Глава девятая, в которой неприятности лишь усугубляются 8 страница
– К сожалению, не имею возможности, Махиль-бек, – с легкой небрежностью в голосе ответил Фанак. – Я бы с радостью, поверьте мне, ибо ваша неожиданная болезнь очень меня беспокоит, но увы: Честь не позволяет разбалтывать чужие секреты, пусть даже и на приеме у лекаря, который давал клятву беречь тайны пациентов. Однако я не ваш пациент, да и тайна не моя. Так что, боюсь, сейчас не могу сказать вам ни слова, при всем желании.
Аджибаши развел руками и принялся созерцать книжный шкаф и письменный стол, изобразив на лице отвлеченную рассеянность. Аль-Гураб, тем временем, заложив руки за спину, прошелся взад-вперед по кабинету и снова замер напротив Фанака, просверливая его внимательным взглядом черных глаз.
– Чего вы хотите, аджибаши?
Фанак ибн-Мухлис повернулся к нему и усмехнулся. Это нельзя было считать подтверждением сделки, однако готовностью договариваться на условиях достопочтенного янычарского накиба – вполне.
– Ничего особенного, Махиль-бек. Клятву. О полном неразглашении, а также неиспользовании сведений, которыми я поделюсь с вами, в собственных корыстных интересах, ни при каких обстоятельствах. И я вас даже в Храм не потащу ради ее скрепления, поскольку испытываю огромное доверие к вашим словам.
– Бросьте, – отмахнулся аль-Гураб, слегка поморщившись. – О доверии будете своим йолдашам рассказывать, для повышения дисциплины в их рядах. А с вами у нас сложившиеся деловые отношения, и у вас была масса возможностей убедиться, что я блюду договоренности всегда.
– Как и у вас на мой счет, – кивнул аджибаши. Он сам представлял свои отношения с Джанах аль-Гураб чем-то вроде устойчивого перемирия, заключенного на основании паритета, однако не собирался сообщать об этом Махилю ибн-Хашиму. Равно и о том, что всегда полагал его меньшим злом из возможных – не более, но и не менее того. Правила, по которым играл аль-Гураб, для Фанака ибн-Мухлиса были во многом неприятны, нередко и вовсе неприемлемы, однако эти правила существовали, и почтенный лекарь соблюдал их исправно, как он сам только что справедливо отметил. Посему их можно было выучить – и всегда понимать, с чем придется иметь дело. К тому же Махиль-бек с неизменным уважением воспринимал любую официальную власть, начиная от высокородного амира Хакима и заканчивая им, скромным аджибаши. Аль-Гураб был удобен, и Фанак его терпел. И если ему нравилось считать это деловыми отношениями, аджибаши не имел по данному поводу возражений.
– Да, как и у меня на ваш счет, – кивнул Махиль ибн-Хашим в ответ на его слова. – Оттого мне, безусловно, очень хотелось бы знать, что за весьма тайные сведения могли привести к столь нетипичному для вас поведению, которое я имел неудовольствие сегодня наблюдать.
– Клятва, Махиль-бек. Я жду.
Аль-Гураб выразительно скривил рот и уставился на Фанака, казалось, еще более внимательно, нежели раньше. «Приказы будете своим йолдашам раздавать», – додумал аджибаши проглоченную фразу. Однако вслух Махиль ибн-Хашим этого сейчас говорить бы не стал, поскольку, ко всему прочему, прекрасно знал, в каких обстоятельствах накиб над янычарами предпочитает приказы просьбам и что это означает – крайнюю серьезность происходящего, в которой у аль-Гураба не должно было возникнуть ни малейших сомнений.
– Я, Махиль ибн-Хашим бени-Асуад аль-Гураб ас-Сефиди, даю слово Чести, что ничего из сказанного мне сегодня аджибаши Фанаком ибн-Мухлисом бени-Садиком ас-Сефиди не будет разглашено мною ни при каких обстоятельствах, а также использовано в собственных личных и корыстных интересах…
– …исключая вопросы безопасности. Что в равной степени относится к сведениям, полученным мною благодаря сказанному аджибаши, – ровным тоном дополнил Фанак его слова.
Махиль ибн-Хашим снова удивленно приподнял бровь, однако повторил, завершив клятву храмовой формулой:
– И да покарает меня Всевышний, если я нарушу данное мной обещание.
– Замечательно, – сказал аджибаши со внезапной жизнерадостной улыбкой. – Я присяду, если позволите?
– Разумеется, – согласился аль-Гураб, указав рукой на кресло, и сам уселся во второе, стоящее напротив.
– Ситуация у нас с вами все равно непростая, Махиль-бек, – приняв расслабленную позу, сообщил Фанак. – Посему я счел необходимым вашу клятву несколько расширить и дополнить. Вы же понимаете, прямо я вам все равно сказать не могу, несмотря на то, что теперь полностью уверен в сохранности маленького секрета, владельцем которого мне довелось оказаться.
Махиль ибн-Хашим молча кивнул.
– Однако законы Чести не только не мешают, но и предписывают мне поведать вам о серьезной опасности, которая вам угрожает – в той мере, в которой это необходимо для того, чтобы оную опасность предотвратить.
– Опасности?
– Да, той самой, от которой я вас сегодня столь ловко и своевременно избавил. За что вы, безусловно, должны быть мне весьма благодарны. И непременно будете.
– Не нагнетайте, Фанак-аджибаши, – устало сказал аль-Гураб. – В чем опасность?
– В том, почтенный Махиль-бек, что ваши человечьи отродья, у которых, в силу незавидного происхождения, мозгов с грецкий орех, сегодня притащили в ваше явское логово ловчего – полагаю, по вашему прямому указанию. И чуть его там не убили – полагаю, безо всякого вашего на то указания. А также я полагаю, что этот момент событий они почли за лучшее от вас утаить при пересказе.
Аль-Гураб нахмурился и коротко поинтересовался:
– Кто?
– Понятия не имею, как вы его называете, поскольку песьими кличками вашей своры никогда особенно не интересовался, однако узнать его очень просто: у него большая такая дырка в боку от джамбии, которую в нем ловчий проделал. И слава Всеблагому, что не наоборот.
– Ситуация неприятная, – согласился Махиль, скривившись так, что делалось ясно: степень неприятности он оценивает высоко. Однако Фанак со всем основанием полагал, что все еще недооценивает.
– Вы его зачем вообще в каменоломни потащили, Махиль-бек? – сочувственным тоном поинтересовался он.
– Для беседы, аджибаши. Исключительно, – с тяжким вздохом ответил аль-Гураб. – Он вам тут на днях таможенного сакиба поймал…
«И об него тоже чуть не убился», – подумал Фанак, а вслух, поразмыслив еще немного, сказал:
– Каковой сакиб был вашим навем и немало способствовал не совсем законной переправке в Сефид по меньшей мере части того, что я сегодня имел счастье обнаружить под Чиновничьим кварталом. Посему вы решили прочесть ловчему лекцию насчет правил поведения на темной стороне Белого города.
– И договориться, причем на выгодных условиях.
Фанак-аджибаши секунду смотрел на собеседника, наморщив лоб, а потом от души расхохотался.
– Договориться… – выдавил из себя он, немного отсмеявшись и оценив непонимание на лице аль-Гураба. – Вы бы лучше с дикими навями пошли о контрабанде договариваться, право слово. Больше пользы было бы. С ним даже я договориться не могу.
– Во имя Всеотца, что это за ловчий такой и где вы его нашли?
– Нигде я его не нашел, он сам пришел, – хмыкнул Фанак. – А вы, Махиль-бек, к большому сожалению, все еще не понимаете, в каком положении оказались. Вы сейчас думаете, что к вам в дом рабочая пчелка залетела – и остальные примчались ее спасать. Только вот вам попалась не простая пчелка, а королева роя. И благодарите помянутого вами Всеотца, а также, как я уже говорил, меня лично, что вам пришлось иметь дело с рабочими пчелами, а не с королевской гвардией. У которой с вами, Махиль-бек, никаких «деловых отношений» и старых знакомств не имеется.
Аль-Гураб задумчиво поджал губу, и Фанак-аджибаши поднялся с кресла.
– Приятного вам вечера, Махиль-бек. Полагаю, он будет полон размышлений, поскольку вам есть, о чем подумать, весьма и весьма есть, о чем. Если что – вы знаете, где меня найти.
С этими словами янычар покинул кабинет, а известный на всю округу корнукулист действительно предался весьма непростым размышлениям, по итогам которых пришел к выводу, что ему требуется, для начала, разузнать немного больше о ловчем Джабале. Посему и этот вечер, и весь следующий день Шаира ибн-Хакима прошел под пристальнейшим, но притом совершенно незамеченным им самим вниманием хамулы. Надо сказать, нахальство ловчего, не потрудившегося даже накинуть лишнее защитное заклинание на дверь после всех приключений, почтенного Аль-Гураба несколько задело, однако, будучи навем мудрым и отчасти поверив прозрачным намекам Фанака-аджибаши, никаких действий по поводу этой вопиющей наглости он предпринимать не велел.
Исчезновение Шаира, когда тот ушел во дворец тайным ходом, стало отправной точкой финальных размышлений Махиля ибн-Хашима. Он сопоставил то, на что ему намекнули, и то, что он о ловчем знал сам: его внешность и место исчезновения неподалеку от дворца, присовокупив тот факт, что наследник престола был ловчим магом, после чего витиевато выругался, отлично представив, чего ему могла стоить излишняя предприимчивость подчиненных. Кровавой резни, которую учинили бы над хамулой амирские войска, буде та нанесла бы вред Шаиру ибн-Хакиму, Аль-Гураб хотел менее всего.
«Ну, хотя бы наш ибн-амир вкус чечевичной похлебки знает, что для амирата, в общем-то, неплохо», – попытался утешить себя зловещий Ворон, ощущая, как на его плечи ложится гнетущая необходимость защищать слишком беспечного наследника престола от навей, ходящих под его дланью, отныне и до конца своих дней.