Священные символы: камни и животные

История символов показывает, что символическое значение может присутство­вать в чем угодно: в природных объектах (камнях, растениях, животных, людях, горах и долинах, в солнце и луне, в ветре, воде, огне) или в произведенных человеком вещах (домах, судах, автомобилях) и даже в абстрактных формах (числах, треугольнике, квадрате, круге). Фактически весь космос является по­тенциальным символом.

Человек предрасположен к созданию символов, поэтому он неосознанно преобразует в них объекты и формы, тем самым повышая психологический заряд последних и используя их в религии и в изобразительном искусстве. Взаимопереплетающаяся история религии и искусства, уходящая своими кор­нями в доисторические времена — это хранилище наиболее важных символов наших предков. Даже в наше время, как свидетельствует современная живопись и скульптура, взаимосвязь религии и искусства продолжает сохраняться.

Я хотела бы начать обсуждение темы "Символы в изобразительном искусст­ве" с разбора нескольких из них, повсеместно представлявшихся человеку свя­щенными или таинственными. Затем будет рассмотрен феномен искусства XX века, которое само по себе является символом, отражающим психологиче­ское состояние современного мира.

Для иллюстрации природы и характера использования символов в искусстве различных эпох я отобрала три повторяющихся образа: камня, животного и круга, — каждый из которых имеет устойчивое психологическое значение как в самых ранних проявлениях человеческого сознания, так и в самых изощрен­ных проявлениях искусства XX века.

Мы знаем, что в древних, первобытных обществах даже необработанные камни имели глубоко символическое значение. Они часто считались местами обитания духов или богов и применялись в первобытных культурах в качестве надгробных памятников, пограничных столбов или объектов религиозного по­клонения. Такое использование позволяет рассматривать их как первичную форму скульптуры и первую попытку придать камню большую выразитель­ность, чем та, что определена ему волей случая или прихотью природы.

Описание сна Иакова в Ветхом завете представляет собой типичный пример того, как тысячелетия тому назад человек мог считать, что живое божество или божественный дух пребывают в камне, тем самым превращая его в символ:

"Иаков... пошел в Харран. И пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, я дам тебе и потомству твоему... Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал! И убоялся и сказал: как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные. И встал Иаков рано утром, и взял камень, кото­рый он положил себе изголовьем, и поставил его памятником; и возлил елей на верх его. И нарек имя месту тому: Вефиль" (кн. Быт. 28,10).

Для Иакова камень был составной частью откровения. Он был посредником между ним и богом.

Во многих первобытных каменных святилищах божество представлено не одним камнем, а множеством необработанных камней, расставленных в опре­деленном порядке. (Известны геометрические узоры из камней в Бретани и каменное кольцо Стоунхеджа). Аранжировки из грубых натуральных камней (каменные сады) также играют важную роль в культуре дзен-буддизма. Их рас­положение не составляет какой-либо геометрической фигуры и выглядит со­вершенно случайным. Тем не менее оно воплощает утонченнейшую одухотво­ренность.

С очень ранних времен люди пытались выразить то, что считали душой или духом камня, придавая ему определенную форму. Во многих случаях эта форма более или менее точно повторяла человеческие черты. Таковы древние менги­ры—каменные столбы с грубо намеченными лицами, гермы, вышедшие из пограничных столбов Древней Греции, а также множество каменных идолов, имеющих человеческий облик. Придание камню черт живых существ следует понимать как проецирование на него подсознания того или иного человека.

Первобытная тенденция придавать камню лишь намек на человеческую фи­гуру, сохраняя большую часть его природной формы, наблюдается и в совре­менной скульптуре. Многие скульпторы стремятся добиться такого результата, чтобы камень "заговорил", то есть чтобы его форма это сделала сама за себя. Таковы работы швейцарца Ганса Ашбахера, американца Джеймса Розати и вы­ходца из Германии Макса Эрнста. В письме из Малойи Эрнст писал: "Альберто (швейцарский художник Джакометти) и я увлечены созданием скульптур. Мы работаем с гранитными валунами, большими и малыми, из морен ледника Форно. Чудесно отполированные временем, морозом и погодой, они сами по себе фантастически прекрасны. Ни одна человеческая рука не могла бы сде­лать этого. Почему бы нам не оставить кропотливый труд стихиям, а самим заняться начертанием на них рун нашей собственной тайны?"

Эрнст не объясняет, что за "тайну" он имел в виду. Чуть ниже в этой главе я попробую показать, что "тайны" современных художниковне очень отлича­ются от тайн старинных мастеров, которые были знакомы с "духом камня".

Акцентирование этого "духа" во многих образцах скульптуры указывает на зыбкость невидимой границы между религией и искусством. Иногда бывает даже невозможно отделить одно от другого. Подобная же двойственность при­суща и другому древнейшему символу — образу животного.

Первые изображения животных датируются ледниковым периодом (то есть 60-10 тысячелетием до н. э.). Они были обнаружены на стенах пещер во Фран­ции и Испании в конце прошлого столетия. Но лишь в начале нынешнего столетия археологи пришли к пониманию их исключительной важности и начали исследовать их значение. Эти исследования открыли бесконечно дале­кую доисторическую культуру, о существовании которой никто даже не дога­дывался. Даже в наши дни в пещерах, где есть наскальные надписи и рисунки, кажется, будто воздух пропитан тайной и волшебством. По словам немецкого историка-искусствоведа Герберта Куна, жители районов Африки, Испании, Франции и Скандинавии, где были обнаружены такие рисунки, никогда не приближаются к пещерам. Их удерживает религиозный страх или боязнь ду­хов, обитающих среди скал и рисунков. До сих пор кочевники в Северной Африке совершают жертвоприношения, проходя перед древними наскальными изображениями. В XV веке Папа Каликстус II запретил религиозные церемо­нии в "пещере с рисунками лошади". Неизвестно, какую из пещер он имел в виду, но это, несомненно, была одна из пещер ледниковой эпохи, в которой имелись рисунки животных. Все это подтверждает, что пещеры и скалы с изображениями животных всегда инстинктивно воспринимались как места религиозного поклонения, каковыми они и были первоначально. Таким образом, дух этих мест сохраняется веками.

В ряде пещер современный посетитель должен пройти через множество низких, мрачных и унылых переходов, прежде чем достигнет точки, в которой ему внезапно откроются разрисованные "залы". Такой трудный доступ, вероят­но, выражает желание первобытных людей скрыть от чужих глаз все, что на­ходилось и происходило в пещерах. Вид рисунков на стене, неожиданно от­крывающийся после трудного и устрашающего продвижения, производил, оче­видно, ошеломляющее впечатление на первобытного человека.

Почти все известные наскальные рисунки эпохи палеолита изображают жи­вотных, движения и позы которых взяты с натуры и выполнены с большим художественным мастерством. Однако многие детали свидетельствуют, что ри­сунки предназначались для цели более важной, чем натуралистическое воспро­изведение. Кун пишет. "Странно, что многие из первобытных рисунков исполь­зовались в качестве мишеней. В пещере Монтеспан имеется вырезанное на камне изображение лошади, загоняемой в западню. Оно испещрено следами метательных предметов. А в глиняном изваянии медведя в той же самой пеще­ре имеется сорок два отверстия".

Эти картины напоминают охотничью магию, подобную той, что практикует­ся и поныне охотничьими племенами в Африке. Нарисованное животное вы­полняет роль "двойника". Символически убивая его, охотники пытаются пред­восхитить и гарантировать удачу в реальной охоте. Этот вид симпатической магии исходит из реальности двойника, изображенного на картине: что про­исходит на картине, произойдет и в реальности. Психологическая подоплека такого подхода заключается в сопряжении живого существа с его изображени­ем, которое рассматривается как душа этого существа. (В этом заключается одна из причин, почему большинство дикарей из первобытных племен, сохра­нившихся в наши дни, избегают фотографирования).

Другие наскальные рисунки использовались, видимо, для магических обря­дов, связанных с плодородием. На них животные изображаются в момент со­вокупления. Таков, например, рисунок самца и самки бизонов в пещере Тук-ло-Дюбер во Франции. Таким образом, реалистическое изображение животных, обогащенное магическим обрядом, приобрело символическое значение, став символом жизненной силы животного.

Самыми интересными персонажами наскальной живописи являются изобра­жения получеловеческих существ, нарядившихся зверьми, встречающиеся ря­дом с изображениями животных. В пещере Труа Фрер во Франции изображен завернувшийся в шкуру мужчина, который играет на примитивной флейте, словно стремясь заворожить зверей вокруг. В той же пещере имеется рисунок с изображением танцующего человеческого существа с рогами, лошадиной го­ловой и медвежьими лапами. Эта фигура, возвышающаяся над скоплением зверья, является, без сомнения, "звериным богом".

Обычаи и традиции некоторых африканских племен, не перешагнувших до сих пор первобытную стадию развития, могут пролить свет на значение этих таинственных и несомненно символических существ. В обрядах посвящения, тайных обществах и даже в монархических институтах этих народностей час­то играют важную роль звери и лица, переодетые ими. Король и вождь также представляется животным — обычно львом или леопардом. Следы этого обычая до сих пор сохранились в титуле императора Эфиопии Хайле Селассия ("Лев Иуды") или в почетном титуле доктора Хастингса Банда ("Лев Ньясаленда").

Чем древнее изучаемое общество, чем примитивнее оно и ближе к природе, тем буквальное следует воспринимать такие титулы. Вождь первобытного пле­мени не только наряжается животным, когда во время обряда посвящения во взрослые переодевается в звериные шкуры, но он и является для соплеменни­ков этим животным. Более того, он является для них духом животного, устра­шающим демоном, совершающим ритуал обрезания. В такие моменты он воп­лощает или представляет предка племени и, следовательно, главное божество — тотемное животное этого племени. Таким образом, мы, очевидно, не совершим большой ошибки, если сочтем танцующего зверя-человека, изображенного в пещере Труа Фрер, вождем, который нарядился животным-демоном.

С течением времени полное переодевание было заменено использованием масок животных и демонов. Первобытные люди вкладывали все свое художе­ственное мастерство в изготовление таких масок, и многие из них до сих пор остаются непревзойдёнными по своей выразительности. Они часто являются объектами такого же почитания, как сам бог или демон. Маски животных являются важной составной частью фольклора многих современных стран, например Швейцарии и Японии. Величественная экспрессия масок—важней­ший атрибут популярных по сей день в Японии постановок японского театра древней драмы Но. Символическая функция маски та же, что у первоначально­го одевания животным. Индивидуальные человеческие черты ряженого скрыты, но вместо них носитель звериного наряда обретает достоинство и красоту (как, впрочем, и устрашающее выражение) животного-демона. В психологиче­ских терминах можно сказать, что маска преобразует ее носителя в архетипический образ.

Исполнение танца, первоначально лишь завершающее перевоплощение в животное соответствующими движениями и жестами, по всей видимости, лишь дополняло обряды посвящения и другие ритуалы. Танец, можно сказать, испол­нялся демонами в честь демона. В мягкой глине пещеры Тук-ло-Дюбер Герберт Кун обнаружил отпечатки ног вокруг изображений животных. Они свидетель­ствуют, что танцы были составной частью обрядов уже в ледниковый период. Кун писал: "Видны были только отпечатки пяток. Танцоры двигались, как би­зоны. Они исполняли танец бизона, чтобы те размножались, чтобы их пого­ловье росло и чтобы множилась добыча охотников".

В первой и вступительной главе этой книги д-р Юнг отметил тесную связь, доходящую до отождествления, между туземцем и его тотемным животным (или "лесной душой"). Существуют специальные церемонии, инициирующие эту связь, например ритуалы посвящения для мальчиков. Мальчик вступает в обладание своей животной душой и одновременно приносит в жертву свое собственное животное бытие путем обрезания. Этот двойной процесс позволя­ет ему вступить в тотемный клан и, одновременно, — в связь со своим тотем­ным животным. Более того, он становится мужчиной, а в более широком смыс­ле—человеком вообще.

Жители восточного побережья Африки считают необрезанных мальчиков животными. Такие мальчики не обрели душу тотема, поскольку не принесли в жертву свое животное начало. Другими словами, так как ни человеческая, ни животная стороны души не определились у не прошедших обрезание мальчи­ков и не осознаны ими, считается, что у них доминирует животное начало.

Животная сторона обычно символизирует изначально инстинктивную при­роду мужчины. Даже цивилизованные люди должны понимать силу своих ин­стинктивных влечений и свою беспомощность перед эмоциями, автономно возникающими в подсознании. Это еще более верно для первобытных людей,

чье сознание недостаточно развито и которые еще менее готовы противосто­ять эмоциональным порывам. В первой главе, там где д-р Юнг разбирает, как у человека развивалась способность осмысления происходящего, был приведен пример африканца, впавшего в ярость и убившего своего любимого сынишку. Когда этот человек пришел в себя, он был преисполнен горя и угрызений совести за содеянное. В данном случае из подсознания вырвался и проделал свою смертоносную работу негативный импульс, преодолевший волю созна­ния. Животное-демон - это крайне экспрессивный символ такого импульса. Четкость и конкретность символа дает человеку возможность относиться к нему как к представителю всепоглощающей силы в самом себе. Он боится ее и стремится умиротворить путем жертвоприношений и ритуалов.

Большое количество мифов связано с верховными животными, которых не­обходимо принести в жертву ради плодородия или даже ради сотворения ми­ра. Например, при заклании быка персидским богом солнца Митрой из его крови возникает земля со всем ее изобилием и плодородием. В христианской легенде о Святом Георгии, поражающем дракона, вновь проявляется первобыт­ный ритуал жертвенного убийства.

В религиях и в религиозном искусстве практически всех континентов име­ются случаи почитания богов в облике животных или наделения божеств ат­рибутами животных Древние жители Вавилона перенесли своих богов на не­беса в виде знаков Зодиака: овна, быка, краба, льва, скорпиона, рыб и т.д Египтяне изображали богиню Хатор в образе женщины с коровьей головой, бога Амона — в образе мужчины с бараньей головой, а бога Тота — в образе человека с головой ибиса или в -виде павиана. Ганеша — индийский бог уда­чи — имеет человеческое тело и голову слона, бог Вишну изображается в обра­зе кабана, а бог Хануман — в образе обезьяны и т. д (Индусы, кстати, не ставят на первое место человека в иерархии живых существ: слон и лев стоят в ней выше человека).

Греческая мифология наполнена символикой, связанной с животным миром. Отец богов, Зевс, желая покорить сердце девы, обычно принимал обличье лебедя, быка или орла. В германской мифологии кот—священное животное богини Фрейи, тогда как кабан, ворон и лошадь являются представителями Водана.

Образы животных играют удивительно большую роль даже в христианстве Три евангелиста символизируются следующими животными: Святой Лука — бы­ком, Святой Марк — львом и Святой Иоанн — орлом, и лишь четвертый — Свя­той Матфей — изображается в виде либо просто мужчины, либо ангела. Сам Христос символически предстает в образе агнца божьего или рыбы, а также в образе змеи, вознесенной на крест, льва и, в редких случаях, единорога. Живо­тные атрибуты Христа показывают, что даже сыну Бога (высшая персонифика­ция человека) животное начало необходимо не менее, чем духовное. Мы чув­ствуем, что дочеловеческое, как и сверхчеловеческое, должно относиться к божественному; взаимосвязь этих двух сфер прекрасно символизируется рож­дественским сюжетом о младенце Христе в яслях среди ягнят.

Широкое распространение образов животных в религии и искусстве всех времен не просто акцентирует важность этого вида символов — оно показыва­ет, как важно для человека сделать инстинкты (составляющие психическое наполнение этой символики) составной частью своей жизни. Само по себе животное не является хорошим или плохим. Оно — часть природы и не может желать того, что не свойственно природе. Другими словами, оно повинуется своим инстинктам. Эти инстинкты часто кажутся нам загадочными, но у них имеется параллель в человеческой жизни: в основе человеческой натуры тоже лежит инстинкт.

Однако животное начало человека, обитающее в нем в качестве инстинктив­ной части психики, может стать опасным, будучи не понято и не включено в жизненный процесс. Человек—единственное существо, способное контроли­ровать свои инстинкты посредством силы воли. Вместе с тем, он способен также подавлять, искажать и ранить их. Но ведь любой зверь, говоря метафо­рически, более всего свиреп и опасен, когда ранен. Подавленные инстинкты могут подмять под себя человека и даже уничтожить его.

Известный всякому сон, когда кажется, будто вас преследует зверь, почти всегда указывает на оторванность инстинкта от сознания и на необходимость (или старание) ликвидировать этот разрыв, подключив инстинкты к общей работе. Чем опаснее поведение животного во сне, тем глубже в подсознании первобытно-инстинктивная часть души сновидца и тем насущнее ее осознание и включение в жизнь, чтобы не допустить непоправимых неприятностей.

Цивилизованному человеку угрожают подавленные и ущемленные инстинк­ты, первобытному же — бесконтрольные влечения. В обоих случаях подлинная природа "животного начала" искажается, и в обоих случаях необходимым ус­ловием целостной и полной жизни является приятие животной части души. Первобытный человек должен укротить в себе животное и превратить его в помощника, тогда как цивилизованный человек должен оздоровить в себе жи­вотное начало и подружиться с ним.

Другими авторами этой книги было рассмотрено значение символов камня и животных в сновидениях и мифах. Я же использовала их лишь в качестве общего примера по истории возникновения в искусстве, особенно религиоз­ном, неувядающих образов. Рассмотрим же аналогичным образом наиболее мощный и универсальный символ — круг.

 

Символ круга

Д-р М.-Л. фон Франц определила круг или сферу как символ Самости. Он выражает целостность психики во всех ее проявлениях, включая взаимоотно­шения между человеком и всей природой. Где бы ни появился символ круга: в примитивном культе солнца или в современной религии, в мифах или снах, в мандалах, нарисованных тибетскими монахами, в градостроительных планах городов или в сферических построениях древних астрономов, — он всегда ука­зывает на единственный наиболее существенный аспект жизни — ее абсолют­ную завершенность.

Один индийский миф о мироздании повествует, что бог Брахма, стоя на ог­ромном тысячелепестковом лотосе, охватывал взглядом сразу четыре стороны света. Такой четырехсторонний обзор с круга лотоса был своего рода предвари­тельной подготовкой, необходимым определением местоположения перед нача­лом работы по созданию мира.

Аналогичная история рассказывается и о Будде В момент его рождения с зем­ли поднялся цветок лотоса, Будда встал на него, чтобы обозревать пространство в десяти направлениях (в данном случае лотос был восьмилепестковый; Будда смотрел также вверх и вниз, что и дало в сумме десять направлений). Это симво­лическое описание одновременного всеохватывающего обзора было кратчай­шим способом показать, что Будда с самого рождения был уникальной лично­стью, которой на роду было написано стать просветленной. На его личность и дальнейшую жизнь уже легла печать завершенности.

Пространственную ориентацию, осуществляемую Брахмой и Буддой, можно рассматривать как символ потребности человека в психической ориентации. Че­тыре функции сознания, описанные д-ром Юнгом — мышление, осязание, инту­иция и ощущение, — дают человеку возможность воспринимать впечатления о мире, поступающие изнутри и извне. Именно посредством этих функций он по­стигает и накапливает свой опыт. Благодаря этим функциям он способен реаги­ровать. Наблюдение Брахмы за вселенной в четырех направлениях символизиру­ет необходимость для человека интеграции этих четырех функций. (В искусстве круг часто бывает восьмидольным. Это отражает такое взаимное наложение че­тырех функций сознания, при котором появляются еще четыре промежуточные функции, например мышление, дополненное осязанием или интуицией, или ося­зание, ведущее к ощущению).

В изобразительном искусстве Индии и Дальнего Востока четырех- или вось­мидольный круг обычно лежит в основе религиозных образов, являющихся ин­струментами медитации. Это особенно характерно для тибетского ламаизма, где богато разукрашенные мандалы играют важную роль. Как правило, они представ­ляют космос и его связь с божественными силами.

Однако большинство изображений для медитации на Востоке имеют чисто геометрическую структуру, которую называют "янтра". Помимо круга, самый рас­пространенный мотив янтры — это два пересекающихся треугольника, из кото­рых один расположен вершиной вверх, а другой вершиной вниз. Традиционно эта форма символизирует союз Шивы и Шакти — мужского и женского божеств, и часто встречается также в бесчисленных вариациях в скульптуре. В терминах психологической символики она выражает единство противоположностей — со­юз личного, переходящего мира эго с безличностным и вечным миром не-эго. В конечном счете этот союз является целью всех религий, фактически, это союз души с богом. Два взаимопересекающихся треугольника несут символическую нагрузку, сходную со значением более распространенной мандалы в форме кру­га. Они представляют целостность психики или Самость, для которой сознание и подсознание являются равно значимыми составными частями.

И составленные из треугольников янтры, и скульптуры, изображающие союз Шивы и Шакти, подчеркивают напряженность, существующую между двумя про­тивоположностями. Вот почему для них зачастую характерен ярко выраженный эротический и эмоциональный заряд, динамичность которого олицетворяет процесс создания или сотворения целостности. Тогда как четырех- или восьми­дольный круг символизирует целостность как таковую, как уже существующую реальность.

Абстрактный круг фигурирует также в картинах дзен-буддизма. Характеризуя картину "Круг" знаменитого дзен-буддистского священника Сангай, другой ху­дожник этого же течения писал: "В секте Дзен круг представляет озарение. Он символизирует совершенство человека".

Абстрактные мандалы были характерны также и для европейского христиан­ского искусства. Это замечательно подтверждают украшенные розами окна ка­федральных соборов, олицетворяющие человеческую Самость, перенесенную на космический план. (Космическая мандала в образе сияющей белой розы явилась в видении Данте). Можно рассматривать как мандалу нимбы Христа и христиан­ских святых на иконах. Во многих случаях нимб Христа разделен на четыре ча­сти, что напоминает о его страданиях как Сына Человеческого и смерти на кре­сте, и одновременно символизирует исключительную завершенность его лично­сти. На стенах древнеримских церквей иногда можно встретить абстрактные круглые фигуры. Возможно, их происхождение относится к языческим временам.

В не христианском искусстве такие круги называют "солнечными колесами". Они попадаются в наскальных изображениях эпохи неолита, то есть еще до изо­бретения колеса. Как отмечал Юнг, термин "солнечное колесо" отражает только внешний аспект изображения. Важнее, однако, было восприятие человеком ка­менной эпохи архетипического внутреннего образа, который он отображал в своих рисунках с той же добросовестностью, что и образы быков, газелей или диких лошадей.

В христианском искусстве можно обнаружить немало изображений мандалы. Например, нетрадиционное изображение Девы Марии в центре круглого дерева, символизирующего неопалимую купину. Наиболее распространенными мандалами в христианском искусстве являются те, где Христос изображен в окружении четырех евангелистов. Их прототипами являются древнеегипетские изображения бога Гора и его четырех сыновей.

В архитектуре мандала также играет важную роль, но ее часто не замечают. Она входит в план как мирских, так и культовых сооружений почти во всех ци­вилизациях. Она применялась в древнегреческом, средневековом и даже в совре­менном городском планировании. Классический пример этого мы находим в за­писях Плутарха об основании Рима.

Согласно Плутарху, Ромул послал за строителями из Этрурии, и те объяснили ему по священным канонам и писаным правилам все церемонии, которые необ­ходимо было соблюдать при строительстве так же, как и при исполнении мисте­рий. В первый день они вырыли круглую яму в том месте, где в настоящее время стоит Комиция, или здание Народного собрания; в эту яму они бросили симво­лические жертвоприношения из земных плодов. Затем каждый человек кинул ту­да щепотку земли из тех мест, где родился. Яму назвали "мундус" (что означает "космос"). Вокруг ямы Ромул с помощью плуга, в который запрягли быка и коро­ву, очертил границу города. В тех местах, где планировались ворота, плуг подни­мался и проходил над землей.

Город, основанный во время этой торжественной церемонии, имел форму кру­га. Однако древнее и известное описание Рима гласит, что он был "квадратным" городом — urbs quadrata. Согласно одной теории, пытающейся снять противоре­чие, значение слова "quadrata" следует понимать как "состоящий из четырех ча­стей", имея в виду, что круглый город был разделен на четыре части двумя главными уличными артериями, проходящими с севера на юг и с запада на восток, точка пересечения которых совпадала с описанным Плутархом "мундусом".

Согласно другой теории, это противоречие следует понимать символически, а именно как наглядное изображение математически неразрешимой задачи квад­ратуры круга, которой много занимались греки и которая сыграла в последую­щем значительную роль в алхимии. Довольно странно, что перед описанием це­ремонии очерчивания Ромулом круга при основании города Плутарх также на­зывает Рим "Roma quadrata" — "квадратным городом". Для него Рим был одновре­менно и кругом и квадратом.

В каждой из теорий фигурирует истинная мандала, и это увязывается с утвер­ждением Плутарха о том, что церемония закладки города сравнивалась этруска­ми с исполнением мистерий, то есть воспринималась как священный ритуал. Она имела более глубокий смыл, чем простое следование внешней форме. Благодаря планировке, в основе которой лежит мандала, город с его жителями возносится выше чисто мирской сферы. Это еще более подчеркивается тем фактом, что у города есть центр — "мундус", связывающий город с "другим миром" — обителью духов предков. ("Мундус" был накрыт большим камнем, называвшимся "камень души". В определенные дни камень отодвигали, и тогда, гласит предание, души мертвых поднимались из ямы).

Ряд средневековых городов был спланирован на основе мандалы и окружался по возможности круглой стеной. Рим, например, разделялся на кварталы двумя главными уличными магистралями, выходившими к четырем воротам. В месте пересечения этих улиц стоял храм или кафедральный собор. Концепция средне­векового города с его кварталами была вдохновлена образом Небесного Иеруса­лима (из Апокалипсиса). Его планировка была квадратной, а стены оснащались воротами — по три с каждой стороны. Однако в Иерусалиме не было храма в цен­тре, поскольку в этом священном городе Бог присутствовал повсюду. (Планиров­ка города в форме мандалы до сих пор не вышла из моды, о чем свидетельствует планировка столицы США).

Как в античную эпоху, так и до нее использование мандалы в плане городов при их закладке никогда не диктовалось соображениями эстетики или эконо­мичности. Речь шла о преображении города в упорядоченный космос, священное место, связанное своим центром с потусторонним миром. Подобное преображе­ние соответствовало жизненным ощущениям и потребностям верующего чело­века того времени.

Любое священное или мирское здание, имеющее в плане мандалу, является проекцией архетипического образа человеческого подсознания на внешний мир. Город, крепость и храм стали символами психической цельности и тем са­мым оказывают определенное воздействие на человека, пришедшего туда или проживающего там. (Вряд ли есть необходимость подчеркивать, что даже в архи­тектуре проецирование духовного содержания было чисто подсознательным процессом. "Такие вещи нельзя придумать, — писал д-р Юнг, — они вырастают вновь из забытых глубин, как результат ярчайшего озарения сознания и благо­роднейшего предчувствия духа, уникальным сплавом нынешнего сознания и многовекового опыта человечества").

Центральным символом христианского искусства является не мандала, а крест­или распятие. Вплоть до эпохи Каролингов обычной формой креста был равно­сторонний или греческий крест, что косвенно намекало на мандалу. Но с тече­нием времени центр креста перемещался вверх, пока крест не обрел привычную для наших дней латинскую форму — со стойкой и поперечиной. Это изменение важно потому, что оно соответствует внутреннему развитию христианства вплоть до расцвета средневековья. Попросту говоря, оно символизировало тен­денцию удаления средоточия человека и его веры от земной сферы и "вознесе­ния" их в духовную сферу. Эта тенденция происходит из стремления реализовать слова Христа: "Царство мое не от мира сего". Таким образом, земная жизнь, мир и тело человека были силами, которые необходимо было преодолеть. Тем самым надежды средневекового человека обращались к потустороннему миру, потому что обещанное праведникам свершение всех желаний виделось только в раю.

Это стремление достигло апогея в средние века и особенно в мистицизме того времени. Надежды на лучшую загробную жизнь находили отражение не только в смещении ввысь центра креста. Они проявлялись также в увеличении высоты готических соборов, которые, казалось, стремились бросить вызов за­кону тяготения. Их крестообразная планировка имела в основе удлиненный латинский крест, тогда как баптистерии с купелью в центре имели в плане истинную мандалу.

С наступлением Ренессанса, в человеческом мировоззрении стали происхо­дить революционные изменения. Движение "вверх" (достигшее апогея в позднем средневековье) пошло в обратном направлении: человек повернулся к земле. Он вновь открыл красоты природы и тела, совершил кругосветное путешествие и доказал, что земной шар имеет форму сферы. Законы механики и логики стали основами науки. Мир религиозных чувств, иррационального и мистического, иг­равший такую важную роль в средневековую эпоху, все больше и больше затме­вался триумфом логического мышления.

Аналогичным образом и искусство стало более реалистичным и чувственным. Оно порвало с религиозной тематикой, обязательной для средних веков, и охва­тило весь видимый мир. Оно преисполнилось многообразием земли, ее велико­лепием и ужасом, и стало тем, чем раньше было готическое искусство — настоя­щим символом духа эпохи. Следовательно, вряд ли можно считать случайной и перемену, происшедшую в церковном строительстве. Контрастом взмывающим ввысь готическим соборам стали строения сферического типа. Круг заменил ла­тинский крест. Однако перемена формы, что немаловажно для истории симво­лов, была вызвана эстетическими, а не религиозными причинами. Именно это является единственно возможным объяснением того факта, что центр таких сфе­рических храмов (самое "святое" место в церкви) обычно пуст, а алтарь находит­ся в нише стены вдали от центра храма. По этой причине их план нельзя при­знать соответствующим подлинной мандале. Важным исключением является со­бор Святого Петра в Риме, построенный по проектам Браманте и Микеланджело, алтарь которого расположен в центре. Правда, здесь возникает соблазн припи­сать это исключение гениальности архитекторов, ибо гений всегда и принадле­жит своей эпохе, и превосходит ее.

Несмотря на значительные перемены, принесенные Ренессансом в искусство, философию и науку, центральный символ христианства остался неизменным. Христос по-прежнему, как и в наши дни, изображался на латинском кресте. Это означало, что средоточие религиозного человека осталось зафиксировано на бо­лее высоком, более духовном плане, чем у земного человека, вернувшегося к при­роде. Таким образом у человека возник барьер между традиционной христиан­ской духовностью и его чисто рациональной или интеллектуальной манерой мыслить. С того времени эти две стороны современного человека так и не сое­динились. На протяжении столетий это разделение, несмотря на все большее проникновение в законы природы, постепенно расширялось и до сих пор рас­калывает психику христиан Запада.

Конечно, приведенный здесь краткий исторический обзор слишком упрощен. Более того, он не касается тайных религиозных движений вне христианства, принимавших во внимание в своих верованиях то, что обычно игнорировалось большинством христиан — проблему зла, хтонического (или земного) духа. Та­кие движения всегда были в меньшинстве и редко оказывали сколько-нибудь за­метное влияние на общие процессы. Для христианской духовности они являлись своего рода аккомпанементом в контрапункте, что и определяло их значение.

Наряду со многими сектами и движениями, возникшими примерно в 1000-м году нашей эры, важную роль сыграли исследователи-алхимики. Они превоз­носили тайны материи и ставили их в один ряд с тайнами "небесного" духа христианства. Целью их поисков была целостность человека, охватывающая дух и тело, и они изобрели тысячи имен и символов для нее. Одним из важ­нейших был символ "квадратуры круга", который является не чем иным, как истинной мандалой.

Алхимики не только описывали результаты своих исследований, но и создали множество картин, представляющих их сны и видения — символические изобра­жения, которые настолько же сложны, насколько загадочны Их вдохновляли темные стороны природы — зло, сны, духи земли. По форме их сочинения и кар­тины всегда были загадочными и нереальными — подобно снам. Великий фла­мандский художник XV столетия Иероним Босх — наиболее яркий представи­тель такого рода имажинистского искусства для нас.

Наряду с ними художники Ренессанса, работая в более привычной манере, так сказать, при свете дня, создавали замечательнейшие произведения сенсуального искусства. Их очарование землей и природой было настолько глубоко, что оно практически предопределило развитие изобразительного искусства на следую­щие пять столетий. Последними великими представителями сенсуального искус­ства, искусства преходящего момента, наполненного светом и воздушностью, бы­ли импрессионисты XIX века.

Здесь следует отличать две совершенно различные формы художественного творчества. Предпринималось много попыток охарактеризовать их. Недавно Гер­берт Кун, чьи работы о наскальных рисунках я уже упоминала, попробовал оп­ределить то, что он называет "имажинистским" и "сенсуальным" стилями в живо­писи. Сенсуальный стиль обычно непосредственно воспроизводит природу или избранный объект. Тогда как имажинистский стиль представляет фантазию или впечатление художника в нереалистической, сходной со сном, а иногда даже аб­страктной манере. Определения Куна настолько просты, что я с удовольствием пользуюсь здесь ими.

Зачатки имажинистского искусства рассеяны далеко в глубине веков. В Среди­земноморском бассейне его расцвет относится к третьему тысячелетию до на­шей эры. И только недавно стало ясно, что эти древние памятники искусства не свидетельствуют о некомпетентности или невежестве, а выражают вполне опре­деленные религиозные и духовные эмоции их создателей, которые особенно притягательны в наши дни, поскольку за последние полвека искусство еще раз прошло через период "имажинизма".

В наше время геометрический (или абстрактный) символ круга вновь стал иг­рать в живописи важную роль. Но за некоторыми исключениями его традицион­ная форма претерпела существенную трансформацию, соответствующую недугу бытия современного человека. Круг не является больше единственной смысло­вой фигурой, охватывающей мир и доминирующей в картине. Иногда художник заменяет его доминирующее положение слабо организованной группой кругов. Иногда же круг рисуется асимметричным.

Пример асимметрии круга можно видеть в известных солнечных дисках фран­цузского художника Робера Делоне. А на одной из картин современного англий­ского художника Сери Ричардса, находящейся сейчас в коллекции д-ра Юнга, изображен совершенно асимметричный круг, причем далеко слева от него виден значительно меньший пустой круг.

На картине французского художника Анри Матисса "Натюрморт с вазой на­стурций" в центре изображена зеленая сфера на изгибающемся черном луче, ко­торый как будто вбирает в себя многочисленные круги листьев настурции. Сфера перекрывает собой прямоугольную фигуру, верхний левый угол которой свернут. Художественное совершенство картины заставляет забыть, что в прошлой мане­ре живописи эти две геометрические фигуры (круг и квадрат) были бы непре­менно объединены, что передавало бы целую гамму мыслей и чувств. Если же не забывать об этом или задуматься о значении именно такого изображения, то воз­можны самые разные варианты толкования. Круг и квадрат, испокон веков обра­зовывавшие единое целое, на этой картине разъединены. Но оба они находятся там и касаются друг друга.

На картине русского художника Василия Кандинского, изображена группа раз­бросанных цветных мячей и кругов, которые напоминают плывущие мыльные пузыри. Они также тонко соотнесены с фоном — большим прямоугольником с двумя маленькими, почти квадратными прямоугольниками, содержащимися в нем. На другой его картине "Несколько кругов" изображена темная туча (а может быть, падающая птица?), которая также несет разбросанную группу ярких шаров или кругов.

Круги часто появляются в неожиданных сочетаниях на таинственных компо­зициях английского художника Пола Нэша. В первозданной уединенности пей­зажа, изображенного на картине "Случай на холмах", на правом переднем плане лежит мяч. Хотя это явно теннисный мяч, рисунок на его поверхности образует китайский иероглиф вечности "Тай-ги-ту". Таким образом уединенность обора­чивается новой стороной. Нечто подобное происходит в картине Нэша "Пейзаж из сна". Исчезая из виду, шары катятся в неохватную перспективу отражающегося в зеркале пейзажа с огромным солнцем, встающим над горизонтом. Другой шар лежит на переднем плане перед грубым квадратным зеркалом.

В своем рисунке "На грани понимания" швейцарский художник Пауль Клее по­мещает простое изображение сферы или круга сверху сложной структуры из ле­стниц и линий. Д-р Юнг отмечал, что истинный символ появляется лишь тогда, когда надо выразить нечто, не охватываемое мыслью, а лишь предугадываемое или ощущаемое. Это и показывает простая фигура, изображенная Клее.

Важно отметить, что квадрат, группа прямоугольников и квадратов или прямо­угольников и ромбов встречаются в современной живописи так же часто, как круг. Мастером гармонических, поистине музыкальных композиций с квадрата­ми является голландский художник Пит Мондриан. Как правило, во всех его кар­тинах нет настоящего центра, но они образуют строго упорядоченное единство почти в аскетической манере. Еще более распространенными являются картины других художников с изображением неправильных четырехэлементных компо­зиций или многочисленных прямоугольников, скомбинированных в более или менее увязанные группы.

Круг — это символ психики (даже Платон описывает психику как сферу). Квад­рат и нередко прямоугольник являются символами земной материи, тела и ре­альности. В большинстве произведений современного искусства связь между эти­ми двумя изначальными формами или вообще отсутствует, или слаба и случайна, Их разделение — это еще одно из символических свидетельств психического со­стояния человека XX столетия, душа которого утратила корни, и ей все больше угрожает опасность диссоциации. Даже современная международная ситуация (как отмечал д-р Юнг в своей вступительной главе) демонстрирует очевидность раскола: Запад и Восток разделены Железным занавесом.

Вместе с тем, нельзя не задуматься, почему в живописи так часто появляются квадрат и круг. Похоже, что существует непрерываемое психическое стремление довести до сознания людей основные ценности жизни, которые они символизи­руют. Более того, даже на некоторых из современных абстрактных картин (обыч­но представляющих цветовую структуру или что-то вроде "первичной материи") стали изредка попадаться эти фигуры — будто зародыши нового. Символ круга не раз играл курьезную роль в самых разнообразных явлениях современной жизни, и порой продолжает играть ее. В последние годы второй мировой войны возник­ли слухи о якобы виденных круглых летающих телах, названных "летающими та­релками" или НЛО (неопознанные летающие объекты). Юнг охарактеризовал НЛО как проекцию содержимого психики (целостности), которое во все времена символизировалось кругом. Другими словами, слухи о подобных видениях, как и содержание многих снов современных людей, являются попыткой духа коллек­тивного подсознательного излечить раскол, присущий нашему апокалиптическо­му веку, с помощью символики круга.