ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ И. А. БОДУЭНА ДЕ КУРТЕНЕ 4 страница
Очевидно, что в лингвистике, как и во всех прочих современ-ных науках, мы сталкиваемся с важнейшей идеей — с идеей инвариантности. Мы говорим о комбинаторных, контекстно-обусловленных вариантах как на звуковом, так и на грамматическом уровне. Однако вряд ли можно говорить о вариантах, пока не выяснена сущность инвариантов, лежащих в их основе, т. е. сущность единиц, представителями которых являются эти варианты. Поиск инвариантов — это теперь важнейшая проблема не только в фонологии, но и в грамматике. Если мы рассматриваем знак, двусторонний signum, как соединение signans и signaturn, то как можно обнаружить инварианты с одной стороны в области signans, а с другой — в области signatum? С чисто лингвисти-ческой точки зрения, основное различие между обеими областями состоит в том, что означающее — signans — обязательно должно быть воспринимаемо, а означаемое — signatum — должно быть переводимо. В обоих случаях действует принцип относительной эквивалентности. В области означающего эта относительная эквивалентность должна быть выражена физически; однако ее можно установить только с учетом функции соответствующих звучаний и отношений между ними в данном языке. Так мы приходим к выделению различительных элементов, которые с помощью спектрографа могут быть транспонированы из области акустических в область зрительных восприятий. Однако не только означающее, но и означаемое можно исследовать чисто лингвистическими, и притом совершенно объективными, методами. Мы можем построить чисто лингвистическую семантику, если примем положение Пирса о том, что существенная особенность каждого языкового знака состоит в том, что он может быть переведен другим языковым знаком, более развернутым/более эксплицитным или, напротив, более эллиптичным знаком той же самой или другой языковой системы. Именно благодаря этой переводимости вскрываются те семантические инварианты, которые мы ищем в означающем. Таким образом, мы получаем возможность решать семантические проблемы языка также с помощью дистрибутивного анализа. Такие метаязыковые высказывания, как «петух — это самец курицы», принадлежит к речевому запасу языкового коллектива. Обратимость этого высказывания — ср. «самец курицы — это петух» — ясно показывает, что изучение значения слов может быть превращено в подлинно лингвистическую проблему посредством дистрибутивного анализа подобных метаязыко-вых выражений.
К основным принципам «Курса общей лингвистики» принадлежит также противопоставление синхронии и диахронии. Однако за последние десятилетия в результате напряженной работы в обеих областях, а также в результате усовершенствования методологии исследований стало ясно, сколь опасна непроходимая пропасть между этими областями и как велика необходимость заполнить эту пропасть. Соссюровское отождествление противо-
:
поставления «синхрония — диахрония» с противопоставлением
«статика — динамика» оказалось ошибочным, поскольку в дей
ствительности синхрония отнюдь не статична: изменения совер
шаются непрерывно и входят составной частью в синхронию.
Действительная синхрония динамична; статичная синхрония —
это абстракция, необходимая лингвисту для определенных целей,
а согласованное с фактами, исчерпывающее синхронное описание
языка должно последовательно учитывать его динамику.В те
чение некоторого отрезка времени оба элемента любого изменения—
его исходная точка и его окончательная фаза — одновременно
наличествует в речи одного и того же языкового коллектива.
Эти элементы сосуществуют как стилистические варианты, и если
мы примем во внимание этот важный факт, то увидим, что пред
ставление о языке как о совершенно однородной, монолитной
системе является слишком упрощенным.
Язык — это система систем, общий код (overall code), включающий различные частные коды (subcodes). Языковые стили, образуют не случайное механическое нагромождение, а закономерную иерархию частных кодов. Хотя мы и можем указать, какой из этих частных кодов является основным, было бы опасным упрощенчеством игнорировать проблему остальных кодов. Если мы рассматриваем язык — langue — как совокупность языковых условностей (соглашений), принятых в данном языковом коллективе, мы должны действовать весьма осмотрительно и не оперировать фикциями.
Вообще, я полагаю, что в настоящее время наша основная задача, наш главный лозунг — быть реалистичными, создавать подлинно реалистичную лингвистику, бороться с любыми фикциями в ней. Перед нами стоит следующий вопрос: каковы в действительности те языковые условности, которые делают возможным речевое общение в данном языковом коллективе и позволяют эффективно решать разнообразные задачи, возникающие в процессе коммуникации? При этом некоторые лингвисты спрашивают, почему, исследуя этот вопрос, они не должны действовать так, как обычно действуют физики. Почему лингвист не имеет права навязывать исследуемому материалу свою собственную систему символов, свою собственную творческую модель, как это принято в естественных науках? Хотя мы видим, что естественные науки и лингвистика все больше и больше сближаются в самых разных отношениях и что это сближение становится все более плодотворным, необходимо тем не менее учитывать их специфические различия.
Представители Лондонской школы математической теории информации отчетливо сформулировали основное различие и отделили проблему коммуникации от прочих проблем, связанных с информацией. Речь идет прежде всего о разграничении двух классов знаков — индексов и символов, как их называет Пирс. Индексы физик берет из внешнего мира; этот процесс необратим.
Затем физик преобразует данные ему извне индексы в свою собственную систему научных символов. В лингвистике же мы встречаемся с принципиально иной ситуацией. Здесь символы даны непосредственно в языке. Вместо деятельности ученого, получающего индексы из внешнего мира и превращающего их в символы, здесь мы наблюдаем обмен символами между участниками процесса коммуникации. Здесь отправитель и получатель могут меняться местами. Поэтому задача лингвистики отлична от задачи естественных наук. Мы стремимся перевести тот код, который объективно дан в актах коммуникации между членами данного языкового коллектива, в метаязык. Для естествоиспытателя символы — это и н ст р у мен т исследования, а для лингвиста символы — это прежде всего объект исследования. Физик Нильс Бор с глубокой проницательностью отметил, что именно такой взгляд лингвиста на вещи является подлинно реалистичным.
Упомянув Нильса Бора, я хотел бы также остановиться на его методологическом требовании, одинаково существенном как для физики, так и для лингвистики. Речь идет о том, что, осуществляя те или иные наблюдения, необходимо точно установить, каково отношение между наблюдателем и наблюдаемой вещью. В настоящее время это важнейшая предпосылка научного описания. Описание, в котором указанное требование не соблюдено, является неточным и с точки зрения современной физики, и с точки зрения современной лингвистики. Поэтому мы должны рассмотреть различные подходы исследователя к языку. Так называемый крип-тоаналитический подход — это точка зрения наблюдателя, который не знает данного языкового кода и которого можно сравнить с военным шифровальщиком, занятым расшифровкой вражеского закодированного сообщения. Внимательно обследуя текст сообщения, он пытается вскрыть вражеский код. Используемые им приемы, безусловно, могут дать хорошие результаты при изучении неизвестных языков. Однако это всего лишь первый этап иссле-дования, отнюдь не единственный, а один из многих методов, первое приближение.
Наблюдатель стремится перейти ко второму этапу, достичь более совершенного знания, стать квазиучастником процессов коммуникации в данном языковом коллективе. Он уже не движется от текста к коду, а усваивает код и старается правильно понимать текст с помощью этого кода.
Таков существеннейший принцип описательной лингвистики. При этом весьма важен еще следующий момент, который нередко упускают из виду. Код не следует гипостазировать; его нужно рассматривать в плане речевого общения. Две точки зрения — кодирующего и декодирующего, или, другими словами, роль отправителя и роль получателя сообщений должны быть совершенно отчетливо разграничены. Разумеется, это утверждение — банальность; однако именно о банальностях часто забывают. А между
тем оба участника акта речевой коммуникации подходят к тексту совершенно по-разному. Путь слушателя проходит через различительные элементы и распознаваемые им фонемы к грамматической форме и к пониманию смысла. Здесь важную роль играет вероятность; в особенности способствует пониманию текста условные вероятности: после определенных единиц одни единицы могут следовать с большей или меньшей вероятностью, другие же исключаются a priori. Для воспринимающего речь характерен неосознанный статистический подход, и омонимия представляет для него существенную трудность. Путь говорящего идет как раз в обратную сторону — от предложения через иерархию непосредственно составляющих к морфологическим единицам и затем к звучаниям, посредством которых эти единицы реализуются в речи. В процессе общения наличествуют оба пути, и отношения между ними основываются, как сказал бы Бор, на принципе дополнительности. Оба аспекта языка существуют и для кодирующего и для декодирующего, однако каждый из этих аспектов является для одного из участников акта коммуникации первичным, а для другого — вторичным. Для говорящего как такового омонимия не существует, и, когда он произносит, например, английское [sAn], он точно знает, имеет ли он в виду «сына» (son) или «солнце» (sun), тогда как слушающий должен прибегнуть к вероятностным методам, чтобы ответить на этот вопрос. Оба названных аспекта языка — порождение и восприятие речи — имеют равное право на внимание лингвистов, и было бы ошибкой сводить двустороннюю языковую действительность к одному из них. Описания этих обоих аспектов одинаково законны и целесообразны. Если же исследователь занимается одним из них и при этом не отдает себе отчета в том, на какой точке зрения он стоит — говорящего или слушающего, то он оказывается в положении Журдена, который говорит прозой, не подозревая об этом. Еще опаснее противозаконный компромисс между обеими точками зрения. Так, например, когда лингвист выбирает в качестве исходной точки для своего описания и анализа языка кодирование и поэтому отказывается от статистики и теории вероятностей, осуществляет грамматический анализ по непосредственно составляющим и соблюдает примат морфологии над фонологией, то он не должен — если он действует последовательно — исключать значение. Значение можно исключить из рассмотрения, лишь встав на точку зрения декодирующего (слушающего), для которого значение возникает лишь в результате процесса декодирования. Для говорящего же значение является чем-то первичным. Говорящий идет de verbo ad vocem г, а слушающий — в обратном направлении, как это подчеркивал еще Св. Августин в своих рассуждениях, посвященных теории языка.
1 De verbo ad vocem (лат.) — от идеи к слову, в. А, Звегинцев
Многое в лингвистических описаниях и в теории языка может стать яснее, если провести отчетливую границу между подходами кодирующего и декодирующего, уделяя обоим подходам должное внимание. Однако этим еще не исчерпываются возможные подходы к языку. Необходимо также учитывать важнейший процесс «перекодирования»: здесь один язык интерпретируется в свете другого языка или один стиль речи — в свете другого стиля, один код или субкод переводится в другой код или субкод. Изучение этого процесса весьма поучительно, так как перевод представляет собой существенный и приобретающий все большее значение вид языковой деятельности. Изучение методологии перевода и последовательный анализ процесса перевода стали на повестку дня современной теоретической и прикладной лингвистики.
I
А.МАРТИНЕ ОСНОВЫ ОБЩЕЙ ЛИНГВИСТИКИ1