЕБНЫЙ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ КАК НОВОЕ 2 страница
--------------------------------
<1> См., например, Конституционный контроль в зарубежных странах: Учеб. пособие / Отв. ред. В.В. Маклаков. 2-е изд. М., 2010.
Соответствующий его статус получил прямое закрепление в действующей Конституции РФ, которая: во-первых, предусматривает, что правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом (ч. 1 ст. 118), одним из которых она прямо называет Конституционный Суд; во-вторых, содержит широкую регламентацию правового статуса Конституционного Суда в специальной главе, посвященной судебной власти (гл. 7); в-третьих, выделяет конституционное судопроизводство в качестве самостоятельной формы осуществления судебной власти наряду с гражданским, административным и уголовным судопроизводством (ч. 2 ст. 118), при том что конституционное судопроизводство названо в указанной конституционной норме первым, чем подчеркивается особое место Конституционного Суда в системе судебной власти как высшего судебного органа конституционного контроля в России.
Такой подход к конституционному регулированию статуса Конституционного Суда с точки зрения его соотношения с судебной властью не является, правда, общераспространенным в континентальной системе устройства конституционного контроля. Так, например, в Конституции Австрии положения о конституционном суде содержатся в разделе шестом "Гарантии соблюдения Конституции и законности управления"; в Конституции Венгрии конституционному суду посвящена специальная гл. IV при наличии самостоятельной главы о судебной организации (гл. X); аналогичным образом Конституция Испании устанавливает правовой статус конституционного суда в разд. IX "О Конституционном суде" в то время как общий статус судебной власти определяется положениями разд. VI Конституции "О судебной власти". Но это, пожалуй, больше относится к национальным особенностям конституционно-правового регулирования, а не к вопросу о самой природе органов конституционного нормоконтроля, в частности в странах, использующих кельзеновскую модель нормоконтроля.
При этом принадлежность Конституционного Суда к судебной власти в Российской Федерации нисколько не умаляет и не исключает особенностей, в том числе существенных, его статусных характеристик как органа конституционного нормоконтроля.
Но что касается, например, утверждений о том, что в рамках конституционного нормоконтроля "отсутствует спор о праве", то они не согласуются с предназначением и самой логикой конституционно-судебного разбирательства, связанного с разрешением конституционно-правовых споров. Конституционно-судебный процесс по общему правилу не возникает иначе, чем на основе столкновения интересов и мнений (правовых позиций) и обеспечивает разрешение соответствующего противоречия (коллизии, конфликта) в процедуре, где его субъекты стремятся убедить Конституционный Суд в справедливости именно их точки зрения по рассматриваемому вопросу. Именно поэтому конституционно-судебный нормоконтроль традиционно рассматривается как механизм, форма или способ разрешения публично-правовых споров <1>. Наиболее отчетливо "спорный" характер конституционного нормоконтроля проявляется в рамках конкретного конституционного контроля, когда гражданин спорит с государством в лице законодателя.
--------------------------------
<1> См., например, Замотаева Е. Конституционно-правовые споры // Конституционное правосудие. Вестник Конференции органов конституционного контроля стран молодой демократии. Ереван, 2009. Вып. 4. С. 5 - 24; Конституционный судебный процесс / Отв. ред. М.С. Саликов. М., 2004; Шульженко Ю.Л. Конституционное правосудие в федеративном государстве (сравнительно-правовое исследование). М., 2000. С. 3 - 4.
В свою очередь, при всей специфике реализации принципа состязательности и равноправия сторон в конституционном судопроизводстве вряд ли есть основания отрицать его универсальность (ч. ч. 1 и 2 ст. 19 и ч. 3 ст. 123 Конституции РФ) и значение, в том числе как принципа конституционного нормоконтроля (ст. ст. 5, 35 и 53 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", далее - Федеральный закон о Конституционном Суде РФ). Согласно этому принципу стороны конституционного судопроизводства обладают равными процессуальными правами и им должна быть обеспечена равная возможность реализовать свои процессуальные права. При этом, конечно, в наиболее полном объеме данный принцип проявляется при рассмотрении дел в порядке конкретного нормоконтроля и на тех процессуальных стадиях, которые следуют за принятием обращения к рассмотрению, поскольку только после такого решения может идти речь о наличии в производстве Конституционного Суда соответствующего дела и о правах сторон в этом деле <1>.
--------------------------------
<1> См.: Определение Конституционного Суда РФ от 18 декабря 2003 г. N 496-О "Об отказе в удовлетворении ходатайства гражданина А.М. Магденко об ознакомлении с материалами производства в Конституционном Суде РФ по жалобе на нарушение его конституционных прав УПК РСФСР и УПК РФ" // Архив Конституционного Суда РФ. 2003.
Не может также рассматриваться как противоречащее сути нормоконтрольной деятельности установление органом конституционно-судебного контроля фактических обстоятельств, если это не относится к полномочиям других органов государственной власти и необходимо для правильного разрешения дела. Согласно ст. 3 Федерального закона о Конституционном Суде РФ при осуществлении конституционного судопроизводства Конституционный Суд воздерживается от установления и исследования фактических обстоятельств не во всех случаях, а лишь тогда, когда "это входит в компетенцию других судов или иных органов". Именно поэтому, в частности, названный Федеральный закон вводит процессуальную фигуру свидетеля, который может быть вызван в суд "при необходимости исследования фактических обстоятельств, установление которых отнесено к ведению Конституционного Суда" (ст. 64), предусматривает возможность оглашения и исследования в судебном заседании документов (ст. 65), а также допускает включение "фактических и иных обстоятельств, установленных Судом" в состав решения Конституционного Суда (п. 7 ч. 1 ст. 75). Таким образом, Федеральный конституционный закон о Конституционном Суде допускает и даже признает необходимым исследование фактических обстоятельств в некоторых случаях <1>. В частности, Конституционный Суд, безусловно, обязан проверять и устанавливать фактические обстоятельства, характеризующие правовой статус лица, обратившего в Конституционный Суд, как надлежащего заявителя, например проверять число депутатов, подписавших обращение в Конституционный Суд РФ, на соответствие требованиям п. "а" ч. 2 ст. 125 Конституции и ст. 84 Федерального закона о Конституционном Суде <2>.
--------------------------------
<1> См.: Тарибо Е.В. К вопросу об установлении и исследовании фактических обстоятельств в конституционном судопроизводстве (на примере налогообложения) // Российский юридический журнал. 2010. N 1. С. 8.
<2> См.: Определение Конституционного Суда РФ от 4 марта 2004 г. N 90-О "По запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке конституционности п. 7 ст. 2 Федерального закона "О соглашениях о разделе продукции" // ВКС РФ. 2004. N 5.
Вместе с тем безусловные существенные особенности юридической природы Конституционного Суда РФ как "судебного органа конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющего судебную власть посредством конституционного судопроизводства" (ст. 1 Федерального закона о Конституционном Суде РФ), свидетельствуют, что Конституционный Суд, являясь органом судебной власти, одновременно (в силу своих функциональных и институционных характеристик) - это "больше, чем суд". Данное обстоятельство, правда, отнюдь не упрощает его положения в системе разделения властей, включая взаимоотношения с другими судами России, а, напротив, существенным образом актуализирует проблемы, связанные с обеспечением их эффективного взаимодействия.
2.2.3. Конституционный Суд РФ - суд над властью
При всем многообразии точек зрения на природу, характер и предназначение конституционного правосудия следует признать: в основе анализа и оценки места этих органов в системе разделения властей любого государства лежит определение их статусных характеристик, в частности в связи с взаимоотношениями данных органов с судебной властью, с одной стороны, и законодательной - с другой.
Не секрет, что, пожалуй, во всех государственно-правовых системах, включая развитые демократии, специализированные органы конституционного правосудия вызывают весьма специфическую реакцию: понимание важности осуществления государственной функции конституционного блюстителя правового пространства далеко не всегда сопровождается столь же восторженным отношением органов законодательной, исполнительной, общеюрисдикционной судебной власти к результатам конституционно-контрольной деятельности. Без преувеличения можно сказать, что ни одна ветвь власти, в том числе и родственная - судебная, не любит Конституционный Суд. Это и понятно: ведь Конституционный Суд является, по сути, судом над властью. Речь идет о конституционной оценке результатов государственно-властной деятельности, выражающейся в нормотворчестве (нормативные правовые акты законодательной и исполнительной власти, становятся предметом конституционного контроля) либо в судебном и ином правоприменении, если оно искажает конституционный смысл проверяемых органами конституционного правосудия законодательных актов.
Наряду с нормоконтрольной деятельностью другим направлением реализации полномочий Конституционного Суда РФ как суда над властью является разрешение споров о компетенции:
а) между федеральными органами государственной власти;
б) между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов РФ;
в) между высшими государственными органами субъектов РФ (ч. 3 ст. 125 Конституции РФ). Очевидно, что и в этом случае Конституционному Суду приходится разрешать острые вопросы, затрагивающие компетенционные и иные статусные интересы высших государственных органов власти.
Важно при этом обратить внимание, что соответствующим положением Конституции РФ (ч. 3 ст. 125) напрямую не предусмотрено разрешение в порядке конституционного судопроизводства споров о компетенции между высшими судебными органами (Верховным Судом РФ и Высшим Арбитражным Судом РФ). Однако возможные различия в их правоприменительной практике в связи с толкованием одной и той же нормы закона (например, ГК РФ) могут создать ситуацию, когда именно Конституционному Суду РФ надлежит разрешить этот спор путем конституционного истолкования соответствующей правовой нормы или иным способом <1>.
--------------------------------
<1> В качестве примера такой ситуации можно назвать вопрос об особенностях компенсации морального вреда юридическим лицам. См.: Определение Конституционного Суда РФ от 4 декабря 2003 г. N 508-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина В.А. Шлафмана на нарушение его конституционных прав п. 7 ст. 152 ГК РФ" // ВКС РФ. 2004. N 3.
Поэтому неудивительно, что в отличие от граждан, которые зачастую реализуют в Конституционном Суде последний шанс на восстановление своих прав в соответствии с требованиями не только законности, но и справедливости, публично-властные органы испытывают по отношению к Конституционному Суду иные чувства. Никто из них (представляющих все ветви власти) по определению не испытывает любви к Конституционному Суду, может быть, кроме оппозиции, которая нередко пытается использовать конституционное правосудие как средство партийно-политической борьбы. Поскольку, однако, мера оппозиционной "любви" к органам конституционного контроля находится в прямой зависимости от результатов рассмотрения инициируемых оппозиционными партиями и объединениями дел, их негативные чувства к конституционному правосудию могут в зависимости от обстоятельств удваиваться и утраиваться и, соответственно, быть общей характеристикой современной политико-правовой культуры властных элит.
Эти отношения определяются местоположением и функциональным назначением органа конституционного правосудия, что, в свою очередь, обусловливает специфические связи Конституционного Суда с различными структурными элементами системы разделения властей и предполагает наличие особых (специальных) механизмов обеспечения их взаимодействия на началах безусловного признания верховенства права и высшей юридической силы Конституции при сохранении вместе с тем независимости и самостоятельности каждой ветви власти (ст. 10 Конституции РФ).
В этом и заключается политико-правовая ситуация, при которой, образно говоря, орган конституционного правосудия как корабль Одиссея между Сциллой и Харибдой <1> находится в поисках эффективного и безопасного пути преодоления неправовой ситуации для достижения стоящих перед ним конституционных целей.
--------------------------------
<1> Сцилла и Харибда - в греческой мифологии два чудовища, жившие по обеим сторонам узкого пролива и губившие мореходов.
Анализируя своеобразие статуса Конституционного Суда РФ как суда над властью, важно также учитывать, что по природе, сущностным характеристикам и результатам деятельности статус Конституционного Суда РФ не исчерпывается юрисдикционным правоприменением.
2.2.4. "Квазихарактеристики" Конституционного Суда РФ:
не судебные, а правотворческие
Конституционный Суд, получая институционное оформление как правоприменительный юрисдикционный орган, объективно, по самой природе своей деятельности и особенностям юридической силы принимаемых решений, все в большей степени - и это становится все очевиднее для отечественной юриспруденции - приближается в своих итогово-правовых характеристиках к нормативно-установительной юридической практике, к правотворчеству. В этом плане Конституционный Суд действительно обладает "квазихарактеристиками", но не "квазисуда", а квазиправотворческого органа, что, однако, не лишает его статусных качеств полноценного судебного органа.
В этом вопросе есть, правда, аргументы не только за, но и против. Главным контраргументом тезиса о правотворческом потенциале конституционного правосудия является выраженная еще Г. Кельзеном нормативистская в своей основе позиция, согласно которой единственным источником права является нормативно-правовой акт; правосудие же, пусть даже и конституционное, не предназначено в системе разделения властей для создания норм права. Такой подход вряд ли соответствует сегодняшним правовым реалиям: разделение властей вовсе не предполагает возможности осуществления правотворческой деятельности только законодательными органами.
Подтверждением этого является, например, получившая широкое распространение в современном конституционализме практика признания элементов нормотворческой функции у органов исполнительной власти, имеется в виду так называемое делегированное законодательство. Соответствующие отношения в ряде государств имеют непосредственное конституционное регулирование, а их демократический характер не ставится под сомнение <1>. Одновременно в ряде государств на конституционном уровне урегулирован вопрос о непосредственном участии органов судебной власти в законодательном процессе, в частности посредством предварительного конституционного контроля. К примеру, ст. 26 Конституции Ирландии устанавливает процедуру передачи по инициативе Президента в Верховный суд законопроектов, которые приняты или должны считаться принятыми обеими палатами Парламента, кроме финансовых законопроектов, законопроектов о внесении изменений в Конституцию либо законопроектов, имеющих особое значение с точки зрения оперативности их принятия. Последствия рассмотрения соответствующих вопросов Верховным судом таковы, что во всех случаях, когда Верховный суд решил, что какое-либо положение законопроекта противоречит Конституции или какому-либо ее положению, Президент должен отказаться подписать такой законопроект. Весьма специфическую форму предварительного конституционного контроля предусматривает ст. 138 Конституции Кипра, связывая соответствующий конституционный институт определенной предметно-целевой направленностью: если после утверждения бюджета Палатой представителей Президент и вице-президент, действуя раздельно или совместно, возвратили бюджет на пересмотр в связи с тем, что, по их мнению, в нем заложена недопустимая дискриминация, а Палата представителей настаивает на своем решении, Президент и вице-президент, действуя раздельно или совместно, имеют право обратиться по данному вопросу в Верховный конституционный суд; в результате такого обращения Суд может аннулировать, или подтвердить, или возвратить бюджет, целиком или частично, Палате представителей на пересмотр.
--------------------------------
<1> Так, например, п. 1 ст. 82 Конституции Испании прямо указывает, что Генеральные кортесы могут делегировать Правительству полномочия издавать нормативные правовые акты, имеющие силу закона, по определенным вопросам. Статьей 76 Конституции Италии закреплены правила и условия делегирования законодательной функции Правительству. В соответствии со ст. 38 Конституции Франции Правительство может для выполнения своей программы обратиться к парламенту за разрешением осуществить путем издания ордонансов мероприятия, обычно входящие в область законодательства.
Справедливости ради следует, однако, отметить, что зарубежной конституционной практике известны также примеры прямого запрета на осуществление органами конституционного контроля функций законодателя. Такое положение содержится, в частности, в ч. 2 ст. 153 Конституции Турецкой Республики, устанавливающей, что в ходе аннулирования полностью или отдельных положений законов или постановлений, имеющих силу закона, Конституционный суд не может выполнять функции законодательного органа и принимать решения, ведущие к новой практике. Данное исключение, впрочем, лишь подтверждает более общее правило о роли органов конституционного правосудия в правотворческом процессе.
В контексте общемировой конституционной практики должен оцениваться и характер воздействия конституционного правосудия на правотворческий процесс. Конечно, роль конституционного суда в правотворчестве государств довольно специфична, что объясняется его юрисдикционной природой, предполагающей прежде всего применение конституционных норм, их истолкование, в том числе в системных взаимосвязях с проверяемыми и иными нормами отраслевого законодательства. На этом основании некоторые авторы делают вывод, что конституционный суд не создает новых норм, а выступает лишь в роли некоего блюстителя конституционной чистоты правовой системы и его решения могут рассматриваться лишь с точки зрения доктринального, но не нормативного правового значения.
Между тем деятельность Конституционного Суда РФ играет значительную роль не только в развитии конституционно-правовой науки, но и в становлении и развитии современного российского конституционализма, Конституции РФ и конституционного законодательства, а посредством этого - и отраслевого законодательства. Признавая ту или иную норму неконституционной, Конституционный Суд лишает ее юридической силы (ст. 79 Федерального конституционного закона о Конституционном Суде РФ), т.е. отменяет ее. Уже отсюда следует, что соответствующее решение Конституционного Суда не лишено свойств нормативного акта, направленного, как известно, на установление либо изменение, отмену правовых норм или на изменение сферы их действия. Конституционный Суд выступает своего рода генератором конституционно-правовой энергии, которая обеспечивает, в частности, конституционно-судебную "рихтовку" норм отраслевого законодательства (как, впрочем, и сложившейся правоприменительной практики), т.е. судебно-контрольное воздействие на отраслевое законодательство посредством конституционного истолкования с целью доведения его до уровня требований конституционных принципов и ценностей без вторжения в букву закона. Конституционно-правообразующее, нормативное значение деятельности Конституционного Суда проявляется и в том, что, выявляя конституционные модели организации тех или иных сфер общественных отношений, пробелы и дефекты в правовом регулировании и, одновременно, тенденции развития конституционных отношений, Конституционный Суд определяет конституционную стратегию (концепцию) совершенствования законодательства. Но и в этом случае Конституционный Суд не утрачивает качеств судебного органа, обеспечивая, как правило (а в рамках конкретного нормоконтроля всегда!) защиту и восстановление конституционных прав и свобод граждан, нарушенных нормами проверяемого в порядке конституционного контроля закона, который был применен или подлежит применению в конкретном деле заявителя. Весьма характерным в этом отношении является Постановление Конституционного Суда РФ, предметом рассмотрения по которому стал, по существу, институт надзорного производства в гражданском процессе в том виде, в каком он был урегулирован на тот момент ГПК РФ; определив стратегию внесения системных изменений в правовое регулирование данного института, Конституционный Суд в то же время защитил конкретные права и законные интересы заявителей, предусмотрев необходимость пересмотра их дела <1>.
--------------------------------
<1> См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2007 г. N 2-П "По делу о проверке конституционности положений ст. ст. 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 и 389 ГПК РФ в связи с запросом Кабинета Министров Республики Татарстан, жалобами ОАО "Нижнекамскнефтехим" и "Хакасэнерго", а также жалобами ряда граждан" // СЗ РФ. 2007. N 7. Ст. 932.
Таким образом, именно специфическими характеристиками конституционно-судебных полномочий по судебному нормоконтролю, а не наличием или отсутствием у Конституционного Суда РФ правотворческих функций в их классическом проявлении определяется его роль в нормативном правовом пространстве государства и в конечном счете в правотворческом процессе. Все это как раз и позволяет дать определение Конституционному Суду как квазиправотворческому органу, имея в виду, что "квазихарактеристикой" подчеркивается не мнимый, а лишь специфический, не классически-правотворческий статус данного судебного органа.
Этот статус таков, что решения Конституционного Суда РФ, выраженные по итогам рассмотрения дела в постановлении или определении, обладают вполне конкретными свойствами и нормативности, и, одновременно, акта судебного органа, многие из которых, кстати, получили юридическое признание и в Федеральном конституционном законе о Конституционном Суде РФ, как то: общеобязательность (ст. 6); окончательность, вступление в силу после провозглашения и незамедлительное официальное опубликование, непосредственное действие (ст. ст. 78, 79); недопустимость преодоления правовой позиции Конституционного Суда законодателем (ст. 79); пересмотр в установленных случаях решений судов и иных органов, основанных на актах, признанных неконституционными (ст. ст. 79, 100), и др.
Соответствующие характеристики Конституционного Суда как органа, который по своим политико-правовым характеристикам "больше, чем суд", позволяют ему выполнять не только функцию хранителя, но и преобразователя российского конституционализма, генератора институтов современного "живого" конституционализма.
2.3. Конституционный Суд РФ - генератор судебного
("живого") конституционализма
Реализованная в России модель сильной конституционной юстиции <1> является важной предпосылкой активного влияния на развитие и - не будет преувеличением - на процессы утверждения реального российского конституционализма. Посредством конституционного правосудия конституционализм как особый политико-правовой режим демократического государства актуализируется с учетом конкретно-исторических условий своего развития, превращается в "живой" конституционализм на основе вырабатываемых правовых позиций Конституционного Суда, относящихся как к нормам и институтам конституционного и других отраслей права, так и к практике их реализации. На этой основе формируется судебный конституционализм.
--------------------------------
<1> Следует, однако, признать, что в Российской Федерации реализована модель сильной конституционной юстиции лишь на федеральном уровне. Что же касается региональной конституционной юстиции в лице конституционных (уставных) судов субъектов РФ, то она так и не получила своего развития и сегодня остается, по существу, в "замороженном" состоянии конституирования. Более того, при сохранении нынешней системы правового регулирования судоустройственных и судопроизводственных отношений в Российской Федерации ее перспективы весьма проблематичны.
2.3.1. Истоки и основные предпосылки
судебного конституционализма
Корни судебного конституционализма проистекают из сущностных характеристик Конституции, с одной стороны, и конституционного назначения судебной власти, в особенности конституционного правосудия, - с другой.
В первую очередь это касается понимания самой природы Конституции как особого, во многом уникального правового акта, составляющего нормативное ядро и высшее юридическое основание конституционализма. Процессы экономических и политических преобразований, происходившие в России, других странах молодой демократии на протяжении последних десятилетий, подтверждают активную, преобразовательную роль Конституции как документа, имманентно связанного (о чем говорилось ранее) с преодолением социальных противоречий, впитавшего в себя все многообразие конфликтов и социальных противостояний в условиях геополитических преобразований.
Одновременно, утверждая конституционные основы новой правовой российской государственности, Конституция РФ 1993 г. провозгласила и наполнила политико-правовым содержанием базовые формально-юридические принципы современного конституционализма, ориентированные как на универсальные общедемократические стандарты, так и на национально-специфические социокультурные условия России.
При этом одним из ключевых конституционных институтов утверждения, защиты, охраны и развития принципов и ценностей современного конституционализма, с одной стороны, и наиболее действенным конституционным средством разрешения социальных противоречий и конфликтов - с другой, выступает судебная власть, и прежде всего конституционное правосудие, которая является порождением и одновременно воплощением демократических правовых начал Конституции РФ 1993 г. Впервые в отечественной политико-правовой истории судебная власть на уровне Основного Закона признана одной из основ конституционного строя, которую она представляет в качестве самостоятельного, независимого и равноправного элемента системы разделения властей. Тем самым конституционный законодатель, не сводя судебную власть к судебной системе, наделяет ее функциями уравновешивания, сбалансирования законодательной и исполнительной ветвей власти, контроля над ними в целях недопущения злоупотреблений, произвола, превышения и присвоения полномочий, а также функциями разрешения социальных противоречий и конфликтов в обществе.
Реализационное воплощение судебной власти - судебная практика, основанная на конституционных принципах независимости судей и их подчинении только Конституции РФ и федеральному закону, при том что в случае установления несоответствия акта государственного или иного органа закону суд принимает решение в соответствии с законом (ст. 120 Конституции РФ), обеспечивает претворение в жизнь высших юридических императивов народа, облеченных в форму конституционного текста, а также эксплицитно выраженных и внутренне присущих Конституции РФ социально-правовых ценностей и в соответствии с этим разрешение социальных конфликтов и противоречий, согласование различных социальных интересов. При этом, будучи проявлением конституционно-практического (правоприменительного) компонента конституционализма, судебная практика в то же время оказывает значимое воздействие на его нормативное содержание. Она, в частности, формирует прецедентное понимание смысла конституционно-правового регулирования тех или иных общественных отношений в рамках подведомственных судам категорий дел и тем самым осуществляет его конкретизацию; выявляет, обосновывает, уточняет и развивает имеющие по сути конституционное значение общие начала (принципы) отраслевого законодательства; устраняет из правовой системы неконституционные нормативные акты с учетом разграничения полномочий между судами различных видов юрисдикций.
Важное значение в этом плане имеют разъяснения по вопросам судебной практики Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ (ст. ст. 126 и 127 Конституции РФ), которые призваны обеспечить единообразное судебное истолкование и применение законодательных норм и нередко содержат правоположения общерегулятивного характера <1>. Что же касается правовой природы соответствующих актов высших судебных органов, то ведущаяся на протяжении нескольких десятилетий дискуссия так и не привела к какому-либо результату: по-прежнему высказываются различные мнения, в том числе связанные с признанием за такими актами как разновидностью судебной практики значения источников права <2>. Более того, по мнению специалистов, "в данный период в связи с повышенным интересом к источникам современного российского права, переоценкой роли и функций разъяснений пленумов высших судебных органов в правовом регулировании, других документов судебной практики перспектив в разрешении этой проблемы пока не усматривается" <3>. Нельзя, однако, не согласиться и с тем, что при решении соответствующих вопросов принципиально важным представляется исходить не столько из формально-юридических оценок соответствующих актов, сколько из их реальной юридической и социальной значимости, из фактического следования им нижестоящими судами. В этом плане вряд ли у кого-либо есть сомнение в фактическом признании нижестоящими судами и их строгом следовании требованиям, содержащимся в разъяснениях высших судебных органов <4>. Одновременно судам общей юрисдикции поручено в системе действующего правового регулирования решение таких существенных с точки зрения конституционного права и практики конституционализма вопросов, как приостановление деятельности и ликвидация политических партий, проверка соблюдения процедуры инициирования и законности вопросов референдума, избирательные споры. Рассматриваемые арбитражными судами экономические споры также нередко самым непосредственным образом касаются проблем, относящихся к взаимоотношениям субъектов политической и экономической власти и приобретающих таким образом значение судебно-правовых факторов защиты и гарантирования реализации принципов и ценностей конституционализма.