Использование патологических фактов

18.Языковые аномалии заслуживают того, чтобы быть ис­
пользованными экспериментально: они принадлежат живому
языку и косвенным путем освещают его природу и функциони­
рование, а также направление изменений, которые он претер­
певает. Нам известна языковая патология, которая представляет
собой гипертрофию нормального функционирования, косвенно
позволяющую лучше понять последнее.

Эти аномалии бывают двух видов. Во-первых, положительные отклонения, т. е. «незаконные» новшества, неологические обо­роты, погрешности, которые встречаются в разговоре или письме либо в результате случайной небрежности, либо из-за недостатка культуры, или, наконец, в силу скрытого стремления восполнить недочеты правильного языка. Языковеда интересует только этот последний случай. Такие отклонения распознаются по их постоян­ству, по частоте их повторения. Если солецизм оказывается живучим и неустраним, то лишь в редких случаях им можно пренебречь; он должен найти свое объяснение в какой-нибудь общей причине.

19. Этот источник информации издавна привлекал к себе
внимание языковедов. Анри Фрей (в своей «Grammaire des fautes»)
показал всю пользу, какую можно извлечь оттуда для изучения
французского языка и его современного направления. Погреш­
ности часто вскрывают недостаточность правильного языка,
подобно выражению se rappeler de quelqu'un «помнить о ком-
нибудь», которое допускает оборот: Je me rappele de vous «Я помню
о вас»; между тем немыслимо сказать Je me vous rappele. Ясно,
что при сравнении ставшей уже несколько архаичной формы
je ne sais «я не знаю» с народной формой je sais pas замечаешь
преувеличенность тенденции к прогрессивной последовательности,
которой подчиняется весь современный французский язык. Ко­
нечно, не всегда легко установить, является ли такое новшество
результатом развития внутри самой системы (что только и пред­
ставляет для нас ценность) или же оно отвечает какой-то общей
потребности выражения. Фрей несколько односторонне принимает
эту вторую гипотезу, поскольку он делит ошибки на такие рубрики:
потребность в ассимиляции, в дифференцировании, в краткости,
в неизменяемости, в экспрессивности. А между тем все эти тен­
денции общи всем языкам.

20. Но существует и другой вид аномалий, все значение ко­
торых до сих пор, по-видимому, еще остается непонятным: это
помехи, которые представляет для выражения мысли строгое
соблюдение правил данного языка.

Существует патология «грамматики без ошибок». Употребление слова, зарегистрированного Академией, применение синтаксиче­ского оборота, освященного школой, в контексте, отвечающем «соответствию слов», порой придают выражению двусмысленность, порождают чепуху или режут слух и в конечном итоге заводят выражение в тупик, откуда можно выбраться, только «дав новый оборот».

Затруднения, вызываемые правильным функционированием языка, дают исследователю более прочную опору, чем погреш­ности. И действительно, в данном случае предметом опыта служит правило, а не его нарушение. Эти помехи и невозможные поло­жения лучше, чем новшества, вскрывают то или иное скрытое колесико языкового механизма, потому что они являются плодом традиции и употребления.

21. Исследование патологических фактов требует строго экс­
периментального метода, отвергая всякие предвзятые мнения.
Позиция школы в этом случае нам известна: «Не употребляйте
предложений вроде Sophie quitte Anna rassuree («София уходит
от Анны успокоенная — София уходит от успокоившейся Анны»)—
хотя такую фразу мы встречаем у Ромена Роллана,— потому что
здесь нельзя понять, кто успокоился — София или Анна; это не
ясно, а все, что не ясно, то не по-французски». Мы же подходим
к этому с совершенно иной точки зрения: это предложение пра­
вильное, грамматически правильное; так почему же французский

язык, побуждая нас его употреблять, рискует сыграть над нами злую шутку? Мы отвечаем: таков конечный результат отказа от флексий, характерного для современного французского языка. Еще один случай: можно вообразить себе так сформулированный закон: Les veuves des fils de fonctionnaires morts a la guerre ont droit a une pension annuelle de dix mille francs «Вдовы сыновей погибших на войне чиновников имеют право на пенсию в размере 10 тысяч франков в год — Вдовы погибших на войне сыновей чиновников имеют право на пенсию в размере 10 тысяч франков в год». О каких погибших здесь говорится? О чиновниках или об их сыновьях? В этом случае повинно опять-таки предпочтение, оказываемое французским языком прогрессивной последователь­ности, которая до сих пор еще ведет борьбу с более свободной последовательностью слов; эта борьба приводит к весьма забавным двусмысленностям, которые можно увидеть в газетных объявле­ниях: A vendre une bicyclette de dame ayant peu roule «Продается малоподержанный дамский велосипед — Продается велосипед для мало катавшейся дамы» и т. п. Такой звуковой комплекс, как illafevnir, может означать: 1) il la fait venir «он ее приводит»; 2) il l'а fait venir (lui) «он его привел»; 3) il l'а fait venir (elle) «он ее привел». Подобная двусмысленность является результатом обычного слияния слов в синтаксической и ритмической группе — слияния настолько сильного, что оно иногда делает неразличи­мыми спаянные вместе отдельные элементы. Невольно улыбаешься, когда слышишь: Tu devais prendre la parole: pourquoi t'es-tu tu? «Ты должен был сказать: почему ты молчал?» Здесь несколько последовательных слогов тождественны или сходны между собой, и это отнюдь не случайно: причина тут кроется в единообразной структуре французского слога, хотя сама эта структура зависит от более глубоких причин. Двусмысленности Pierre et Paul vien-dront avec leur(s) soeur(s) «Петр и Павел придут со своей сестрой — Петр и Павел придут со своими сестрами», Je m'interesse au grec (aux Grecs, aux Grecques, aux grecs) «Я интересуюсь греческим языком (греками, гречанками, шулерами)» могут быть поняты различно; правильное толкование зависит от чтения, а не от слуха. Французский язык во многих случаях оказывается созданным для зрительного восприятия, немецкий же почти никогда, что отнюдь не является простой случайностью.

22. Почему же не заняться полным исследованием недостатков нормального языка? Ведь имело бы смысл отмечать ошибки, совершаемые там, где говорят и пишут правильно, уже в самый момент их возникновения. Такие заметки, централизован­ные и комментированные, составили бы богатый материал для исследования. Тогда бы увидели, что патология правильного языка распространяется на лексику, синтаксис, морфологию и фонологическую систему. Пусть не удивляются, что, несмотря на скудость документации, мы время от времени будем вторгаться

в эту область.

»

Этот метод — нужно ли это добавлять? — нисколько не ди­скредитирует «посаженный нами на скамью подсудимых» язык. С одной стороны, недостатки его в большинстве случаев не имеют серьезного значения: общая ситуация и контекст почти всегда устраняют сомнения, которые могли бы зародиться; с другой — всегда легко найти замену; ведь считает же, что обязанность добиваться ясности вопреки языку — прекрасное упражнение для развития гибкости. Наконец, изучение французского языка под этим углом зрения отнюдь не доказывает его неполноценности; по всей вероятности, в любом широко распространенном языке можно обнаружить аналогичные и не менее многочисленные случаи. Так, в английском языке в одной и той же группе слова могут выполнять совершенно различные синтаксические функции: French supply trouble in Syria означает или «французы разжигают волнения в Сирии», или «затруднения со снабжением, испытыва­емые французами в Сирии»; так же и Workers fashion plates: 1) «рабочие изготовляют тарелки»; 2) «модные гравюры для ра­ботниц». Чем это объясняется? Тем, что в английском языке слова одной категории могут переходить в другую (особенно существительные могут превращаться в глаголы) с минимумом формальных изменений. Такова основная характерная особенность этого языка, и такого рода двусмысленности помогают нам лучше его понять.

Сравнительный метод

23. Как уже было указано в предисловии к книге, мы будем систематически сравнивать французский язык с немецким. Какую цель мы этим преследуем?

Сравнивать два языка можно с двух совершенно различных точек зрения: исторической и статической. В одном случае инте­ресуются фактами, которые доказывают общее происхождение или аналогии, возникшие в процессе эволюции, в другом — открывают в двух языках, взятых в какой-нибудь определенный момент их истории (без намерения доказать их генеалогическое родство), их характерные черты, которые особенно легко позво­ляют выявить оригинальность каждого из них и общий тип, который каждый из них представляет. Мы будем сравнивать современный французский язык с современным немецким языком с этой второй точки зрения.

Добавим, что и в этом случае аномалии имеют для исследо­вателя очень большую ценность: крайне полезно наблюдать ошибки, которые делают немцы, когда говорят и пишут на фран­цузском языке, если эти ошибки характерны; они проливают свет на систему уже тем, что ее искажают. Это не распространяется на ошибки в произношении, которые не имеют такого значения. А то, что верно в отношении немцев, изучающих французский язык, не менее верно и в отношении французов, овладевающих

It

немецким языком. Исследованию могут подлежать также всякого рода помехи, затруднения и невозможные конструкции; когда говоришь или пишешь на иностранном языке или переводишь с этого языка на родной язык и попадаешь в тупик, когда все предпринятые попытки ни к чему не приводят, то с полным правом можно полагать, что ты натолкнулся на какую-то жизненно важ­ную точку системы и что здесь нужно остановиться, ибо в этом есть кое-что, над чем следует поразмыслить.

24. Для сравнения двух языковых систем теоретически без­
различно, принадлежат ли они или не принадлежат к одной и
той же исторической семье языков. У таких двух индоевропей­
ских языков, как армянский и немецкий, нет больше почти ничего
общего; даже два таких германских языка, как немецкий и анг­
лийский, существенно отличаются друг от друга. Напротив, два
языка, ведущие свое начало от разных источников, могут оказаться
очень близкими друг другу по своей структуре. Однако для
характеристики нельзя пренебрегать общностью происхождения:
как уже было признано, несмотря на значительные расхождения,
языки индоевропейской группы имеют аналогии в основных
чертах их эволюции; разница заключается в большей или меньшей
степени их продвижения по пути конвергентных изменений.
Именно это-то и придает особый интерес сравнению немецкого
языка с французским. Французский язык больше эволюциони­
ровал, во всяком случае в некоторых отношениях, чем немецкий;
между ними наблюдаются как количественные, так и качественные
различия; наличие общих характерных черт еще более подчерки­
вает эти различия.

Таким образом, принятая нами точка зрения носит чисто дидактический характер и преследует лишь одну цель — осве­тить физиономию французского языка путем сравнения его с не­мецким.

25. Для предпринимаемого нами сравнительного исследова­
ния надлежало бы сначала изложить факты, прежде чем форму­
лировать выводы, которые из них вытекают.

Но задачу крайне осложняет то, что нам приходится иметь дело с понятиями, часто недостаточно определенными и нужда­ющимися в уточнении.

К примеру, мы хотим заняться противопоставлением синте­тической тенденции, приписываемой немецкому языку, и анали­тической тенденции, считающейся характерной для французского языка. Анализ и синтез — широко распространенные термины, которые кажутся вполне ясными. Однако мы очень быстро убеж­даемся в обратном. Сколько имеется языковедов, столько же су­ществует и определений этих терминов, а широкая публика верит языковедам на слово. Поэтому напрашивается полный пересмотр всех принятых понятий. Но такое исследование, в свою очередь, поднимает весь вопрос о высказывании (l'enonciation) в целом. В связи с этим, чтобы подвести под наше исследование более

прочное основание, мы считаем необходимым изложить некоторые принципы общего языкознания.

Мы сводим эти принципы к двум главам:/теории высказывания и характерным особенностям синтетической и аналитической тенденций. В действительности, как мы увидим, речь идет о рассмотрении языка сначала с точки зрения означаемых, а затем — означающих. Таким образом, обе эти темы, которые представляются на первый взгляд произвольно выделен­ными, касаются самой сущности языковой системы, не претендуя, впрочем, на ее исчерпывающее объяснение. Наконец, эти общие принципы, казалось бы, чуждые предмету настоящей книги, непосредственно применимы к исследованию французского языка, и большая часть использованных фактов заимствована нами именно из этого языка.

А. СЕШЕ ТРИ СОССЮРОВСКИЕ ЛИНГВИСТИКИ¹

КРИТИКА „КУРСА ОБЩЕЙ ЛИНГВИСТИКИ"

Влияние «Курса общей лингвистики» на развитие науки о языке было столь могучим и плодотворным, что даже если бы он и устарел когда-нибудь во всем объеме, то остался бы навсегда в истории науки. Однако остается невыясненным, устарел ли он уже или устаревает на наших глазах, что столь обычно и есте­ственно для судьбы многих замечательных и полезных исследова­ний, выполненных на пути развития человеческого познания. Безусловно, время оставило свой отпечаток и на этом труде. После двадцатилетних напряженных усилий, обновивших лингвисти­ческую мысль, не может не чувствоваться, что труд Соссюра в своей основе связан с концепциями, господствовавшими в давно устаревшей младограмматической школе. По этой, да и ряду других причин многое в этом труде может подвергнуться критике или потребовать уточнений и исправлений. Нужно идти не по предполагавшемуся Соссюром пути. В этом, естественно, и кро­ется причина, способная отвлечь внимание лингвистов от учения Соссюра. Но, признав это, мы признаем также, что его мысль содержит элементы бесспорной истины, которая и по сей день освещает путь исследователей и из которой извлечено далеко еще не все, что наука имеет право ожидать. Таково, например, зна­менитое различение языка и речи. Таковы взгляды Соссюра на различие между значимостью (ценностью — valeur) и значением элемента языка или краткие, но содержательные замечания о сущностях, тождествах и языковых реальностях. Таково его уче­ние об ассоциативных синтагматических отношениях в синтаксисе. Таков, в довершение всего, его метод анализа, который состоит в том, чтобы поставить в центр внимания лингвистической науки язык — т. е. семиологический факт, взятый в его логической абстрактности, и в том, чтобы подчинить всю лингвистическую мысль требованиям этой абстракции. Собственно, именно в этом и заключается соссюровский метод, и когда устареет большая часть его учения, соссюровская традиция будет жить до тех пор,

¹ A. Sechehaye, Les frois linguisliques saussuriennes, «Vox Romani-ca», vol. V, 1940. Приводится с сокращениями. Перевод К. Г. Филоновой.

пока лингвисты будут продолжать руководствоваться этим мето­дом. Со своей стороны мы полагаем, что лингвистика может расти и развиваться только в постоянном контакте с теорией, которая обеспечивает ей законченную логическую основу, а следовательно, в плане, намеченном Соссюром. Поэтому-то «Курс» и является произведением непреходящей ценности, к которому еще долго будут прибегать. Но этот труд вошел в науку в форме явно чер­нового наброска. Создатель его, мысль которого была поглощена еще не разрешенной проблемой, был призван прочесть курс лек­ций по общей лингвистике, к тому же очень сжатый, а поэтому он мог сообщить своим ученикам лишь те идеи, которые его за­нимали, и поделиться с ними выводами, к которым он пришел по основным вопросам. Трижды, и всякий раз в новом плане, он излагал им свою точку зрения, уча своих слушателей смот­реть на многое иначе, нежели это обычно было принято до него. Он мыслил в присутствии учеников, чтобы заставить мыслить их, и молодые люди, покоренные и очарованные превосходством твор­ческого гения, старательно записывали в тетради все, что он произносил.

Но учитель никогда не согласился бы на издание своих лекций в таком виде. Он слишком глубоко и ясно понимал и чувствовал их незаконченность, их предварительный характер. Те, кто после его смерти извлекли из ученических тетрадок произведение, да­ющее общее представление об его учении, сделали это лишь потому, что чувствовали ценность материала, попавшего в их руки.

Они сами хорошо понимали это и сказали в предисловии, что их работу следует судить с некоторым снисхождением. С тех пор они имели полную возможность оценить всю смелость своего предприятия. Они чувствовали бы себя неловко из-за посягатель­ства на законную щепетильность покойного учителя, если бы опыт не показал, что их дерзость, несмотря ни на что, дала хоро­шие результаты. И если бы им снова довелось принимать решение, они поступили бы точно так же.

Имея в виду все выше сказанное, легко можно понять, что «Курс», наряду с заслуженным вниманием, получил и весьма сдер­жанные оценки, вызвав целый ряд возражений.

I. Рассмотрение трех соссюровских лингвистик в логическом плане

Прежде всего следует уточнить некоторые положения отно­сительно соссюровских различений. Фердинанд де Соссюр ввел два знаменитых, одинаково плодотворных различения. С одной стороны, он различает язык (la langue), являющийся системой произвольных знаков, совокупность которых составляет узус в какой-то определенный момент в данном обществе, и речь (1а parole) — частный и конкретный акт использования языка гово-

рящим с целью либо быть понятым, либо нечто понять. С другой стороны, он различает синхронию языка, т. е. его строение, его звуки, слова, грамматику, правила и т. д., существующие в оп­ределенном месте, в определенное время, и диахронию языка, т. е. изменение языка во времени.

Так как это последнее различение относится только к языку, но не к речи, то эти два различения порождают не четыре, а три лингвистические дисциплины. Так различаются синхроническая, или статическая, лингвистика и лингвистика историческая, или эволюционная. Между ними помещается лингвистика речи, объ­ектом которой служат явления промежуточные между синхро­ническим и диахроническим факторами. Ведь всякий раз, когда человек говорит, чтобы сообщить нечто, или пытается понять сказанное, всегда есть возможность хотя бы для минимальных инноваций. Говорящий может больше или меньше отступать от принятых норм, а слушающий может интуитивно воспринять обновленное средство выражения. Именно сумма случаев мини­мальных изменений в речи по мере их накопления и приводит к малозаметным, но подчас глубоким изменениям в строении язы­ка. Следовательно, речь имеет отношение одновременно и к син­хронии, так как она базируется на определенном языковом сос­тоянии, и к диахронии, так как речь уже содержит в зародыше все возможные изменения. Эти дисциплины в следующей последова­тельности: статическая лингвистика речи и диахроническая линг­вистика,— представляют собой замкнутый цикл, который после­довательно рассматривает все возможные аспекты языка: языковое состояние, функционирование языка и его развитие, которые соз­дают новые языковые состояния, причем эти последние, функцио­нируя, продолжают развиваться и т. д. Можно ли более точно определить отношение, существующее между языком в синхро­ническом и диахроническом плане и речью, чтобы наиболее полно отразить только что описанный процесс? Фердинанд де Соссюр, [отвечая на этот вопрос, говорит, что «язык и речь — это два объ-/екта, между которыми существуют отношения взаимозависимости, т. е. взаимообусловленности. Язык необходим, чтобы речь могла выполнять свою роль, речь необходима, чтобы существовал язык. Этот последний одновременно и орудие, и продукт первой».

Последнее утверждение, безусловно, справедливо; но нам ка­жется, что нельзя удовлетвориться упрощенным понятием вза­имообусловленности. Соссюр допустил здесь ошибку из-за двух свойственных его теории особенностей: принципиальное отведе­ние языку центрального и доминирующего положения, что и по­мешало ему рассматривать язык как нечто подчиненное. Несмотря на все доводы, которые ему самому были известны, он не мог ре­шиться сделать вывод, что язык зависим от речи. Ведь тогда бы ему пришлось поставить язык и речь в отношения простой коор­динации. Следствием этого была несколько шаткая концепция, которая, однако, ему нравилась, так как отвечала его вкусу к

парадоксальным формулировкам, которые в других случаях со­служили ему прекрасную службу¹.

В действительности речь логически, а зачастую также и прак­тически предшествует языку в соссюровском смысле этого тер­мина. Всякий акт выражения, любая коммуникация, как бы она ни производилась, является актом речи. Заблудившийся турист, который кричит, жестикулирует, зажигает огонь, чтобы при­влечь внимание, по-своему говорит, а язык тут ни при чем. Можно сказать, не пытаясь проникнуть в тайны происхождения языка, что у его истоков всегда окажутся естественные средства выра­жения, которые даны нам нашей психофизической природой.

Стереотипной формой этого явления оказываются крики жи­вотных, присущие инстинктам того или иного рода. Человеческий язык (la langage) представляет собой социализированную, и именно поэтому глубоко измененную, форму этого явления.

Если язык порождается речью, то речь ни в какой момент не может быть полностью порождена языком; между ними нет отно­шений, взаимообусловленности. Речь организуется более или менее по законам языка, который она сама создала, чтобы быть более ясной и действенной. Состояния речи могут изменяться сразу в большой степени, но при этом не затрагивается ее сущность. Речь хранит нечто спонтанное и живое, что очень существенно. Ведь без этого ничего не было бы. Эта спонтанность и «живость» речи может быть завуалирована развитием грамматических формул; в этих случаях речь может показаться просто результатом функ­ционирования языка, и тем не менее она всегда нечто большее. Она остается движущим и направляющим элементом совершаю­щегося акта. От нее же происходят и все неточности. «Сначала была речь (parole)»². Эта знаменитая формула целиком применима к лингвистике и означает, что вся наука о языке обязательно явля­ется частью науки о естественном или дограмматическом выраже­нии, как мы уже отметили в другом месте³. Промежуточное поло­жение лингвистики речи между статической и диахронической лингвистиками — это не что иное, как результат примата того, что связано с людьми и их жизнью, над фактором интеллектуальной и социологической абстракции, представленным и в языке. По­средством речи язык обретает постоянный контакт со своим соб­ственным источником. Только благодаря этому он живет и обнов­ляется. Может показаться, что во всем этом мало есть от Соссюра. Чтобы связать это с «Курсом», достаточно напомнить об основном

¹ Мы имеем в виду его замечания относительно существенно двойствен­
ного характера всех языковых элементов и его определение языка как чистой
формы или системы отношений без каких бы то ни было положительных
членов.

² Непереводимая игра слов в выражении «Сначала было слово», так как
во французском языке слово и речь обозначаются одним словом parole.

⁵ A. Sechehaye, Programme et methodes de la linguistique theori-que, Paris—Leipzig—Geneve, 1908, p. 70.

Ft

положении, проводимом в нем: язык, социологический и семиоло-гический фактор, система произвольных знаков, есть явление sui generis¹, которое не следует смешивать со всеми другими формами выражения, относящимися только к области психики. Приняв это за основу, мы создадим науку о языковом состоянии, т. е. стати­ческую лингвистику. Но нам не удастся создать такую науку, если мы будем рассматривать язык только в связи с историей челове­ческого общества, т. е. в связи с условиями появления речи, раз­вития человеческой личности, ее чувствами, экспрессивными и голосовыми возможностями и т. п. Отказавшись от учета выше-перечисленных факторов, мы сможем создать схему построения науки о языке, которая представляется нам в следующем виде:

Наука о собственно речи (дограмматическое выражение)