Коллективу Оперного театра имени К. С. Станиславского
31 декабря 1936
Москва
Дорогие, милые друзья.
Как я соскучился о вас, о деле, о театре!
Как я часто думаю о вас и о скитальческой жизни, которую вам всем приходится вести1. Я испытал ее в Америке два года и знаю, как она деморализует дело.
Тем более надо быть строгим к себе, осторожным, чутким ко всему коллективу, тактичным по отношению ко всему делу.
Берегите его. Мы как будто подходим к тому моменту, когда на нас придется многим оглянуться и попристальнее присмотреться к тому, что у нас делается в смысле искусства и работы над его психотехникой, о которой многие и не задумываются.
Нам предстоит интересная работа по новой советской опере, которая меня увлекает. Это неправда, что либретто плохое. Из него можно сделать спектакль2. Вот момент, когда вы все можете отличиться -- к торжественному юбилею и к моменту перехода театра в новое помещение.
Пока же терпите, верьте и работайте в тяжелых условиях для того, чтобы после было хорошо. Я буду вам помогать и для этого стараюсь поправиться как можно скорее.
Всех обнимаю и прошу беречь дело, не давать заводиться в нем тому, что его расстраивает.
Ваш К. Станиславский.
С Новым годом, который посулил нам успехи! Желаю вам их достигнуть.
К. Станиславский
1936 31/12
Я. И. Боярскому
1936
Дорогой Яков Осипович.
В программе, которую Вы прислали мне для прочтения, я не нашел сходства с так называемой "системой Станиславского"1. Правда, попадаются отдельные фразы, слова, даже целые куски и мысли, взятые из моей книги, из записей моих уроков. Но им дается иное толкование, чем то, которое я имел в виду.
Чтобы не запутаться вновь в бесконечном количестве изобретаемых систем, я вижу единственный выход: обратиться к единственно правильной системе -- к нашей человеческой, органической творческой природе. Пусть изучают ее и научаются развивать, а не калечить этот единственно правильный, естественный, творческий метод. Только этот путь приведет к желаемым результатам.
А. А. Яблочкиной
17 января 1937
Москва
Дорогая Александра Александровна!
Болезнь лишает меня возможности приветствовать Вас, как бы мне хотелось. Могу лишь издали послать Вам дружеское и горячее поздравление с Вашим большим праздником пятидесятилетия сценической деятельности.
Вспоминаю наше долгое знакомство с Вами, совместные выступления на подмостках1; Вашу прекрасную артистическую деятельность; бережную охрану великих заветов, переданных Вам гениальными предшественниками; Вашу стойкую артистическую дисциплину. С почтением думаю о Вашей прекрасной общественной деятельности; о Вашей постоянной и трогательной заботе об артистах, которым Вы всегда были лучшим другом, особенно в период их старости 2.
Все эти воспоминания вызывают во мне порыв искреннего восхищения. Он накапливался давно, а сегодня вырвался наружу, чтобы присоединиться к общим дружеским, сердечным приветствиям всех многочисленных почитателей, среди которых я претендую на одно из первых мест.
Продолжайте еще долго делать то, что Вы до сих пор делали, и жить так, как Вы до сих пор жили. Это нужно для молодого, подрастающего поколения, которое хочет воспринять от прошлого все лучшее, что до них доходит.
А. И. Ангарову
11 февраля 1937
Алексей Иванович,
несмотря на огромную задержку ответа на Ваше интересное письмо, я имею право сказать, что спешу поблагодарить Вас за него.
Дело в том, что я совсем недавно получил и прочел то, что Вы мне написали. Это произошло потому, что до сих пор меня держали в Барвихе на самом строгом режиме, которого требовало перенесенное мною недавно воспаление легкого. Меня отделили от всего мира и не передавали писем.
Простите мне мою задержку, но я не виноват в ней.
Я не смогу ответить на Ваши вопросы ни в этом письме, ни в готовящейся к печати книге. Напротив, я сам жду от Вас разъяснений.
В своем предисловии к выпускаемому труду я пишу:
"Моя книга не имеет претензий на научность. Моя цель исключительно практическая. Я хочу научить молодых учеников и начинающих артистов правильно подходить к искусству..."
В другом месте того же предисловия я предупреждаю:
"Терминология, которой я пользуюсь в этой книге, не выдумана мною, а взята из практики, от самих учеников и начинающих артистов. Они на самой работе определяли в словесных наименованиях свои творческие ощущения. Их терминология ценна тем, что она близка и понятна начинающим. У нас свой театральный лексикон, свой актерский жаргон, который вырабатывала сама жизнь.
Правда, мы пользуемся также и научными словами (подсознание, интуиция), но они употребляются нами в самом простом, общежитейском смысле".
После такого предисловия Вы поймете, что не Вы от нас, а мы от Вас ждем научных объяснений. Но наука забыла о театре, и нам приходится выходить из трудного положения, так сказать, своими домашними средствами.
Я очень боюсь и не люблю, когда актеры, чтоб показаться умными, берутся не за свое дело и по-дилетантски рассуждают о науке. Пусть каждый знает свою область. В ожидании, что при свидании Вы мне подробно объясните об интуиции, я выкинул это слово из книг первого издания. Если суждено появиться второму, то там я пополню пробел, если Вы мне в этом поможете.
У меня есть еще одно недоумение, о котором я бы хотел посоветоваться с Вами.
Согласен, что в творческом процессе нет ничего таинственного и мистического и что об этом надо говорить. Пусть об этом знает и пусть это понимает каждый артист. Но... пусть в самый момент творчества, стоя перед освещенной рампой и тысячной толпой, -- пусть он секундами, минутами об этом забывает.
Есть творческие ощущения, которые нельзя отнимать от нас без большого ущерба для дела.
Когда что-то внутри (подсознание) владеет нами, мы не отдаем себе отчета в том, что с нами происходит. О том, что мы делаем на сцене в эти минуты, артист с удивлением узнает от других. Это лучшие минуты нашей работы. Если б мы сознавали свои действия в эти минуты, мы не решились бы их воспроизводить так, как мы их проявляем.
Я обязан говорить об этом с артистами и учениками, но как сделать, чтоб меня не заподозрили в мистицизме?! 1
Научите!
Кончаю это письмо, чтоб не злоупотреблять Вашим терпением.
Думаю на этой неделе выбраться отсюда и при первой возможности позвонить Вам по телефону.
Покидаю чудесную Барвиху с чувством глубокой благодарности и восхищения.
Здесь я не один, а два раза поправился от тяжелых недугов. Кроме того, уют и покой Барвихи помогли мне окончить мою книгу.
Еще раз благодарю Вас за Ваше письмо и крепко жму Вашу руку.
К. Станиславский
1937--11/2. Барвиха