В УСЛОВИЯХ ДЕСТАЛИНИЗАЦИИ СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА 2 страница
Однако вопрос о невмешательстве партийных органов в правоохранительную практику на имел под собой основы для решения и никакие призывы в этом направлении в принципе не могли изменить ситуацию. Более того, ЦК КПСС постоянно требовал улучшения руководства судом, прокуратурой, милицией, что на деле приводило к еще большему диктату и мелочной опеке всей системы.
Это обуславливалось, прежде всего, самим пониманием принципов партийного руководства со стороны руководящих работников. Их суть они трактовали не иначе как раздачу указаний и установок, осуществляемую на заседаниях пленумов, бюро, активах.[696]Показателен в этом плане пример Ростовского обкома КПСС, рассматривавшего вопрос «О ходе выполнения постановления Секретариата ЦК КПСС от 16.08.1961 г. «О мерах по усилению борьбы с проявлениями преступности в отдельных районах и городах»». В решении бюро отмечалось, что многие горкомы и райкомы партии еще не сделали должных выводов из постановления Секретариата ЦК по организации борьбы с преступностью. Бюро обкома обязало органы милиции, суда и прокуратуры принять решительные меры по искоренению причин, порождающих преступность. На совещании в обкоме был заслушан доклад прокурора г. Таганрога о работе судов и милиции. Кроме этого, по материалам заседания и проверок, организованных обкомом, в 27 районных центрах вопросы борьбы с преступностью стали предметом рассмотрения на бюро ГК и РК КПСС.[697]
Данный пример раскрывает всю вертикаль партийного руководства правоохранительной сферой. Она представляется вполне логичной, так как подавляющее количество судей, прокуроров являлись членами КПСС, и, следовательно, на них объективно можно было воздействовать по партийной линии. Так, 12 декабря 1954 года, в РСФСР избрано 4622 народных судьи, из которых 4181 (91,1 %) член или кандидат в члены КПСС, 305 (6,6 %) судей — члены ВЛКСМ, и только 101 (2,3 %) являлись беспартийными. На последующих выборах народных судей, состоявшихся в 1957 и 1960 годах, численность коммунистов не оказывалась ниже 90 % от избранного количества.[698]То же самое в полной мере можно отнести и к работникам прокуратуры, где партийная прослойка была значительной: на 1 января 1955 года коммунистами являлись около 77 % сотрудников, а на 1 января 1959 — около 83 %.[699]
За этими цифрами стояла огромная работа КПСС по подбору и расстановке кадров на важнейших участках правоохранительной системы. Идейно-политические качества здесь оказывались более весомым фактором в назначении на руководящие должности, чем высокий профессионализм и желание неукоснительно соблюдать «дух и букву» закона. Это хорошо видно из письма министра юстиции РСФСР Болдырева от 2 марта 1960 года, адресованного региональным работникам суда и юстиции, посвященного предстоящим выборам народных судей. В письме подчеркивалось: «Главная задача верховных судов АССР, краевых, областных и городских судов состоит в том, чтобы тщательно, безошибочно подобрать и рекомендовать местным руководящим органам в качестве кандидатов в народные судьи работников, способных успешно обеспечить порученное дело».[700]Получалось, что главный смысл выборов не в избрании народных судей населением, а в решении партийных органов по тем или иным кандидатам, перед которыми они и несли реальную ответственность. Поэтому закономерно, что заведующий отделом административных органов ЦК КПСС по РСФСР Тищенко, выступая перед руководящим составом работников суда и юстиции России, настойчиво напоминал: «И еще раз хотел бы попросить вас… больше вносить партийности в нашу работу».[701]
Многие партийные органы не ограничивались использованием влияния на деятельность руководителей правоохранительной системы как членов партии. Происходило активное «идеологическое» вмешательство в практику работы судов, прокуратуры, милиции, приведение ее в соответствие со своими представлениями. Характерен пример Кировского обкома КПСС, секретарь которого Пчеляков прямо высказывал негативное отношение к действиям Верховного Суда России по поводу вынесения им приговоров за умышленные убийства. В своем письме в отдел административных органов ЦК КПСС по РСФСР он писал: «По нашему мнению изменение Верховным Судом РСФСР приговоров по некоторым делам является неоправданным. Подобная практика Верховного Суда РСФСР не обеспечивает борьбы со столь опасным для общества злом. В связи с этим считали бы целесообразным обратить внимание Верховного Суда РСФСР на необходимость более строгого рассмотрения дел об умышленных убийствах и усилению по ним карательной практики».[702]Как можно заметить, партийный работник местного областного комитета чувствовал свою полную причастность к выработке судебной политики Верховного Суда республики, оставляя за отделом административных органов ЦК окончательную трактовку применения законодательства в конкретной сфере уголовного права. Все это происходило на фоне многочисленных заверений руководства страны о независимости и самостоятельности суда, недопустимости вмешательства в его работу.
Вмешательство партийных органов в деятельность правоохранительной системы происходило, как правило, по конкретным делам. Это было наиболее массовое нарушение законности, встречавшееся повсеместно. Сигналы и жалобы об этом поступали (опять-таки в ЦК КПСС) постоянно. Так, заместитель министра юстиции РСФСР Анашкин 3 апреля 1956 года сообщал в бюро ЦК по РСФСР о грубом вмешательстве в действия судей ответственных работников Каменского обкома партии, которые «подменяли» судей, давали незаконные указания по конкретным делам. Данные действия были квалифицированы как неправильные, противоречащие неоднократным постановлениям ЦК КПСС. Поводом для сообщения послужил инцидент, происшедший в г. Миллерово Ростовской области, где за совершение циничного хулиганства были задержаны военнослужащие авиаотряда. Однако их руководство вместо осуждения проступка своих сотрудников во время служебной командировки сумело договориться сначала в Миллеровском РК, а затем и в обкоме КПСС о срыве дела, которое было истребовано из народного суда.[703]Все вопросы, связанные с конкретными судебными делами, решались в партийных органах — такой вывод следует из приведенного материала. Необходимо заметить, что именно такое понимание положения вещей присутствовало в обществе. Это подтверждается примерами судебной практики не только по обычным уголовным преступлениям, но и по «контрреволюционным делам». Так, осужденный на 4 года лишения свободы за антисоветскую пропаганду и агитацию гражданин Васильев написал письмо секретарю Белгородского обкома КПСС, где заявил о недовольстве народа политикой партии, а отсутствие открытых форм протеста объяснил применением террора. Примечательно здесь то, что организатором этого террора он видел не суд или прокуратуру, а партию, к одному из руководителей которой в своей области он и обращался.[704]
Важнейшим компонентом, характеризующим уровень развития всей правоохранительной системы, является состояние ее кадрового корпуса. Очевидно, что от этого фактора напрямую зависит качество работы судов, прокуратуры, милиции, адвокатуры. Необходимо подчеркнуть, что в этом плане сталинское наследие оставляло самое тяжелое впечатление. В 1953 году в стране работало только 18,6 % народных судей с высшим, 63,4 % со средним юридическим образованием, лишь половина членов областных и краевых судов закончили высшие учебные заведения.[705]Даже в состав Верховного Суда СССР в 1956 году входили судьи без диплома о высшем юридическом образовании.[706]Немного лучше складывалась ситуация в органах прокуратуры, где в 1954 году 45,2 % работников были с высшим и 42,5 % со средним юридическим образованием (в конце 40-х годов в прокуратуре около 70 % вообще не имели никакой юридической подготовки).[707]Эти цифры наглядно убеждают, что сталинский режим и квалифицированные юридические кадры — понятия несовместимые. Совершение вопиющих преступлений и беззаконий в сталинском духе не требовало высокой квалификации правоохранительного аппарата. В условиях же демонтажа сталинской правоохранительной системы такое положение не могло сохраняться сколько-нибудь продолжительное время. Более того, само разрушение этой системы предполагало появление все большего числа подготовленных, квалифицированных кадров, способных осуществлять юридические действия в рамках строгого соблюдения закона.
Именно эту цель преследовала политика нового руководства КПСС. Были приняты меры по улучшению кадрового состава и подготовки специалистов в юридической сфере. Они связаны с расширением высшего юридического образования в стране. Признавалось ненормальным, когда ежегодно только 18–20 % выпускников высших юридических учебных заведений направлялись в систему юстиции, а остальные аттестовывались адвокатами, нотариусами, судебными исполнителями. Данная ситуация складывалась потому, что много специалистов, окончивших юридические вузы, не подходили для работы в правоохранительных органах, и прежде всего в судах, прокуратуре, так как не являлись членами КПСС или не имели достаточной судебной подготовки.[708]В этой связи в 1955 году Министерство юстиции предупреждало: сохранение такого положения могло привести к тому, что необходимые кадры народных судей были бы подготовлены минимум через 5–6 лет. Поэтому помимо расширения приема предлагалось изменить учебные планы Всесоюзного юридического заочного института (ВЮЗИ) с таким расчетом, чтобы окончившие юридические школы поступали сразу на II или III курс, либо им засчитывали некоторые дисциплины, сданные в юридических школах. В итоге из каждой сотни работников МВД училось 28 человек, из сотни работников юстиции — 13, прокурорских работников — 9. Им создавались благоприятные условия для приема в высшие юридические учебные заведения.[709]Расширение и ускорение подготовки юридических кадров с высшим образованием, в конечном счете, имело свои результаты: в 1962 году среди народных судей насчитывалось 72 % с высшим образованием и 24,6 % со средним юридическим образованием, среди работников органов прокуратуры доля сотрудников, окончивших юридические вузы, составила 82,3 %.[710]
Несмотря на приведенные убедительные цифры, следует заметить, что качество подготовки юридических работников было не всегда на высоте. К примеру, многие народные судьи, заканчивавшие соответствующие вузы, действовали неквалифицированно, допуская в ходе работы значительные нарушения процессуально-правовых норм. О буднях народных судов дает представление справка о проверке Министерством юстиции РСФСР работы нарсуда 4-го участка Кировского района г. Уфы от 12 июля 1957 года. В ней говорилось, что в данный нарсуд ежемесячно поступает 24 уголовных и 60 гражданских дел. Сроки их рассмотрения грубо нарушались практически по всем категориям преступлений. Это приводило к постоянному накапливанию остатков дел. На 12 июля 1957 года в остатке находилось 105 гражданских и 55 уголовных дел, что составляло их двухмесячную норму поступления в суд. Рассмотрение многих дел откладывалось по несколько раз из-за неявки сторон, но каких-либо мер к неявившимся не предпринималось. Протоколы судебных заседаний о переносе зачастую фальсифицировались. К ведению дел нарсудья Кондратьев относился безответственно, появлялся в зале суда в нетрезвом виде и в таком состоянии приступал к работе, написание приговоров и определений поручал народным заседателям или секретарю судебного заседания, что являлось грубейшим нарушением процессуальных норм.[711]Проверки работы нарсудов постоянно выявляли картины подобного рода. На коллегиях Министерства юстиции РСФСР отмечали плохую подготовку судьями дел к слушанию, частое рассмотрение дел в незаконном составе, небрежное оформление судебных документов, приговоров, протоколов заседаний, исправления в них, иногда даже допускалась невыдача подсудимым обвинительного заключения. Неслучайно, что 74,4 % всех жалоб и заявлений, поступающих в Министерство юстиции РСФСР, относилось к работе судов различных инстанций.[712]
Но самым слабым звеном правоохранительной системы СССР в период 1953–1964 годов являлись органы Министерства внутренних дел. Уровень образовательной подготовленности работников МВД оставался самым низким по сравнению с другими службами. По состоянию на начало 1960 года в уголовном розыске число сотрудников со средним и высшим образованием составляло 54,5 %, среди начальников городских и районных органов милиции около трети не имело среднего образования, среди начальников колоний и лагерных подразделений около половины. Низок был и уровень участковых уполномоченных, где 30 % составляли лица с незаконченным средним и низшим образованием.[713]Осознание сложности ситуации усиливает тот факт, что именно на органы внутренних дел приходилась основная нагрузка от общего количества уголовных преступлений в стране. Так, в 1954 году в РСФСР из 179 329 человек, арестованных за совершение преступлений, 143 861 были арестованы милицией, в 1964 году на долю органов внутренних дел приходилось около 66 % от общего количества дел.[714]Эти данные показывают — именно милиция имела наиболее тесное соприкосновение с населением, и зачастую по ее работе люди судили о деятельности правоохранительной системы в целом.
Функционирование органов МВД вызывало постоянные нарекания. Из года в год Прокуратуры СССР и РСФСР информировали ЦК КПСС о нарушениях социалистической законности в милиции.[715]Например, прокурор РСФСР Круглов писал: «Считаю необходимым доложить, что при расследовании ряда уголовных дел установлены случаи грубейшего нарушения некоторыми работниками милиции социалистической законности — избиение подследственных и вынуждение на дачу вымышленных показаний об участии в преступлении, к которому они не причастны, фальсификация доказательств по уголовным делам и провокация преступлений. Прокуратура РСФСР неоднократно ставила перед МВД вопросы об искоренении фактов нарушений закона… Однако достаточных мер к созданию обстановки нетерпимости ко всякого рода нарушениям закона и воспитанию подчиненных работников не принято… По поводу указанных грубейших нарушений закона Прокуратурой РСФСР были внесены в МВД представления о невозможности дальнейшего использования виновных лиц на работе в милиции, однако министр внутренних дел РСФСР Стаханов Н. П. ограничился наложением на них дисциплинарных взысканий».[716]
Обеспокоенность существовавшей ситуацией выражали и сами работники милиции. Вот что писал Хрущеву начальник отделения МВД г. Сталинграда майор Латкин (21 декабря 1956 г.): «Среди лиц, назначенных на руководящую работу в районные отделения милиции, просачиваются морально неустойчивые люди и лица, не имеющие необходимой оперативно-служебной и общеобразовательной подготовки, а также практического опыта… Такая практика вызывает справедливые нарекания, недовольство и даже нездоровые разговоры. Среди некоторой части вновь назначаемых на руководящую работу в райотделы милиции имеются скомпрометировавшие себя и просто не способные для этой работы люди, но их выдвигают и пишут на них положительные характеристики только потому, что они подхалимы и угодники».[717]
В ЦК КПСС реакция на такие письма сводилась, как правило, к призывам о необходимости увеличивать партийно-комсомольскую прослойку в органах милиции. Отмечался ее очень низкий уровень — 50,7 % (на 1 января 1960 г.) от числа работающих.[718]В этом виделись причины многих недостатков в деятельности МВД. Подобная реакция преобладала даже в оценке чрезвычайных ситуаций, происходивших по вине работников милиции. Такую оценку, например, получили события 16–17 июля 1963 года в г. Кривой Рог. Здесь милиция своими незаконными действиями по задержанию и избиению гражданина фактически спровоцировала в городе массовые беспорядки с применением огнестрельного оружия, разгромом отделения милиции толпой, требовавшей освобождения задержанного. Четыре человека, в том числе женщина, были ранены и госпитализированы. На пленуме ЦК КП Украины, комментируя это чрезвычайное событие, Подгорный говорил, что его причины — в отсутствии опоры на партийные организации, актив, коммунистов и комсомольцев. Если бы такая опора имелась, то все было бы нормально.[719]
Характеризуя кадровое состояние правоохранительной системы в 1953–1964 годы, следует особо отметить возрастание роли и значения в этот период такого важного юридического института, как адвокатура. Охрана прав граждан, соблюдение законности, становившиеся приоритетами административной политики государства, объективно делали фигуру адвоката полноправным участником следственного процесса, судебного заседания. Как показало изучение материалов, работники адвокатуры являлись самым образованным и подготовленным звеном юридической сферы. В 1953 году из общего количества действовавших адвокатов 71 % имели высшее юридическое образование. Уровень подготовленности оставался стабильно высоким и в последующие годы: в 1962 году из 6938 адвокатов РСФСР 5403 (около 80 %) окончили юридические вузы. Некоторые даже имели ученые степени кандидатов юридических наук, в столичной коллегии адвокатов таких насчитывалось 25 человек.[720]В сфере адвокатуры трудилось много специалистов, юристов-профессионалов высочайшего класса. На их счету немало блестяще проведенных дел, восстановивших много честных имен, не давших сломать человеческие судьбы. Таких, как, например, адвокат Ленинградской городской коллегии Экменги, который провел большую работу по делу о защите врача Андреева. Адвокат смело и настойчиво взялся отстаивать невиновность врача, обвинявшегося в халатном отношении к своим обязанностям, повлекшим за собой смерть ребенка. Несмотря на отрицательное общественное мнение, сложившееся вокруг этого дела, адвокат использовал все имеющиеся возможности для сохранения хорошей профессиональной репутации врача. С этой целью, изучив обширную специальную литературу и проконсультировавшись со специалистами-медиками, Экменги потребовал назначения компетентной медицинской экспертизы. Благодаря его настойчивости суд пригласил экспертную комиссию в составе члена-корреспондента АМН, ряда профессоров, которые пришли к выводу о невиновности врача в смерти ребенка.[721]
Однако, несмотря на всю важность и полезность труда адвокатов, отношение к ним было неоднозначное. Особенно это проявлялось со стороны судебных и прокурорских работников. Повсеместно допускалось грубое администрирование по отношению к адвокатам, которых в правоохранительных органах зачастую считали не сотрудниками системы юстиции, а членами второстепенной общественной организации. Адвокатам препятствовали в выдаче дел в судах, отстраняли от работы, самовольно выселяли юридические консультации, расположенные в зданиях судов. На совещаниях руководящих судебных работников бывший министр юстиции РСФСР Беляев прямо с трибуны призывал «адвокатов гнать в шею».[722]Примечательно, что серьезные претензии к адвокатам в основном предъявлялись не с профессиональной точки зрения, а с позиций идейной неустойчивости. На одном из совещаний начальник отдела Минюста Мухин с ужасом рассказывал, что в процессе ревизионной работы столкнулся с фактами использования советскими адвокатами в выступлениях выдержек из речей своих дореволюционных коллег. Это признавалось недопустимым и крайне вредным.[723]Лишь после ХХ съезда КПСС были опубликованы речи русских юристов конца XIX — начала ХХ веков. Сборник включал 35 речей известных адвокатов — П. Александрова, С. Андреевского, Ф. Плевако, В. Спасовича, А. Урусова, В. Жуковского и др..[724]
Большое недовольство вызывали предложения некоторых коллегий адвокатов изменить систему оплаты их труда, уменьшить круг вопросов, по которым в обязательном порядке оказывались бесплатные юридические консультации. По мнению адвокатов, осуществление таких мер способствовало бы удешевлению юридической помощи населению по ведению уголовных и гражданских дел, повышению интереса к ним самих адвокатов, так как бесплатная работа велась, как правило, поверхностно и безынициативно.[725]Постановка таких вопросов встречала резко негативную оценку со стороны государственных органов. Как подчеркивало Министерство юстиции РСФСР, «в отдельных коллегиях продолжают иметь место факты вымогательства адвокатами денег у клиентов, рвачества, вербовки клиентуры и т. п. позорные явления, которые могут возникать лишь на почве безыдейности и обывательского перерождения. Президиум коллегии адвокатов не всегда проявляет необходимую твердость в борьбе с этими нетерпимыми явлениями и… иной раз либерально относится к рвачам и халтурщикам».[726]К этому остается только добавить и стандартное объяснение причин существования подобных фактов, связанное с низкой партийно-комсомольской прослойкой в системе адвокатуры, которая составляла всего 47 % от общего числа действовавших адвокатов.[727]
Анализ административно-правоохранительной политики 1953–1964 годов позволяет определить и выделить наиболее ключевые ее вопросы, вокруг которых происходила борьба различных общественных сил. В период 1953–1959 годов одним из таких актуальных вопросов, ставших ареной споров и столкновений, была тема снижения непосильного уголовного пресса, уменьшения сроков наказания за совершение незначительных мелких преступлений. Данный вопрос имел огромную общественную значимость, так как в отличие от политических и контрреволюционных дел касался несравненно большего количества советских граждан. Впервые эта тема поднималась Указом Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии» (17 марта 1953 г.), где работники правоохранительной системы были ориентированы на необходимость перестройки всей судебной практики на основе непривлечения граждан к уголовной ответственности за мелкие преступления и правонарушения. Уже через полгода после вступления в силу указа коллегия Министерства юстиции РСФСР (18 октября 1953 г.) на своем заседании рассмотрела «Итоги изучения уголовных дел, по которым допущено необоснованное осуждение граждан». Обсуждение этой темы проходило в непростой обстановке. Как отмечалось, многие областные суды не внесли каких-либо изменений в свою деятельность в соответствии с идеями указа, продолжая прежнюю практику, существовавшую при Сталине. В своем выступлении министр юстиции Рубичев говорил: «Присутствуя на Президиуме Верховного Совета при рассмотрении ходатайств о помиловании, приходится сталкиваться с такими фактами, когда человек украл пару ботинок и ему дают за это 17–18 лет лишения свободы и поражение в правах. Это совершенно неправильно. Но до сих пор многие суды еще работают по старинке… очень часто оставляют в силе такие приговоры, которые подлежат отмене».[728]
Работа «по старинке» на деле означала продолжение репрессивной практики в духе Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества и за кражу личной собственности граждан». В соответствии с этим документом минимальные санкции наказания за хищение госимущества составляли 7 лет, общественного — 5, причем независимо от стоимости похищенного.[729]У этой политики находилось немало сторонников среди руководящих работников правоохранительной системы. Несогласие с позицией министра юстиции Рубичева по рассматриваемому вопросу проявилось в ходе заседания коллегии. Так, председатель Московского областного суда Крюков призывал не смягчать наказание за незначительные преступления. Свое мнение он аргументировал следующим образом: «Поймали человека, который украл из кармана пять рублей, говорят, что нельзя судить — незначительная сумма, но разве можно так подходить, — он ведь лез не за пятью рублями». Такую же позицию поддержал и ответственный сотрудник Прокуратуры РСФСР Егоров, заявивший, что пока в уголовном законодательстве действует указ от 4 июня 1947 года, нужно его применять повсеместно и не давать никакой ориентации на какие-либо смягчения.[730]В итоге их оппонент Рубичев отмечал, что «такие настроения еще глубоко укоренились в сознании наших судебных и следственных работников… Это очень опасные настроения».[731]
Это было совершенно справедливое замечание. Сопротивление курсу на смягчение уголовного наказания возрастало по мере его проведения в жизнь. Продолжалось осуждение на длительные сроки заключения за незначительные преступления. Так, в г. Котлас Архангельской области нарсуд приговорил к пяти годам лишения свободы гражданина Сиделкина, похитившего старый жестяной умывальник, нарсуд Лисичанского района Ворошиловградской области осудил к заключению в ИТЛ на 20 лет гражданина Тура и к 10 годам гражданина Федорченко за хищение толя на сумму 47 рублей.[732]Вынесение же оправдательных приговоров или решений о смягчении наказаний было крайне усложнено: требовалось письменное объяснение по каждому отдельному случаю на имя председателя областного или краевого суда. В результате народные судьи стремились не применять соответствующие статьи, чем идти с докладом и объяснениями к руководству вышестоящей инстанции.[733]Очевидно, что все это противоречило новым веяниям в юридической сфере. Оппозицией здесь выступали руководящие работники правоохранительной системы. Наиболее ярко неприятие нового курса обозначилось на межобластных совещаниях председателей краевых и областных судов, начальников региональных управлений Министерства юстиции РСФСР в 1954–1955 годах. К примеру, на одном из совещаний в г. Челябинске (27–28 июня 1955 г.) многие выступавшие буквально обрушились с критикой на Верховный Суд РСФСР за его позицию относительно недопустимости наказания за совершение мелких преступлений. Говорилось, что из-за этого уходят от ответственности многие настоящие преступники, раздавались требования серьезно поправить Верховный Суд. Сильное возмущение вызвал следующий факт: за кражу мешка пшеницы Верховный Суд снизил срок лишения свободы с восьми до двух лет, что признавалось недопустимым и крайне вредным.[734]Обращают на себя внимание попытки некоторых судебных чиновников, критиковавших практику смягчения наказания, придать своей позиции политическую окраску. Это хорошо прослеживается в выступлении народного судьи г. Челябинска Радаева: «Советский судья является политическим деятелем. Единственно правильной линией деятельности судьи является линия, которую указывает Коммунистическая партия и совершенно неправильно говорила заместитель председателя Верховного Суда о «золотой середине», так как с такой «золотой серединой» ни к чему иному не приедешь, как к оппортунистическому болоту. Действительно, можно с такой линией зайти в это болото. Если Верховный Суд такой линией пользуется, то естественно он заведет нас в тупик».[735]
Под «золотой серединой» здесь подразумевались политические установки по разумному сочетанию карательного и либерального отношения к наказанию. В законодательном плане это соотношение оформилось Указами Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1954 года «О применении смертной казни в отношении лиц, совершивших убийство при отягощающих обстоятельствах», где устанавливалась ответственность, и от 10 января 1955 года «Об ответственности за мелкие хищения», в котором было проведено изъятие норм указа от 4 июня 1947 года и серьезно понижена мера наказания за правонарушения подобного рода. Такой подход давал сочетание беспощадности к злостным преступникам и чуткости к тем людям, кого необязательно приговаривать к длительным срокам заключения. Этот принцип признавался основополагающим в административно-правоохранительной политике нового руководства КПСС. Закрепляя его, «Правда» в своей редакционной статье «За дальнейшее укрепление социалистической законности» подчеркивала, что «органы суда, следствия и прокурорского надзора должны строить свою работу так, чтобы ни один из действительных преступников не мог уйти от заслуженного наказания и чтобы в то же время полностью искоренить случаи необоснованного привлечения к уголовной ответственности и необоснованного ареста граждан».[736]
Однако утверждение этого принципа в жизнь наталкивалось не только на сопротивление аппарата правоохранительных органов, но и на неприятие новых веяний частью общества. Об этом убедительно свидетельствуют письма рядовых граждан по этим вопросам, поступившие в Верховный Совет СССР, Верховный Суд СССР. Эти материалы представляют большой интерес для понимания общественной ситуации тех лет, ее особенностей и своеобразия. Знакомство с ними показывает, что политический курс, направленный на смягчение уголовного наказания, приветствовался и поддерживался далеко не всеми. Так, гражданин Проскурин в своем письме (17 декабря 1958 г.) на имя Ворошилова поделился своими размышлениями по этому поводу: «На сегодняшний день в нашем обществе имеется, хотя маленькая, частица людей — воры, взяточники, убийцы, хулиганы, спекулянты и разного рода мошенники и проходимцы, короче говоря, паразиты, мразь не желающая работать, а жить за счет других. Такого рода люди являются врагами нашего социалистического общества… С таким грузом в коммунистическое общество идти нельзя. Мне хочется просить Вас, Климент Ефремович, внести предложение — всех злостных преступников судить значительно строже, чаще судить показательным процессом на фабриках, заводах, учреждениях, совхозах и т. д. А также за совершенное злодеяние привлекать к ответственности родителей и родственников. Это мероприятие следует установить законодательно… Вот тогда паразиты — враги внутренние — должны знать, что за их злодеяния будут нести ответственность их родители и родственники».[737]Сразу обращает на себя внимание не само предложение по усилению карательной практики, а тональность изложения проблемы — здесь фактически в полном объеме воспроизводится небезызвестный стиль 30—40-х годов со всей сопутствующей атрибутикой: «враги», «мразь», «паразиты». Не забыта и сталинская идея привлечения к уголовной ответственности членов семей «врагов народа». Она нашла здесь свое место в новом контексте — в предлагаемых мерах по борьбе с уголовной преступностью. Примечательно и другое: в одном ряду рассматриваются убийцы и спекулянты, хулиганы и взяточники. На наш взгляд, это прямое следствие не юридически-правового подхода к оценке различных категорий преступлений, а сугубо политического, основанного на известных классовых принципах.