Опасноснть тенденциозных мифов
В данной главе речь пойдет о вредности, деструктивности современных мифов. Я уже упоминал о демифологизации и хочу добавить, что эта тенденция вполне согласуется с принципами, которых придерживаются порядочные и интеллигентные люди, полагающие, что мифы и мифологии вредны, поэтому демифологизацию следует принимать всерьез. Мифы способны вызывать общественные катаклизмы. Коль скоро мы считаем мифы значительным явлением, наш долг — выяснить, почему они могут причинять вред и какие именно мифы деструктивны. Подходя к решению этого непростого вопроса следует учитывать, что в данном случае исследователь выступает не в роли психолога, философа или историка, а в амплуа врача, психиатра и психотерапевта, стремящегося избавить больного человека от страданий. Для того чтобы помочь пациенту, необходимо выяснить, какой болезнетворный миф над ним давлеет. Однако возникает вопрос: каким образом мифы могут оказывать деструктивное влияние на психическое состояние индивида и общества, на индивидуацию и духовное самосознание?
Что происходит с деструктивными мифами, с мифами национал-социализма, классовой борьбы, империализма, расизма, терроризма, капитализма, погони за наживой, прогресса, упадка, равенства, иерархии человечества, «возвращения к природе», естественного питания, йоги, сексизма, здорового образа жизни и т. д. и т. п. ? Феномен деструктивности некоторых архаичных и современных мифов не поддается простому объяснению. Как известно, мифы выражают или представляют определенное психическое содержание, которое может носить как конструктивный, так и деструктивный характер, поэтому мифы различаются по степени конструктивности и деструктивное™. Таким образом, мифологизация смертоносных аспектов человеческой психики должна рассматриваться в контексте ее последующего влияния на общество как деструктивная. Тем не менее отображение деструктивных аспектов человеческой психики не ведет автоматически к возникновению вредного мифа — деструктивные аспекты тоже нуждаются в осмыслении. Миф, в котором нашли отражение зловещие и демонические элементы нашей жизни, может быть не только вполне безобидным, но, что гораздо важнее, способным помочь нам осмыслить символическую трактовку собственных слабостей и осознать их. Согласно К. Г. Юнгу, важнейшая задача человечества — именно осознание коллективной и индивидуальной души. Осознание же происходит путем создания символов и мифологий. Сопровождают ли процесс осознания неизбежные ошибки, прегрешения? Может ли осознание принимать деструктивные формы? Существуют ли «патологические мифы«?
Шовинизм и его противоположность, мазохистское принижение достоинств собственной нации, являются двумя составляющими весьма значимой национальной мифологии. Принадлежность к определенной нации играла и продолжает играть важную роль в нашей жизни: миллионы людей гибли ради того, чтобы спасти свою нацию или приумножить ее могущество. Психология национализма заслуживает самого пристального внимания, однако и она должна рассматриваться с позиции мифологии.
Что такое нация? Попытки рассматривать нацию через призму государственности, утверждая, что люди с французским паспортом — французы, а граждане Германии — немцы, несостоятельны, ведь ради паспорта жизнью не жертвуют. Стремление разделить нации по языковому принципу тоже не увенчалось успехом. Разумеется, все французы прекрасно понимают французский язык и свободно говорят на нем, подобно тому, как немцы понимают немецкий, японцы — японский, однако для многих французов родным языком остается эльзасский, бретонский или баскский. Многие испанцы тоже говорят по-баскски, да и к тому же Испания состоит из Каталонии, Кастилии и Арагона. Никто не отрицает, что многоязычные нации встречаются редко, однако сам факт того, что они существуют, ограничивает значение языкового фактора в понимании национального чувства. Нация может показаться сущим абсурдом, фикцией, иллюзией. Возможно ли объяснить, почему житель Базеля должен испытывать больше родственных чувств к женевцу, чем к эльзасцу? Что общего между ссверо-итальянским промышленником и сицилийским арендатором? Что связывает галльское население шотландского острова Уист и надменных снобов из южной Англии?
Очевидно, ничего. Поэтому возникает подозрение, что понятие нации — это либо абсурд, либо смертельно опасная пропаганда, ослепляющая людей яркими знаменами и историческими мистификациями.
Попытки определить и сопоставить качества, свойственные представителям той или иной нации, терпят фиаско, приводят к безнадежным противоречиям и нагромождениям клише. Вот некоторые из них. «Французы галантные и светские люди». Однако большинство известных мне французов не отличается хорошими манерами и вежливостью. «Итальянцы вспыльчивы и страстны». Но бизнесмены, имеющие деловые отношения с итальянцами, не склонны разделять это мнение. И разумеется, никто уже не воспринимает всерьез стереотип: «немцы — нация поэтов и философов». Описание характера нации не может претендовать на точность; тем не менее мы знаем, что нации существуют и являются определяющим фактором мировой политики. Национальное чувство находит свое выражение в символах и мифах, к которым относятся язык, национальный флаг, герб, история, гимн и т. д. Более или менее представить себе нацию и понять, что значит к ней принадлежать, можно только через образы, иносказания, символы. Кроме того, нации имеют обыкновение персонифицировать национальную идею. Французы почитают Жанну Д'Арк, швейцарцы любят Телля и т. д.
Национализм или, выражаясь более резко, шовинизм, расизм указывают, как я полагаю, на настоятельную необходимость создания учения о патологии мифов, первоначальный набросок которого я и хочу предложить вниманию читателей.
Психологическая реальность, которую отражают подобные мифы, такова: мы склонны переоценивать или недооценивать себя, будь то индивид, семья, народ или нация. Мы ощущаем не только различия между нами и окружающими, между народами и нациями, но и определяем, кто лучше, а кто хуже. Мы привыкаем к тому, что окружающие люди могут быть либо значительнее, либо незначительнее нас.
Принадлежность к любой группе связана с чувством превосходства. Вместе с тем каждый индивид в известном смысле ощущает свое превосходство над окружающими. В конце концов, любой аналитик убежден, что он лучше других. В «Племяннике Дидро» И. В. Гете верно заметил, что втайне каждый из нас считает себя гением. Чувство превосходства, касающееся принадлежности чело-века к определенной нации, должно находить какое-то выражение; нередко осознание этого чувства происходит путем создания шовинистской мифологии и символов или даже мифологии расизма. Мифы и легенды, выражающие превосходство личности или группы над другими, отражают реальное душевное переживание. Спрашивается, что же тут вредного? Однако мифологии шовинизма и расизма лишены одного важного качества — плюрализма, они тенденциозны. На другой чаше весов помещается тяга к чужакам и почитание иностранцев. Всем нам хорошо известны мифологии, наподобие «девушки издалека», «страны, где зреют лимоны» и т. д. Групповая мифология может колебаться от переоценки до недооценки собственных способностей. Эти чувства должны получить мифологическое выражение для того, чтобы оказаться осознанными. В настоящее время в среде швейцарских интеллектуалов процветает отнюдь не шовинизм, а скорее преклонение перед иностранцами и чувство собственной неполноценности. Наши соотечественники путешествуют по Италии, Греции или Шри-Ланке и по возвращении с восторгом повествуют о том, насколько милее, естественнее, добродушнее, удовлетвореннее брюзгливых швейцарцев выглядят жители этих стран. Стандартные истории о романтичных, прекрасных, счастливых, естественных, чувственных людях, которых рассказчику посчастливилось встретить в далеком краю, являются типичными мифологиями, образными выражениями почитания всего чужого и тяги к чужакам. Забавно наблюдать за тем, как люди, придерживающиеся невысокого мнения о собственной нации, сами того не замечая, повторяют порой мифологические постулаты иностранных шовинистов. Например, швейцарцы часто критикуют себя за провинциальность, подражая в этом шовинистски настроенным французам, немцам или англичанам. Так возникает идентификация с мифологией презирающего. Быть может, чисто шовинистская мифология, которая находит свое выражение в таких высказываниях, как «иностранцы ни на что не годны и ненадежны» или «дети из южной Италии глупее швейцарских детей» не менее опасна, чем мифология, отраженная во фразе «девушка издалека«? Опасна в данном случае тенденциозность мифологии. Разумеется, в мифологическом контексте тенденциозность — качество допустимое, однако односторонняя мифология должна быть уравновешена в сознании человека мифологией полярной.
Мужчины и женщины издавна и презирали, и переоценивали друг друга, что выражается в разнообразных сексистских мифах, в которых, с одной стороны, акцентируется агрессивность мужчин, всегда эксплуатировавших женщин и детей и повинных во всех войнах, во всех несчастьях, а с другой стороны, физическая слабость женщин, основная обязанность которых служить мужчине и вести себя в соответствии с принципом: мужчина — это слово, женщина — это словарь. Подобные мифы демонстрируют психологическую реальность, ищущую своего выражения, и оказываются вредными только в том случае, когда их не уравновешивают мифы противоположного содержания, в которых женщины высказывают свое восхищение перед мужчинами, а те в свою очередь прославляют прекрасных дам. Впрочем, примирение полов, о котором ведет речь Гельмут Барц в своей книге «Задача мужчин — осторожное одобрение феминизма»,— тоже миф о грядущем, счастливом симбиозе мужского и женского начал. Мифологемой является и идея всеобщего мира, витающая над ООН, несмотря на всю путаницу и явный самообман.
Следующий пример тенденциозной мифологии — взгляды «зеленых». Отдавая себе отчет в том, что мнения участников этого общественного движения могут сильно расходиться, я рассмотрю только ту мифологию, которой придерживаются лично мне знакомые «зеленые».
Согласно данной мифологии, природа — добра, плодоносна и отзывчива. Мы можем довериться природе при условии уважительного к ней отношения. Над «зелеными» давлеет позитивный материнский комплекс. Они воспринимают природу как добрую и нежную мать. Подобное мифологическое прославление природы само по себе не деструктивно, однако в призыве «назад к природе» явно отсутствуют элементы негативного материнского комплекса. Мы знаем, что природа, кроме всего прочего, груба и безжалостна; она насылает на людей множество болезней. Страдания приобретают «на лоне природы» чудовищный характер, поскольку девиз естественного существования — ешь или будь съеденным. Для того чтобы адекватным образом определить наше отношение к природе, необходимо синтезировать негативный и позитивный мифы, каждый из которых
по отдельности может представлять определенную опасность, подобно дионисийскому мифу о равенстве, являющему собой классический пример опасной тенденциозной мифологемы. Поэтому противники последней с полным правом критикуют идею всеобщего равенства за стремление уравнять всех и вся, нивелировать и обобществить человеческие особенности. Нередко Диониса противопоставляют Аполлону. Дионисийский экстаз стирает все различия. Аполлон, напротив, олицетворяет здравый смысл, строгую иерархию, подразумевающую порядок и субординацию, неуязвимые для экстаза. Миф о всеобщем равенстве должен уравновешиваться мифом о homo hier-arhicus, гласящим, что люди не только отличаются друг от друга, но и занимают свою ступень в человеческой иерархии.
Тенденциозный миф вреден, а миф, дополненный полярным содержанием, представляет собой адекватное отражение нашей психической деятельности, которое стимулирует процесс осознания. Поэтому связанные между собой мифологии могут сильно отличаться друг от друга. Говоря иначе, тесная связь мифологии с демоническими представлениями не всегда подразумевает ее потенциальную опасность. Например, в период национал-социализма в Германии процветал культ, прославлявший благородное происхождение германской расы, что служило базой для расизма. Одновременно с этим возник так называемый отечественный стиль; высоко ценилось все традиционное, испытанное веками. Сейчас историки утверждают, что отечественный стиль, нашедший свое отражение в выставке достижений 1939 года, пронизан теми же фашистскими настроениями, что и мифология немецкого расизма. Разумеется, это не так. Мифология расизма была абсолютно тенденциозной, между тем, как отечественный стиль, сочетавший симпатию ко всему немецкому с элементами христианства, проникнутого гуманизмом, не должен восприниматься как выражение опасной, односторонней мифологии. Можно провести параллели между мифами расизма и отечественного стиля и патриотизмом и шовинизмом. Шовинизм — это безусловно тенденциозная мифология, предполагающая чрезмерное восхваление своей родины. Патриотизм — это мифология уравновешенная, поскольку она гласит «цени родину каждого человека, но люби свою». Можно ли после этого назвать патриотизм шовинизмом?
В том случае, если вредные, тенденциозные мифологии не уравновешиваются полярным содержанием, а начисто отвергаются из соображений безопасности, положение оказывается драматическим и весьма напряженным; патриотизм становится бранным словом, и происходит это не потому, что в его звучании можно уловить унтер-тон патриархата,— тем более, что данное понятие допустимо заме-нить «матриотизмом»,— а прежде всего, из-за содержащегося в нем намека на «высокую оценку» собственной страны. Недооценивать значение того факта, что человек принадлежит к определенной нации, столь же опасно, что и переоценивать это обстоятельство. Опасно считать своего ребенка вундеркиндом, но не менее опасно полагать, что он скучный, ординарный ребенок, поскольку и то, и другое тен-денциозно. Стремясь избавиться от чрезмерного восхваления собст-венного ребенка, семьи, народа, мы зачастую, сами того не замечая, избавляемся от любви. Каждый человек — центр вселенной, великая и единственная в своем роде личность. Каждый человек страдает и радуется под влиянием окружающих его людей, ценит и презирает их. Родители наносят ребенку душевные травмы, но вместе с тем поддерживают и любят его. Каждый народ обладает всеми прекрасными и дурными качествами. Поэтому уравновешенность мифологии гарантирует ее безопасность. Это в полной мере относится и к мифологеме космополитизма. Подобная тенденциозная мифология, лишенная амбивалентного ей понятия любви к родине, вряд ли спасет мир.
К.Г. Юнг всегда предостерегал исследователей от стремления свести психологию к одному, определенному мифу, от поспешных выводов, что все зависит от «сексуальности», «агрессии» или «властолюбия». Сводить все явления к чему-то одному значит создавать тенденциозную мифологию. В настоящее время весьма распространен другой тенденциозный миф — наставничество, обучение; его девиз—чем дольше и основательней наставлять человека, тем лучше. В связи с этим продолжительность образования в последние годы угрожающе возросла. Принято полагать, что профессиональные способности крепнут пропорционально длительности обучения. Лозунг наставничества звучит так: «человек — продукт полученных им инструкций». Поэтому не стоит удивляться, если в недалеком будущем грудных младенцев и детей будут обучать младенческому и детскому поведению. Ведь уже сейчас дети, допускающие ошибки в речи, поступают на лечение к логопеду. Детей учат ходить, бегать, прыгать, даже дышать. Приведу цитату из журнала для родителей: «Если задуматься над тем, насколько не подготовлены обычные родители к воспитанию детей, волосы встанут дыбом. Разве можно полагаться на помощь детских яслей, которые не приспособлены для того, чтобы в должной мере позаботиться о доверенных им детях. Не пора ли указать верное направление хотя бы тем отцам и матерям, которые хотели бы выполнить свой долг».
Журналистка, находящаяся под впечатлением мифа о наставничестве, стремится вызвать у читателей обеспокоенность. Вероятно, недалеки дни, когда только выдержавшие государственные экзамены и дипломированные матери будут иметь право рожать и воспитывать детей. Главным условием для получения данного диплома будет половая зрелость и успехи, достигнутые в течение соответствующих университетских занятий. ЮНЕСКО займется контролем за соблюдением установленного образовательного минимума.
Психологи тоже часто выступают под знаменами тенденциозного мифа о наставничестве, полагая, что хорошего психотерапевта можно «сделать». Врачи требуют ввести обязательные курсы повышения квалификации.
Один мой коллега как-то заметил, что у врачей остается выход из сложившейся ситуации,— они могут заниматься самообразованием. Многие убеждены, что хорошего врача можно «изготовить на кон-веере» курсов повышения квалификации и затем поддерживать в рабочем состоянии, точно автомобиль, благодаря регулярному техническому осмотру. Миф о наставничестве, подобно бихевиоризму, представляет собой угрожающе преувеличенную версию мифа о Прометее, согласно которому человек должен всего добиваться самостоятельно, поскольку Бог и природа ничем его не одарили. Мать, не получившая соответствующей «инструкции», растеряется при виде ребенка, поскольку она уже не верит в свои врожденные материнские способности, ибо миф о наставничестве разрушил ее уверенность в себе, а следом сошли на нет и материнские способности. Любопытное сопоставление: в эпоху компьютеров, машин, занимающихся обработкой всевозможной информации, информационный миф стал играть важную роль в человеческой психологии.
Наставничество — миф тенденциозный. Никто не отрицает, что индивид должен получить образование. Вместе с тем человек подобен распускающемуся цветку, который уже заключает в себе всю возможную красоту. Ребенок не просто учится ходить,— все его строение подразумевает способность к прямохождению. Современные лингвисты убеждены даже в том, что ребенок, обретающий начальные языковые навыки, обладает врожденным знанием структуры языка, которое только реализуется под воздействием внешних стимулов. Мифологему наставничества следовало бы уравновесить мифологемой естественной одаренности. Если Бог предоставляет человеку возможности, то он не обделяет его способностью эти возможности использовать!
Однако рассматривать тенденциозные мифы ad absurdum *(Reductio ad absurdum (лат.) — доведение до нелепости) достаточно просто. Сейчас многие отдают себе отчет в опасности мифа о наставничестве, поднимая вопрос о чрезмерном увлечении «ученичеством». Однако уравновесить миф намеренно, сознательно — задача чрезвычайно трудная, доступная, быть может, только гениальным людям. Фрейд заменил или, если угодно, расширил вполне обоснованный миф о невинном ребенке столь же тенденциозной мифологией пансексуальности, иначе говоря, всеобъемлющего значения сексуальности. Долг психологии — выкристаллизовать ведущие мифы современности, продемонстрировать их тенденциозность и попытаться их уравновесить. Надо сказать, что многие психологи прекрасно это осознают. В последнее время объектом ожесточенной критики оказался миф о тотальном здоровье, хорошем физическом, душевном, психическом и социальном самочувствии, которое пропагандирует всемирная организация здравоохранения. Например, цюрихский психиатр Альфред Циглер считает, что болезнь нельзя рассматривать как зло, препятствующее нормальному течению жизни. Недуг — это значимый элемент человеческого существования. Циглер противопоставляет мифу о всеобщем здоровье так называемый морбизм**(От нем. Morbidital — заболеваемость).
Задача психотерапевта — понять, какой миф руководит пациентом. Однако, обнаружив определенную мифологему, психотерапевт не должен се устранять даже в том случае, когда пациент страдает под ее воздействием; дело терапевта — уравновесить существующий тенденциозный миф амбивалентным содержанием. Например, если у пациента налицо сильно выраженный позитивный материнский комплекс, то психотерапевту следует не разрушать последний, а попытаться дополнить его негативным материнским комплексом, оживив его по необходимости комплексом отцовским. Иными словами, речь идет о способности уловить все оттенки определенного индивидуального или коллективного мифа.
Quod licet Jovi, nоn licet bovi (Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку)
Наряду с тенденциозностью мифам свойственна еще одна, вероятно, наиболее опасная патология — смешение божественного и человеческого, ведь, как известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку.
Если предположить, что существует Бог или, если угодно, высший разум, то наше отношение к нему может выражаться только через образы, символические иносказания, коротко говоря, через мифологемы. Души Бога и человека осознаются людьми лишь с помощью мифов. Даже в том случае, когда тайна души или Бога непосредственно открывается человеку в откровении, изложить свое переживание он может только в символико-мифологичсской форме. Очень редко между человеческим и божественным пролегает четкая граница, чаще всего перед нами — невероятное смешение разнообразных элементов. Например, греческая мифология и христианство представляют собой фантастический синтез символических изображений людей и богов. Зевс, олицетворяющий, с одной стороны, отцовство, с другой стороны, является существом божественным. С теологической точки зрения образ Иисуса Христа возник на стыке человеческой и божественной мифологии; его называют сыном человеческим и вместе с тем — сыном Божьим. В случае, если мифологические изображения бога и человека попадают, образно говоря, на одно живописное полотно, то чаще всего между ними сохраняется баланс и различимая граница; иными словами, по одну сторону — Бог, по другую—человек. Однако положение становится весьма проблематичным, когда подобные мифологии не просто смешиваются, но искажаются, и миф о божестве начинают воспринимать как символическое изображение человека.
Смешение человеческого и божественного — далеко не случайность. Мы ощущаем присутствие Бога, но сами мы — не боги. Легенды повествуют о зависти, которую питают боги к человеку, но гораздо чаще подобные чувства посещают людей. Нам невыносимо порой осознавать, что мы не обладаем божественной властью. Самое низкое религиозное и психологическое грехопадение совершает человек, не замечающий разницы между людьми и Богом. Мифологема самообожествления действует на людей подобно сильному наркотику, героину; она может опрокинуть в пропасть не только индивида, но и целые нации.
Иллюстрацией к сказанному может служить следующий пример. В рамках психологии часто поднимается вопрос изначального доверия, конкретным проявлением которого является доверительное отношение ребенка к матери; мать не должна разочаровать ребенка в его ожиданиях. Принято считать, что если подобное доверие не возникает или подрывается в раннем возрасте, то следствием этого оказывается тяжелая психическая травма. Разве перед нами не вариация на тему изгнания из рая? Невольно возникает подозрение, что данная мифологема имеет прямое отношение к божеству. В райском саду и впоследствии на небесах царит доверие, но оно связано с отношениями между человеком и Богом, а не с чувствами, возникающими между двумя людьми. Полного доверия между людьми нет и никогда не было; рай — это мифологема, повествующая об отношении к Богу, через призму которой стали рассматривать отношения между матерью и ребенком. Приведу цитату из статьи по психологии: «На протяжении самое меньшее нескольких месяцев между матерью и младенцем складываются абсолютно безоблачные, аркадские отношения. В противном случае в будущем у индивида возникают серьезные расстройства невротического характера». В данном случае речь идет о буквальном, а не образном прочтении мифологемы и прежде всего о смешении символов Бога и человеческой души. В результате подросток, оказавшийся под влиянием данного патологического мифа, начинает испытывать деструктивный гнев к матери, которую мучают угрызения совести, поскольку она не обеспечила ребенку райского существования под присмотром всепонимающего божества. Эта искаженная, конкретизированная мифологическая проекция часто приводит к тому, что люди отказываются иметь детей и объясняют свой отказ тем, что мир слишком жесток, бессознательно подразумевая под словосочетанием «жестокий мир» свою собственную «жестокость». Женщины не способны относиться к детям с уважением и пониманием, поэтому они «жестоки», и лучшим выходом из сложившейся ситуации будет отказ от желания иметь детей. Однако на самом деле от зачатия ребенка до его рождения и вплоть до зрелого возраста мать испытывает к нему амбивалентные чувства. Мифология исключительной благорасположенности иллюстрирует отношение Бога, а не людей.
Спасение, рай, ад, страшный суд, низвержение Сатаны ангелами — все это божественные мифологемы, однако и они проецируются на человеческое поведение. Некоторые политические партии обещают нам рай на земле. Очевидно, что речь в данном случае идет о смешении человеческого и божественного. Однако вместе с тем данная мифологема концентрирует в себе две патологии: смешение человеческого и божественного и, кроме того, тенденциозность, связанную с отсутствием полярного содержания. От подобных людей ускользают все аспекты мифа, а сохранившиеся его фрагменты подвергаются гротескному искажению. Согласно христианским воззрениям, существует не только рай, но и ад. Победоносный Бог, Иисус Христос и небесное воинство, состоящее из ангелов, низвергает Сатану, его апологетов и грешников в ад. Сатана и грешники обречены вечно гореть в геенне огненной. Однако политические партии обещают нам только рай. Коммунисты утверждают, что стоит им прийти к власти, как на земле наступит всеобщее благоденствие; коммунисты и им сочувствующие займут отведенные для них места на небесах ошуюю и одесную Маркса, Ленина и духа научного марксизма-ленинизма. Они замалчивают, что для несогласных с их учением уже приготовлен полыхающий ад — Гулаг или психиатрические клиники. Ведь Сатана и грешники, иными словами, антикоммунисты, к которым я и себя отношу, заслуживают только геенны огненной.
В свете искажения божественных мифологем подозрительным выглядит и дух объективности. Человек не может быть до конца объективным. Мы являемся субъектами, нами руководят наши желания, мечты, убеждения и т. д. Только в приложении к Богу разговор о субъективных и объективных качествах кажется абсурдным и беспредметным. Бог создал все живое, и его мнение весьма далеко от того, что способен вообразить человек.
Смешение божественных и человеческих мифологем отчетливо проявляется в политике современных государств, строящихся по принципу общественного блага. Что кроется за термином «общественное благо», неизвестно. Разумеется, Бог ведает, что плохо, а что хорошо для человека. Государство и его чиновники притязают на такое же знание. Дело доходит до того, что социальные службы мешают человеку покончить с собой, между тем как это его право. Представителей подобных служб еще, пожалуй, можно понять, когда они пытаются спасти алкоголика или наркомана, которым их порок угрожает смертью. Однако испытываешь озадаченность, когда узнаешь, что закон предписывает обязательное лечение больным людям, в том числе, в принудительном порядке. Зачастую социальные службы идут еще дальше: гражданин государства общественного блага, нуждающийся в попечении, вне зависимости от его воли берется под опеку. Чем больше человеческого примешивается к этому божественному мифу, тем более зловещие черты он приобретает. Боги могут помогать нам и убивать нас по своему усмотрению — люди для них игрушка. Государственные учреждения и ответственные лица, руководимые божественной мифологемой, способны играть со своими подопечными, как с футбольным мячом: помогать им или уничтожать их, поступать по собственному произволу. Подобное произошло в Третьем рейхе, когда были истреблены все душевнобольные люди. По этому же пути двигалась коммунистическая Россия, декларируя: кто не работает, тот не ест. В эпоху, пронизанную оруэллов-скими настроениями, над людьми господствует божественная мифологема всеобщего блага, таящая в себе угрозу уничтожения.
Об отношениях между Богом и человеком сказано и написано так много, что вряд ли кто-нибудь сейчас может претендовать на оригинальную идею. Лично для меня Бог — это совершенно отличное от человека, потустороннее и всемогущее существо. Из своей кожи не выпрыгнешь. И то обстоятельство, что я считаю смешение божественного и человеческого недопустимым заблуждением, связано вероятно с тем, что я принадлежу к реформированной Цвингли и Кальвином христианской церкви.
В отношении к Богу могут акцентироваться совсем другие аспекты. Например, разница между человеком и божеством, по представлению японцев, невелика, по крайней мере, гораздо меньше, чем в христианском мире. Едва минет тридцать лет со дня смерти человека, его начинают почитать как божество. В бесчисленных храмах японцы молятся своим богам, которые являются не кем иным, как давно умершими близкими знакомыми молящихся. Античные греки и римляне тоже не проводили четкой границы между богами и людьми, в отличие от христиан, иудеев и мусульман. Я всегда испытываю неловкость за своих коллег, психологов, которые неуважительно отзываются о греко-римской мифологии, именуя ее всего лишь проекцией человеческой психики. Подобные психологи, по-видимому, полагают, что греки и римляне были столь бессознательны и бесчувственны, что не могли иметь никакого понятия о Боге, а тем более общаться с ним. Если же что-то божественное и попадалось им на глаза, то находка терялась в переплетении психических проекций. Мы не желаем допустить, что в своих космогониях и мифах греки и римляне представили в символической форме свое понимание не только человека, но и божества. Античные ритуалы, молитвы и жертвоприношения мы воспринимаем как безумное самовыражение: поистине оскорбительное толкование античных мифов. К. Г. Юнг всегда указывал на существование зависимости Бога от человека. В своей работе «Ответ Иову» он охарактеризовал отношения между человеком и Богом как близкие к партнерским. И все-таки, с чисто феноменологической точки зрения, Бог, боги и божественное вообще кажутся мне весьма отличными от человека. Человека можно назвать игрушкой богов или ребенком, зависящим от воли Отца Небесного, который защищает и направляет несмышленное дитя. Быть может, Бог — это всемогущее существо, решения и взгляды которого не поддаются осмыслению. Однако как бы то ни было, существенные различия между Богом и человеком не должны ускользать от нашего внимания.
Вероятно, демонические, опасные мифы часто страдают двумя недостатками: тенденциозностью и смешением человеческого с божественным. Ведущие мифы нашего времени должны быть проанализированы именно с этой позиции. Я высказал только ряд соображений, несколькими штрихами обрисовав ситуацию, но, увы, большая часть листа осталась пустой. Надеюсь, что воображение поможет читателям заполнить пробелы.