проблема внимания в психологии

Рефлективное внимание

Рефлективным вниманием мы называем все те движе­ния, служащие для лучшего восприятия раздражений, которые возникают как рефлексы от ощущения этих раздражений. Акт внимания состоит здесь, следовательно, только из некоторого ощу­щения, рефлективного движения, приспособляющего орган внеш-

него чувства к наилучшему восприятию этого ощущения, и из но­вого усиленного ощущения, являющегося прямым и непосред­ственным следствием этой адаптации. Никакой эмоциональной окраски эта форма внимания не имеет; равным образом она про­исходит помимо всякого волевого решения, так сказать, механи­чески. В области зрения сюда принадлежат: рефлекс аккомода­ции хрусталика к ближайшим расстояниям (с помощью Zonula Zinii), далее рефлексы зрачка (сужение глазного отверстия с по­мощью кругового сфинктера и его расширение с помощью muse, dilator pupillae), особенно же рефлекторное сведение осей зре­ния и пассивное направление взгляда, а также движение головы, перемещающее глаза. Хотя не все эти движения в равной степе­ни врожденные, иные появляются только в течение первых ме­сяцев жизни, и хотя одни из них в большей степени, а другие -в меньшей способны стать волевыми, но для нас важно здесь лишь то, что эти движения во всяком случае первоначально рефлек-тивны и вместе с тем улучшают условия зрительных восприя­тий, т. е. суть акты рефлективного внимания, как мы его опреде­лили выше.

Значение этих рефлексов как улучшающих условия воспри­ятия очевидно. Гораздо труднее точно определить значение реф­лексов в области слуховых впечатлений. К ним принадлежат: рефлекс мускула барабанной перепонки (m. tensor tympani), мус­кула стремени (muse, stapendius) и рефлекторный поворот го­ловы к источнику звука. Относительно функции первого, т. е. m. tensor tympani, оттягивающего барабанную перепонку внутрь среднего уха, а с тем вместе вдавливающего стремя в Fenestra ovalis, должно полагать, что она состоит в регулировании натя­жения барабанной перепонки соответственно интенсивности слу­хового раздражения, а может быть, также и соответственно вы­соте слышимого тона; в первом случае большее натяжение бара­банной перепонки при сильнейшем звуке ведет к устранению пе­редачи чрезмерных колебаний во внутреннее ухо, подобно тому как сужение зрачка устраняет излишнее количество света во внутренней камере глаза; во втором же случае m. tensor tympani настраивает барабанную перепонку изохронически слышимому тону, так сказать, аккомодирует ее к восприятию звуковых коле­баний известной скорости.

Функции m. stapendius еще недостаточно выяснены; может быть, он, наклонно вытягивая стремя в полость среднего уха, де­лает перепонку Fenestra ovalis восприимчивее к высоким тонам.

Рефлекторный поворот головы к источнику звука есть, по всей вероятности, рефлекс полукружных каналов уха. Согласно исследованиям Прейера, Арнгейма и Шефера полукружные каналы имеют функцией не восприятие пассивных движений, но определение направления звука, а с другой стороны, раздражение этих каналов, как известно, вызывает поворот головы в соответствующей плоскости. Мюнстерберг, а еще раньше А. Томашевич основательно предположили, что этот поворот обусловлен субъективными слуховыми ощущениями, возникающими при таком paздражении полукружных каналов.

Что касается других родов раздражения, именно вкусовых и обонятельных, то о рефлекторных приспособлениях к их лучшему восприятию много говорить не приходится. Относительно вкусовых раздражений мы можем считать таким приспособлением начальные движения акта глотания, т. е. рефлекторные движения языка и полости рта (пожалуй, также и рефлекторное выделение слюны); насколько нюханье, т. е. усиленное вдыхание через нос, может быть рефлекторным, сказать трудно.

Внимание инстинктивное

Инстинктивные движения отличаются от рефлексом главным образом тем, что между ощущением и движением появляется особое психическое состояние, которое мы называем инстинктивными эмоциями или влечениями. Физиология и психология этих состояний еще очень мало исследованы и представляют лишь ряд более или менее правдоподобных гипотез. Но как бы то ни было, несомненно, что эти своеобразные инстинктивные эмоции порождают ряд весьма сложных действий или движений, целесообразных как для индивидуума, так и для сохранения рода, исполняемых без предварительного обучения и без сознания о цели и являющихся унаследованными навыками. Сюда относится огромное число человеческих действий, определяемых инстинктами подражательности, борьбы, воинственности, страха, игры, общежительности, стыдливости, любви и целого ряда других.

Среди прочих инстинктов важное место занимает инстинкт внимания. Так мы называем те приспособления к наилучшему восприятию, которые вызываются инстинктивными эмоциями любопытства и удивления. Здесь, как и в других инстинктах, некоторое впечатление возбуждает своеобразную эмоцию, а эмоция имеет следствием ряд целесообразных приспособлений (в данном случае к наилучшему познанию), причем это приспособление совершается без сознания о цели. Насколько глубок этот инстинкт внимания, видно как из распространенности, так и из его результатов. Относительно последних достаточно заметить, что этот инстинкт лежит в основе всякой любознательности, всякой на­уки; удивлением началась философия, говорит Аристотель. От­носительно же его распространенности укажем, во-первых, на то, что, как замечает Прейер, изумление (и инстинктивный страх) есть одна из первичных эмоций младенца и проявляется (в ши­роко раскрытых неподвижных глазах и раскрытом рте при но­вых впечатлениях) уже на пятом месяце. Что касается, во-вто­рых, животных, то Ромене относит начало удивления (как и инстинкт страха) к первоначальнейшим эмоциям и находит его уже у моллюсков, более же развитую форму — начиная с насекомых и пауков; в стремлении рыб (и насекомых) к свету он видит тот жеинстинкт; любопытство птиц общеизвестно, а относительно обезьян Дарвин подтверждает наблюдения Брема, что обезьяны хотя инстинктивно боятся ужей, но их любопытство так велико, что они не могут удержаться от искушения приподнимать крышку ящика, где находятся ужи. В связи с этим мы можем вспомнить и указания Дарвина о внимании у животных; животные ясно обнаруживают его, как, например, кошка, когда она смотрит в щелку и готовится броситься на свою добычу; дикие животные бывают иногда так поглощены каким-нибудь наблюдением, что позволяют подойти к себе на очень близкое расстояние; у обезьян такая способность к вниманию бывает весьма различна; лица, дрессирующие обезьян для театральных представлений, знают это очень хорошо и при выборе экземпляров прежде всего смотрят, насколько животное способно сосредоточивать свое внимание на одном предмете, не развлекаясь окружающим; лишенная такой способности, склонная к рассеянности обезьяна не может быть воспитана должным образом. Чтобы объяснить природу инстинктивного внимания, мы рассмотрим с некоторой подробностью, во-первых, характер соответствующих эмоций, во-вторых, те приспособления, в которых они проявляются.

Для выяснения эмоций инстинктивного внимания, как и эмоций вообще, должно прибегнуть к помощи сравнительной этимологии. Психологи вообще еще недостаточно привлекали этот ценный материал для своих исследований, а между тем не только в терминах, обозначающих оттенки эмоций в разных языках, заключена масса тонких психологических различий, но и почти все наше представление той или другой эмоции обусловлено характером того термина, под которым мы ее мыслим. Составление сравнительного психологического словаря, особенно эмоций, было бы в этом отношении делом особой важности. Рассматривая тер­мины, обозначающие удивление и любопытство в разных индоевропейских языках, мы видим, что одни из них означают свой­ства предмета, возбуждающего эти эмоции, другие —состояние субъекта. Так, русское удивление (в связи с диво — корень, оз­начающий в индоевропейских языках небо, день, некоторого бога) указывает на исключительность предмета, возбуждающего внима­ние; то же самое нем. Verwunderung, намекают на чуждость предмета, так же как славянское чоудитиси;франц. etonnement (от латинского extonare, attonare), англ, to stun, to astonish, нем. erstaunen указывают на возбуждение, являющееся следствием громового звука; англ, и франц. surprise означает нечаянность, неожиданность захватывающего впечатления. Дру­гой ряд терминов описывает преимущественно состояние субъекта при удивлении; так, русское «изумить» означает потерю ума, т. е., выражая то же в психологических терминах, подавленность всех прочих состояний, кроме данного; оцепенение же означают и лат. stupefacere, stupere, франц. stupefaction, stupefier, англ, to stupefy, санскр. stambh — делать неподвижным; далее индоевропейский корень dhu или dhu, означающий сильное движение или сильный звук указывает на особое воз­буждение или потрясение субъекта; лат. curiositas (может быть, в связи с caveo), франц. curiosite указывают на озабоченность и опасливость; что касается, наконец, лат. mirari, admiratio (корень smi, smayati, тот же, что в русском «смеяться») и многочислен­ных терминов новых языков, производных от этого, они имеют более значение восхищения, чем удивления.

Итак, термины разных индоевропейских языков называют предмет, возбуждающий удивление, неожиданным, захватывающим, странным, чрезвычайным, чужим, громовым, состояние же чело­века описывают как возбужденность, озабоченность, опасливость, потерю спокойного ума и (в высших ступенях) как потрясенность, неподвижность, оцепенение.

Так как удивление интересует нас здесь только в его отно­шении к инстинктивному вниманию, то нет нужды подробно ис­следовать его природу, степень отношения к другим эмоциям (на­пример, страху, столь родственному с изумлением) и т. п., тем более что на все эти вопросы еще очень трудно давать точные ответы. Как уже было указано выше, удивление составляет ос­нову того влечения, которое мы называем любопытством или в более высокой сфере —любознательностью. Необычный или нео­жиданный объект возбуждает в нас то инстинктивное влечение, которое может быть удовлетворено только лучшим познанием этого объекта, т. е. тем, что он станет привычным или понятным. Пока же этого не случится, этот инстинкт побуждает животное к

познанию, так же как половой инстинкт, пока он не удовлетво­рен, побуждает к сближению с особью иного пола. Какими же средствами располагает это инстинктивное стремление к позна­нию необычного — вот тот основной вопрос, на который должна ответить теория инстинктивного внимания. Рассмотрение этих средств должно обнаружить нам механизм этой формы внимания. Сюда относятся, во-первых, средства улучшения внешнего восприятия. Выше, рассматривая рефлективное внимание, мы пе­речисляли многочисленные рефлективные движения, служащие для приспособления органов внешних чувств к условиям воспри­ятия. Инстинктивные приспособления внимания отличаются от рефлекторных, во-первых, тем, что вызываются особого рода эмо­цией или влечением, а во-вторых, тем, что инстинктивные при­способления гораздо шире рефлекторных: последние состоят по преимуществу в адаптации только того органа чувства, который подвергся раздражению, тогда как в первых адаптация распрос­траняется не только на разные органы чувства, но и на органы локомоции и др. Эти инстинктивные приспособления называются обыкновенно выразительными движениями. Когда животное удивлено, оно приближается к удивившему его предмету, огля­дывает его с разных сторон, прислушивается к издаваемым им звукам, нюхает его и т. д. Все это суть инстинктивные приспособления к наилучшему восприятию. «По моей просьбе,— говорит Дарвин,—сторож посадил в отделение обезьян в зоологическом саду пресноводную черепаху; при виде ее обезьяны вы­казали безграничное удивление вместе с некоторым страхом. Они выражали это, оставаясь неподвижными и глядя пристально, ши­роко раскрыв глаза на неизвестное им существо, а брови их час-то двигались то вверх, то вниз. Лица их как будто несколько вы­тянулись. По временам они привставали на задние лапы, чтобы получше рассмотреть черепаху. Часто они отступали на несколько футов и, обернув голову через плечо, вновь пристально смотре-пи на черепаху... Через несколько минут некоторые из обезьян решились подойти и потрогать черепаху». К числу вышеуказан­ных инстинктивных движений оглядывания, прислушивания, об­нюхивания, дотрагивания надо отнести и характерное выразитель­ное движение поднятия бровей и появления концентричных бро­ням морщин на лбу. Что касается морщин лба, то они, очевидно, суть следствие поднятия бровей; относительно же поднятия бровей высказаны два мнения: по одному, цель этого движения — большее раскрытие глаз, по другому —скорейшее их раскрытие (нельзя скоро раскрыть глаза, не двигая при этом бровей); оба мнения указывают на инстинктивное улучшение зрительного восприятия, но второе, за которое стоит Дарвин, кажется, основатель­нее. Далее, к числу внешних же знаков инстинктивного внима­ния должно отнести неподвижность животного, пораженного изумлением, и тот моментальный паралич, который охватывает часть его произвольных мышц, например мышцы нижней челюс­ти, вследствие чего широко раскрывается рот. Оба эти признака суть, вероятно, следствия исключительного нервного возбужде­ния в известных центрах и связанного с тем его уменьшения в других или, может быть, следствия прямого угнетения их деятель­ности. Эти внешние признаки инстинктивного внимания имеют, однако, значение и в смысле улучшения условий восприятия: не­подвижность помогает лучше уловить каждую перемену в объекте, возбудившем удивление, а открытый рот облегчает дыхание, ста­новящееся весьма бурным и глубоким (в связи с усиленной ра­ботой сердца), когда существо поражено изумлением, и, таким об­разом, допускает лучшее прислушивание. Сюда же должно от­нести и еще один, весьма характерный знак инстинктивного вни­мания, именно задержанное дыхание; французы метко называют человека, неспособного к продолжительному вниманию, неспособ­ным к делу, требующему длинного дыхания (un oeuvre de longue haleine); эта остановка в дыхании имеет, вероятно, целью облег­чить прислушивание.

До сих пор шла речь о внешних приспособлениях инстинк­тивного внимания. Теперь должно сказать о приспособлениях, так сказать, внутреннего или собственно психического характера, име­ющих, очевидно, не меньшее, если не большее значение. Как в основе других инстинктов, так и в основе инстинктивного вни­мания лежит некоторое своеобразное влечение, и именно влече­ние любопытства. Это влечение настойчиво побуждает животное искать удовлетворения. Такое удовлетворение может доставить только лучшее познание любопытного предмета. Ранее мы уже видели целый ряд инстинктивных движений, имеющих целью до­ставить животному это удовлетворяющее его влечение знание. Но влечение любопытства может быть удовлетворено и иначе, именно тем, что странный или изумляющий предмет будет при­знан за уже знакомый, прежний. В искании такого удовлетворе­ния и состоит психическая сторона инстинктивного внимания. В этом отношении инстинкт любопытства побуждает нас искать объяснения странного предмета X, т. е. искать в нашем преды­дущем опыте представлений ему подобных, ассимилировавшись с которыми он перестанет быть странным и явится знакомым. Совершенно очевидно, что если удивление возбуждается новиз­ной, то ассимиляция этого нового со старым может служить достаточным удовлетворением этому инстинктивному влечению. Так, например, проснувшись ночью, мы слышим какой-то непонятный шорох в комнате; моментально возникающий инстинкт любопыт­ства заставляет нас приподняться, замереть в тишине, задержать дыхание и прислушиваться; но одновременно с этим начинает работать психический механизм догадки: ряд возможных пред­положений пробегает в нашем сознании, пока, наконец, воспоми­нание о мышах не оказывается вполне ассимилирующим слыши­мый звук; раз это произошло, раз мы поняли звук, любопытство исчезает, и мы спокойно засыпаем. Или возьмем другой пример: полугодовалый ребенок впервые замечает изображение человека в зеркале; это обстоятельство, т. е. неожиданное появление лица, возбуждает в нем великое изумление; он дотрагивается до зер­кала, надеясь найти реальный предмет, заглядывает за зеркало, думая, не стоит ли там человек, одним словом, инстинктивное вни­мание побуждает его искать объяснение непонятному факту в за­пасе его предыдущего опыта; эта деятельность, правда, скоро утом­ляет ребенка, и он оставляет загадку неразрешенной; но на сле­дующий день то же явление вновь поражает его и опять возбуж­дает процесс инстинктивного внимания, пока, наконец, ребенку не удается найти приблизительное объяснение явлению, т. е. заме­тить сходство между изображением и реальным лицом, ему из­вестным; раз это произошло, он радуется, сравнивая непонятное изображение со знакомым оригиналом, и это сходство кажется ему достаточным объяснением и устраняет странность непонят­ного изображения.

Итак, процесс психического приспособления в инстинктив­ном внимании имеет началом эмоцию удивления, возбуждаемую новым или странным явлением, концом же —объяснение этой странности через известный уже опыт, ассимиляцию нового пред­ставления старыми. Это есть процесс открытия старого в новом, нахождения между ними сходства, т. е. тот же процесс объясне­ния, который составляет психологическую природу научного от­крытия и исследования. Каким образом происходит здесь связь между новым ощущением и прежними идеями, каким образом эти последние инкорпорируют и ассимилируют первое —это есть один из вопросов общей теории ассоциации психических состояний, и мы не будем входить в его изложение, тем более что все эти вопросы будут рассмотрены нами в другом месте. Гораздо важ­нее было бы здесь уяснить, каким образом эмоция удивления может способствовать ускоренному течению представлений, из которых одно, наконец, объяснит данное странное ощущение. Но, к сожалению, физиология и психология эмоций еще составляют столь мало обработанную тему, что точного ответа на поставлен­ный вопрос мы дать не можем. Для нас ясен только результат этого процесса, именно что указанная эмоция способствует уско­ренной смене разнообразных догадок, т. е. идей, имеющих с дан­ным странным восприятием некоторую связь, что, далее, все до­гадки, не разъясняющие непонятного восприятия, моментально оставляются, ибо удивление оказывается сохранившимся, и что этот подбор под давлением неприятного беспокойства продол­жается, пока разгадка не будет найдена. Все это суть факты, но механизм этих явлений пока остается темным. Итак, соединяя воедино указанные признаки инстинктивного внимания, мы дол­жны сказать, что оно, будучи, как всякое внимание, моментальным приспособлением к наилучшему восприятию, отличается от реф­лекторного тем, что в нем приспособлению предшествует особо­го рода влечение —любопытство. Это влечение, с одной стороны, производит ряд координированных движений, имеющих целью улучшение восприятия, а с другой — возбуждает особенный пси­хический процесс смены воспоминаний, среди которых отыски­вается то, которое ассимилирует новое и удивительное восприя­тие и тем делает его понятным и обычным.

Волевое внимание

Волевое внимание отличается от рассмотренных выше форм главным образом тем, что при нем цель процесса уже за­ранее известна субъекту: когда что-нибудь возбуждает наше ин­стинктивное внимание, мы, пока не пригляделись, не прислуша­лись, вообще не приспособились к наилучшему восприятию и по­ниманию, не знаем и не понимаем объекта внимания; напротив, когда мы волевым образом хотим что-нибудь увидеть, услышать, мы, очевидно, уже знаем, что мы увидим, услышим. В первом слу­чае удивление, неожиданность суть необходимые факторы, во вто­ром—необходимым является предварительное знание. Когда, на­пример, в инстинктивном внимании ребенок остолбенеет впер­вые перед своим изображением в зеркале или когда мы, случай­но напав на какую-нибудь новую мысль, гипотезу, бываем ею не­вольно поражены, объект внимания есть, очевидно, новое, неиз­вестное, непонятное. Когда, напротив, при волевом внимании мы с волевым усилием удерживаем в сознании известную мысль, хо­тим ее насильно фиксировать, очевидно, эта мысль должна уже быть нам в известной степени знакома, ибо мы должны же знать, чего ищем или хотим. Это различие между волевым вниманием и инстинктивным вполне подобно различию между волевым действием и инстинктивным: в первом —индивидуум хочет извест­ного результата и, следовательно, знает его, во втором —действие возникает без знания о цели и без представления о движении.

Но здесь возникает то недоумение, которое, как мы видели выше, остановило Джемса Милля: если волевое внимание пред­полагает уже знание о цели, то для чего оно нужно? Как можно желать узнать что-нибудь, уже зная это? Не есть ли это очевид­ное противоречие? Как выйти из этого противоречия, оба члена которого необходимы: без предварительного знания нет хотения, а при таком знании мы уже имеем желаемое? Как ни поразитель­но это возражение Дж. Милля против возможности волевого внимания, оно основано, как и многие слишком формальные со­ображения, на недоразумении. Конечно, нельзя желать знать то, что уже знаем, но знание есть весьма общий термин, обнимаю­щий целый ряд явлений: и ощущение, и представление, и воспо­минание—все это знание. Вполне возможно, имея известную фор­му знания, желать другой. Такой именно случай и имеем мы в волевом внимании: знание, которое мы имеем здесь предваритель­но об объекте внимания, есть знание не полное, бледное, только значковое, ищется же конкретное и реальное. Анализ какого-ни­будь простого примера лучше всего выяснит это. Положим, мы желаем выслушать в сложном тоне какой-нибудь из его оберто­нов. Очевидно, это требует волевого внимания и без него недо­ступно. Но для того чтобы выслушать этот обертон, нам необхо­димо уже заранее знать его высоту, иметь ясное соответствую­щее воспоминание, почему обыкновенный способ выслушивания обертона и состоит в том, чтобы предварительно взять искомый тон отдельно, а затем, заглушив его, немедленно отыскивать та­кой же тон в сложном тоне; в таком случае ясное воспоминание искомого помогает нам выделить его из общей совокупности зву­ка, фиксировать этот обертон в сознании, т. е. достигнуть того своеобразного и моментального улучшения восприятия, которое мы называем вниманием. Очевидно, здесь предварительное зна­ние и искомое не тождественны, хотя оба относятся к одному и тому же обертону: первое есть воспоминание, второе — реальное ощущение. Очевидно, что ассимиляция этих двух элементов, из которых первое хотя раздельно, но бледно, а второе хотя реаль­но, но смутно, создает то новое улучшенное восприятие, раздель­ное и вместе реальное, которого мы ищем в процессе волевого внимания. То же самое имеет место и в других случаях волево­го внимания, например во внимании, обращенном на явления борьбы полей зрения и др., с которыми мы еще не раз встретим­ся в дальнейшем анализе: везде условием волевого внимания является предварительный образ воспоминания, а искомым —уси­ление и выделение с помощью этого образа известной части ре­ального восприятия.

Итак, в волевом внимании к образу воспоминания подыски­вается соответствующее реальное ощущение или по крайней мере более конкретное воспоминание; напротив, во внимании инстин­ктивном, как показано выше, мы имеем обратный процесс: пере­ход от ощущения к его интерпретации, от неизвестного и непо­нятного реального восприятия к его объяснению. В этом состо­ит существенная разница этих двух форм внимания, из которых первое имеет целью усиление, фиксацию данного психического состояния, а второе — его понимание.

 

Проблема внимания в гештальтпсихологии.

проблема внимания в психологии

Никакой другой психический процесс не упоминается так часто в повседневной жизни и не находит себе с таким трудом место в рамках психологических концепций, как внимание. Часто вниманием объясняются успехи в учебе и работе, а невниманием — ошибки, промахи и неудачи. Особенности внимания с необходимостью диагностируются при приеме детей в школу, при отборе для самой разной профессиональной деятельности, а также для определения текущего состояния человека. Однако в научной психологии проблема внимания стоит несколько особняком, и у исследователей возникают значительные трудности в трактовке этого понятия и тех феноменов, которые за ним стоят. Такое положение связано с двумя важными моментами. Во-первых, многими авторами подчеркивается «несамостоятельность» внимания как психического процесса. Внимание, на первый взгляд, нигде не выступает изолированно от других феноменов и не имеет своего отдельного специфического продукта. Во-вторых, внимание является психическим инструментом активности субъекта, позволяющим ему не быть игрушкой внешних воздействий при взаимодействии с окружающим миром.

В некоторых теоретических подходах отрицается специфика внимания и единая сущность его проявлений. Внимание рассматривается как побочный продукт или характеристика других процессов. Например, в рамках гештальтпсихологии считалось, что все феномены внимания можно объяснить законами структурного восприятия, т. е. организацией внешних стимулов. Поэтому отдельные исследования внимания считались ненужными и создающими «псевдопроблемы».

Однако тот факт, что внимание неразрывно связано с другими психическими процессами или деятельностью субъекта, нельзя считать доказательством его «несуществования». Вниманием можно управлять, используя внешние или внутренние инструменты. Причем это управление не сводится к управлению деятельностью. Существуют специфические нарушения внимания, которые приводят к изменению поведения, к невозможности выполнять определенную деятельность, но которые отичаются от нарушений восприятия, памяти, мышления. Такие сведения, в основном из области прикладной психологии, не позволяют считать внимание лишь побочным или сопутствующим процессом.

……

Внимание — осуществление отбора нужной информации, обеспечение избирательных программ действий и сохранение постоянного контроля за их протеканием.

В начале века эта ситуация резко изменилась. Гештальтпсихологи полагали, что объективная структура поля, а не интенции субъекта определяют восприятие предметов и событий. Бихевиористы отвергали внимание и сознание как главные понятия психологии сознания. Они попытались совершенно отказаться от этих слов, так как ошибочно надеялись, что смогут разработать несколько более точных понятий, которые позволили бы, используя строгие количественные характеристики, объективно описывать соответствующие психологические процессы. Однако спустя сорок лет понятия «сознание» и «внимание» вернулись в психологию (Величковский Б. М., 1982).

На основании чего мы можем утверждать, что имеем дело с механизмами внимания? Какие феномены психической жизни описывает это понятие? В психологии принято выделять следующие критерии внимания:

Внешние реакции — моторные, поздно-тонические, вегетативные, обеспечивающие условия лучшего восприятия сигнала. К ним относятся поворот головы, фиксации глаз, мимика и поза сосредоточения, задержка дыхания, вегетативные компоненты ориентировочной реакции.

Сосредоточенность на выполнении определенной деятельности. Этот критерий является основным для «деятельностных» подходов к изучению внимания. Он связан с организацией деятельности и контролем за ее выполнением.

3. Увеличение продуктивности когнитивной и исполнительной деятельности. В данном случае речь идет о повышении эффективности «внимательного» действия (перцептивного, мнемического, мыслительного, моторного) по сравнению с «невнимательным».

4. Избирательность (селективность) информации. Этот критерий выражается в возможности активно воспринимать, запоминать, анализировать только часть поступающей информации, а также в реагировании только на ограниченный круг внешних стимулов.

5. Ясность и отчетливость содержаний сознания, находящихся в поле внимания. Этот субъективный критерий был выдвинут в рамках психологии сознания. Все поле сознания разделялось на фокальную область и периферию. Единицы фокальной области сознания представляются устойчивыми, яркими, а содержания периферии сознания ясно неразличимы и сливаются в пульсирующее облако неопределенной формы. Такая структура сознания возможна не только при восприятии объектов, но и при воспоминаниях и размышлениях.

Исторически внимание принято определять как направленность и сосредоточенность сознания на определенных объектах. Это определение носит на себе явный отпечаток той эпохи, когда психология была «наукой о сознании». Сегодня определять внимание через сознание не совсем корректно, поскольку само сознание является еще более неясным психическим феноменом, который трактуется психологами совершенно по-разному.

Не все феномены внимания связаны с сознанием. Замечательный русский психолог Н. Н. Ланге разделил объективную и субъективную стороны внимания. Он полагал, что в нашем сознании есть как бы одно ярко освещенное место, удаляясь от которого психические явления темнеют или бледнеют, все менее сознаются. Внимание, рассматриваемое объективно, есть не что иное, как относительное господство данного представления в данный момент времени: субъективно же это значит быть сосредоточенным на этом впечатлении (Ланге Н. Н.,1976).

В рамках различных подходов психологи сосредоточиваются на тех или иных проявлениях внимания: на вегетативных реакциях селекции информации, контроле за выполнением деятельности или состоянии сознания. Однако если попытаться обобщить всю феноменологию внимания, то можно прийти к следующему определению: внимание — это осуществление отбора нужной информации, обеспечение избирательных программ действий и сохранение постоянного контроля за их протеканием (Лурия А. Р.,1975). .

В качестве основных свойств внимания выделяют направленность внимания на те или иные объекты и явления (в частности, внешнюю и внутреннюю), степень и объем внимания.

 

Таблица 10.1

Факторы, способствующие поивлечению внимания

 

Структура внешних раздражителей (структура внешнего поля)	Структура деятельности субъекта (структура внутреннего поля)
Интенсивность раздражителей Новизна раздражителей Контрастность раздражителей Ритмические раздражители Движение и прекращение движения	Отношение раздражителей к потребностям, интересам Отношение к определенной деятельности и готовность к восприятию определенных стимулов (установка) Целенаправленная организация структуры поля

 

Степень внимания — это характеристика его интенсивности. В качестве субъективных переживаний оно оценивается как степень их ясности и отчетливости. В современной когнитивной психологии под степенью внимания подразумевают количество ресурсов, вкладываемых в переработку информации, и оценивают ее по уровню или глубине этой переработки. Степень сосредоточенности внимания на объекте называют также концентрацией.

Объем внимания определяют как число простых впечатлений или стимулов, осознаваемых ясно и отчетливо. Степень и объем внимания связаны обратной зависимостью: увеличение объема воспринимаемых элементов приводит к уменьшению степени внимания, и наоборот.

Изменения общей направленности и объема внимания называют отвлечениями, или сдвигами внимания. Оценки частоты колебаний и сдвигов характеризуют устойчивость внимания к данному объекту. Сдвиги внимания с одного объекта на другой называют переключениями внимания. Возможность удерживать в сфере внимания одновременно несколько объектов называют распределением внимания. Показателями внимания называют количественные характеристики, которые устанавливаются в отношении каждого его свойства. С помощью показателей внимания можно описать индивидуальные особенности каждого человека, а также его состояние в данный момент времени.

(Дружинин)