Второе потрясение от пения
По окончанию второго курса ( конец июня 1966 года) неожиданно один из приятелей-историков предложил мне место в университетской группе международного студенческого стройотряда. Отряд насчитывал около 200 человек. Основной контингент составляли студенты-корабелы и электротехнического института им. Ульянова-Ленина. Нас универсалов было 13 человек. Из иностранцев большую часть составляли венгры (35-40 чел.) и чехи (10-15 чел.). Место и условия быта были на очень высоком уровне. Жили и работали в 15 км от курорта Боровое, про целебные свойства которого складываются легенды.
О поездке в стройотряд можно было бы не говорить, если бы не одно обстоятельство. Начальство нас универсалов очень недолюбливало и поэтому на август нас всех направили на окраину Кокчетава, где нам надо было достраивать склад химреактивов. Перед отъездом все давали подписку о соблюдении сухого закона. В случае нарушения – отчисление из вуза. Поскольку мы были сами себе предоставлены, то естественно сухой закон не соблюдался. За 4-5 дней до отъезда к нам внезапно нагрянул самый большой начальник стройотряда и обнаружил в немалом количестве пустые винные бутылки. Перед своим отъездом он пригрозил нам самыми суровыми карами. Многие приуныли. В нашей группе был парень с гитарой. Кто-то узнал, что через день будет какое-то мероприятие городского уровня, и тогда было решено подготовить музыкальный номер и с ним выступить перед жителями города. Стали репетировать. В результате родился номер, который можно определить, как джазовая импровизация солиста и хора под гитару.
Как только я начал солировать, то весь зал словно замер. Я слышал свой незнакомый мне доселе голос, многократно перекрывающий хор, поражался и продолжал в том же духе. По окончанию номера зал взревел от восторга. Успех выступления был таков, что начальство города, узнав о нашей проблеме, выдало нам грамоты за работу, а также за участие в художественной самодеятельности города. Затем был звонок к начальству лагеря и обе стороны нас заверили, что санкций к нам не будет. Этот концерт состоялся более 40 лет назад. Но волнующие воспоминания о нем живы до сих пор.
Голос меняет судьбу
Последние 2,5 года учебы явились подарком свыше. И опять вмешался конфликт. На этот раз в 1-ом семестре на третьем курсе с преподавателем по истории философии Орнатским Б.В. и замдекана по учебной работе Андреевой В.Н.
Трудно в это поверить, но голос преподавателя круто повернул мою судьбу. Он (голос) был для меня настолько невыносим, что на первой лекции я еле высидел час и более их не посещал. Но за это он отыгрался на экзамене и последующих двух переэкзаменовках. Дело дошло до комиссии, поставили в результате тройку, и стипендия терялась. К тому же предчувствовал, что ничего хорошего при распределении меня не ожидает. Важнейшим фактором в принятии не легкого решения явилось то, что я уже «глубоко въехал» в теорию В.А. Геодакяна и понимал, что перейдя на заочное отделение самостоятельно добьюсь большего. После перевода на заочное отделение наступила новая эра моей жизни, сравнимая лишь только с поступлением в университет. Полная свобода посещения любых курсов на любом факультете университета сделала меня счастливейшем человеком. Это было ни с чем не сравнимое упоение знаниями. В эти два с половиной года был заложен мощный научный фундамент, особенно в биологическом плане.
Третий курс университета оказался поворотным и в научном плане. К концепции В.А. Геодакяна присоединилось и учение Н.А. Бернштейна. (В сжатом виде дано в приложении. Предисловие к книге Л.В.Чхаидзе Координация произвольных движений в условиях космического полета", М.1965 (в сокращенном виде) ...............................................
Этому я благодарен Люции Петровне Павловой, которая на 3 курсе второго семестра читала спецкурс по физиологии труда. Этот предмет для меня явился самым ценным в университете за все годы моего учения в нем. Это выдающееся учение о живой природе сыграло огромную работе, в том числе поисках ответа на вопрос о природе голоса.
За два с половиной года до окончания университета мною была проделана уникальная работа. Я посещал самые ценные курсы лекций по психологии, психиатрии, неврологии, философии, физиологии, математике, истории, русской литературе.
О быте. В деньгах в тот период тоже не было нужды. Дело в том, что при невероятном стечении обстоятельств, не задолго до конфликта мне удалось устроиться совместителем на работу в отдел эксплуатации зданий университета кочегаром с зарплатой в 75 рублей. Это почти в 2 раза больше обычной стипендии. Работа с первых чисел октября по середину мая заключалась в приходе раз в четверо суток на водомерный пункт теплоцентра и вписыванию показаний счетчика утечки горячей воды за предыдущие сутки. На все уходило не более 15мин., а оплачивалось как суточное дежурство. Летом после 3 курса работал воспитателем в пионерском лагере, где существенно дополнил материал по двигательной активности подростков. А в сентябре того же года устраиваюсь помощником машиниста сцены в театр Дворца Культуры им. С.М. Кирова. За полгода работы имел возможность наблюдать из-за кулис практически всю нашу эстраду. Особо запомнилось выступление Аркадия Райкина. Здесь воочию увидел, что значит войти в образ, а затем из него выйти. Такое перевоплощение на моих глазах и спустя 38 лет остается в памяти.
Заключительный этап дипломной работы делал на базе лаборатории высшей нервной деятельности института физиологии им. И.П.Павлова и лаборатории распознавания образов на математико-механическом факультете.Госэкзамены и диплом были оценены на отлично.
Из 45 предметов, которые вошли во вкладыш диплома 17 касались физиологической стороны человека. Если к этим предметам добавить годовой курс физиологии центральной нервной системы, семестровый курс по физиологии и патологии высшей нервной деятельности, а также 4-5 спецкурсов с трудными для запоминания названиями на биофаке, то моя роль в дальнейшейфизиологическая подготовка была на очень высоком уровне.
Работа в университете
По окончанию факультета психологии Ленинградского университета к удивлению многих, меня без аспирантуры сразу взяли на ставку младшего научного сотрудника в лабораторию инженерной психологии. Дело в том, что руководитель лаборатории Сергей Нерсесович Сафарян искал исполнителя «горящего» трехлетнего хоздоговора по закрытой правительственной тематике. Оставалось всего полгода, но, как говорится, «конь не валялся». При срыве договора последствия для руководителя лаборатории, а возможно и факультета были бы самые неожиданные. Просмотрев все дипломные работы, он остановил выбор на мне.
Не долго думая, я согласился. Применив новый подход к решению этой непростой проблемы, мне удалось в считанные недели решить её.
С.Н.Сафарян сообщил мне, что выполненная работа достойна кандидатской диссертации и тогда я предпринял соответствующие действия: оформил соискательство и к лету сдал все кандидатские экзамены, и этим же летом был участником Всесоюзной конференции по инженерной психологии в Калинине (теперь Тверь). Это был взлет, после которого на меня неожиданно обрушился шквал из различного рода придирок и уколов по самым разнообразным поводам. Меня просто-напросто пытались выжить с факультета. Ведь, я был ничей, а Сафарян сам еле держался на своем теплом месте, с которого его «ушли» через три года. Неожиданно возникла сильнейшая потребность в пении - это заговорил инстинкт самосохранения и через два месяца он привел меня в университетский хор (похожая ситуация была 8 лет назад в училище с музыкой). Благодаря пению, я стал гораздо лучше управлять собой и не поддаваться на провокации. Это меня и спасло .
Мой голос, по мнению выдающегося хормейстера современности Григория Моисеевича Сандлера, явно выделялся в лучшую сторону. Однажды он остановил репетицию и во весь голос в восторге прокричал: «Володька, я сделаю из тебя мирового певца». Естественно мне захотелось осуществить эту потаенную детскую мечту - стать выдающимся певцом. Друзья Эммы мне нашли педагога Нерода Владимира Васильевича, к которому приводили «гибнущих» студентов консерватории.
К началу 1972 года в лаборатории инженерной психологии, я уже проработал 3 года, но перспектив не видел.
С договорной ставки мне удалось перейти на бюджетную ставку на кафедре общей психологии. Продолжилась прерванная на три года эра свободного творчества, которая затем длилась в общей сложности около 20 лет .
Знакомство с системой Шаляпина.Важнейшим для меня событием в тот период была предзащита, а затем защита докторской диссертации по психологии художественного творчества. Это было в 1973 году, в канун 100-летия со дня рождения Ф.И.Шаляпина. Диссертант – доцент института культуры Владимир Львович Дранков, а в прошлом ученик академика Б.Г.Ананьева, обосновывал выводы своих исследований на примере творческой системы Ф.И.Шаляпина. Для меня это было неожиданно, так как я, как и большинство причастных к пению придерживались устоявшейся точки зрения, что Шаляпин просто самородок, исключение, пел по наитию, не придерживаясь никакой системы. Познакомившись, а потом и подружившись с В.Л.Дранковым, досконально проштудировал его диссертацию, а затем и подаренную мне им свою книгу «Природа таланта Шаляпина».
Занятия пением у педагога продолжались. Особенно много внимания было уделено феномену Шаляпина. Старался его систему воплощать на самом себе. Много читал, сотни часов провел в Эрмитаже и Русском музее. Занимался рисованием и лепкой. Еженедельно плавал в бассейне. В самом начале этого пути тоже было необъяснимое явление. Оно явилось в майские праздники 1972 года. По совету учителя пения достал «Страницы моей жизни» и погрузился в чтение. Помню, что в этот день дома был один. Читаю и так ясно вижу все происходящее с молодым Шаляпиным, что дрожу от волнения. В сцене, где он чуть не покончил с собой, поток слез и рыданий охватывает меня. Вот даже сейчас, когда я печатаю эти строки на своем ноутбуке, отголоски этого эмоционального прорыва дали о себе знать. Эти эмоции в связи с пением можно сравнить только лишь с эпизодом, после просмотра фильма «Великий Карузо», о котором уже говорилось.
Учитель часто говорил, что все идет отлично и скоро меня можно будет показать музыкальной общественности. Занимались мы у него на дому обычно по 2 часа два раза в неделю. Я был в то время у него единственным стабильным учеником. Менее регулярно занимались - студентка консерватории Лейли Таммель из Эстонии, артист хора капеллы Герман Степаненко и др.
В нескольких словах как проходили наши двухчасовые занятия. Первый час у нас уходил на распевку. Второй час - пение репертуара (песни, романсы, оперные арии). В распевку входили вокализы и арпеджио из Школы Абта и его собственные упражнения. Из них всегда пропевались две фразы в разных тональностях: для выработки низов, середины и верхов. Так постепенно расширялся диапазон. Первая фраза: «Снова, как прежде один. Снова объят я тоской»– начало романса Чайковского «Снова, как прежде один». Вторая фраза: « ... царицей Ми-и-ра-а... » – окончание арии Демона, из одноименной оперы Рубинштейна. Теперь то я понимаю, что этих двух фраз было бы вполне достаточно, чтобы выстроить голос. Поэтому я их привожу. Сейчас я понимаю, что учитель мог научить меня петь, но не захотел. Ведь Герману Степаненко за два года он восстановил голос. Он прошел первую пробу в Кировском театре, оставалась проба с оркестром. Но главный дирижер из Новосибирского оперного театра Зак предлагал ему место солиста и без оркестровой пробы. Герман решил ограничиться «синицей в руках» (хор капеллы), а не «журавлем в небе» (солист оперы). Также и Лейли Таммель. Она только благодаря трехлетнему обучению у учителя была взята солисткой Эстонского театра.
Вспоминая наши занятия, могу сказать, что он не навязывал глубокого дыхания. Но и не объяснил, что надо держать живот поджатым и что, это главное для пения.
Сам он говорил про себя, что в ранней молодости любил петь. Но родители заставили получить инженерную специальность (мостовик). Когда он в 20-х годах оказался в Чернигове, то там два года занимался, по его словам, с единственным учеником Баттистини - Ромером, бывшим камергером царского двора.
Потом, вернувшись в Ленинград, он, выйдя на пенсию, работал в самодеятельности. Во дворце Первой Пятилетки вел класс вокала. Основное место работы его аккомпаниатора – консерватория. Видя гибнувшие голоса, он бедным студентам сообщал о В.В.Нероде и тот за год-да-три доводил их до отличной сдачи экзамена по специальности.
Я же стал жертвой пока не разрешимого противоречия. Педагог был очень заинтересован в моих ежемесячных 25 рублях, которые были существенной добавкой к его пенсии и пенсии жены, которая всю жизнь не работала и получала гроши по старости. Поэтому он был заинтересован « доить» меня как можно дольше. Никаких контрольных записей на магнитофон мы не делали, и поэтому контролировать динамику своих результатов я не мог.
Так материальное начало отразилось на моей певческой судьбе. На восьмом году наших занятий педагог заболевает и у нас наступает перерыв в занятиях чуть более 2 месяцев. В марте 1977 года после перерыва, лежа в постели, он попросил меня показать свои успехи за это время.
Прослушав меня, он сказал, что так петь меня он не учил. Это была наша последняя встреча. Через месяц учитель на 83-м году жизни умирает. В период с 1971 по 1977 год в общей сложностибыло взято 515 платных 2-х часовых уроков. В целом он заработал на мне около 13 тыс. рублей. Если бы эти деньги откладывать, то в то время на них можно было бы приобрести две трехкомнатных квартиры. Но тогда у меня таких мыслей не было и в помине. Каждый урок пения был для меня, как праздник.
В итоге, прозанимавшись с преподавателем более 7 лет, я полностью потерял голос. Потеря моего голоса, как я теперь понимаю, произошла от постоянного длительного распева арпеджио и упражнений по Школе Абта. Выработалась нотная, механическая манера пения, которая все и погубила. С этой нотной манерой потом долго пришлось бороться.
Трагедии из потери голоса я не устраиваю, а сосредотачиваюсь на защите кандидатской диссертации и, несмотря на самые разнообразные препоны, после третьей предзащиты защищаю ее 17 октября 1981 года. Этому предшествовало получение от Университета в Старом Петергофе 13-и метровой комнаты в 5 комнатной коммунальной квартире.
Кандидатская диссертация называлась «Половые различия в видовой и индивидуальной изменчивости психики человека».
После защиты диссертации все предполагали, что я сам уйду из университета, так как бюджетная ставка инженера, на которой я находился, не предусматривала увеличение оклада при наличии степени. К этому все и шло.
Но, неожиданно из минвуза СССР пришла в университет пятилетняя (1981-1985гг.) важнейшая научно-исследовательская тема, связанная с дальнейшей разработкой идей представленных в кандидатской диссертации. Называлась она так: «О соотношении половых и типологических различий в психике человека».
По сути дела эта была своего рода докторантура. Поскольку материал, для выполнения темы уже был собран еще в мою бытность студентом 4 курса, то я был освобожден по сути дела от рутинных дел на 5 лет.
Наступил второй «золотой период» творчества. В 1982 – 1983 годы обучаюсь аккомпанированию и игре на гитаре у руководителя оркестра народных инструментов Университета М. М. Дорфмана. Эти занятия, особенно на примере песен Булата Окуджавы, дали возможность прочувствовать механизм соединения речи и пения.
Возобновил занятия сольным пением. В этот период посещаю абонементы обоих залов филармонии, Эрмитаже, Русском музее, в Юсуповском дворце, оперные спектакли в консерватории. Стал читателем и посетителем творческих вечеров в библиотеке филармонии.
Особенно мне запомнился вечер, посвященный памяти заслуженного артиста РСФСР Михаила Ваймана, выдающегося скрипача, солиста заслуженного коллектива симфонического оркестра филармонии. От выступавшего на этом вечере альтиста, вероятно, друга знаменитого скрипача, я узнал, что Михаил Вайман был воспитанником Одесской скрипичной школы Ауэра, из которой вышли братья Ойстрахи, Яша Хейфиц и еще многие знаменитости. Главное отличие этой школы от традиционных - в подходе к обучению ребенка. Уже на первых занятиях по обучению извлечению элементарных звуков ребенка приучают связывать звук с образами. До сих пор помню, как рассказчик привел пример, который я постоянно цитирую при объяснении сути шаляпинского подхода не только по отношению к пению, но и музыке в целом. “Вот представь себе, что ты находишься в лесу” - говорит педагог своему юному ученику, - “Утро, сквозь листву пробивается тонкий солнечный лучик. Птички поют и щебечут. На душе радостно и легко. А теперь - говорит педагог вырази это настроение звуком”. Вот так и рождается живой звук, а не мертвая нота. Когда-то приблизительно это, но по отношению к пению Шаляпин услышал от Мамонта Дальского. После этого рассказа с иллюстрацией сказанного выступил ученик Михаила Ваймана, в то время учащийся 9 класса музыкальной школы при консерватории Сергей Стадлер, а ныне выдающийся музыкант. Перед тем как исполнить произведение он рассказал о том образе, который наиболее, на его взгляд, соответствует этой музыке. Музыку я не помню, но зато помню, что опорным образом для неё являлась старушка, греющаяся около камина. Замечу тут же, что академик, композитор Асафьев музыкант-самоучка, друг Шаляпина, в своей книге “Интонация” подвергает резкой критике всюду распространенное формальное безинтонационное пение вокальных упражнений.
Через аккомпаниатора, который приходил ко мне на факультет, знакомлюсь с выпускницей института Культуры им. Н.К. Крупской Ириной Липницкой. Хорошо помню свой первый приход на квартиру на проспекте Стачек. Прослушивание проводила Ирина. Пропел какие-то упражнения в разных тональностях, что-то спел. Потом она вышла в прихожую советоваться с Гургеном Герасимовичем Агамаляном, своим учителем пения, от которого услышал свойдиагноз «очередной удавленник». Этот термин означал чрезмерное напряжение гортани во время пения, отчего звук становится горловым. Многое в системе Г.Г.Агамаляна было ценного, что в последствии я взял на вооружение. В частности, это открытие «второго рта». Чрезмерную артикуляцию оперных певцов он называл “чавканьм”. Прав он был и в отношении соединения речи с пением.У него были даже такие термины «запел», «запела». Это значит, что певец или певица выпевает просто ноты, а интонационно все пусто.В этом он совпадал с Шаляпиным. От него я узнал о Л.Д. Работнове. Но понял он ученого ровно наоборот. Помню, как солист Мариинского театра Юрий Сабуров после одного из уроков у Агамаляна , на котором мне разрешили присутствовать, сказал, что он как будто разгрузил вагон дров. Я находился рядом и видел, что пение для него являлось тяжелой физической работой. Сам же Гурген Герасимович ускорил свою кончину тем, что стал лечить себя от какого-то пустяка кислородом. Он говорил, мне кислородные подушки не нужны. Я буду лечить себя глубоким дыханием. Через месяц от такого самолечения в 70 лет он умер.
К концу 1985 года работа была выполнена и была новым словом в психологии. В отчете был представлен уникальный материал -архив лаборатории генетики высшей нервной деятельности за 30 лет работы большого научного коллектива, который не дали включить в кандидатскую диссертацию.
Однако мой материал забраковали на кафедре и в министерство «суют грамоту другую». Был сильнейший конфликт, о котором не хочется вспоминать.
Ясно, что таким образом меня хотели спровоцировать и подвести под увольнение. Но опять вмешался его величество случай.На факультет пришла важнейшая правительственная тема по военно-космической тематике. В результате мне предложили стать ответственным исполнителем этой хоздоговорной темы. А руководителем был назначен мой друг детства Виктор Никандров, которого я протежировал в 1980 году на свое место зам. декана по административной работе. К удивлению всех он параллельно занялся психологией и через три года защитил кандидатскую диссертацию.
Работа над этой темой позволила многократно бывать в Крыму, где располагается знаменитая обсерватория. Побывал однажды в Самарканде и Ташкенте. Главные события поджидали меня в августе 1986 года в обсерватории АН СССР, что располагается в Армении, в Бюрокане.
Там произошло два события имевших огромное влияние на мое самосознание. Мне удалось заглянуть в самый мощный в мире, по тому времени, телескоп и увидеть звезду, находившуюся в 3,5 миллиардов световых лет от земли. Это было соприкосновение с вечностью. О втором главном событии в материале о Бородино, где и было сделано выдающееся открытие о месте порождения голоса.
В июне 1988 года В.А. Геодакян пригласил меня на защиту своей докторской диссертации. Выступают официальные оппоненты. Все вроде нормально. Наступает очередь выступления в прениях. Такие выступления квалифицируются как выступление неофициальных оппонентов. Однажды в 1973 году на защите докторской диссертации В.Л. Дранкова мне уже доводилось выступить в этой роли. Он меня потом очень благодарил и на этой почве мы подружились. От В.Л. Дранкова тогда я узнал, что ВАК (всесоюзная аттестационная комиссия) всегда обращает внимание на такие выступления, считая их «гласом народа». Вот поэтому когда один говорун понес чушь против В.А. Геодакяна, я тут же дал ему полный «отлуп». У меня было огромное преимущество. Он говорил абстрактно, а я показал, что на идеях Геодакяна мною 7 лет назад защищена кандидатская диссертация по психологии и привел конкретные факты в пользу теории Геодакяна. Как все это сработало, сказать не берусь, но думаю, что хуже от этого не стало.
Защита докторской диссертации В.А.Геодакяном
Договорная наука, которая поддерживала мое существование, в одночасье рухнула, и конце 1991 года я уволился из университета.
А несколько ранее 22 октября 1991 года зарегистрировал индивидуальное частное инновационное (ИЧИП) предприятие Багрунова «Багратид».
Бизнес (посредническая деятельность: купля-продажа самых разнообразных промышленных и пищевых товаров) способствовал появлению многочисленных контактов с представителями самых разнообразных кругов общества, включая сотрудников силовых министерств. Один из высоких чинов Большого Дома, узнав, что я холост, познакомил меня с одной из своих сотрудниц, Наташей. В этот период я уже почувствовал, что пора организовывать семью и быт. 2 января 1992 года мы стали мужем и женой.
Это не только привело к кардинальной перемене в моей личной жизни, но и резко усилило мои «тылы». Вскоре удалось выйти на более высокий уровень предпринимательства. Успехи в бизнесе позволили мне по линии Ротари-клуба «Нева» при Доме ученых в составе петербургской делегации выехать в конце мая 1993 г. на неделю в Англию, графство Колчестер
.
Три события резко повлияли на всю мою дальнейшую судьбу. Первое произошло в ноябре 17 ноября 1993 года. В этот день по одному из коммерческих дел ожидал клиента в вестибюле станции метро “Пионерская”.
Неожиданно взгляд падает на афишу, где крупными буквами написано, что 5 и 7 декабря 1993 года в Большом зале филармонии хор Санкт-Петербургского университета под руководством Григория Сандлера совместно с симфоническим оркестром филармонии исполняет Кармина Бурана К.Орфа. Дирижер В.Вербицкий. Вечером этого же дня я предстал пред очи Григория Моисеевича. Я сообщил ему, что когда-то пел в этом хоре и высказал свое желание спеть Кармина Бурана в предстоящих концертах. Он дал добро и я оказался среди поредевших за эти годы теноров. Оба концерта прошли с огромным успехом. Вскоре выяснилось, что хор в апреле должен ехать в Париж, побывать в котором являлось моей сокровенной мечтой. Естественно я остался в хоре и с колоссальной скоростью стал разучивать репертуар хора. Второе событие произошло 30 декабря 1993 года перед самым окончанием репетиции. Неожиданно Григорий Моисеевич обращается ко мне: «Володя! Ты наша надежда!».
В ночь на новый год великий хормейстер уснул вечным сном.