Является ли история господина Желткова проявлением истинной любви?
Хардина Татьяна Вячеславовна,
учитель русского языка и литературы
МБОУ СОШ №18 города Кирова,
Зубарев Евгений Николаевич,
миссионер Свято-Серафимовского собора.
Александр Иванович Куприн в рассказе «Гранатовый браслет» предлагает читателю задуматься о том, что такое настоящая любовь. И первые же строчки предупреждают об опасности этого исследования: «Несколько рыбачьих баркасов заблудились в море, а два совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега». Вот и с нами, начинающими плавание по морю людских отношений, не случилось бы подобной беды.
Вопрос, является ли история господина Желткова проявлением истинной любви, для нас, читателей, трудный. Трудный он и для героев рассказа. Генерал Аносов, имеющий большой жизненный опыт, и тот говорит неопределённо: «Может быть, это просто ненормальный малый, маниак, а – почём знать – может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины». Может быть…
В нашей жизни и было, и есть множество подмен. Вот повод, по которому собрались гости на даче князя Василия Львовича Шеина, какой? День именин его супруги Веры Николаевны. Именины, а не день рождения (дата рождения нам остаётся неизвестной). 17 сентября (30 сентября по новому стилю) – память мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Но отмечается этот день в рассказе не как именины: ни слова о святых, подарки не напоминают о нём, в том числе подарок Желткова. Показателен в этом смысле подарок сестры Анны, ей пришла «в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамскую записную книжку». Вот и первая подмена – подмена именин.
«Вера Николаевна машинально пересчитала гостей. Оказалось – тринадцать. Она была суеверна…» Суеверен и Желтков, о чём узнаём из сопровождающего подарок письма: «По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он (гранат) имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжёлые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти». Только сестра Веры Анна, как сказано, отличалась «искренней набожностью», поэтому(!) тайно(!) перешла из православия в католичество. И эта «искренняя набожность» не мешает ей ненавидеть мужа, любить азартные игры, флиртовать и т. п. А ведь крёстным её был простосердечный и патриотичный Аносов. Как же он воспитывал, наставлял в вере и нравственности, исполняя обязанности крёстного отца? «Дети просто обожали его за баловство, за подарки, за ложи в цирк и театр, что никто так увлекательно не умел играть с ними, как Аносов. Но больше всего их очаровывали и крепче всего запечатлелись в их памяти его рассказы о военных походах…» Достаточно ли этого было для воспитания христианина? Опять подмена. Подмена веры православной, подмена воспитания, и сколько ещё подмен?
Анна желает открыть приют для порочных(!) детей. Дело благое, нуждающихся материально и в душевном тепле много, но приют пуст – нет ни одного порочного! Подмена милосердия игрой в милосердие?
Рассказанные генералом любовные истории далеки от настоящей любви.
Итак, кажется, что жизнь князя и княгини Шеиных и их окружения не настоящая, а какая? Какая-то поддельная: «Князь Шеин, несмотря на своё видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва сводил концы с концами… Жить приходилось выше средств: делать приёмы, благотворить (приходилось!), хорошо одеваться, держать лошадей и т. д.»
Не готовит ли нас автор рассказак выводу, что и та, кажущаяся настоящей, любовь Желткова к Вере Николаевне тоже подмена? Или на фоне этих подмен автор хочет выделить и показать то настоящее, что ещё встречается в нашей жизни?
Могла ли незамужняя девушка Вера ответить на чувства преследовавшего её влюблённого «бедного телеграфиста»? Нет, потому что была «благонравная и воспитанная девица», а «телеграфиста» считала безумцем. Вера Николаевна вышла замуж, как и положено, за принца (т. е. князя) по «страстной любви», но «прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы». Давно?! Их браку-то пять или шесть лет. Значит, страстная любовь проходит? Что выше в их отношениях – страстная любовь или истинная дружба? Повысилась планка отношений или понизилась?
Могла ли княгиня Вера Николаевна, связанная с мужем «прочной, верной, истинной дружбой» ответить на чувства продолжающего преследовать её влюблённого «телеграфиста» Г.С.Ж.? Очевидно, что нет, и продолжала считать его безумцем. Безумец он, потому что замахнулся подняться на недоступную ему высоту её положения, воспитания и т. д. И всё же автор даёт нам намёк на возможность их отношений. Если невозможно взойти одному, то возможно спустится другому: «Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… И всё-таки тянет, тянет»,- говорит Анна. А Вера вторит ей: «У меня у самой голова кружится…»
И мы видим в конце рассказа, как Вера Николаевна спускается с высоты, поднимаясь на шестой этаж по заплёванной лестнице, пахнущей мышами, кошками, керосином и стиркой. И, спустившись, она почувствовала, как ей кажется, нечто искреннее, высокое, настоящее, которое утрачено там, на вершине её положения. Оказывается, и «маленькие» люди могут иметь большие чувства. Затем, уже дома, слушая сонату Бетховена, «она единовременно думала о том, что мимо неё прошла большая любовь, которая повторяется только один раз в тысячу лет».
В таком романтически возвышенном настроении можно было бы закончить наше исследование, но не потерялись ли мы в море людских страстей. Как бы не выбросило нас на берег, как тех несчастных рыбаков. Остудим накал чувств и обратимся к здравому рассуждению.
Вера Николаевна считала брак с Василием Львовичем счастливым. Как скажутся последствия этой истории на их дальнейших отношениях? Неужели счастье их брака теперь под сомнением? Хотелось бы думать, что и у того и другого откроются резервы искренних, настоящих чувств, которые будут способствовать укреплению отношений, и что увидят они те подмены, которые уводят от настоящей, подлинной жизни.
Обратимся к самому трудному и самому главному этапу исследования: так является ли история господина Желткова проявлением истинной любви?
Что мы знаем о Желткове? В своём предсмертном письме он утверждает: «Я проверял себя – это не болезнь, не маниакальная идея – это любовь, которую богу было угодно за что-то меня вознаградить». Как он проверял себя, мы не знаем. Признает ли безумец своё безумство? Он говорит о любви как о Божием даре. «Но как она приобретается и по каким признакам можно отличить её от недолжных подобий – вопрос не совсем простой, - пишет профессор МДА А. И. Осипов и продолжает, - есть два внешне сходных, но принципиально различных по существу состояния любви». Знает ли об этом Желтков? Сомнительно. Вера его нетвердая. Мы уже говорили о его суеверии, перед «уходом» он обращается к католическому обычаю, сам факт самоубийства не вяжется с искренней и чистой верой.
Какие же два внешне сходных состояния любви по учению отцов Церкви?
Первое – это душевная любовь. Она возникает, когда целью ставится развитие в себе чувства любви. Достигается такая «любовь» главным образом путём постоянной концентрации внимания на избраннике, мечтанием и воображением. На этой почве часто возникают нервные экзальтации, доходящие иногда до истерии. Душевная любовь не есть Божий дар, а результат собственного нервно-психического напряжения.
Как похожа история и состояние Желткова на историю становления и развития именно душевной любви. Цитируем его: «Восемь лет тому назад я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на неё, нет ничего лучше… В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…» Что дальше? «Каждое мгновение дня заполнено Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас... сладким бредом». Восемь лет «сладкого бреда»! Правда, в разговоре с князем Василием Львовичем и Николаем Николаевичем он говорит о семи годах «безнадежной и вежливой любви» и признаётся: «Я знаю, что не в силах разлюбить её никогда». Он развил в себе это чувство до предела: «Меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей – для меня вся жизнь заключается только в Вас». Своё предсмертное письмо Желтков начинает так: «Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам». Хотя он и ссылается на Бога, но ясно, чтокумир (2-я заповедь) заслонил собою и Бога, и саму ЖИЗНЬ. Бог для него, очевидно, не личность, а некая абстракция. Трудно себе представить, чтобы Богу было угодно доведение человека до страстного состояния и чтобы он в этом страстном, греховном состоянии покончил с собой, совершив самый тяжкий грех, губящий душу.
Богу угодно, чтобы человек увидел в себе зарождающиеся страсти, вступил с ними в борьбу, очищался покаянием и побеждал их с Его помощью. Вот тогда Бог дарует борющемуся и кающемуся и молящему Его о помощи великие добродетели – ВЕРУ, НАДЕЖДУ, ЛЮБОВЬ. Тогда осуществляется главная цель жизни человека – спасение души и вечная жизнь. Любовь к ближнему состоит не в исполнении его прихоти, а в исполнении относительно его евангельских заповедей. До такой любви – духовной, истинной, настоящей, божественной – не мог, не способен был подняться, да и не искал её, господин Желтков, потому что не было в нём настоящей веры в Спасителя, Подателя и Источника любви.
Этот рассказ – предостережение нам: не стройте жизнь на подменах, на заблуждениях, ищите Истину, а не то может случиться с нами, как с рыбаками, о которых упоминается в начале рассказа, и как с господином Желтковым, которого, конечно же, нам искренне жаль.
На путях лжи нет счастья человеку.