Дон Хуан говорил нам также, что все способности, возможности и достижения магии, от самых простых до самых немыслимых, заключаются в самом человеческом теле.

Исходя из того, что мы разделены надвое и что все вообще заключено в самом теле, Ла Горда предложила объяснение наших воспоминаний. Как она поняла, в течение всего периода нашей связи с Нагуалем Хуаном Матусом наше время было разделено поровну между состояниями нормального осознания, на правой стороне, тонале, где преобладает первое внимание, и состояниями повышенного осознания, на левой стороне, нагуале, или на стороне второго внимания.

Ла Горда считала, что усилия Нагуаля были направлены на то, чтобы привести нас к другому «я» при помощи контроля над вторым вниманием посредством сновидения. Однако в непосредственный контакт со вторым вниманием он вводил нас при помощи манипуляций с телом. Ла Горда прибавила, что он заставлял ее переходить с одной стороны на другую, толкая ее в спину или массируя ее ей, а иногда нанося сильный удар в область правой лопатки. Результатом было вхождение в состояние необычной ясности. Ла Горде казалось, что в этом состоянии все происходит быстрее, хотя в мире все остается прежним.

Спустя несколько недель после этого рассказа Ла Горды я вспомнил, что точно так же бывало и со мной. В любой момент дон Хуан мог нанести мне сильный удар в спину. Я всегда ощущал этот удар между лопатками и чуть выше. За ударом следовала необычайная ясность. Мир оставался таким же, но становился четче. Все становилось самим собой. Видимо, удар дона Хуана отключал мою способность делать умозаключения, таким образом позволяя мне воспринимать без ее интерпретаций.

Я мог оставаться в этом состоянии неопределенно долго или до тех пор, пока дон Хуан не наносил мне второй удар, чтобы вернуть меня в нормальное состояние сознания. Он никогда меня не толкал и не массировал. Это всегда был прямой и сильный удар. Но не такой, как удар кулаком, а скорее шлепок, от которого у меня на секунду перехватывало дыхание. В таких случаях я обычно начинал задыхаться, дышал мелко и часто, пока не восстанавливал дыхание.

Ла Горда рассказывала о таком же эффекте: удар Нагуаля мгновенно опустошал легкие, и чтобы их вновь наполнить, приходилось хватать воздух, как не в себя. Ла Горда полагала, что это дыхание и было самым важным фактором. По ее мнению те быстрые глотки воздуха, которые она была вынуждена делать после удара, и были тем, что вызывало перемену, но каким образом дыхание воздействовало на восприятие и сознание – этого она не могла объяснить. Она сказала также, что ей никогда не наносился удар, чтобы вернуть ее в нормальное осознание: возвращалась она уже самостоятельно, хотя и не знала, как.

Все, что она рассказала, похоже, в равной степени относилось ко мне. Не только в детстве, но уже будучи взрослым, когда мне случалось грохнуться спиной, я испытывал такое ощущение, будто из легких сразу вылетел весь воздух. Но последствия удара дона Хуана, хотя я тоже моментально становился бездыханным, были совсем иными. Тут не было никакой боли, вместо этого возникало ощущение, описать которое невозможно. Пожалуй, точнее всего было бы сказать, что это вызывало ощущение, похожее на сухость внутри меня. Удары в спину, казалось, высушивали мне легкие и затягивали все вокруг туманом. Затем, по наблюдениям Ла Горды, все, что затуманивалось после удара, становилось кристально ясным одновременно с восстановлением дыхания, как если бы дыхание было катализатором, фактором первостепенной важности.

То же самое происходило и со мной на пути к нормальному, повседневному осознанию жизни. Воздух бывал из меня выбит, мир становился затуманенным, а затем он прояснялся, когда я вновь наполнял легкие воздухом.

Еще одной чертой этих состояний повышенного осознания было ни с чем не сравнимое богатство наших личных взаимодействий. Богатство, которое наши тела воспринимали как ощущение увеличения скорости. Наши двухсторонние перемещения между правой и левой сторонами облегчали нам понимание того, что на правой стороне слишком много энергии поглощается поступками и взаимодействиями нашей повседневной жизни. На левой стороне, напротив, существует врожденная потребность в экономии и скорости.

Ла Горда не могла описать, чем в действительности была эта скорость. Не мог и я. Лучше всего я мог бы сказать, что на левой стороне я мог схватывать значение всего точно и напрямую.

Любая грань деятельности была свободна от вступлений и введений. Я действовал и отдыхал. Я шел вперед и отступал, без всяких мыслительных процессов, столь обычных для меня. Именно это мы с Ла Гордой понимали как увеличение скорости.

В какой-то момент мы выяснили, что богатство восприятия на левой стороне осознавалось постфактум, то есть наши взаимодействия оказывались такими богатыми в свете нашей возможности помнить их. Мы заметили, что в этих состояниях повышенного осознания мы воспринимали все одним целым куском, монолитной массой неотделимых деталей. Мы назвали эту способность воспринимать все сразу интенсивностью. Годами мы находили невозможным изучить отдельные составляющие части этих монолитных кусков опыта. Мы не могли синтезировать эти части в такую последовательность, которая имела бы смысл для интеллекта. Поскольку мы были не способны на такой синтез, мы не могли и вспомнить. Эта наша неспособность вспомнить была фактически нашей неспособностью перевести память о нашем восприятии в линейную последовательность. Мы не могли, так сказать, разложить наши переживания на плоскость и организовать их затем в последовательный порядок. Полученный опыт был доступен для нас, но в то же время мы не могли вернуть его себе, так как он был заблокирован стеной интенсивности.

Следовательно, задача вспоминания была в действительности задачей соединения наших правых и левых сторон, задачей объединения этих двух различных форм восприятия в единое целое. Это была задача по консолидации целостности самого себя путем перевода интенсивности в линейную последовательность.

Для нас стало ясно, что та деятельность, в которой мы принимали участие, могла занимать немного времени, если судить по часам. По причине нашей способности воспринимать на языке интенсивности мы могли иметь только подсознательное ощущение больших отрезков времени. Ла Горда чувствовала, что, если бы мы могли расположить интенсивность в линейной последовательности, мы были бы вправе честно признать, что прожили тысячу лет.

Прагматический шаг, предпринятый доном Хуаном для того, чтобы облегчить нам задачу вспоминания, состоял в том, что он вводил нас в контакт с определенными людьми, пока мы находились в состоянии повышенного осознания. Он тщательно следил за тем, чтобы мы не видели этих людей в состоянии обычного осознания. Таким образом, он создал подходящие условия для вспоминания.

Двигаясь к завершению нашего вспоминания, мы с Ла Гордой вошли в очень странное состояние. У нас было детальное знание о социальных взаимодействиях, которые мы разделяли с доном Хуаном и его партнерами. Это не были воспоминания в том смысле, как я мог бы вспомнить эпизод из своего детства. Это были более чем живые, детальные воспоминания о событиях. Мы восстановили разговоры, которые, казалось, еще звучали у нас в ушах, как если бы их слушали. Мы оба чувствовали, что излишним было бы стараться разобраться в том, что с нами произошло. Все то, что мы вспоминали, с точки зрения нашего опыта, происходило непосредственно сейчас. Таков был характер наших воспоминаний.

Наконец-то мы могли ответить на вопросы, так мучавшие нас. Мы вспомнили, кем была женщина-нагуаль, какое место она среди нас занимала, какова была ее роль. Мы вспомнили, а точнее – вычислили, что провели одинаковое время с доном Хуаном в состоянии нормального осознания и с доном Хуаном и его сотоварищами в состоянии повышенного осознания. Мы восстановили каждый нюанс этих взаимоотношений, скрытых интенсивностью.

После вдумчивого обзора всего того, что мы обнаружили, мы хоть и минимальным образом, но соединили две свои стороны. Затем мы обратились к другим темам, к новым вопросам, которые встали на место старых. Существовало три предмета, три вопроса, суммировавших все, что нас волновало. Кто был дон Хуан и кем были его сотоварищи? Что они в действительности делали с нами и куда они все ушли?

 

 

Часть третья

ДАР ОРЛА

ПРАВИЛО НАГУАЛЯ

 

Дон Хуан был очень скуп на информацию о своём прошлом и о своей личной жизни. Его сдержанность была, в сущности, дидактическим средством. Насколько это касалось его самого, его время началось с того момента, когда он стал воином. Всё, что случилось с ним раньше, значения практически не имело.

Все, что мы с Ла Гордой знали о его прошлом, – это то, что он родился в Аризоне. Его родители были индейцами племен яки и юма. Когда он был еще ребенком, родители перевезли его жить к индейцам яки в северную Мексику. В десятилетнем возрасте его закрутил водоворот войн яки. Мать убили, а отца захватили в плен мексиканские солдаты. Дона Хуана с отцом сослали в резервацию для репатриантов на южной окраине штата Юкатан, где он и вырос.

Он никогда не рассказывал нам о том, что происходило с ним в этот период. Он полагал, что говорить об этом нет никакой необходимости. Я считал иначе. Значение, которое я придавал этому периоду его жизни, было связано с убеждением, что все отличительные черты и характер его лидерства коренятся в опыте, приобретенном им в то время.

Однако не этот опыт, каким бы важным он ни был, сделал дона Хуана столь неизмеримо значимой фигурой в наших глазах и в глазах его сотоварищей. Своим выдающимся положением он был обязан тому случайному происшествию, благодаря которому он оказался вовлечен в правило.

Быть вовлеченным в правило – все равно, что жить в мифе. Дон Хуан и жил мифом, мифом, поймавшим его и сделавшим Нагуалем.

Дон Хуан говорил, что когда правило поймало его, он был агрессивным и неуправляемым человеком, живущим в изгнании, как жили в то время тысячи других индейцев яки из северной Мексики. Он работал на табачной плантации в южной Мексике. Однажды в результате роковой стычки из-за денег со своим напарником он получил пулевое ранение в грудь. Когда он пришел в себя, над ним склонился старый индеец, ощупывающий рану в его груди. Пуля застряла в мышцах у ребра, не пробив груди. Дон Хуан два-три раза терял сознание от шока, потери крови и, по его собственным словам, от страха перед смертью. Старик-индеец извлек пулю и, поскольку дону Хуану некуда было идти, взял его к себе домой и выхаживал его в течение месяца.

Старый индеец был добрым, но жестким человеком. Однажды, когда дон Хуан достаточно окреп, старик нанес ему сильный удар в спину и заставил его войти в состояние повышенного осознания. Затем, без лишних церемоний, он открыл дону Хуану часть правила, относящуюся к Нагуалю и его роли.

Дон Хуан проделал то же самое со мной и Ла Гордой. Он заставил нас сместить уровни осознания и рассказал нам правило Нагуаля в следующей форме:

 

Сила, правящая судьбой всех живых существ, называется Орлом. Не потому, что это орел или что-то, имеющее нечто общее с орлом либо как-то к нему относящееся, а потому, что для видящего она выглядит как неизмеримый иссиня-черный Орел, стоящий прямо, как стоят орлы, высотой уходя в бесконечность.

Когда видящий пристально смотрит[10] на черноту, являющуюся Орлом, четыре вспышки света открывают то, что представляет из себя Орел. Первая вспышка, подобно молнии, помогает видящему охватить контуры тела Орла. На нем имеются пятна белизны, выглядящие, как перья и когти Орла. Вторая вспышка молнии открывает колышущуюся, создающую ветер черноту, выглядящую как крылья Орла. С третьей вспышкой молнии видящий замечает пронзительный нечеловеческий глаз. А четвертая, последняя вспышка открывает то, что Орел делает.

Орел пожирает осознание всех существ, живших на Земле мгновение назад, а сейчас мертвых, прилетевших к клюву Орла, как бесконечный поток мотыльков, летящих на огонь, чтобы встретить своего Хозяина и причину того, что они обладали жизнью. Орел расправляет эти маленькие пламена, кладет их ровно, как дубильщик растягивает шкуру, а затем съедает, потому что осознание является пищей Орла.

Орел – сила, правящая судьбой живых существ, – отражает всех этих живых существ одновременно и одинаково. Поэтому у человека нет возможности молиться Орлу, просить об услугах, надеяться на его милость. Человеческая часть Орла слишком незначительна, чтобы затронуть целое.

Только судя по действиям Орла, видящий может сказать, чего Орел хочет. Хотя Орла и не волнуют обстоятельства жизни любого живого существа, каждому из них он сделал дар. По принадлежащему ему праву и своим собственным способом, каждое из них, если пожелает, имеет силу сохранить пламя осознания, силу не повиноваться зову смерти и тому, чтобы быть сожранным. Каждому живому существу была дарована сила, если оно того пожелает, искать проход к свободе и пройти через него. Для того видящего, который видит этот проход, и для тех существ, которые прошли сквозь него, совершенно очевидно, что Орел дал этот дар для того, чтобы увековечить осознание.

Для того, чтобы вести живых существ к этому проходу, Орел создал Нагуаля. Нагуаль – это двойное существо, которому было открыто правило. Будь он в форме человека, растения или чего угодно живого, Нагуаль, в силу своей двойственности, имеет тягу искать этот скрытый проход.

Нагуаль приходит парами, образованными мужчиной и женщиной. Двойной мужчина и двойная женщина становятся Нагуалем только после того, как каждому из них будет открыто правило и каждый из них поймет и примет его полностью.

Глазу видящего Нагуаль-мужчина или Нагуаль-женщина видятся как светящееся яйцо с четырьмя отделами. В отличие от обычных людей, имеющих только две стороны – правую и левую, у Нагуаля левая сторона разделена на две длинных секции, точно так же и правая.

Орел создал первых Нагуаля-женщину и Нагуаля-мужчину видящими и немедленно поместил их в мир, чтобы видеть. Он снабдил их четырьмя женщинами-воинами, которые были сталкерами, тремя воинами-мужчинами и одним мужчиной-курьером, о которых они должны были заботиться, делать их сильнее и вести к свободе.