Царь Давид - Великий Гусляр 8 страница
| Ютрия зори от ризы божай |
Самого Христа, царя небеснаго.
Бялый дзень — похождзень божий —
Самого Христа, царя небеснаго. Красно слонца от лица Божа — Самого Христа, царя небеснаго. Буйный вятры со устов Божиих — Самого Христа, царя небеснаго. Дробный дожжи з воблаков Божиих, Самого Христа, царя небеснаго. Цемная ночь от посцели Божай — Самого Христа, царя небеснаго.
Злат ясен месяц от грудзей Божиих — Самого Христа, царя небеснаго.2
При сохранении ключевых элементов произвольное домысливание частностей доходит до того, что в одном русском варианте мы видим уже такую явную нелепость:
Ветры буйные от кровей Божьих, Ночи темные от сапог Божьих.3
Однако изначальным описанием тела божества, устойчиво присутствующим в достаточно большом количестве вариантов «Голубиной книги», следует признать следующий:
В Голубиной Книге есть написано: Оттого зачался наш белый свет —
От Святаго Духа Сагаофова;
Солнце красное от лица Божья,'
Самого Христа царя небеснаго; Млад-светел месяц от грудей Божьих; Звезды цястыя от риз Божьих;
Утрення заря, заря вецерняя
От очей Божьих, Христа царя небеснаго;
Оттого у нас в земле ветры пошли —
От Святаго Духа Сагаофова.
От здыхания от Господняго;
Оттого у нас в земле громы пошли —
От глагол пошли от Господниих...4
|
' 165
|
Легко заметить, что даже искаженные впоследствии варианты сохраняют значительные фрагменты изначального. В отношении приведенной белорусской записи читатель может убедиться в этом сам, а русский вариант хоть и выводит ночи от сапог божьих, но, тем не менее, помнит, что Солнце произошло от его лица, месяц — от грудей, зори — от очей, звезды — от риз божества, а белый свет — от Святого Духа.
В целом все варианты «Голубиной книги» с большими или меньшими вариациями дают впечатляющую картину возникновения Вселенной из антропоморфного тела Первобожества, заменяемого впоследствии христианским Богом. Нечего и говорить, что данная картина не имеет ничего общего с Библией, где Бог существует вне материального мира и творит его своим словом, а отнюдь не расчленением собственного тела. Внимательный исследователь духовных стихов Г. Федотов по этому поводу тонко подмечает: «В духовных стихах расстояние между Творцом и тварным миром настолько сближено, что едва ли правильно говорить даже о творении мира там, где, для народа, речь идет о космогонии. <...> В космогоническом стихе о Г олубиной книге о “творении” не говорится вовсе. Вопросы ставятся о происхождении мира — “откуда?” — и ответы даются или в безглагольной форме, или в глаголах, которые скорее могут бьггь истолкованы в смысле порождения или эманации...»5 Действительно, во всех вариантах стиха мир «взят», «зачался», «занимался», «стался», но нигде не говорится о том, что он сотворен. Так принципиальное противоречие между языческой и ветхозаветной версиями возникновения мира прослеживается даже на языковом уровне.
Необходимо отметить, что представления о Космическом Пер- восуществе у Славян были явно очень древние и этот образ встречается почти во всех жанрах русского фольклора. Так, в одной из сказок герой говорит: «...Вот мой сын — по локти в золоте, по бокам часты звезды, во лбу светел месяц, а против сердца красно солнце!»6 В другой третья сестра обещает родить Ивану-царевичу «сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды».7Третья сказка сообщает: «Королевна родила без него сына — по локоть руки в золоте, по колена ноги в серебре, во лбу месяц, супротив ретива сердца красное солнце».8 Причем нередко повторяется мотив, что царевна родит чудесного ребенка в отсутствие мужа, которому сообщают, что жена родила не сына, а козла с бородой, после чего следует наказание невиновной жены.
|
В четвертой сказке у отца Ивана-царевича и у шести его сыновей «были по колено ноги в серебре, по локоть руки в золоте, во лбу — красно солнышко, на затылке светел месяц».9 Однако наделенный подобными сверхъестественными признаками герой в сказке, как правило, пассивен, его космическая природа никак активно не проявляется и служит, в лучшем случае, средством для его опознавания.
Встречается нам этот образ и в былинах, где он чаще всего соотносится с одним или двумя неродившимися сыновьями богатыря Дуная. В одной былине жена говорит Дунаю, что у нее в утробе:
«Чадо милое, любимое:
По колен у чада ноги в золоте,
По локоть руки в серебре,
Во лбу солнце красное.
Во затылке — светел месяц,
А по косицам частые звезды».10
Однако богатырь не верит жене, убивает ее и, когда, вспоров ей живот, видит своего неродившегося сына с описанными признаками, убеждается наконец в правоте ее слов. Осознав свою страшную ошибку, Дунай кончает жизнь самоубийством; но чудесный ребенок опять-таки не играет никакой значимой роли ни в этом, ни в каком-либо ином былинном повествовании.
Другой вариант этой же былины переносит указанные признаки уже на двух сыновей-близнецов Дуная, который после убийства жены
Вынимал-то детушек со чрева,
И увидел детушек — во лбу-то светел месяц,
По косицам часты звездочки,
По локоть рученьки в золоте,
По колено ножки в серебре.11
Наконец, былины относят эту характеристику к жене Ставра Василисе Микуличне:
Есть у Ставра молода жена,
Молода жена Василиса Микулична, —
|
Во лбе-то у ней светел месяц,
На голове волосы — звезды частые,
Брови у ней черна соболя,
Очи у ней ясна сокола...12
Однако подавляющее большинство вариантов былин рисуют эту героиню без указанных признаков, да и когда она ими обладает, то все равно действует своим умом и силой, а не теми волшебными способностями, которые можно было бы ожидать исходя из данного описания. В духовных стихах это распространенное описание временами прикрепляется к Егорию Храброму:
А-й родилось у его да цядо милое,
Цядо милое, Егорей да свет храброй:
Во лбу соньце, в тылу месець,
По косицям две зори две светлыя —
Утренна зоря да со вечерьнею.13
Или:
Молодой Егорий светлохрабрый —
По локоть руки в красном золоте,
По колено ноги в чистом серебре,
И во лбу солнце, в тылу месяц,
По косицам звезды перехожие.14
Тем не менее, Егорий с космическими признаками совершает точно такие же деяния, что и Егорий без аналогичных черт в других вариантах этого духовного стиха. Вселенский характер героя опять никак не проявляется. Однако образ оказывается настолько устойчивым, что появляется даже-в заговорах, где произносящий их человек, явно подражая некому исходному архетипу, так описывает свои действия: «Стане ти раб Божий (имярек), по утру и в вечерах благословясь, умоется утренней зарей и вечерней, утрется белым светом; во лбу пекет красное солнце, в затылки светел месяц, по косицам частыя мелкие звезды разсыпаются...»15
Фольклорные материалы показывают постепенное забвение отдельных черт и разрушение устойчивого изначального первообраза: «Лягу я, раб Божий (имярек), благословясь, стану перекре
стяся, одежуся светом, опояшуся светлою зарею, покрыюся обла- ки, отычуся частыми звездами».16 В белорусской свадебной песне поется:
Мати сына выряжала:
Месяцем его перевязала,
Звездочкой его застегнула,
Долею его закутала.17
Следует отметить, что подобное комическое Первосущество встречается не только в фольклоре восточных славян, но и у некоторых других славянских народов. Так, в болгарских песнях говорится о рождении чудесного ребенка, у которого:
На гръдите му ясна месечина,
А на главата му летно есно слънце.18
С другой стороны, отзвуки подобных космических черт встречаются нам и в карело-финском эпосе, испытавшем, как было показано выше, славянское влияние на стадии своего формирования: «В заговорных рунах Бяйнямейнен упоминается в связи с происхождением камней (камни — коленная чашечка или печень Вяйнямейне- на), змей (змеиный хвост — часть пояса Вяйнямейнена) и т. д.»19
Однако во всех приведенных примерах космическая природа никак не проявляется у ее обладателей, которые зачастую вообще пассивны. Данная характеристика дается различным персонажам совершенно бессистемно и относится то к мужчинам, то к женщине, то к неродившимся детям. Однако ни один из этих персонажей не демонстрирует качеств, которых можно было бы от него ожидать, исходя из этой характеристики. Все это производит впечатление существования некогда образа космического антропоморфного существа, который впоследствии оторвался от своей основы и начал хаотическое блуждание по всему фольклору, совершенно случайно присоединяясь к описаниям то одного, то другого персонажа. Фиксация этого образа как у восточных, так и у южных славян позволяет предположить его возникновение еще в эпоху славянской общности.
При этом у нас есть все основания думать, что в «Голубиной книге» и других памятниках фольклора этот образ до нас дошел не
|
целиком, а лишь в небесной, наиболее существенной своей части. Упоминавшийся уже Г. Федотов отмечал: «Стих не дерзает говорить о теле, о костях Божиих и в связи с этим отказывается ставить вопросы о происхождении земли, моря и гор (камней). Ответы на эти вопросы легко угадываются; они становятся ясны по аналогии с происхождением тела Адамова. Но певец умалчивает о них, думается, по требованию религиозного целомудрия, подавляя в себе естественный интерес к космологии матери-земли».20 Представляется, что уважаемый исследователь не вполне прав. Во-первых, до нас дошли редкие варианты «Голубиной книги», связывающие происхождение отдельных элементов земной поверхности с телом изначального космического Первосущества. Во-вторых, отнюдь не религиозное целомудрие сказителей, а жестокая церковная цензура стала причиной исчезновения описания данной части тела божества из подавляющего большинства вариантов духовных стихов. Восторжествовавшее христианство еще могло примириться с тем, что народ отождествлял небесные светила и некоторые небесные явления с лицом и одеждой Бога новой религии, однако привязывание земных гор и лесов к его телу представлялось совершенно недопустимым кощунством. Поэтому хранителям народной памяти и пришлось пожертвовать частью описания и дать своему божеству христианское имя, чтобы сохранить для нас самое основное.
Выше, в связи со сказочной загадкой, уже приводился фрагмент подобного архаического описания лесов как волос Божьих. В полном виде этот отрывок «Голубиной книги» звучит так:
И зацелись темны леса да как от власов Божьих,
От власов Божьих да от самого Христа, царя небесного; Зацелося сине море да от слез Божьих,
Как от слез Божьих да от самого Христа, царя небесного.21
Другой вариант дает несколько иную картину:
Буен-ветер от вздохов, 1
Дробен дождик от слез Его,
Народ Божий от Адамия.22
Однако Г. Федотов совершенно прав в главном: исчезнувшая под влиянием церковной цензуры часть описания космического су
щества легко восстанавливается на основе описания человеческого естества. Описание это имеется в достаточно небольшом количестве вариантов «Голубиной книги» и безо всякого перехода следует там за описанием верхней половины тела божества:
У нас белый вольный свет зачался от суда Божия; Солнце красное от лица Божьяго Самого Христа Царя небеснаго;
Млад светел месяц от грудей его;
Звезды частыя от риз Божиих;
Ночи темные от дум Господниих; •
Зори утренни от очей Г осподниих;
Ветры буйные от Свята Духа;
У нас ум-разум Самаго Христа;
Самаго Христа, Царя небеснаго;
Наши помыслы от облак небесных;
У нас мир-народ от Адамия;
Кости крепки от камени;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь-руда наша от черна моря.23
Как видим, человек мыслился создателям «Голубиной книги» полностью подобным небесному Первосуществу: ум-разум в нем прямо от бога; если человеческие помыслы происходят от облаков, то ночи темны — от божественных дум; человеческая кровь происходит от моря, которое само, как видно из приведенного выше отрывка, возникло от слез божества. Соответственно, земля и камни также должны были происходить из тела Первобожества - в этом нас убеждает не только логика изложения, но и следы славянской мифологии в «Калевале», приуроченные, естественно, к Вяйнямей- нену, а также данные по язычеству славян, которые будут приведены чуть ниже. Если вся видимая Вселенная произошла из тела божества, а человеческое тело возникло из элементов окружающего его мира, то он, в силу своего происхождения, будет подобен не только антропоморфному Первобожеству, но и образованной из него Вселенной. Эта же мысль, с налетом средневековой учености и более Полного рационализаторства, прослеживается и в древнерусской литературе: «Богословцы реша, яко человек есть вторый мир мал: есть бо небо и земля, и яже на небеси, и яже на земли, видимая и невидимая — от пупа до главы яко небо, и пако от пупа дольняя его часть яко земля; ибо земля имеет силу рождательскую и прохождение вод... тако и в сей нижней части человека сия суть. Паки же в горней части его, яко на небеси светила, солнце и луна, гром, ветр, лице и в человеке и во главе, очи и глас и дыхание и мгновение ока, яко молния скорошественно...»24
Обрисовав в общих чертах космический образ этого Первобога и его роль в возникновении Вселенной и человека, рассмотрим теперь следы поклонения ему у язычников-славян. Понятно, что столь величественная фигура явно заслуживала соответствующего поклонения, а если такового в языческий период не было, то перед нами поздний образ, возникший под влиянием извне. Внимательный Гельмольд отмечает у западных славян в XII веке следующее религиозное представление: «Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести и радости, они признают и единого бога,' господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они (другие боги), повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности, и что они от крови его происходят и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому богу богов».25 Очевидно, что этот небесный бог богов западных славян вполне соответствует космическому Прабожеству «Голубиной книги», тем более что одновременно упоминаются произошедшие от него божества полей (то есть земли) и лесов — элементов, соответствующих в русском духовном стихе телесам и волосам этого Прабожества. Подобно тому, как это было у полабских славян, на Руси отдельные элементы Вселенной также почитались как отдельные боги (так, например, богом Солнца был Дажьбог, Луны — Перун, Ветра — Стрибог, не говоря уже о священных горах, деревьях и тому подобное), которые с необходимостью должны были произойти от этого Прабожества. Таким образом, мы видим достаточно сложную теологическую картину, когда наиболее значимые элементы Вселенной (солнце, луна, земля и другие) представлялись язычникам- славянам одновременно и как отдельные божества, и как части тела единого Прабожества, этого бога богов, от частей тела или крови которого произошли первые. Память об этом изначальном божестве была зафиксирована не только у средневековых западных славян, но и в гораздо более позднее время на Западной Украине, что следует из бытовавших там пословиц типа «прабог то знае!», «иди до сто прабо- гов!» или «бес ти и сто прабози!».26
|
Хотя антропоморфный образ Прабожества явно имеет прасла- вянский и, более того, индоевропейский характер, тем не менее в отдельных вариантах «Голубиной книги» встречаются следы собственно западнославянского влияния. Так, выше был приведен фрагмент, который весьма необычно и неожиданно связывает происхождение всего видимого мира (белого света) со Святым Духом:
Оттого зачался наш белый свет —
От Святаго Духа Сагаофова...
Библейским влиянием этот пассаж вряд ли может быть объяснен, поскольку в Ветхом Завете Дух Божий лишь носится над водами, но мир творится божественным словом, что в корне противоречит всей концепции «Голубиной книги». В связи с этим стоит вспомнить, что бог богов у западных славян, как уже говорилось в предыдущей главе, назывался Святовитом. О значении имени этого высшего божества житие св. Беннона говорит так: «Сванте значит на славянском языке святой, а вит переводится словом свет».27 Таким образом, небесный бог богов, от которого произошли все остальные боги и, по всей видимости, вся Вселенная, буквально именовался «Святым светом», что, несомненно, представляло собой эпитет, замещающий настоящее табуированное имя. Поскольку в одном из своих значений слово «белый» в русском языке означало «святой», широко распространенное в нашем языке выражение «белый свет» в смысле всего видимого мира совершенно тождественно западнославянскому Святовиту, этот мир олицетворявшему. Нам неизвестен в точности способ, каким Святовит в западнославянской мифологии творил из своего космического тела мир, однако западные хронисты зафиксировали чрезвычайно высокое значение, которое придавалось на Рюгене дыханию этого божества: «Накануне великого дня богослужения, жрец Святовитов, вошед во внутреннее святилище храма, куда один имел доступ, мел его веником до чиста: при чем остерегался дохнуть: всякий раз, чтобы дохнуть, выбегал он за двери, дабы присутствие бога не осквернялось дыханием смертного».28 Понятно, что подобный необычный ритуальный запрет должен был иметь под собой какие-то веские религиозные основания.
С другой стороны, среди русского населения района сибирской реки Индигирки зафиксирован один любопытный вариант «Голу
биной книги», где происхождение всего мира связывается с дыханием, на этот раз человеческим:
Отчего зачался у вас белой швет, Отчего зачалось красно солнишко И отчего зачалось часты звездочки, Отчего зачалось мачь плакун-трава — Оттово от поту, от конинново,
И от воздыхания человеччево.29
Местное население — это выходцы из Новгорода, среди которых отчетливо зафиксированы следы западных славян. Оба записанных там варианта «Голубиной книги» чрезвычайно коротки и сильно деформированы, однако не исключено, что процитированный выше фрагмент сохранил западнославянские представления. О внезапно^ появлении здесь коня будет сказано ниже, а приписывание человеку демиургического дыхания лишний раз подчеркивает внебиблейское происхождение этой идеи: даже при самой сильной трансформации ветхозаветный Дух Божий вряд ли превратился бы в духовном стихе в простого человека.
Подобно тому как христианские храмы своими иконами, фресками и мозаиками наглядно показывают те или иные эпизоды своего Священного писания, так и языческие храмы западных славян всем своим видом демонстрировали идею происхождения от Святовита людей и других существ. Вот как житие Оттона Бамбергского описывает храм «бога богов» в Щетине: «Одна из этих кутин, главная (та, которая служила храмом Святовида-Триглава), построена была с удивительным тщанием и искусством: внутри и снаружи на стенах находились выпуклые изображения людей, птиц и зверей, представленных так верно и так естественно, что, казалось, дышали и жили...»30 Надо ли говорить о том, что и это, и все остальные чудесные произведения славянского языческого искусства были безжалостно разрушены христианскими миссионерами? Между тем сложная композиция другого западнохристианского храма, в Гросс Радене (Мекленбург), представляет собой аналогию главной идее русской «Голубиной книги». На эту связь западно-восточносла- вянских мифологических представлений обратил внимание на Международном симпозиуме по славянскому язычеству в Брюсселе немецкий ученый И. Херрман: «Наконец, замечательна конструкция храма в Гросс Радене, где не только два опорных столба постройки, но и вертикальные доски стен были оформлены в виде человеческих фигур. Этот антропоморфизм устойчиво сохраняется в славянской традиции вплоть до позднего русского духовного стиха о “Голубиной книге”, где весь космос описан как тело божества и восходит, по-видимому, к индоевропейской архаике...»31
Тем не менее, основа мифологических представлений о происхождении мира, зафиксированных католическими миссионерами у западных славян в XII столетии, носит общеславянский характер, за исключением, судя по всему, такой специфической западнославянской черты, как демиургическая роль дыхания. За шесть веков до Гельмольда весьма схожие верования описывает на другом конце славянского мира Прокопий Кесарийский. Говоря о религии славян и антов, с которыми Византия столкнулась на своих северных границах на Балканском полуострове, историк отмечает: «Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков... Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания».32 Вновь наряду с явным многобожием мы видим у славян идею единого бога, бога богов, «господствующего над другими в небесах», по Гельмольду, или «являющегося владыкой над всеми», по Прокопию.
Различные средневековые источники многократно отмечают у различных славянских народов поклонение различным элементам, как небесным, так и земным, тела Первосущества. Козьма Пражский приписывает введение у чехов языческого богопочитания трем сестрам и в связи с деятельностью средней из них изрекает горькую сентенцию о современном ему положении дел: «Тэтка научила глупый и невежественный народ поклоняться горным, лесным и водяным нимфам, наставляла его во всех суевериях и нечестивых обычаях. До сих пор многие крестьяне подобны язычникам; один почитает огонь и воду, другой поклоняется рощам, деревьям и камням, а третий приносит жертвы горам и холмам и просит глухих и безмолвных идолов, которых он сам же и создал, защитить его и его дом».33 Леса, как мы помним, «Голубиная книга» производила от волос божьих, воды — от слез божьих, а относительно камней мы со значительной степенью вероятности можем предположить, что в утраченной части они производились от костей Первобожества. В главе 1 упоминался древнерусский бог Сварог (известный и полабским сла- вянам), значение имени которого объяснялось от санскритского корня, переводящегося на русский язык как «светить, сиять, звучать, петь» или «небо». В средневековых чешских рукописях встречается однокоренное с именем этого бога слово zuor, svor, которое используется для обозначения понятия «зодиак», совмещающего оба варианта.
Следы поклонения обеим группам элементов тела Первобожества на Руси обильно фиксируются поучениями против язычества. Так, в слове Ефрема Сирина о втором пришествии «отрицаемъся верования въ солнце и въ луну и въ звЬзды и въ источники».34 «Слово на память епископско» сокрушается: «Но ты (человек) того (Бога) оставивъ, р-Ькамо и источникомъ требы полагаеши и жр Ьши яко богу твари бездушной».35 В слове св. Кирилла говорится о том, что дьявол «овы прельсти въ тварь вЬровати и въ солнце же и въ огонь, и во источники же и въ древа, и во ины различны вещи, ихъ же рещи не возможно».36 Епископ Кирилл Туровский в XII веке радовался, что к его времени русские наконец стали истинными христианами и больше «не нарЬкутся богом CTHxia, ни солнце, ни огнь, ни источницы, ни древа».37 Однако перечень исповедальных вопросов, которые духовенство было обязано задавать своей пастве, не подкрепляет этого оптимизма: «Или кланялись чемоу отъ TBapi, солнцоу, или звЬздам, или мЬсяцу, или зари?»; «Или кланялась солнцу и мЬсяцу и звЬздам или зари?»; «Не называлъ ли тварь бож1ю за святыни: солнце, мЪсяц, звЬзды, птицы, рыбы, звЬри, скоты, сада, древа, камегае, источники, кладязя i озера, не почи- талъ ли ихъ чудотворными?»38 «Слово св. Кирилла о злых дусех» еще в XIV веке наставляет своих читателей: «А не нарицаите собе бга на земли, ни въ рЬках, ни въ студенцах. ни въ птицах, ни на вздусЬ, ни слнц1 ни въ лунЬ, ни въ камеши».39 Апокрифическое «Хождение Богородицы по мукамъ» изумляется безумству язычников: «Нъ забыта Бога и вероваша, юже бе тварь Богъ на ра- ботоу створилъ; то то они все богы прозваша: солнце и месяц, землю и водоу, звери и гады; тосетьнее и человчъска (и)мена то оутрия Троюна, Хърса, Велеса, Пероуна на боги обратиша, бесомъ злы- имъ вероваша; да и доселе мракъмь злыимъ одьржими соуть; того
ради еде тако моучаться».
Как видим, из всех церковных писателей (Прокопий Кесарийский был светским автором) один лишь Гельмольд оказался достаточно правдивым для того, чтобы отметить существование у сла- вян-язычников веры в единого небесного бога. Все остальные христианские писатели сознательно искажали в своих сочинениях истинное положение дел и, намеренно умолчав об этой чрезвычайно важной черте язычества, представляли своих идейных противников глупцами, которые исключительно по собственной тупости обожествили и начали поклоняться отдельным элементам тварного мира, от небесных светил до деревьев, камней, рек, зверей и чуть ли не до пней, созданных истинным Богом для блага человека. Не разобравшись в этом простом вопросе — где Творец, а где его творение, древние, не без помощи дьявола, впали в граничащую с безумием ошибку, и лишь свет новой веры, принесенный проповедниками, позволяет блуждающим во мраке заблуждений людям увидеть истинное положение дел.
Причина подобного тенденциозного извращения фактов, казалось бы, легко различима. Христианство явно было заинтересовано в том, чтобы максимально опорочить предшествовавшую религию, и было отнюдь не расположено признавать в ней веру в единого Бога, которую оно всегда стремилось объявить своей монопольной собственностью. В случае существования у язычников веры в единого бога старая религия в некотором роде оказывалась бы на одном уровне с новой, в то время как при наличии в ней примитивного многобожия христианство становилось колоссальным шагом вперед в интеллектуальной области.
Наряду с этим, однако, была еще более важная причина, представлявшая угрозу самим основам христианства. Поскольку весь мир, как земной, так и небесный, представлял собой отдельные части тела Первобожества, он был божественного происхождения, святым в буквальном смысле этого слова. Зримым воплощением этой идеи было не только обожествление солнца и луны, но и объявление священными отдельных деревьев или рощ, источников, камней и т. п. Однако тело человека целиком произошло из элементов этого мира, небесного и земного, вследствие чего и оно божественно по своей природе. Эта изначальная божественность могла еще усиливаться дополнительным указанием на происхождение людей от того или иного вторичного божества, и «Слово о полку Игореве» говорит о Бояне как о Велесовом внуке, а о русских — как о Дажбожьих внуках. Вся Вселенная вместе с порожденным ею человеком оказывается пронизанной Святым Светом и образует, вместе с населяющими ее людьми, единое божествен
|
Михаил Серяков
ное тело Святовита. Степень сгущения божественности в различных элементах Космоса, как природного, так и человеческого, могла быть разной (вспомним, что даже боги западных славян были тем важнее, чем ближе они стояли к своему прародителю), однако хотя бы в малой доле она присутствовала во всем. Первобог, разделяясь на отдельные элементы, порождал мир, а человек, соединяя в своем теле большинство (если не все) разрозненных элементов Вселенной, оказывался подобием бога и плотью от плоти этого мира. Как между богом и природой, так и между человеком и природой (а через нее и с Первобогом) оказывалась неразрывная связь, в результате чего все три основополагающие части мироздания существовали в гармоничном единстве, взаимопроникая друг в друга.
Однако подобная картина мира абсолютно противоречила всем основам христианского вероучения. С первой Же страницы Ветхого Завета Бог оказывается по ту сторону природы, творимой из ничего его словом, и вместо неразрывной связи между творцом и тварным миром оказывается непреодолимая пропасть. Со второй страницы Ветхого Завета провозглашается грехопадение Адама и Евы, в результате чего «первородным грехом» оказываются поражены все без исключения последующие человеческие поколения, а сам этот грех оказывается органически присущ человеческой природе. Ничего более противоположного славянским языческим представлениям, согласно которым причастность к божественной природе полностью исключала какую-либо греховность и изначальную ущербность человеческого естества, в принципе невозможно было придумать. В Новом Завете спасителем человечества от мифического «первородного греха» выступает Иисус Христос: «и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф. 1.1), искупающий его своей добровольной крестной мукой. Однако подобная жертва оказывалась абсолютно бессмысленной в условиях, когда люди и без того обладают безгрешной божественной природой, являясь подобием и частями тела Первобожества. В избавлении от последствий грехопадения не было никакой нужды, поскольку язычники и так уже пребывали в том идеальном состоянии, к которому их обещало привести христианство. Именно эта фундаментальная причина, эта существенная угроза, которую языческая идея единобожия представляла для всех отправных точек навязанной силой новой религии, и