Глава вторая. От природы стихийной к природе человеческой 2 страница

Дубровский критикует Ильенкова за то, что последний сразу определяет идеальное как всеобщую форму и закон существования и изменения многообразных эмпирически чувственно данных человеку явлений, поскольку «в таком виде оно не может быть логически четко противопоставлено материальному как объективной реальности» [15; 42]. Безусловно не может, поскольку материальное не всегда есть объективно реальное, а объективно реальное не всегда есть материальное, в противном случае это были бы попросту синонимы. А вот материальному, понимаемому как вещественное образование, как вещь, идеальное здесь как раз четко противопоставляется, если, конечно, не вставать на точку зрения средневекового реализма, согласно которому универсалии сами по себе существуют как реальные, как вещи. Ведь базовый философский смысл категории идеального как раз и заключается в решении вопроса о существовании универсалий, которые не существуют реально сами по себе, но могут быть реальны только через единичное, через другое. Но такая реальность, реальность через другое и есть не что иное как идеальность. Номинализм же вовсе отрицающий реальность всеобщего, тем самым отрицает и объективность идеального, его атрибутивность материи.

«Объективность» и «материальность», по Дубровскому, тоже синонимы [15; 43]. Отождествляет Дубровский и такие термины как «реальность» и «действительность». Это видно когда он рассуждает о системе знания в его предметной форме. По Дубровскому и В. И. Шинкаруку, позицию которого он в данном случае разделяет, книги и другие средства хранения и передачи знаний приобретают смысл лишь в сознании пишущего и читающего, но индивид стихийно вырабатывает представление о ней как об объективной реальности. «Именно в эту иллюзию, по словам, В. И. Шинкарука, и впал Гегель» [15; 44]. Бедный Гегель! Но какая же эта иллюзия, ведь и знание и язык для сознания индивида – объективная, предметная действительность, общественная действительность, которая еще только должна быть присвоена индивидом, только еще должна приобрести характер субъективной реальности. Другое дело, что знания – это такое идеальное, которое только действительно (действует на человека, в данном случае оказывает идеальное причинение, т. е. действует на сознание), но не реально в книгах, реально оно в результатах практической деятельности людей, в самой этой практической деятельности; этим знание отличается от художественного образа, который не только действителен, но и реален в предметности произведения искусства.

Дубровский «знание, взятое как информация», называет «овеществленным знанием» [15; 67]. Но информация никак не может быть овеществленным знанием, она может быть лишь опредмеченным знанием. Знание овеществляется («материализуется», реализуется) исключительно в результатах практической деятельности. Как информация, как система знаков, знание действительно только для субъектов познания, обладает только идеальной (ideell), но не реальной действительностью; оно здесь действительно только посредством деятельности практического субъекта, между тем как в результатах практической деятельности оно имеет непосредственную действительность. В процессе знаковой экспликации и в процессе «декодирования», «интериоризации» информации о знании последнее, конечно, находится сначала в процессе опредмечивания, а затем в процессе распредмечивания, но при этом оно не выходит за пределы идеального (ideell) плана деятельности, ибо в информации оно имеет свою идеальную, но не реальную предметность.

Дубровский утверждает, что у Ильенкова идеальное выступает как принципиально внеличностное и надличностное функциональное отношение, реализуемое не в человеческой голове, а в самой социальной предметности [15; 44]. Но это – прямая неправда. По Ильенкову, личность действительна и реальна не в человеческой голове, а как раз в пространстве социальной предметности и социальных отношений. Мало того, по Ильенкову, личность как раз есть высшая форма идеального: он разделяет то положение Маркса, что «если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо, то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность, субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого общества» [74; 262].

«Для нас «идеальное», существующее «вне головы и вне сознания людей», есть либо материальное, либо гегелевский абсолютный дух» [15; 46]. Можно подумать, что гегелевский абсолютный дух – пустая фантазия, идеалистическая выдумка. На самом деле идеализм Гегеля состоит не в утверждении им бытия абсолютного духа, а в превращении духа в самосущую действительность, в субстанцию, и соответственно лишение материи духовности. Дух здесь как атрибут материи абстрагируется и в этой своей абстракции превращается в особую субстанцию. Механистический материализм, типичным представителем которого выступает Д. И. Дубровский, производит обратное абстрагирование: он абстрагирует дух от материи, лишая тем самым первый субстанциальности, превращая его лишь в особый модус последней.

Собственно говоря такой подход к мышлению и в целом характерен для Д.И.Дубровского. «Не бывает мышления и сознательной деятельности вне и помимо психического (видимо сознательная деятельность совершается исключительно внутри психики. – В.Л.)[10]. Всякая логическая форма есть форма мышления (что справедливо, но что не означает, что она есть только мысленная форма, есть только в мышлении. – В.Л.), форма познавательной деятельности и ее продукт. Из того, что отображенное и зафиксированное в ней свойство (отношение, закономерность) существуют объективно реально, вовсе не вытекает, что и сама логическая форма существует вне и независимо от сознания» [15; 63]. Ну что это, как не чистой воды субъективный идеализм. Ведь если мы отрицаем объективность логической формы, то мы не можем не отрицать объективность истины.

Если человеческое мышление открывает логические формы в объективной действительности, то получается что познание действительности может быть сведено к самопознанию духа, - полагает Д. И. Дубровский [15; 64]. Да, конечно, так оно и есть, только наоборот, скорее самопознание духа есть в действительности самопознание материи как субстанции: «Не мы мыслим природу и мир, они мыслят себя посредством нас», - замечал М. А. Лифшиц, т. е. природа, мир, действительность посредством человека осуществляют самопознание, сознают свой собственный дух. Поэтому можно сказать, что природа в человеческом духе узнает свой собственный дух, а человек присваивает дух природы и потому в нем узнает свой собственный дух. Здесь нет ничего идеалистического (это просто поставленная с головы на ноги платоновская и гегелевская диалектика), скорее идеализмом было бы обратное представление.

«То, что именуется логической формой… есть отображение действительности, но существует лишь в мышлении (здесь имплицитно предполагается, что мышление есть нечто недействительное. Далее мы узнаем, что «логическая форма идеальна именно как форма актуального мышления» [15; 69], т. е. мышление как оказывается все же может быть действительным. – В. Л.)… Но если это логическая форма, то она должна быть выделена и описана соответствующей научной дисциплиной…» [15; 64]. Как же ее возможно выделить непосредственно из мышления, ведь непосредственно мышление предметностью не обладает? Впрочем для Д. И. Дубровского непосредственной предметностью мышления является видимо мозг (его «естественный код», «обращенность на себя нейродинамического процесса»), в нем, в его структурах, он и собирается отыскивать логические формы. Получается, что логическая форма может быть еще и материальна, хотя и существует лишь в мышлении, стало быть и само мышление в какой-то степени материально. Но если логическая форма материальна, то это – средневековый реализм, если же она – только в мышлении, только в психике, - перед нами средневековый номинализм. Механистический подход, а именно он и является по сути дела синонимом антидеятельностного подхода, и не может привести в понимании идеального ни к чему кроме бесконечных шатаний между «реализмом» и «номинализмом».

Дубровский считает, что понимание идеального как закона, управляющего сознанием и волей человека, как объективной схемы деятельности, исключает творческую деятельность, как свободную деятельность [15; 52]. Но творческая деятельность, отвечающая своему понятию, это как раз деятельность, отражающая объективно сущее идеальное, реализующая его. Свободна она не потому, что творит реальность идеального из ничего, из пустоты, из голой, абстрактной субъективности, а как раз потому, что она в этом творении свободна от частной субъективной ограниченности, от частной ситуации, от индивидуального или группового эгоизма, но действует с позиции целого, всеобщего, действует как «идеальная тотальность».

«Не существует никакого надличностного и внеличностного мышления, оно исключительно личностно, хотя его логические формы… имеют надличностный характер» [15; 69]. Но буквально несколькими абзацами выше мы читали, что логическая форма существует только в мышлении [15; 64], и если последнее исключительно личностно, как существующие исключительно в нем логические формы, могут иметь надличностный характер? Из этого вовсе не диалектического, но формально-логического противоречия, Д. И. Дубровский пытается выбраться следующим путем: «Эти формы имманентны процессу мышления, хотя они постоянно навязываются ему как бы извне, ибо имеют свой социально-предметный… способ инобытия. Но такое материальноеинобытие логических форм есть не что иное, как опредмеченность прошлых результатов мышления, воплощенных в определенной упорядоченности вещественных и энергетических компонентов» [15; 69]. Оказывается логические формы в объективный мир привносит мышление, до привнесения мышлением никакой логики, никакого закона в объективном мире нет, материя – воск, на который мышление накладывает свою печать…

Д. И. Дубровский замечает, что если идеальное есть выражение только всеобщего, то это обязывает связывать материальное лишь с единичным [15; 69]. Но тогда, поскольку всеобщее реально только через единичное, то следовательно и идеальное – реальность всеобщего – связано только с единичным[11]. Почему же, если идеальное – только всеобщее, материальное необходимо связывать только с единичным, ведь идеальное хотя и противоположно материальному, но не трансцендентно, а имманентно ему, это его собственное иное, ровно как то же самое можно сказать об отношении всеобщего к единичному. Материальное не может быть связано только с единичным, поскольку само единичное всегда объективно определяется через всеобщие формы. Таким образом, материальное связано и со всеобщим, но не непосредственно, а через единичное, ровно как и идеальное связано с единичным, но не непосредственно, а через всеобщее.

При рассмотрении текста Д. И. Дубровского выявляется следующий методологический подход: применение формальной логики к предметному содержанию, к которому она неприменима по своей природе, и, наоборот, частое игнорирование ее правил там, где без их неукоснительного соблюдения не может быть вразумительного научного текста. Вот еще один пример. «Что касается вопроса о сфере использования категории идеального, то, по нашему мнению, ее целесообразно ограничить субъективной реальностью человека. Основание для этого мы видим в качественном отличии человеческой субъективной реальности от субъективной реальности животных» [15; 121]. Можно подумать, что животное – субъект, обладает субъективной реальностью; но главное, получается, что не всякая субъективная реальность есть идеальное. Следовательно, некоторая субъективная реальность есть материальное, но как же тогда быть с утверждением, что «материальное есть объективная реальность» [15; 23]. Вот так на странице 121 Дубровский, отрицает то, что утверждал на странице 23. Но уже на самой странице 23 были нелады с элементарной логикой: «Если материальное есть объективная реальность, то идеальное не может быть не чем иным, как субъективной реальностью» [15; 23]. Откуда же это следует? Вот если бы утверждалось, что объективная реальность есть материальное, тогда и только тогда, идеальное не может быть объективной реальностью и может быть только субъективной реальностью. Отсюда видно, что попытка применить формальную логику к исследованию содержательной проблемы приводит в конце концов к тому, что исследователь только безнадежно запутывается в формально-логических противоречиях. Соблюдение же принципов формальной логики в определенных границах (в границах определения используемых слов, терминов) безусловно необходимо, в противном случае исследователь не будет понимать даже сам себя, не говоря уже о том, что его не смогут понять другие.

Единственный выход, который предлагает здесь Дубровский, придумать для обозначения субъективной реальности животных какой-то новый термин, не пересекающийся с терминами «материальное» и «идеальное», но это никак не решает проблему по существу. Далее он замечает, что «остро ощущается недостаточность наличных психологических и философских терминов для обозначения самой сути субъективной реальности, которая представляет особый информационный процесс, протекающий в сложной самоорганизующейся системе» [15; 122]. Мы то полагаем, что была бы ясна суть, а слова всегда найдутся; владеть бы в совершенстве родным языком, а не изобретать вымороченные термины.

К чему ведет «открытие» субъективной реальности животных? К обоснованию возможности нечеловеческой субъективной реальности вообще: «внеземной разум», «кибернетический субъект» и т. п. «Мы вправе предположить, что представители некоей внеземной цивилизации Z обладают субъективной реальностью (читай мышлением. – В.Л.), качественно отличной от нашей, причем, может быть, в такой же степени, в какой наша отличается от субъективной реальности животных» [15; 123]. «Принципиальная возможность возникновения субъективной реальности на путях кибернетического конструирования поддается достаточно убедительному теоретическому обоснованию…» [15; 124]. Диалектико-материалистическая трактовка идеального, разума, мышления, как мы это попытаемся показать ниже, неразрывно связана с антропоцентризмом. Поэтому Д. И. Дубровский безусловно прав в том, что «положение о множественности типов субъективной реальности имеет важное философское значение, так как содействует отходу от сугубо антропоцентристски ориентированного мировоззрения и мироощущения» [15; 124].

Но что диалектико-материалистический подход не может принять ни в коем случае так это антропоморфизм, плодящий общенаучные понятия из специфически социальных и гуманитарных категорий, например, таких как «информация» – передача сведений, знаний от одного субъекта общественной деятельности другому субъекту этой деятельности, т.е. специфическая, коммуникативная, связь между участниками общего дела, совместной деятельности. Вне рамок человеческой деятельности понятие «информация» теряет свой смысл, размывается, становится неопределенно широким. Н. Н. Моисеев совершенно справедливо подчеркивает, что каково понимание субъекта, таково и понимание информации, ибо информация всегда есть только для субъекта: «главным в информационном взаимодействии является субъект, принимающий сигнал (совокупность знаков – В.Л.) и формирующий соответствующую реакцию на этот сигнал. Информация нужна субъекту… для возможности выбора способа действий при стремлении к достижению некоторой цели… необходимость введения этого понятия возникает тогда, когда мы начинаем изучать объекты, способные к целенаправленным действиям» [88; 51]. Мы добавили бы здесь только, что информация должна и исходить от субъекта, она связывает не субъект и объект, но субъект и субъект.

Д. И. Дубровский считает себя сторонником функционального подхода к истолкованию информации, т.е. рассматривает ее «только как свойство самоорганизующихся систем», в отличие от сторонников атрибутивного подхода, считающих информацию атрибутом материи. Мы полагаем, что здесь смешиваются такие понятия как «информация» и «отражение», «информация» и «мышление». Дубровский, на самом деле, именно отражение и мышление, именно проблему идеального, рассматривает функционально, но не атрибутивно материи, ибо мышление, отражение, идеальное он интерпретирует чисто в информационном плане. Не ясно и то, что следует считать самоорганизующейся системой, почему, например, Дубровский репродукцию биологических существ (организмов) считает самоорганизующейся, а генезис космических систем, геологические процессы несамоорганизующимися?

«Вполне естественно, на наш взгляд, определять всякое явление субъективной реальности, в том числе всякое явление сознания, в качестве информации… В этом ракурсе идеальное есть не что иное, как данность информации в «чистом» виде и способность оперировать ею с высокой степень произвольности» [15; 131-132].

«В действительности, конечно, информация не существует в отрыве от своего материального носителя», когда мы рассматриваем субъективную реальность как информацию, то ее носителем является мозговая нейродинамическая система. «Но мозговые носители этой информации для человека начисто элиминированы, им не ощущаются». Это и есть «данность человеку информации в «чистом» виде, что равносильно данности информации в виде явлений субъективной реальности, т. е. в идеальной форме» [15; 132]. Животным стало быть информация в виде явлений субъективной реальности не дана, для них информация – исключительно явление объективной реальности, что же тогда представляют собой явления субъективной реальности животных? Кроме того, Д. И. Дубровский утверждает здесь, что субъективная реальность есть идеальное, т. е. в очередной раз нарушает правила формальной логики, ибо раньше он идеальное определял через субъективную реальность.

Утверждение, что «всякая информация необходимо воплощена в конкретном материальном носителе», коде [15; 132] по сути означает, что сама информация есть нечто нематериальное, ибо один материальный объект не может быть воплощен в другом материальном объекте, два разных материальных объекта не могут занимать одно и то же место в одно и то же время. Но такая связь носит исключительно мистический характер. Либо воплощенность информации в материальном носителе не может означать ничего кроме того, что информация есть материальный объект воплощенный в себе самом. Однако любой материальный объект воплощен в себе самом, и Дубровский совершенно справедливо замечает, что в этом смысле здесь «для категории идеального не остается места» [15; 133]. Тем не менее без ответа остается вопрос, что же все-таки воплощено в так называемой кодовой зависимости? Отвечать мы на него не будем, ибо привыкли давать конкретные ответы на конкретные вопросы, а в данном случае чисто социальный термин «информация» (сообщения нет без общения) некорректно применяется ко всем видам немеханической связи материальных объектов, общее у них только то, что это не механические связи. Причем так обстоит дело только для так называемого функционального подхода, что же касается подхода «атрибутивного», то тут общее только то, что информация есть вообще связь материальных объектов, в том числе и механическая, например, отпечатки пальцев в криминалистике[12]. В данном случае в информационной мистике механистический подход ищет себе выходы из собственных тупиков.

Итак, ответа на вопрос, что такое информация Дубровский дать не может, но идеальное «это данность информации в «чистом» виде» [15; 133], так сказать экстрагирование ее из кодовой зависимости. «Как результат отражения (чего в чем? – В. Л.) информация всегда вторична (по отношению к чему? – В. Л.). Как воплощение в своем коде она всегда материальна. Категория же идеального в этом плане может быть корректно использована лишь для описания одного из способов «представленности» (а что это такое? – В. Л.) информации человеку» [15; 133]. И на уровне сознательных процессов информация есть«объективно реальное функциональное отношение»(? – В. Л.), но «здесь отображение (чего? – В. Л.) как бы (а на самом деле? – В. Л.) удваивается», помимо фиксации в нейродинамической структуре, информация дана личности (а что это такое? – В. Л.) как таковая, «не отягощенная» субстратной организацией ее носителя (кода)» [15; 134]. Из следующего абзаца становится ясным, что «информация как таковая» есть мысль, образ. Но тогда у Дубровского получается, что вся окружающая человека объективная реальность насыщена воплощенными в кодовых зависимостях и, таким образом, существующими объективно, мыслями и образами, а в субъективной реальности человека эти воплощенные в кодовых зависимостях мысли просто даны в чистом виде, вне указанного воплощения.

Но что такое субъективная реальность человека, что такое способность иметь «информацию» в «чистом» виде и оперировать ею? Если ее нельзя вывести из объективной реальности, если она не есть результат развития объективной реальности, то она есть нечто трансцендентное ей, иная субстанция, и здесь мы возвращаемся к дуализму Декарта. Нам придется искать мистическую связь, мистическое опосредствование между этими субстанциями в лице мирового творца, абсолютного субъекта, перед нами вновь возникнет знаменитая проблема психофизического параллелизма.

Всякое явление сознания есть информация и функция головного мозга, т.е. информация кодом которой выступает мозговой нейродинамический процесс [15; 138]. «Как объяснить тот факт, что объективно существующий в мозгу человека нейродинамический код переживается им в качестве субъективной реальности?» - задает себе вопрос Дубровский. Ответ у него следующий. Коды различаются им на «естественные» и «чуждые». «Естественный» код есть элемент самоорганизующейся системы, поэтому воплощенная в нем информация дана этой системе непосредственно (т.е. в «чистом» виде. – В. Л.)», а информация, воплощенная в «чуждом» коде нуждается в перекодировании. «Мозговые коды типа X являются «естественными» кодами. Воплощенная в них информация (А) дана социальному индивиду непосредственно…» [15; 147-148]. В общем «ход» мысли здесь таков «А» есть «Б», потому что «Б» есть «А», потому что «А» есть «Б»…

Сознание, по Дубровскому, есть результат эволюции состоящей в развитии кодовых форм. Психические процессы у животных – информационные процессы, в которых информация животным дана так же в «чистом» виде, т.е. категория идеального относится также и к характеристики психических процессов у животных [14; 151].

Исходя из принятой им посылки, что идеальное есть только психическое, Д. И. Дубровский стремится доказать наличие принципиальной философской разницы между индивидуальным и общественным сознанием. При этом он исходит из того, что 1) нет такого содержания общественного сознания, которое одновременно не было бы содержанием индивидуального сознания, утверждать обратное, значит впадать в мистику объективного идеализма, - против чего мы возражать не будем; 2) может быть такое содержание индивидуального сознания, которое принципиально не может быть содержанием общественного сознания. В чем дело? Оказывается, «всякое «содержание» общественного сознания может существовать в отчужденном[13] от индивидуального сознания виде… однако далеко не всякое «содержание» индивидуального сознания может столь адекватно выражаться» в формах объективации, т.е. предметных формах. Но это может означать только то, что может быть беспредметное сознание. Конечно, могут существовать неопределенные психические переживания, «томления пустые», «неясная тоска», неопределенная тревога, но такие переживания и не могут являться содержанием сознания, не могут быть адекватно осознаны именно в силу своей неопределенности, в силу отсутствия форм, в которых они могут быть осознаны, ибо адекватно осознать любое явление можно только в его собственных, имманентных ему формах. «Индивидуальное сознание… не может в принципе существовать как опредмеченность[14]… В «готовой» вещи, рукописи отчуждено и застыло некоторое «содержание» субъективной реальности, но там нет субъективной реальности как таковой, нет идеального» [15; 186-187]. Конечно, если изъять предмет из деятельности, абстрагировать его из нее, то получится бездеятельная предметность, царство мертвых форм, лишенное всякой идеальности, лишенное духа, но в беспредметной деятельности, «вечном кружении индивидуального сознания внутри себя самого» столь же мало идеального, как и в царстве мертвых форм. Такая «защита», такое «превознесение» индивидуального сознания никого не должны вводить в заблуждение: напомним, что Д. И. Дубровский принципиально допускает существование субъективной реальности «искусственного интеллекта», то есть как раз субъективной реальности бездеятельной предметности [15; 123-124].

Непонимание диалектики идеального очень ярко проявляется в объяснении Дубровским природы «идеальных объектов», которые у него эклектически соединяют объективное и субъективное, с одной стороны они объективны, с другой, - субъективны. «По способу своего существования математические объекты как таковые суть феномены субъективной реальности, но по своему «содержанию» они объективны, ибо в конечном итоге детерминированы объективной реальностью» [15; 198]. Но как же они могут быть детерминированы объективной реальностью, если, по Дубровскому, их там нет и быть не может, если они суть феномены только субъективной реальности? Дело в том, что объективность, не есть данность из вне, не есть внешняя данность, но это есть данность необходимым и всеобщим образом, данность в необходимо всеобщих формах. Именно поэтому объективность означает независимость от сознания и воли и определяет последние, делая таким образом и их объективными.Именно поэтому математические структуры, а также такие «структуры» как «идеальный газ», «идеальная паровая машина», «абсолютно твердое тело» и т.п. представляют собой объективность, объективность особого рода, которая реальна только через свое инобытие, через единичное и особенное, но и само это единичное и особенное объективно только через реальность вышеуказанных всеобщностей, через реальность своего инобытия. В одном месте Малой Логики Гегель замечает: «…Говоря о возможном в отличие от действительного, мы обозначаем его как лишь возможное» [11; 316]. То же самое необходимо сказать и о субъективном в противоположность объективному. Объективному противоположно не субъективное вообще, но лишь субъективное. Точно также и субъективному противоположно не объективное вообще, но лишь объективное – предметное в его абстракции внешности. Эти неистинные абстракции, эти крайности очень легко, непосредственно, переходят друг в друга, и Гегель замечает, что то, что есть только в себе, также есть только для иного, и наоборот. Непонимание диалектики объективности, сведение объективности к чему-то лишь внешнему, приводит у Дубровского к непониманию диалектики идеального к замыканию идеального в рамках субъективной реальности, в рамках психического.

«Идеальное не существует за пределами человеческого сознания, деятельной способности социального индивида» [15; 211]. Но деятельная способность существует не только в пределах человеческого сознания, она действительна только в результате деятельности, только через собственную предметность, т.е. она реальна только как идеальное (ideell), только через свое инобытие (entäusserung). «Идеальное связано лишь с процессами опредмечивания и распредмечивания, выступает в этих процессах как выражение существенного свойства субъекта-деятеля, его активности и его сущностных сил вообще, а не как свойство объективно реального предмета» [15; 211]. Лишь! Это «лишь» - единственный, универсальный способ развития вообще, развития материи как субстанции. Становление объективной реальности, или, что то же самое, предметной действительности всегда есть процесс опредмечивания всеобщих определенностей, их реализации в единичном; развитие предметной действительности всегда совершается через переход в инобытие через распредмечивание. Без конкретного единства этих двух моментов – опредмечивания и распредмечивания невозможно никакое развитие. То, что идеальное выступает в этом процессе как выражение субъективности природы, материи как субстанции, совершенно справедливо. Однако человеческая деятельность есть лишь высший способ развития, его высшая форма, но не форма изначально ему присущая. Если же мы будем утверждать, что идеальное и процесс опредмечивания – распредмечивания могут быть выражением лишь «существенного свойства субъекта-деятеля, его активности», то мы необходимо должны будем признать одно из двух, либо вне рамок человеческой деятельности нет никакого развития, либо изначально существует субъект (а в этом случае это обязательно абсолютный субъект!) развития (обособленная, концентрированная субъективность) и этим субъектом не может быть никто кроме Господа Бога.

Идеальность (ideale) как способность выражения всеобщих определений есть именно то, что делает вещь объективной реальностью. Когда Э. В. Ильенков говорит, что «идеальность» не есть характеристика естественно-природной определенности вещи, то он в действительности хочет сказать, что 1) идеальность (ideale) не есть выражение стихийности, слепоты природы, но есть выражение ее разума, ее субъективности, ее свободы, и 2) человек есть единственное существо, кому идеальность (ideale) может быть дана как таковая, в ее чистом виде, и дана так в силу универсальности его деятельных способностей, дана так постольку, поскольку он своим трудом способен произвести и воспроизвести любую объективную реальность, постольку идеальность как субъективная способность есть differentia specifica человека. У человека идеальность (ideale) как субъективная способность есть продукт его собственного труда, его собственной сознательной деятельности, и поскольку идеальность любой вещи, в ее чистом виде, может быть дана человеку только в качестве его субъективной способности, постольку он всеобщие определенности любой вещи (даже если она не есть продукт человеческой деятельности) схватывает в деятельностной форме, во всеобщих формах и способах своего труда.