Лекция 3. Нормативные источники Древней Руси XI-XVII вв.
Содержание темы
Конкретно-образное и символическое мышление древнерусского человека. Соотношение закона, правды и истины в нормативных, в том числе законодательных, памятниках. Русская Правда, судебники, «Актовые» материалы (грамоты). Писцовое делопроизводство XV в.: писцовые, дозорные, платёжные и иные книги. Иные памятники, игравшие роль нормативных и близких им по смыслу источников (меры длины, веса).
Тезисы
Применительно к нормативным источникам периодизация иная, не столь подробная, как в отношении нарративных источников. Дело в том, что тварное (мирское) интересовало древнерусского человека меньше сакрального, как недостойное особого внимания. Рационально-прагматическое в мирскую жизнь внедрялось медленно, потому что жизнь земная считалась копией жизни небесной. Считалось, что Бог и его помощники обитают на небе и надзирают земную жизнь, что «правда» на небе, а «кривда» на земле, что «град небесный» предопределял град земной и т.п.
Как в использовании нарративных, так и нормативных источников главная проблема – проблема их понимания (метод интерпретации источников). Ей в специальной литературе по историческому источниковедению уделено мало внимания. Поэтому необходимо учесть опыт других дисциплин, имеющих к письменным текстам прямое отношение.
Нас интересует, прежде всего, правовая культура средневекового человека, в частности, соотношение правового обычая и документированного права. Мышление средневекового, в том числе древнерусского, человека было конкретно-образным и символическим. И этими качествами оно существенно отличается от мышления современного человека. Рационализм, тем более абстрактность – способность мыслить посредством понятий и терминов – ему была ещё недоступна. Главными средствами делового общения (тяжб, сделок, суда, схода) были ритуалы, обряды, сопровождавшиеся определёнными жестами, загадками, поговорками, традиционными для определённых случаев и хорошо известных волхвам, жрецам. Не зря семиотик Ю.М. Лотман квалифицировал древнерусскую культуру как каноническую и символическую. Того же мнения А.Я. Гуревич, исследовавший правовую практику раннего средневековья Западной Европы (варварскую правду).
Правовая культура того времени содержала одновременно языческие и христианские элементы, обычное право и зарождающееся письменное (юридическое) право. Судебная сходка, по его мнению, напоминала новеллу, разыгрываемую знающими людьми по определённым правилам, в которых были осведомлены все её участники. Главным при этом было неукоснительное соблюдение этих правил, совершаемых с Божьей помощью, а не истина - в современном смысле слова. Образно говоря, суд напоминал тяжбу. Побеждал тот, кто лучше другого знал правила поведения: что и как делать и говорить. А все собравшиеся наблюдали за последовательностью совершаемых действий. Считалось за очевидное: на чьей стороне Бог и знание ритуала, тот и победитель[12]. Аналогичным образом торговая сделка происходила как тяжба, сопровождавшаяся рукобитьем и клятвой.
Отголоски обычного права сохранялись в «медвежьих» углах России до конца XIX в. Н.П. Павлов-Сильванский в Приложении 1 «Символизм в древнем русском праве» монографии «Феодализм в России» написал о сохранившейся с XI до XIX в. «присяге на меже, или об обходе межи с дерном на голове». Приведём цитату из его монографии: «Обход межи с дерном на голове не так давно наблюдался в Олонецкой губернии, в Каргопольском уезде. По сообщению 1878 г., здесь при спорах о границе один из спорящих говорит: "Пусть нас рассудит мать – сыра земля", затем вырывает кусок дерна с землёй, кладёт его на голову и идёт по меже» <…> «искореняя языческие суеверия, церковь рано начала восставать против присяги с дерном, требуя замены её присягой с иконой, и правительство, послушное церкви, приказывает в XVI в. в споре о земле "межу разойти с образом"» [13].
Ещё более древним был «обряд хождения по роте» как клятва или присяга. Языческая «рота» - образ вселенского закона в виде цепи – имел даже астральную проекцию[14]. Кстати, слово «рота» употребляется в «Русской Правде» Пространной редакции. Древнерусское право предусматривало и судебный поединок на мечах. Народ связывал Правду с Божьим судом. Вот почему такие основополагающие слова в памятниках древнерусской литературы как «Закон», «Правда» и «Истина» имеют священное (сакральное) значение. Изначально они не связаны с юридическим правом, потому что предполагалось, что только у Бога есть право, так как он – создатель всего сущего, у людей же – одни обязанности. Поэтому Истина и Правда для православного – в самом Боге, мирской суд – лишь орудие в руках Бога. Таким образом, языческое и православное в правовой культуре древнерусского человека сразу после крещения взаимодополняли друг друга, а позже Церковь вытеснила языческие элементы из правовой культуры на её периферию.
Некоторые историки Древней Руси стали называть «Русскую правду» варварской правдой (М.Б. Свердлов, 1988). И это правильно, так как «Русская правда» - памятник переходной эпохи, сочетавшей свои языческие и заимствованные православные традиции. В частности, И.Н. Данилевский допускает, что «Закон Русский», вошедший в состав «Русский Правды», - это запись норм обычного права. Он также допускает, что «Русская правда» имеет «составной характер» и является правовым памятником прецедентного права. И в новейшей литературе считается очевидным, что письменная правда имеет своим источником правовой обычай и княжескую судебную практику (А.Н. Поляков, 2007). Эти допущения имеют основания быть приняты хотя бы потому, что памятники права Древней Руси дополнялись новыми нормами по мере их необходимости в случаях новых прецедентов. То есть когда старые нормы уже не удовлетворяли правовую практику и нуждались в новых нормах. В этом смысле они напоминали потенциально бесконечный текст летописного свода. Эту мысль подтверждает и известный исследователь Псковской Судной грамоты Ю.Г. Алексеев. Он выдвинул гипотезу относительно её возникновения и развития: «сложившись к концу XIV в., свод псковской пошлины продолжал развиваться, оставаясь живым правом вечевого города-земли от самых ранних этапов складывания этого права до последних его десятилетий»[15]. Он выдвинул эту гипотезу на основании анализа трёх частей этого памятника («степень систематизации материала явно убывает по мере приближения к концу памятника») и существовавшей до него попытки историков и правоведов понять замысел создателей Псковской Судной грамоты. Алексеев пишет о том, что до него делались попытки: рассматривать памятник права как результат постепенного напластования статей (Е.Г. Энгельман), произвольно переставлять статьи (Б.Б. Кафенгауз), выделять отдельные уставы князей (Л.В. Черепнин), вычленять большое количество редакций… Эти попытки он не считает удачными. В свою очередь И.Н. Данилевский ссылается на авторитет Алексеева в исследовании данного памятника и пишет: «После Русской Правды наиболее полным и разносторонним кодексом русского права является Псковская судная грамота. <…>Её происхождение до сих пор вызывает споры». На наш взгляд, название этого памятника «кодексом» неправомочно. Это осовременивание памятника древнерусского права, потому что кодекс – это единый законодательный акт, систематизирующий какую-либо отрасль права на основе пересмотра ранее действовавшего законодательства. На самом деле ни этот памятник права, ни даже Соборное Уложение 1649 г. не может считаться кодексом. Сам Данилевский пишет о нём: «Оригинал Соборного Уложения – столбец длиной в 309 м. из 959 отдельных составов. Составы соединены склейками. Пометы на столбце указывают на источник той или иной статьи. На практике указанным столбцом не пользовались, для этого существовали печатные экземпляры Уложения, около 1200 книг, в которые "слово в слово" переписан список». В книге 25 глав, разделённых на 967 статей. На наш взгляд, слова «кодекс», «статьи» и «глава» для древнерусских памятников права неуместны. Уже сами древнерусские слова «столбец», «составы» точнее передают характер этих памятников права. И главное в них – это памятники прецедентного права.
Даже в XVII в., когда на Западе происходила научная революция и Алексей Михайлович кое-что из польского обихода внедрял в Кремле, изменения в стиле мышления вне Кремля происходили медленно. Верность традиции препятствовала рационализации сознания путём использования из западноевропейской правовой практики таких абстракций, как глава, статья. Вот почему возникают серьёзные трудности при анализе Уложения как по отраслям, так и по объекту права. Так, хотя поместным землям посвящено 69 статей специальной 16-й главы, ещё 106 статей с правовыми нормами, касающимися поместного землевладения разбросаны по 15 другим главам.
По мнению Данилевского, «по крайней мере, до XVII в. на Руси ни один закон никогда полностью не выполнялся. Одной из причин этого было отсутствие со стороны государства возможности контролировать выполнение закона не только на местах, но и в столице. <…> Не менее сложной оказывается проблема определения, как " работали" (и работали ли вообще) та или иная норма и законодательство в целом»[16]. Грустная констатация: мы знаем, что право было, но работало ли оно, не знаем. Поэтому, завершая общую характеристику законодательных источников, Данилевский советует сравнивать правовые нормы с данными актовых источников и с нарративными источниками. Именно так и надо поступать, помня о том, что их всех объединяет. Кроме того, в Древней Руси были приоритетными повествовательные, а не нормативные источники, навязывавшиеся княжеской властью. Народ большую часть конфликтных ситуаций решал посредством обычного права. Понадобились века, чтобы ослабить силу обычного права.
Универсальное слово «канон» применимо и для памятников права. Источниковедение делит их на светские ( «Русская Правда», судебники, судные и уставные грамоты, Соборное Уложение 1649 г.) и канонические (каноны святых Апостолов, каноны вселенских соборов, каноны поместных соборов). Вторые относятся к компетенции церкви и изучены пока недостаточно. И те, и другие неплохо представлены в рекомендуемом учебном пособии.
Аналогичные трудности источниковедческого порядка возникают при использовании так называемых «актов», «актовых материалов». Само слово «акт» вошло в российский обиход в XVIII в. Поэтому применение его к Древней Руси проблематично. И в данном случае корректнее использовать исторически сложившиеся слова в самой правовой практике и находить им соответствие в современной практике. Акты также, как и материалы законодательства и писцовое делопроизводство, вполне убедительно представлены в учебном пособии, поэтому отсылаем к нему. Здесь же обратимся к нетрадиционным для исторического источниковедения источникам.
Прежде всего, к языку. Проблема в том, чтобы ответить на вопрос: когда началось «расслоение» языка на сакральный (церковнославянский), обеспечивавший нужды религиозной практики, писание летописей и духовной литературы, и профанный, обеспечивавший нужды повседневной жизни, в том числе правовой практики? В своё время семиотик В.В. Иванов предположил, что деловой язык появился в Московском царстве в XVI в. В новейшей литературе его появление удревняется и связывается не с расслоением некоего праязыка, а с бытованием русского, отражающего, видимо, ещё дописьменную традицию – устное обычное право (Н.И. Толстой, 2002). Как тут не вспомнить Велесову книгу (руническая письменность) и берестяные грамоты, фиксировавшие события повседневной жизни обиходным языком. А привычка писать на свитках пришла на Русь от монгольских завоевателей в XIII в. (С.Н. Нефедов, 2006). Это объясняет, почему делопроизводство представляло собой столбец в виде свитка длиной иногда до нескольких десятков метров.
К иным источникам относятся древнерусский математический документ, свидетельствующий о древнерусской математической культуре, всевозможные меры веса, длины.
В 1980 г. Р.А. Симонов писал: «Одним из недостатков методологии историко-научных исследований, проводимых по материалам средневековой Руси, является стремление разрабатывать историю науки прошлого по образцу и подобию науки современной»[17]. По его мнению, древнерусская математическая культура существенно отличалась от современной. Она представляла собой тайнописи «счётного» типа. Шифровальной таблицей служила математическая таблица «раздвоения-удвоения». Его вывод: «Достаточно трудным оказывается правильное истолкование средневекового источника по истории науки, текст которого сравнительно ясен, а смысл непонятен, и требуется установить утраченный смысл источника»[18]. Действительно, смысл – это основа основ источниковедения истории Древней Руси. Об этом свидетельствуют работы учёных различных научных дисциплин, исследующих памятники Древней Руси.
Так, И.А. Бондаренко, исследующий меры длины, использовавшиеся в древнерусском зодчестве, обратил внимание на то, что некоторым мерам придавалась «особая священная значимость». Например, мерам, снятым с «Гроба Господня», с помощью которой строились церкви, в частности - Великая Успенская церковь Киево-Печерского монастыря. По его мнению, «мерная единица» уподоблялась «объекту измерения» и несла в себе информацию о его значимости. И делает вывод: «Иначе говоря, понятие величины не было абстракцией»[19]. Высказав предположение - «Вряд ли в средневековье одну и ту же меру использовали при строительстве и крепости, и жилой избы, и хозяйственного двора, и часовни, и кафедрального собора», - он затем подытожил свои размышления: «… каждый объект (тем более храм) воплощал в себе целостный и неделимый образ, поскольку в его основу должна была закладываться именно одна мера и взаимная увязка разных мерных модулей в пределах одного большого целого»[20]. В этом смысле использование мер длины зависело от иерархической картины мира средневековья. В её основе, считает он, - не количество, а качество и сфера применения. С этим утверждением нельзя не согласиться, так как в основе древнерусской культуры – канон и ансамбль.
Из всего это следует самый общий вывод: не следует ограничиваться одними письменными источниками, если хотите понять образ жизни и стиль мышления людей Древней Руси и их памятники культуры(вкачестве источника).
Основная литература
Источниковедение: Теория. История. Метод…Законодательные источники XI-XVII вв. Актовые материалы XI-XVII вв.
Дополнительная литература
Толстой Н.И. Церковнославянский и русский: их соотношение и симбиоз // Вопросы языкознания. 2002. № 1.
Нефёдов С.А. Монгольские завоевания и формирование российской цивилизации // Вопросы истории. 2006. № 2.