Архетип в символике сновидений 7 страница

Такие же путешествия практикуются в племенах, кормящихся сбором плодов и кореньев. Их представления о семье минимальны. В этих сообществах моло­дой посвящаемый должен предпринять в одиночку длительное путешествие к святому месту (в индейских культурах северного побережья Тихого океана такое место может быть озером, образовавшимся в кратере вулкана). Там он встреча­ется — во сне или в состоянии, близком к трансу, — со своим "духом-покровите­лем" в облике животного, птицы или какого-нибудь предмета природного про­исхождения. Он отождествляет себя с этой "лесной душой" и становится мужчи­ной. К не прошедшему через это относятся, по словам шамана племени ачумауи, как к "обычному индейцу, ничего из себя не представляющему".

Тому молодому человеку сон приснился в самом начале его жизни и указы­вал на его будущую независимость и на становление мужчиной. Женщина же, описанная выше, увидела похожее путешествие, приближаясь к концу своей жизни. По-видимому, ей также было необходимо обрести независимость. Те­перь она сможет прожить остаток своих дней в гармонии с извечным челове­ческим законом, трансцендентно превосходящим, в силу своей древности, из­вестные символы культуры.

Но независимость не заканчивается состоянием йогичсской отрешенно­сти — это означало бы отречение от мира со всем его несовершенством. Ведь в мертвенном и будто проклятом пейзаже, окружавшем женщину во сне, она увидела признаки жизни — животных. Это — "водосвинки", не существующие в природе. Следовательно, они могут означать особый тип животного, которое может обитать в двух разных средах — в воде или на суше.

В этом и проявляется универсальное качество животного как символа транс­цендентности. Эти создания, пришедшие будто из глубин древней Матери-Зем­ли, являются символическими обитателями коллективного подсознательного. Они являют сознанию особое хтоническое (потустороннее) послание, несколь­ко отличающееся от тех духовных устремлений, символом которых выступают птицы из сна молодого человека.

Другими трансцендентными символами глубин являются грызуны, ящерицы, змеи и иногда рыбы. Сюда же относятся существа переходного типа, сочетаю­щие жизнь под водой и птичий полет с промежуточной наземной жизнью. Дикая утка или лебедь будут подходящим примером. Видимо, самый распрост­раненный в сновидениях символ трансцендентности — это змея, она же сим­вол терапии античного бога медицины Эскулапа, доживший до наших дней в качестве медицинской эмблемы. Изначально это была неядовитая древесная змея. Такой, какой мы видим ее — обвившейся вокруг жезла бога-исцелителя, — она, вероятно, олицетворяет некоего посредника между землей и небесами.

Еще более важным и распространенным символом хтонической трансцен­дентности являются две переплетенные змеи. Это знаменитые змеи Нага в Древней Индии; встречались они и в Древней Греции — венчающими конец жезла бога Гермеса. Раннегреческая герма — это каменный столб с бюстом бога наверху. С одной стороны столба — сплетенные змеи, с другой — восставший фаллос. Поскольку змеи запечатлены в акте сексуального единения, а подняв­шийся фаллос сексуален сам по себе, можно прийти к выводу о несомненной связи гермы с символикой плодородия.

Но мы ошибемся, полагая, что это относится только к биологическому пло­дородию. Гермес — это Плут, но еще и вестник — бог перепутий и, в конечном счете, проводник душ в загробный мир и обратно. Его фаллос, таким образом, проникает из мира известного в мир неизвестный в поисках духовного посла­ния, несущего избавление и исцеление.

Первоначально Гермес был известен как древнеегипетский бог Тот с голо­вой ибиса и воспринимался как трансцендентное начало, воплощенное в пти­це. В олимпийском периоде греческой мифологии Гермес вновь обретает ха­рактерные признаки птицы, прибавляющиеся к его хтонической сущности змеи. На его жезле появились крылья, разместившиеся над змеями и превра­тившие его в кадуцей, или крылатый жезл Меркурия, а сам бог стал "летаю­щим" — с крылышками на шлеме и сандалиях. Гермес здесь — настоящий вла­стелин трансцендентности, включая ее низшие формы, отталкивающиеся от змеиного сознания загробного мира, промежуточные — от земной реальности, и высшие — от сверхчеловеческой или надличностной реальности, вознестись к которым ему позволяет окрыленность.

Подобная многоэлементная символика встречается и в других образах, таких как крылатый конь, дракон и другие, в изобилии встречающихся в рисунках алхимиков, добротно воспроизведенных в классическом сочинении д-ра Юнга на эту тему. В работе психоаналитика с пациентами необходимо тщательно отслеживать всю нескончаемую череду этих символов, показывающих, какой результат можно получить, освободив терапевтическим путем более глубокое содержимое психики, чтобы оно смогло войти в инструментарий нашего со­знания, используемый для лучшего понимания жизни.

Современному человеку нелегко понять значение символов, приходящих из да­лекого прошлого или появляющихся во сне. Еще сложнее увязать с нашими теку­щими проблемами древний конфликт между символами привязанности и освобождения. Однако эта задача облегчается, если понимать, что меняются лишь спе­цифические формы этих древних принципов, а не их психическое значение.

Мы говорили о диких птицах как символах избавления или освобождения. Но сегодня можно было бы с таким же успехом говорить о реактивных само­летах и космических ракетах, поскольку они представляют физическое вопло­щение тогоже трансцендентного принципа, освобождая нас — хотя бы вре­менно — от гравитации. Точно так же древние символы привязанности, давав­шие ранее стабильность и защиту, теперь проявляются в поиске современными людьми экономической безопасности и социального благополучия.

Любой из нас, конечно, видит постоянно возникающий в жизни конфликт между бесшабашностью и дисциплиной, грехом и добродетелью, свободой и безопасностью. Но это лишь слова, которыми мы описываем беспокоящую нас двойственность, объяснение которой, сдается, нам так и не удастся найти.

Но ответ есть. Привязанность и освобождение имеют точку соприкосновения, и находится она в ритуалах посвящения, рассмотренных выше. С их помощью индивид или группа лиц могут объединить конфликтующие и разнонаправленные силы в самих себе и достичь таким образом равновесия в жизни.

Но ритуалы не предоставляют эту возможность автоматически. Они связаны с определенными этапами в жизни личности или группы лиц, и если не разобрать­ся в них как следует и не изменить в соответствующую сторону образ жизни, то момент может быть упущен. Инициация, в сущности, — процесс, начинающийся с обряда подчинения, за которым следует период привязанности, заканчиваю­щийся обрядом освобождения. Таким способом любой человек может прими­рить конфликтующие элементы своей личности и достичь равновесия, которое сделает его по-настоящему человеком, истинным хозяином самого себя.


 

3 Процесс индивидуации

Мария-Луиза фон Франц

 

Общая схема духовного роста

В начале этой книги д-р Юнг познакомил читателя с концепцией подсозна­тельного, его индивидуальными и коллективными структурами, символической формой выражения. Описав всю важность символов, созданных подсознанием, то есть их исцеляющее или разрушающее воздействие, д-р Юнг показал, как сложно их правильно истолковывать. Успех той или иной интерпретации за­висит от того, находит ли она отклик у пациента и несет ли для него смысло­вую нагрузку. Тем самым в символике сновидений были намечены возможные пути смыслообразования.

Отсюда, если продолжить мысль Юнга, встает другой вопрос: каково пред­назначение той жизни, которую индивид проживает в совокупности всех сво­их снов? Какую роль играют сны не только в сиюминутном психическом со­стоянии человека, но и в его жизни в целом?

В результате обследования Юнгом большого количества людей и изучения их сновидений (по его подсчетам получается по меньшей мере 80 000 снов) было установлено, что все сны не только соотносятся в той или иной мере с жизнью сновидца, но и являются составными частями одной огромной сети, в которой переплелись разнообразнейшие факторы психологического воздействия. Было также обнаружено, что все сновидения будто придерживаются определенного порядка или общей схемы. Эту схему Юнг назвал "процессом индивидуации". Поскольку сны еженощно являют самые различные сцены и образы, то, не бу­дучи тщательным наблюдателем, трудно заметить в них какую-либо упорядочен­ность. Но если проследить свои собственные сны за несколько лет, изучая по­следовательно их содержание, станет видно, что определенные образы всплыва­ют, исчезают и повторяются вновь. Многим даже снятся по нескольку раз одни и те же персонажи, виды или ситуации, и если отследить их на протяжении последовательного ряда сновидений, обнаружится, что они постепенно, но за­метно изменяются. Эти перемены могут быть ускорены правильным толковани­ем снов и их символов, поскольку оно влияет на осознанное отношение сно­видца к сновидениям.

Таким образом, жизнь наших сновидений создает замысловатый орнамент, в котором просматриваются то исчезающие, то появляющиеся индивидуальные черты или наклонности. Если в течение длительного времени наблюдать, как плетется этот витиеватый узор, то можно заметить, что это действо чем-то тайно направляется или регулируется, вызывая медленно и неуловимо идущий процесс духовного роста — процесс индивидуации.

Постепенно он приводит к появлению более разносторонней и зрелой лич­ности, и затем, по мере усиления, его результаты даже становятся заметными для окружающих. Тот факт, что мы часто говорим о "замедленном развитии" кого-либо, показывает, что подобный процесс роста и становления считается возможным для каждого индивидуума. И поскольку духовный рост не может быть вызван сознательным волевым усилием, а возникает непроизвольно и естественно, в сновидениях он часто символизируется деревом, чей медлен­ный, мощный и естественный рост вписывается в определенную схему.

Направляющий центр, из которого исходит упомянутое регулирующее воз­действие, похоже, представляет собой своего рода "ключевой атом" в нашей психической системе, ее ядро. Можно также сказать, что этот центр изобрета­ет, упорядочивает и генерирует образы сновидений. Юнг назвал этот центр Самостью и охарактеризовал его как охватывающий всю психику человека, в отличие от эго, представляющего лишь небольшую часть психики.

На протяжении столетий люди интуитивно знали о существовании такого внутреннего центра. Греки называли его внутренним Даймоном; в Египте он выражался концепцией души — Ба, а римляне почитали его за "гения", прису­щего каждому индивидууму. В первобытных общинах его часто считали духом-хранителем, воплощенным в животном или фетише.

Необычайно чистое, ничем не замутненное восприятие этого центра прису­ще индейцам племени наскапи, все еще обитающим в лесах Лабрадорского полуострова. Эти простые люди промышляют охотой и живут изолированны­ми семейными группами на таком большом расстоянии друг от друга, что не смогли создать систему племенных обычаев или коллективные религиозные верования и церемонии. В своем пожизненном одиночестве наскапийский охотник вынужден полагаться на свой собственный внутренний голос или на откровения подсознания. У него нет религиозных наставников, которые разъ­ясняли бы ему, во что он должен верить, нет и ритуалов, празднеств или обычаев, которые могли бы ему помочь. В его миропонимании душа человека предстает просто внутренним "спутником", которого он зовет "мой друг" или mista-pеo, что означает "Великий человек". Миста-пео обитает в душе и являет­ся бессмертным; в момент смерти или незадолго до нее он покидает человека, а позднее перевоплощается в другие существа.

Те индейцы племени наскапи, которые уделяют внимание своим снам, ста­раясь выяснить их значение и испытать их достоверность, могут обрести более глубокую взаимосвязь с Великим человеком. Он благоволит к таким людям и чаще посылает им хорошие сны. Таким образом, главная обязан­ность каждого наскапи заключается в том, чтобы следовать наставлениям, ко­торые даются ему во сне, и затем запечатлять их содержимое в искусстве. Ложь и бесчестие прогоняют Великого человека из внутреннего царства лич­ности, тогда как великодушие и любовь к соседям и животным притягивают его, придавая ему сил. Сновидения дают наскапи полную возможность опре­делить свой путь в жизни, причем не только во внутреннем мире, но и в окружающем их мире природы. Они помогают им предсказывать погоду, ока­зывают бесценную помощь в охоте, от которой зависит их жизнь. Мы упомя­нули этих совсем диких людей, потому что они не загрязнены идеями нашей цивилизации и все еще обладают естественным пониманием сущности, кото­рую Юнг называет Самостью.

Самость можно определить как внутренний регулирующий центр, отличаю­щийся от личностного сознания, который можно понять лишь путем изучения своих сновидений. Они подсказывают нам, что Самость является центром, по­стоянно направляющим развитие и созревание личности. Но это разносторон­нее и цельное состояние психики выглядит первоначально лишь как врожден­ная, но не проявившаяся возможность. На протяжении жизни человека она может проявиться лишь отчасти или развиться относительно полно. Степень развития зависит от желания или нежелания эго прислушаться к посланиям Самости. Но, как заметили наскапи, тому, кто восприимчив к намекам Великого человека, снятся более полезные и совершенные сны. Можно добавить, что существующий в нас с момента рождения Большой человек становится более различим внутри восприимчивой личности, чем внутри того, кто пренебрегает им. Восприимчивая личность становится также более совершенной и цельной.

Может даже показаться, что эго было рождено природой не для того, чтобы до бесконечности следовать своим собственным непроизвольным импульсам, а для того, чтобы помочь психике обрести целостность. Именно эго проливает свет на действие всей системы, позволяя ей стать осознанной, а значит, реали­зованной. Если, например, у меня есть художественный дар, не осознанный моим эго, с ним ничего не произойдет, как если бы его и не было. Он может реализоваться только в том случае, если будет замечен моим эго. Врожденная, но скрытая цельность психики не тождественна целостности, уже полностью воплощенной.

Это можно изобразить следующим образом. Семя горной сосны содержит все будущее дерева в латентной форме, но каждое зерно падает в определен­ное время на определенное место, отличающееся от других по таким специ­фическим свойствам, как качество почвы, каменистость, наклон земли, ее от­крытость солнцу и ветру. Латентная целостность сосны в семени реагирует на все эти условия, избегая камней и притягиваясь к солнцу, в результате чего происходит рост дерева. Таким образом, отдельная сосна постепенно входит в мир, претворяя заложенную в ней целостность и являя ее на свет реальности. Без живого дерева образ сосны — не более чем потенция или абстрактная идея. Аналогичным образом реализация в отдельном человеке его уникальности яв­ляется целью процесса индивидуации.

Существует представление, что этот процесс произвольно возникает у чело­века (как и у любого другого живого существа) в подсознании; в результате высвобождаются врожденные качества характера. Но, строго говоря, процесс индивидуации возможен только в том случае, когда индивидуум знает о нем и сознательно поддерживает с ним живую связь. Нам не известно, есть ли у сосны представление о своем росте, может ли она наслаждаться или страдать от выпадающих ей на долю приключений, но человек определенно способен сознательно участвовать в своем развитии. Он даже понимает, что, принимая время от времени свободные решения, может активно взаимодействовать со своей врожденной целостностью. Это взаимодействие относится к процессу индивидуации в узком смысле слова.

Человек, однако, испытывает нечто такое, что не охватывается нашей метафо­рой о сосновом дереве. Процесс индивидуации шире, чем взаимосвязь между врожденным зародышем цельности и событиями, преподносимыми судьбой. Субъективное переживание этого процесса создает ощущение, что в созидание активно вмешивается какая-то надличностная сила. Иногда чувствуется, будто подсознание определяет свой путь в соответствии с тайным замыслом. Создает­ся впечатление, словно что-то наблюдает за вами — что-то такое, чего вы не видите, хотя оно видит вас — может быть, это Великий человек, таящийся в сердце, который высказывает свое мнение о вас через сновидения.

Но этот творчески активный элемент психического ядра может начать дей­ствовать только в том случае, когда эго избавится от всех намерений и жела­ний и попытается перейти на более глубокий, приближающийся к самобытно­му, уровень существования. Эго должно быть способно внимательно прислуши­ваться к внутренней устремленности к росту и положиться на нее, не думая, что из этого выйдет. Многие философы-экзистенционалисты стремились опи­сать это состояние, но им удавалось лишь разоблачить иллюзорность сознания. Они подходили прямо к двери, ведущей в подсознание, и... не могли ее от­крыть.

В странах с более древней культурой, чем наша, люди лучше понимают, что утилитарный подход к сознательному планированию своих поступков не го­дится для пути, ведущего к внутреннему развитию личности. Однажды я встре­тила пожилую даму, не достигшую многого в жизни в смысле материального благополучия. Но ей удалось создать хорошую семью с плохим мужем и сфор­мироваться как личность. Когда она пожаловалась мне, что ничего не добилась в своей жизни, я рассказала ей одну притчу, изложенную китайским мудрецом Чжуан-Цзы. Женщина сразу же поняла се идею и почувствовала большое об­легчение. Суть притчи такова:

"Странствующий плотник Каменный увидел во время своих путешествий огром­ный старый дуб, стоящий в поле у алтаря в честь местного божества. Плотник сказал своему ученику, залюбовавшемуся дубом: «Это бесполезное дерево. Сдела­ешь из него корабль, он скоро сгниет, смастеришь орудия труда, они сломаются. Из этого дерева ты не сможешь сделать ничего полезного, вот почему оно такое древнее».

Но в тот же вечер, когда плотник лег спать на постоялом дворе, старый дуб явился ему во сне и сказал: «Почему ты сравниваешь меня со своими домашними деревьями — боярышником, яблоней, грушей, апельсиновым — и всеми другими фруктовыми деревьями? Еще до того как на этих деревьях созреют плоды, люди набрасываются на них и причиняют им вред, ломая сучья и срывая ветки. Их собственные плоды причиняют им вред, и они не могут прожить отведенный им природой срок. Это происходит повсюду, вот почему я долгое время старался стать совершенно бесполезным. Ты, жалкий смертный! Представь себе, что если бы я был полезным во всех отношениях, разве я достиг бы таких размеров? Более того, ты и я — создания Божьи, как же может одно создание превозносить себя настолько, чтобы осуждать другое? Ты, никому не нужный смертный, что ты знаешь о полезности деревьев?»

Плотник проснулся и задумался над сном. Позже его ученик спросил, почему только одно это дерево служило для прикрытия алтаря, на что он ответил:

"Замолчи! И ни слова больше об этом! Это дерево выросло именно здесь нарочно, потому что в любом другом месте люди его бы не пощадили."

Плотник отчетливо понял свой сон. Ему стало ясно, что простое исполнение своего предназначения является величайшим достижением человека и что на­ши потребительские представления должны уступить дорогу требованиям под­сознательной части нашей психики. В терминах психологии эта метафора звучала бы так дерево символизирует процесс индивидуации, давая урок наше­му близорукому эго.

Под деревом, исполнившим свое предназначение, находился, как отмечается в притче Чжуан-Цзы, алтарь. Это был грубый, необработанный камень, на ко­тором люди приносили жертвоприношения местному божеству, "владевшему" этим участком земли. Символ алтаря (то есть жертвенника), указывает на тот факт, что для осуществления процесса индивидуации человек должен' созна­тельно подчиниться силе подсознания, не размышляя о том, что следует, а что не следует делать, что правильно, а что неправильно, или что бывает или не бывает. Надо просто прислушаться к внутренней целостности — Самости, что­бы понять, как поступить в каждом конкретном случае. Наше отношение дол­жно быть таким, как у горной сосны, о которой шла речь выше. Она не раздражается, когда се росту мешает камень, и не строит планов, как преодо­леть это препятствие. Она просто стремится почувствовать, куда ей следует расти — левее или правее, вверх или вниз по склону. Подобно этому дереву, мы должны поддаться этому почти неразличимому, но заметно выделяющемуся из других импульсу, который возникает из стремления к неповторимости, к твор­ческому самораскрытию. Это процесс, в котором мы непрерывно ищем и на­ходим нечто пока никому не известное. Подсказки или направляющие стимулы исходят не от эго, а от целостной психики — Самости.

Более того, бесполезно подсматривать, как развивается кто-то другой, пото­му что у каждого из нас своя уникальная задача осуществления. Хотя многие стоящие перед людьми проблемы и похожи, но они никогда не идентичны. Так, все сосновые деревья очень сходны между собой (иначе мы не считали бы их соснами), однако ни одно не может в точности повторить другое. В силу этих факторов схожести и различия трудно обобщить бесчисленное множест­во вариаций процесса индивидуации. В действительности каждый человек со­вершает в этом процессе что-то неповторимое, присущее только ему.

Многие люди критиковали юнгианский подход из-за отсутствия в нем сис­тематического изложения психологического материала. Но такие критики за­бывают, что сам этот материал — это живой опыт, переживания, заряженные эмоциями, которые по своей природе иррациональны и переменчивы. Поэто­му систематизировать его можно лишь в самых общих чертах. Современная глубинная психология в своем развитии столкнулась с теми же трудностями, что и физика элементарных частиц. Другими словами, когда мы имеем дело со среднестатистическими величинами, то рациональное систематическое описа­ние фактов возможно, но, пытаясь описать отдельное психическое явление, мы не можем сделать больше, чем представить честную картину его с возможно большего количества ракурсов. Точно так же ученые должны признать, что не знают, что такое свет. Они могут утверждать лишь, что при одних условиях постановки эксперимента свет, очевидно, состоит из частиц, тогда как при других — представляется, что он волна. Но неизвестно, чем же он является на самом деле. Психология подсознательного и любое описание процесса инди­видуации сталкиваются с аналогичными трудностями дефиниций. Но мы по­пытаемся дать здесь краткое описание их наиболее типичных черт.