ДЛЯ ФОРМИРОВАНИЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Как уже указывалось, данные, полученные в результате опера­тивно-розыскных мероприятий, сами по себе доказательствами не являются. Чтобы стать таковыми, они должны быть введены в уголовный процесс в соответствии с положениями уголовно-процессуального законодательства РФ, регламентирующими со­бирание, проверку и оценку доказательств (часть 2 ст. 11 Закона об ОРД), т.е. получить статус одного или нескольких доказа­тельств, предусмотренных ст.69 УПК РСФСР.

Анализ относящихся к этому вопросу положений Закона об ОРД Уголовно-процессуального кодекса, а также изучение складываю­щейся практики приводит к выводу, что полученные оперативным путем данные могут служить основой для формирования следующих видов доказательств: показаний свидетеля (значительно реже - пока­заний подозреваемого или обвиняемого); вещественных доказа­тельств и иных документов.

В ходе оперативно-розыскных мероприятий оперативный ра­ботник или лицо, оказывающее ему содействие, может лично, непосредственно наблюдать те или иные факты, события, дейст­вия, имеющие значение для дела, входящие в предмет доказыва­ния (ст.68 УПК РСФСР). Это может происходить, например, в ходе проверочной закупки (скажем, оружия, наркотических средств или иных предметов, веществ и продукции, свободная реализация которых запрещена либо оборот которых ограничен), когда оперативный работник или содействующее ему лицо вы­ступает в роли покупателя; в процессе наблюдения за действия­ми, за поведением заподозренных в совершении преступления; при оперативном внедрении в преступные группировки; в про­цессе оперативного эксперимента и т.п.

Полученные таким образом сведения могут быть введены в процесс только (по крайней мере, в подавляющем большинстве случаев) посредством допроса лица, которому эти сведения стали известны, в качестве свидетеля либо в качестве подозреваемого или обвиняемого, когда речь идет об участниках преступных

групп, согласившихся оказывать содействие органам, осуществ­ляющим оперативно-розыскную деятельность.

Если в материалах, представляемых оперативными службами, полученная указанными лицами информация сообщается обезли­ченно, без указания источника, она не может использоваться в доказывании. Это следует из ст.240 УПК РСФСР, согласно кото­рой суд должен непосредственно допросить свидетеля - лицо, которому известны какие-либо обстоятельства, подлежащие ус­тановлению по делу, и из ст. 74 УПК РСФСР, исключающей из числа доказательств даже показания свидетеля, если он не может указать источник своей осведомленности.

Как уже указывалось, в ходе законопроектных работ послед­них лет предпринимались попытки включить в УПК положения, позволяющие избежать допроса лица, непосредственно получив­шего те или иные данные в связи с участием в оперативно-розыскной деятельности, причем делалось это как в интересах конспирации, так и в целях обеспечения безопасности такого лица. Предлагалось, например, чтобы при необходимости сохра­нения в тайне непосредственного источника информации и кон­кретных обстоятельств ее получения подлинность соответствую­щих результатов оперативно-розыскной деятельности подтвер­ждало должностное лицо, руководящее этой деятельностью в со­ответствующем специализированном подразделении, которое мог­ло бы быть допрошено в качестве свидетеля по мотивированному постановлению прокурора или определению суда.

Однако допрос такого лица вместо того, кто непосредственно воспринимал обстоятельства и факты, имеющие значение для дела, противоречил бы приведенным выше положениям УПК РСФСР и существенно затруднил бы установление подлинных обстоятельств дела и виновных в преступлении лиц. Повторим сказанное выше: если интересы сохранения тайны не позволяют назвать лиц, получивших информацию в связи с участием в опе­ративно-розыскной деятельности, и обстоятельства ее получения; если нельзя обеспечить безопасность указанных лиц, такая ин­формация не должна представляться для использования в дока­зывании. Половинчатое решение вопроса, представление тех или иных сведений при отсутствии возможности их проверить - наи-

худшее решение: оно не поможет делу, но породит целый ряд неразрешимых проблем.

Другой вариант формирования доказательств на основе ре­зультатов оперативно-розыскной деятельности - когда оператив­ный сотрудник или лицо, оказывающее ему содействие, при про­ведении оперативно-розыскных мероприятий обнаруживает те или иные предметы или документы, которые могут иметь значе­ние для дела. Например, в результате обследования помещений, зданий, сооружений, участков местности или транспортных средств обнаружено похищенное имущество, оружие, боеприпа­сы и т.п.; при контроле почтовых отправлений замечено письмо, в котором участники преступной группы делятся планами пред­полагаемого преступления; в результате проверочной закупки в руках оперативного работника или содействующего ему лица оказывается оружие, наркотические средства и т.п.

При обнаружении таких предметов и документов на практике возникают трудности. Согласно части 1 ст. 15 Закона об ОРД при проведении оперативно-розыскных мероприятий изъятие пред­метов, материалов и сообщений допускается лишь в случае воз­никновения непосредственной угрозы жизни и здоровью лица, а также угрозы безопасности страны. Если такой угрозы нет, от­сутствуют законные основания для изъятия. Помимо указанного ограничения в законе, есть еще два соображения, подтверждаю­щие нежелательность непосредственного изъятия значимых для дела предметов и документов, обнаруживаемых при проведении оперативно-розыскных мероприятий. Во-первых, это может на­рушить конспирацию и таким образом сделать невозможным дальнейшее проведение запланированных и необходимых для раскрытия преступления оперативно-розыскных действий. Так, если при обследовании территории предприятия обнаружен тай­ник, в котором спрятаны похищенные и подготовленные для вы­воза ценные изделия, то немедленное их изъятие исключит воз­можность дальнейшего наблюдения и разоблачения лиц, совер­шающих преступление. Во-вторых, изъятие предметов и доку­ментов, которые могли бы стать вещественными доказательства­ми, в условиях негласного оперативно-розыскного мероприятия, вне рамок процессуальных действий, при отсутствии установлен­ных процессуальным законом гарантий может существенно за-

труднить использование их в доказывании. В практике немало случаев, когда заинтересованные участники процесса в подобных ситуациях вообще отрицают факт обнаружения тех или иных предметов или документов.

Как же поступить в таком случае? На практике лица, осущест­вляющие оперативно-розыскную деятельность, при невозможно­сти изъятия найденных материалов обычно фотографируют их на месте обнаружения либо производят видеозапись или киносъем­ку. Полученное отображение представляет собой по существу копию обнаруженного предмета или документа, обладающего признаками вещественного доказательства. Если к моменту возбуждения уголов­ного дела и начала расследования изъять подлинные материалы уже не удастся, полученное в ходе оперативно-розыскных мероприятий отображение, введенное в уголовный процесс по правилам, преду­смотренным в УПК, может рассматриваться как производное вещест­венное доказательство. Такая позиция находит подтверждение в юри­дической литературе¹.

Можно привести следующий пример. В органы налоговой по­лиции поступили данные о том, что группа налоговых инспекто­ров получает от работников торговых предприятий взятки за то, что скрывает выявленные при проверках факты торговли без кас­совых аппаратов. В процессе негласного наблюдения за деятель­ностью инспекторов, осуществлявшегося сотрудниками налого­вой полиции, эти данные подтвердились. Было установлено, что составляя акты об отсутствии в торговых точках контрольно-кассовых аппаратов, инспекторы затем, получив взятку, уничто­жали эти акты или заменяли их другими, в которых указывались менее существенные нарушения (невыдача покупателям чеков). В ходе наблюдения, первоначально составленные акты негласно ксерокопировались и копии использовались впоследствии в дока­зывании как вещественные доказательства. Результаты наблюде­ния, введенные в уголовный процесс, послужили одним из дока­зательств, положенных в основу обвинительного приговора.

Обнаруженные и изъятые предметы и документы (или их ото­бражения), представленные в соответствии с установленным по­рядком, осмотренные и приобщенные к делу согласно требовани-

Уголовный процесс / Под ред. П.А. Лупинской. М., 1995. С. 186.

ям ст. 84 УПК РСФСР, могут получить статус вещественных до­казательств. Однако сами по себе указанные материалы доказа­тельствами не являются. Для введения их в процесс в качестве таковых в деле должна быть информация о происхождении соот­ветствующего предмета или документа, обстоятельствах его об­наружения. В работах, посвященных проблемам допустимости доказательств, обоснованно отмечалось, что неясность по поводу того, как, где и при каких обстоятельствах получен материальный объект, несущий ту или иную информацию, лишает его доказа­тельственной силы¹. Поэтому и здесь, как правило, необходим допрос лица, обнаружившего указанный предмет (документ).

Наконец, помимо показаний лиц, участвовавших в проведении оперативно-розыскных мероприятий, обнаруженных в ходе этих мероприятий предметов или документов (или их отображений), в доказывании часто используются результаты фиксации значимых для дела обстоятельств при помощи оперативно-технических средств. Часть 3 ст.6 Закона об ОРД допускает использование в ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий информа­ционных систем, видео- и аудиозаписи, кино- и фотосъемки, а также других технических и иных средств, не наносящих ущерба жизни и здоровью людей и не причиняющих вреда окружающей среде. Полученные в результате этого материалы (например, ау­диозапись телефонных переговоров, видеозаписи или фотогра­фии, сделанные в ходе наблюдения, и т.п.) могут помочь прове­рить и правильно оценить показания допрашиваемых по делу участников оперативно-розыскных мероприятий, подтвердить или опровергнуть их, а нередко имеют и самостоятельное значе­ние. Следует отметить, что на практике перечисленные варианты формирования доказательств на основе результатов оперативно-розыскной деятельности применяются не изолированно, не каж­дый в отдельности, а в комплексе.

Возникает нередко вопрос о процессуальном статусе доказа­тельств, сформированных на основе таких материалов, об отне­сении их к тому или иному виду доказательств, предусмотренных ст.69 УПК РСФСР, конкретнее - к вещественным доказательст-

¹ См., напр., Лупинская П.А. Основания и порядок принятия решений о недопустимости доказательств // Российская юстиция. 1994 .N11. С.З.

вам или иным документам. В теории и в практике он решается неоднозначно. Авторы пособия считают правильным второй ва­риант. Однако подробно аргументировать это мнение удобнее после того, как на конкретных примерах будут рассмотрены практические аспекты введения результатов оперативно-розыскной деятельности в уголовный процесс.

Таким образом, на основе полученных оперативным путем данных формируются такие виды доказательств как: показания (свидетелей, реже - подозреваемых и обвиняемых), вещественные доказательства, иные документы.

Полученные в результате оперативно-розыскной деятельности предметы и документы нередко подвергаются экспертным иссле­дованиям. Однако экспертиза может быть назначена только после того, как указанные предметы или документы будут признаны доказательствами и в этом качестве приобщены к делу.

Что касается таких видов доказательств, также предусмотренных ст.69 УПК РСФСР, как акты ревизий и документальных проверок, протоколы следственных и судебных действий, то они на основе результатов оперативно-розыскной деятельности, естественно, фор­мироваться не могут.

Способы введения результатов оперативно-розыскной деятель­ности в уголовный процесс могут быть более конкретно и наглядно рассмотрены на примере отдельных оперативно-розыскных меро­приятий, при использовании результатов которых на практике воз­никают трудности, и которые требуют соответствующих рекомен­даций. Анализ с этой точки зрения перечня оперативно-розыскных мероприятий, приведенного в ст.6 Закона об ОРД, а также практики использования в доказывании полученных при их проведении дан­ных, приводит к следующим выводам.

1. Результаты таких оперативно-розыскных мероприятий, как
опрос граждан, сбор образцов для сравнительного исследования,
исследование предметов и документов, отождествление личности, если они представляются следователю или в суд, могут
иметь лишь ориентирующее значение, использоваться только для
подготовки и проведения следственных и судебных действий.
Служить основой для формирования процессуальных доказательств они не могут.

2. Наведение справок представляет собой получение необхо­димых для дела данных от предприятий, учреждений, организа­ций, органов государственной власти (в частности, из различных учетов и информационных систем правоохранительных органов) или местного самоуправления, а также от граждан. Это офици­альное действие, полученные таким образом документы, если они имеют значение для дела (например, данные о судимости подоз­реваемого, о происхождении изъятого у него оружия и т.п.) могут быть без каких-либо препятствий приобщены к делу. Ч 3. Что касается других оперативно-розыскных мероприятий, указанных в ст.6 Закона об ОРД, то в первую очередь следует рассмотреть те из них, которые, с одной стороны, более распро­странены в практике, а с другой - при введении результатов кото­рых в уголовный процесс возникают трудности. С учетом обоих критериев к таковым можно отнести: проверочную закупку, на­блюдение, прослушивание телефонных переговоров, оператив­ный эксперимент.

Проверочная закупка.

На практике, по крайней мере, по изученным делам, проверочная закупка проводилась, главным образом, в целях выявления фактов распространения (сбыта) предметов и веществ, оборот которых огра­ничен или запрещен (оружие, наркотические средства и т.п.).

Напомним, что в соответствии с частью 5 ст.8 Закона об ОРД про­верочная закупка таких предметов и веществ может проводиться только на основании постановления, утвержденного руководителем органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность.

При изучении дел встретился интересный пример провероч­ной закупки поддельной иностранной валюты. Сотрудник МВД республики Карелия Ш., подвозя на своей автомашине случай­ных попутчиков, оказался очевидцем покупки одним из них у другого долларов США. Когда продавец (им был, как впоследст­вии установлено, Куркин)¹ вышел из машины, Ш. предложил покупателю (оказавшемуся Тесленко) поехать с ним в отдел МВД республики. При проверке было установлено, что приобретенные Тесленко доллары поддельные. Тесленко согласился оказывать

¹ Здесь и далее в приводимых примерах фамилии участвовавших в деле

лиц изменены.

органам внутренних дел содействие в разоблачении преступни­ков, и дальнейшие его встречи с Куркиным (о которых они до­говорились при первой покупке) происходили под контролем оперативных служб.

Тесленко был вручен радиомикрофон (что зафиксировано в протоколе), и разговоры его при встречах с Куркиным прослуши­вались работниками МВД и записывались на аудиокассету. При очередной встрече с Тесленко и продаже ему партии поддельной валюты Куркина задержали.

Все полученные при проведении оперативно-розыскного ме­роприятия материалы: рапорт Ш., протокол вручения Тесленко радиомикрофона, аудиозаписи его переговоров с Куркиным, про­токол задержания последнего и изъятия у него поддельной валю­ты представлены оперативными службами в следственное управ­ление МВД Карелии, в производстве которого находилось дело, возбужденное по факту сбыта фальшивых долларов.

Результаты оперативно-розыскных мероприятий были введе­ны в уголовный процесс посредством: допроса в качестве свиде­телей Ш. и Тесленко; осмотра, прослушивания и приобщения к делу аудиозаписей переговоров между Тесленко и Куркиным и протокола изъятия у Куркина поддельных долларов. Аудиозапи­си были расшифрованы, и текст переговоров находился в мате­риалах дела. С ним знакомился обвиняемый Куркин. Приобщенные к делу материалы, наряду с другими доказательствами, исследовались в судебном разбирательстве. Собранные доказательства были при­знаны достаточными для привлечения Куркина и его соучастников к уголовной ответственности и осуждения по ст. 186 УК РФ.

Другое оперативно-розыскное мероприятие, результаты которого весьма активно используются в доказывании, - наблюдение.

В интересующем нас аспекте (получения информации, значи­мой для формирования уголовно-процессуальных доказательств) наблюдение, как один из видов оперативно-розыскных мероприя­тий, - это непосредственное визуальное или опосредованное (с помощью технических средств) восприятие и фиксация событий, фактов, действий, имеющих значение для установления обстоя­тельств, входящих в предмет доказывания (ст.68 УПК РСФСР). Наблюдение может осуществляться оперативным сотрудником или по заданию оперативных служб сотрудниками спецподразде-

лений, либо, наконец, лицами, оказывающими содействие опера­тивным органам на конфиденциональной основе.

Напомним, что если наблюдение связано с ограничением пра­ва граждан на неприкосновенность жилища (независимо от того, делается ли это путем физического проникновения в жилище или без такового, с помощью технических средств), оно может произ­водиться только при соблюдении ст.ст. 23 и 25 Конституции РФ, части 2 ст. 8 Закона об ОРД, не иначе, как по судебному решению.

Результаты наблюдения вводятся в уголовный процесс путем: допроса лиц, непосредственно осуществлявших наблюдение (впрочем, как мы увидим дальше, в этом не всегда возникает не­обходимость); приобщения к делу с соблюдением требований УПК отображений (фотографий, кино-, видео-, аудиоматериалов и т.п.), полученных в процессе наблюдения с применением техни­ческих средств; последующего исследования, проверки перечис­ленных доказательств по правилам уголовного процесса.

В качестве примера можно привести дело Мамлеева и Угольни-кова, осужденных за вымогательство денег у Баранова. Одним из доказательств виновности осужденных послужили аудиозаписи нескольких разговоров между потерпевшим и вымогателями, полу­ченные путем наблюдения с применением технических средств. Мамлеев и Угольников не отрицали, что требовали и получали от Баранова деньги, но утверждали, что последний лишь возвращал им долг. Содержание аудиозаписей, напротив, подтверждало показания потерпевшего о том, что он ничего должен не был, и преступники вымогали у него деньги под угрозой насилия.

В связи с заявлением потерпевшего о вымогательстве, с раз­решения судьи, с помощью технических средств производилась запись переговоров на квартирах Мамлеева и Угольникова. По этому поводу допрошен потерпевший, приобщены к делу, про­слушаны и расшифрованы произведенные аудиозаписи. На осно­вании собранных по делу доказательств, в том числе и сформиро­ванных на основе результатов оперативно-розыскной деятельно­сти, судом вынесен обвинительный приговор.

Другой пример. Пашина и Самаев осуждены за вовлечение не­совершеннолетних в проституцию путем направления их по фик­тивным документам за границу. Обвиняемые своей вины не при­знавали, полностью отрицали знакомство с девушками, которые

их уличали. Одним из доказательств обвинения явились данные, полученные в результате наблюдения, осуществлявшегося опера­тивными сотрудниками. В ходе наблюдения установлены и за­фиксированы на фотографиях и видеозаписях многочисленные встречи Пашиной и Самаева с девушками, знакомство с которы­ми они отрицали. Эти материалы приобщены к делу, просмотре­ны, в частности и в суде, и ссылка на них приведена в приговоре. В протоколе наблюдения указаны конкретно оперативные со­трудники, которые его осуществляли; технические характеристи­ки применявшейся аппаратуры. Поскольку обвиняемые не заяви­ли каких-либо возражений по поводу указанных фото- и видео­изображений, их подлинность ни у сторон, ни у суда сомнений не вызвала, допрос оперативных сотрудников не понадобился.

Одно из наиболее широко применяемых на практике опера­тивно-розыскных мероприятий - прослушивание телефонных переговоров.

Напомним, что в соответствии с частью 2 ст.8 Закона об ОРД прослушивание телефонных переговоров допускается только на основании судебного решения при наличии информации о призна­ках преступления, по которому обязательно производство предвари­тельного следствия. При этом не имеет значения, прослушиваются ли переговоры с домашнего или служебного телефона.

Результатом прослушивания является аудиозапись телефон­ных переговоров, которая, по мнению оперативных работников, имеет значение для дела и потому представляется следователю, прокурору или в суд. Именно эта аудиозапись (фонограмма), по­сле того, как она приобщена к делу в соответствии с нормами УПК, служит доказательством. Допрос лица, которое технически обеспечивало прослушивание и запись, как правило, не вызыва­ется необходимостью и на практике не производится. Для иллюстрации представляют интерес два изученных дела Рахманов с женой проживал в одной квартире с братом по­следней Дмитриевым. На почве длительных споров из-за жилья Рахманов решил физически устранить Дмитриева. Познакомив­шись с Косовым, Рахманов договорился, что тот совершит убий­ство Дмитриева за вознаграждение в сумме 3 тыс. долларов США, из которых 1500 передал Косову в виде аванса. Рахманов

передал также Косову фотографию Дмитриева и листок с указа­нием адреса места его работы.

Косов, однако, отказался от намерения совершить убийство и сообщил о планах Рахманова Дмитриеву, а последний обратился в органы внутренних дел. Косов согласился сотрудничать в разо­блачении Рахманова. С этой целью были изготовлены фотографии якобы убитого Дмитриева, которые Косов, предварительно условив­шись по телефону о встрече, передал Рахманову (впоследствии фото­графии были изъяты у Рахманова при его задержании). Телефонный разговор между Косовым и Рахмановым, а затем и разговор их при встрече были записаны на аудиокассету, которая оперативными службами в установленном порядке представлена следствию.

Содержание записей свидетельствовало именно об организа­ции убийства и опровергало показания Рахманова о том, что он просил Косова только «попугать» Дмитриева, чтобы тот отказал­ся от претензий на жилье.

В качестве доказательств по делу использовались, в частности, показания участвовавшего в проведении оперативно-розыскного мероприятия Косова, допрошенного в качестве свидетеля, и при­общенные к делу аудиозаписи его переговоров с Рахмановым.

Другой пример. В один из районных народных судов стали посту­пать телефонные звонки с угрозами и оскорблениями в адрес судьи, а затем с ложным сообщением о якобы подготовленном взрыве здания суда. Судья и другие сотрудники суда назвали несколько человек, которые могли быть недовольны вынесенными по их делам реше­ниями и от которых могли исходить указанные звонки.

По просьбе судьи, в адрес которого высказывались оскорбления и угрозы, и с разрешения судьи областного суда производились прослушивание и запись переговоров по телефонам, установленным в районном суде. Удалось выяснить, с какого телефона звонила женщина, высказывавшая угрозы и оскорбления. Ею оказалась Маркова, которая таким образом выражала недовольство решением суда по иску ее сестры.

Фонограммы телефонных переговоров были представлены опе­ративными службами следователю и приобщены к делу. При их прослушивании голос Марковой опознали знавшие ее работники суда. Маркова после прослушивания подтвердила, что именно она звонила в суд, назвала телефон, с которого звонила.

Указанные записи, наряду с другими доказательствами, по­служили основанием для вынесения в отношении Марковой об­винительного приговора.

Прежде, чем перейти к характеристике использования в доказы­вании результатов оперативного эксперимента, который отличается рядом существенных особенностей и использование результатов которого связано со сложными проблемами, вернемся к вопросу о процессуальном статусе аудио-, видео-, кино- и фотоматериалов, полученных оперативным путем и используемых в доказывании.

Правильное решение данного вопроса необходимо, в частно­сти, для того, чтобы четко определить порядок введения указан­ных материалов в процесс, приобщения их к делу и дальнейшего исследования.

Как показывает изучение дел, в большинстве случаев аудио-, видео-, кино- и фотоматериалы вводятся в уголовный процесс в качестве вещественных доказательств. Однако такое решение представляется упрощенным и далеко не во всех случаях верным. Здесь возможны два варианта.

Первый, - когда в ходе оперативно-розыскного мероприятия при помощи технических средств получают непосредственное отображение предмета или документа, который, если бы он был изъят в результате следственного действия, стал бы веществен­ным доказательством, но в условиях негласного проведения опе­ративно-розыскного мероприятия изъять его не представилось возможным. Как уже указывалось, такое отображение следует рассматривать как производное вещественное доказательство.

Второй вариант. Совсем другое дело, когда в полученных при проведении оперативно-розыскного мероприятия фото-, кино-, видео- или аудиоматериалах не отображается предмет или доку­мент, обладающий признаками вещественного доказательства, а фиксируются те или иные факты, события, действия, непосредст­венно или с помощью технических средств наблюдаемые участни­ками оперативно-розыскного мероприятия и имеющие значение для дела. Выше приводились примеры таких материалов: звукозапись переговоров между вымогателем и потерпевшим; фото-, кино- или видеоматериалы, полученные в ходе наблюдения, и т.п.

Такие материалы - не обладают свойствами вещественного объекта, который является орудием преступления, или создается

преступлением. В момент совершения преступления он вообще в большинстве случаев не существует; это продукт отражательной деятельности человека, результат проведения оперативно-розыскного мероприятия оперативным сотрудником; однако в нем фиксируется информация, имеющая значение для дела.

Указанные материалы следует рассматривать как «иные доку­менты», предусмотренные частью 2 ст. 69 УПК РСФСР. Такая позиция вызывает иногда возражения юристов, которые ограни­чивают понятие документа только письменной его формой. Од­нако в условиях технического прогресса понятие документа зна­чительно шире. Согласно ч.2 ст.80 проекта УПК РФ, принятого в первом чтении Государственной Думой, «документы могут со­держать сведения, зафиксированные как в письменной, так и в иной форме. К документам могут относиться, в том числе мате­риалы фото- и киносъемки, звуко- и видеозаписи, средств техни­ческого, электронного контроля, магнитных, оптических и других электронно-технических носителей информации».

Тот или иной правовой статус названных выше материалов определяет и порядок введения их в процесс.

Предметы и документы, которые признаются вещественными до­казательствами, в соответствии со ст. 84 УПК РСФСР должны быть подробно описаны в протоколах осмотра (применительно к аудио-, видеозаписям и кинодокументам это означает их прослушивание или просмотр), и приобщены к делу постановлением лица, производяще­го дознание, предварительное следствие, или определением суда.

Представляется, что прослушивание или просмотр должны производиться (и на практике производятся) и в тех случаях, ко­гда указанным выше материалам придается статус «иных доку­ментов», иначе невозможно установить их содержание. Дейст­вующий УПК РСФСР не требует вынесения постановления о приобщении документа к делу. Однако, учитывая, так сказать, непроцессуальное происхождение документов, полученных опера­тивным путем, в новом кодексе следовало бы установить, что в тех случаях, когда принимается решение о приобщении их к делу, т.е. придании им статуса уголовно-процессуальных доказательств, вы­несение такого постановления (определения) необходимо.

При использовании в доказывании аудио-, видео-, кино- и фо­томатериалов, полученных в результате оперативно-розыскных

мероприятий, нередко возникает необходимость в их экспертном исследовании.

На практике вопросы, разрешение которых требует специаль­ных познаний, чаще всего появляются в связи с проверкой под­линности аудиозаписей, а также принадлежности записанного голоса тому или иному лицу.

Разрешение подобных вопросов относится к компетенции срав­нительно нового вида криминалистической экспертизы, которую называют фоноскопической или фонографической¹.

Следователи, прокуроры и судьи, использующие в доказыва­нии названные выше материалы, должны иметь представление о возможностях фонографической экспертизы, об объектах, кото­рые надлежит представить экспертам, а также об особенностях оценки их заключений.

Указанные вопросы носят специальный характер, и предпоч­тительнее, чтобы они были освещены специалистами в этой об­ласти. Однако до сих пор отмечается дефицит необходимой лите­ратуры². Методическое пособие, изданное Российским федераль­ным центром судебной экспертизы Министерства юстиции³, ста­ло уже библиографической редкостью, а материалы соответст­вующих экспертных учреждений МВД и ФСБ распространяются лишь в пределах ведомств. Поэтому авторы пособия сочли целе­сообразным, основываясь на доступных источниках и на изуче­нии практики, изложить наиболее важные рекомендации.

Необходимость в специальном исследовании звукозаписи воз­никает обычно в случаях, которые можно условно разбить на три группы. Каждой из них соответствует определенный (разумеется, примерный) набор вопросов, которые должны ставиться перед экспертами.

Первое название в переводе с греческого означает «наблюдение звука» (оно применяется экспертными учреждениями системы МВД); второе -«экспертиза записи звука» (от греч. phone-звук и grapho-пишу). Этим наименованием пользуются экспертные учреждения системы Минюста РФ, оно представляется более точным.

² Некоторые сведения, относящиеся к экспертизе звукозаписи, приведе­ны в Учебнике криминалистики под ред. В.А. Образцова. М.,1997.
С. 199-211 и в Справочнике следователя (выпуск 3). М., 1992. С. 100-103.

³ Идентификация человека по магнитной записи его речи. М., 1995.

Первая группа. Когда возникают сомнения по поводу того, не подвергалась ли звукозапись каким-либо изменениям, нет ли признаков искажений, фальсификации?

Для разрешения этих сомнений перед экспертами могут быть поставлены следующие вопросы:

представляет ли собой подлежащая исследованию фонограмма единое целое (или составляли ли склеенные фрагменты данной магнитной ленты ранее одно целое);

содержит ли представленная фонограмма непрерывную за­пись, или запись осуществлялась с остановками; нет ли призна­ков выборочной фиксации;

является ли представленная фонограмма оригиналом или копией;

подвергалась ли представленная фонограмма монтажу: механи­ческому (склейка), электроакустическому или компьютерному.

Вторая группа. Когда в интересах обеспечения полноты и все­сторонности расследования и судебного рассмотрения дела необхо­димы данные об условиях, в которых производилась звукозапись, и о применявшихся для этого технических средствах (если эти данные неизвестны следствию или суду либо вызывают сомнения).

Для выяснения указанных данных могут быть поставлены, с учетом конкретных обстоятельств дела, следующие наиболее типичные вопросы:

на одном или нескольких магнитофонах произведены записи устной речи на представленной фонограмме;

какого типа магнитофон и микрофон (отечественного или за­рубежного производства, марки, класса) использовались при производстве записи;

была ли изготовлена подлежащая исследованию фонограмма на представленном экспертам магнитофоне;

имели ли, судя по фонограмме, звукозаписывающие аппарат или микрофон какие-либо неисправности и, если да, то какие именно;

каков тип магнитной ленты, с использованием которой изго­товлена данная фонограмма;

использовалась ли для записи новая или ранее уже содержав­шая запись магнитная лента;

каковы источники неречевых звуков, зафиксированных на представленной фонограмме; не записаны ли на данной маг-

нитной ленте звуки, издававшиеся таким-то конкретным источни­ком (двигателем автомашины, телефонным аппаратом и т.п.);

какие данные об окружающей обстановке в момент изготовления представленной фонограммы на ней отобразились (характер поме­щения, в котором производилась запись; запись на открытой мест­ности; характер звуков, сопутствующих основной записи, и т.п.).

Третья группа. Когда необходимы данные о лицах, речь кото­рых записана на фонограмме:

одним или несколькими лицами произнесена устная речь, за­писанная на фонограмме;

сколько человек принимало участие в разговоре, записанном на фонограмме;

о каких признаках говорившего можно судить по устной речи, записанной на представленной фонограмме (например, пол, воз­раст, национальность, профессия, культурно-образовательный уровень, социальная среда, из которой происходит данное лицо, дефекты речевого аппарата и т.п.);

произнесена ли устная речь, зафиксированная на представлен­ной фонограмме (или отдельной ее части), таким-то конкретным лицом;

является ли записанная на фонограмме устная речь свободной либо выученной заранее и произнесенной наизусть или зачитанной.

В случае, если запись устной речи на фонограмме неразборчи­ва, экспертам может быть поручено, с применением технических средств, расшифровать ее содержание.

'Другой, весьма важный вопрос, - какие данные и материалы должны быть представлены экспертам.

В постановлении о назначении фонографической экспертизы должны быть указаны:

обстоятельства, обусловившие необходимость производства данной экспертизы;

условия, в которых производились подлежащие исследованию звукозаписи: размеры и другие характеристики помещения, в котором производилась запись, определяющие его акустические свойства; местоположение говорящего и расстояние от него до микрофона; наличие посторонних источников звуков и т.п.;

данные о применявшейся при записи аппаратуре: марка магни­тофона или диктофона; тип микрофона; скорость записи (следует

иметь в виду, что истинная скорость может отличаться от норма­тивной) и другие данные, необходимые для экспертного исследова­ния. Если это возможно, лучше дать эксперту возможность самому измерить параметры звукозаписывающей аппаратуры, представив ее вместе с фонограммой;

точные характеристики звуконосителя (магнитной ленты), под­лежащей исследованию: имеющаяся на аудиокассете или несколь­ких кассетах маркировка; если исследованию должна быть под­вергнута только часть фонограммы, указать, какая именно - номер дорожки и, если возможно, место расположения интересующей следствие звукозаписи по счетчику метража магнитной ленты, расстояние от начала ее до конца; словесное указание подлежаще­го исследованию фрагмента записи: «от слов...» «до слов...»;

является ли представленная запись оригиналом или копией (ко­пия может представляться в случае утраты или порчи оригинала, так как отличается худшим, по сравнению с оригиналом, качеством записи и может снизить степень выраженности идентификационных признаков устной речи, а иногда даже сделать невозможным произ­водство экспертизы);

сведения о личности человека, голос которого подлежит иден­тификации: пол, возраст, национальность, языковая среда (места длительного проживания), образование, дефекты речи и т.п.

Перечисленные данные должны быть установлены следствием.
Сведения о параметрах аппаратуры и другие данные, которые следователю затруднительно определить самому, могут быть получены с
помощью соответствующего специалиста.

Наибольшую сложность представляет решение вопроса о том, произнесена ли записанная на фонограмме устная речь тем или иным конкретным лицом. Чтобы представить эксперту все необ­ходимое для решения данного вопроса и дачи обоснованного за­ключения, следователь, прокурор, судья должны иметь представ­ление о возможностях и методах фонографической экспертизы.

Идентификация записи устной речи производится экспертами на основе выделения индивидуальных признаков голоса и речи на исследуемой фонограмме и сравнения их с признаками голоса и речи лица, которым, как предполагается, могла быть произне­сена записанная речь. Это весьма сложное комплексное исследо­вание, в котором, помимо криминалистов, принимают участие

лингвисты, психологи, психолингвисты, а если необходимо, то и другие специалисты. Экспертное исследование производится как путем непосредственного восприятия звукозаписи экспертом с использованием его слухового опыта, так и инструментального, электроакустического анализа фрагментов речи с помощью спе­циальных технических средств.

Для решения указанного вопроса экспертам должны быть представлены как фонограмма записи речи, которая подлежит исследованию, так и образцы устной речи лица, которым, как предполагается, могла быть произнесена исследуемая речь, т.е. фонограмма с записью речи, заведомо произнесенной этим ли­цом. Если есть возможность, целесообразно из имеющихся в рас­поряжении следователя фонодокументов отобрать те, которые могут служить свободными (записанными вне производства следственных действий) образцами речи и голоса проверяемого лица. Что же касается экспериментальных образцов, то они могут быть получены в соответствии со ст. 186 УПК РСФСР. Получе­ние образцов голоса и речи - весьма сложное дело. Необходимо, во-первых, чтобы технические и акустические условия записи экспериментальных образцов соответствовали тем, в которых производилась запись, подлежащая исследованию: те же или та­кие же магнитофон, микрофон, магнитная лента, скорость записи; аналогичные акустические свойства помещения, такое же рас­стояние от говорящего до микрофона и т.п. Если исследуемая фонограмма представляет собой запись телефонного разговора, то образцы тоже должны изготовляться с помощью телефона и теле­фонного адаптера. Несоблюдение условий записи ведет к искаже­нию состава изучаемых признаков и, следовательно, к уменьшению их идентификационной значимости.

Об условиях, в которых производилась экспериментальная звукозапись, необходимо сообщить экспертам.

Во-вторых, следует обеспечить сопоставимость исходной и сравнительной фонограмм (разумеется, в пределах возможного) по эмоциональному состоянию говорящего и ситуационным ус­ловиям общения. В ходе записи образцов голоса и речи прове­ряемый не обязательно должен произносить текст, аналогичный по содержанию тексту на исследуемой фонограмме, хотя форма общения - монолог или диалог, тема разговора, сходство отдель-

ных фраз (слов) в исходной и сравнительной записях значительно облегчат эксперту проведение идентификационного исследования.

В практике отмечаются случаи, когда отсутствие необходимых образцов голоса и речи подозреваемого подрывает доказательст­венное значение экспертного заключения. И. осужден за вымога­тельство взятки. Одним из доказательств обвинения была фоно­грамма с записью разговора И. с взяткодателем. Однако из-за не­доброкачественности представленных образцов осталось не яс­ным, действительно ли в разговоре участвовал осужденный. Вер­ховный Суд РФ отменил приговор и направил дело на дополни­тельное расследование¹.

Как видно из сказанного, изготовление экспериментальных образцов устной речи требует определенного умения и опыта. Разработка для этого общих правил затруднительна, поскольку при изготовлении образцов необходимо учитывать конкретные обстоятельства дела и ситуацию, в которой была сделана запись, подлежащая исследованию. Если следователю еще не приходи­лось сталкиваться с получением подобных образцов, лучше при­влечь к участию в их изготовлении специалистов в области фоно­графии, (а еще лучше - судебной фонографии).

Оценка заключения фонографической экспертизы требует та­кого же подхода, как и оценка заключения экспертизы любого другого вида (ст.ст.80 и 81 УПК РСФСР). Это заключение не обязательно для следователя, прокурора, суда, однако несогласие с ним должно быть мотивировано. При наличии к тому основа­ний может быть назначена дополнительная или повторная экс­пертиза. Но это, естественно, требует знания основ, теоретиче­ских концепций, основных методов судебной.фонографии.

Следует также иметь в виду, что поскольку в экспертном ис­следовании фонограмм используются различные вероятностно-статистические методы оценки совпадений признаков речи и голоса, эксперт не всегда может придти к категорическому выво­ду и вынужден иногда прибегать к вероятной форме заключения. Так, по изученным делам, наряду с категорическими заключе­ниями о произнесении устной речи конкретным лицом встреча­лись, например, заключения о совпадении по узкогрупповым или

¹ Бюллетень Верховного Суда РФ. 1998. № 6. С. 17-18.

групповым признакам голоса и речи. В зависимости от обстоя­тельств конкретного дела такие выводы могут служить основани­ем для построения версий, определения направления расследова­ния, поиска других доказательств и т.п.

В заключение следует заметить, что фонографическая экспер­тиза - весьма сложное, трудоемкое и дорогое дело. Такую экспер­тизу производят не все экспертные учреждения МВД России и Министерства юстиции РФ (см. приложение). Производство по­добных экспертиз требует обычно достаточно длительного времени. Поэтому к их назначению следует прибегать лишь в тех случаях, когда без этого нельзя обойтись, когда идентификация речи и голоса приобретает действительно существенное значение.

Оперативный эксперимент.

В Законе об ОРД понятие оперативного эксперимента не рас­крыто. Нельзя не отметить, что название «оперативный экспери­мент» вообще малоудачно и не столько раскрывает содержание данного оперативно-розыскного мероприятия, сколько, напротив, затрудняет его понимание.

В уголовно-процессуальном кодексе существует уже сложив­шееся понятие следственного эксперимента как «воспроизведе­ния действий, обстановки или иных обстоятельств определенного события и совершения необходимых опытных действий... в целях проверки и уточнения данных, имеющих значение для дела» (ст. 183). Как известно, чаще всего следственный эксперимент проводится для проверки имеющихся в деле данных: показаний о видимости, слышимости, возможности совершения определен­ных действий, механизма образования тех или иных следов и т.п.

Авторы Комментария к Закону об ОРД, на который мы уже ссы­лались, пытаются дать аналогичное понятие оперативного экспери­мента. Они определяют данное оперативно-розыскное мероприятие как «проведение необходимых опытных действий, воспроизведение действий, обстановки или иных обстоятельств» преступления «в целях проверки и оценки собранных данных или получения новых данных» об обстоятельствах совершения преступления и причаст­ных к нему лицах¹.

¹ Комментарий к Федеральному закону «Об оперативно-розыскной деятельности» Под ред. А.Ю.Шумилова. М., 1997. С. 76.

Однако изучение практики свидетельствует, что оперативный экс­перимент это вовсе не «воспроизведение» тех или иных обстоя­тельств преступления, а нечто принципиально иное.

Весьма важное отличие оперативного эксперимента от следст­венного состоит в том, что оперативный эксперимент проводится, как правило, не в отношении уже совершенного деяния, а одновре­менно с совершением проверяемым лицом противоправных дейст­вий. Это, по существу, вмешательство оперативных служб в процесс совершения преступления, взятие его под контроль. Именно это, вместе с отсутствием процессуальных гарантий, обязательных для следственного эксперимента, делает оперативный эксперимент од­ним из наиболее, так сказать, острых оперативно-розыскных меро­приятий, потенциально чреватых нарушением закона.

Такая опасность и обусловила, в частности, то, что оператив­ный эксперимент может проводиться лишь при наличии особых условий, предусмотренных частями 5 и 6 ст.8 Закона об ОРД, только в целях выявления, предупреждения, пресечения и рас­крытия тяжкого (и, разумеется, особо тяжкого) преступления, причем, не иначе, как на основании постановления, утвержденно­го руководителем органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность.

На практике (по крайней мере, по изученным делам) оператив­ный эксперимент чаще всего проводится в целях выявления и рас­крытия фактов взяточничества и вымогательства.

Методику использования результатов оперативного экспери­мента в доказывании таких деяний можно проследить на примере дела Мирзояна - следователя органов внутренних дел, осужден­ного, в частности, за получение взяток. В производстве Мирзояна находилось уголовное дело по обвинению Ишанова. Обещая за­интересованному в судьбе Ишанова лицу - Кожиной освободить его из-под стражи, а затем и прекратить дело, Мирзоян требовал от Кожиной в виде взятки крупные суммы денег. Кожина обрати­лась в органы внутренних дел с заявлением, в котором сообщила о требованиях Мирзояна. Сотрудником ОВД с участием понятых (насколько это правильно - рассмотрим позже), ей было вручено звукозаписывающее устройство, о чем составлен протокол. При встрече Кожиной с Мирзояном разговор между ними был записан на аудиокассету, которую Кожина в тот же день возвратила опе-

ративным работникам. Кассета была прослушана и содержание запи­си расшифровано. Установлено, что в состоявшемся разговоре Мир­зоян требовал у Кожиной деньги за облегчение участи Ишанова.

Описанное оперативно-розыскное мероприятие по своему харак­теру относится к категории наблюдения с применением технических средств. Дальнейшие же действия оперативных работников представ­ляют собой оперативный эксперимент.

Принесенные Кожиной деньги в сумме 2 млн. 700 тыс. недено­минированных рублей были обработаны криминалистическим идентификатором, а номера их переписаны. Кожиной, также в при­сутствии понятых, был вручен радиомикрофон, и последующий разговор ее с Мирзояном прослушивался и записывался на расстоя­нии с помощью спецтехники. При прослушивании и расшифровке записи установлено, что Кожина передала Мирзояну деньги. После этого Мирзоян был задержан в служебном кабинете, у него изъяты переданные Кожиной деньги. При осмотре ладоней и пальцев рук Мирзояна отмечено характерное для идентификатора свечение. Весь процесс задержания записан на видеокассету.

Полученные при проведении перечисленных оперативно-розыскных мероприятий аудио- и видеозаписи официально переданы в прокуратуру и приобщены следователем к делу в качестве вещест­венных доказательств. Заключениями проведенных по делу фоногра­фических экспертиз установлено, что на аудиозаписях имеется устная речь Кожиной и Мирзояна; признаков монтажа фонограмм или изме­нения их первоначального состояния нет. Аудиозаписи в совокупно­сти с показаниями Кожиной и другими доказательствами положены в основу обвинительного приговора в отношении Мирзояна.

В связи с проведением оперативного эксперимента (так же, как и некоторых других оперативно-розыскных мероприятий) возникают два вопроса.

Во-первых, правильно ли поступают оперативные работники, ко­гда привлекают к участию в отдельных оперативно-розыскных меро­приятиях (скажем, при вручении звукозаписывающей аппаратуры лицу, с которого требуют взятку, как это было по делу Мирзояна) граждан, которые в подобных случаях именуются понятыми.

Участие понятых предусмотрено уголовно-процессуальным ко­дексом при производстве некоторых следственных действий. Здесь понятые выполняют роль одного из гарантов правильного,

адекватного восприятия следователем обстоятельств, фактов, имеющих значение для дела. Закон об ОРД не предусматривает участия понятых в оперативно-розыскных мероприятиях. Это, однако, не означает, что результаты оперативно-розыскных ме­роприятий, проведенных с участием незаинтересованных в исхо­де дела граждан, не могут быть использованы в доказывании. Если оперативные сотрудники, полагая, что участие таких гра­ждан в данном конкретном оперативно-розыскном мероприятии не противоречит требованиям оперативности (в смысле - быстро­ты) и конспирации, и привлекли их в целях большей убедитель­ности результатов оперативно-розыскного мероприятия и рас­ширения возможностей проверки их результатов, это не во вред делу. Здесь трудно усмотреть нарушение закона, которое пре­пятствовало бы использованию полученных данных в доказы­вании. Однако по изложенным выше соображениям граждан, при­влекаемых к участию в оперативно-розыскном мероприятии, не следует именовать понятыми, дабы не смешивать оперативно-розыскную деятельность с уголовным процессом.

Во-вторых, возможно ли участие в проведении оперативного эксперимента следователя. Ни уголовно-процессуальное законо­дательство, ни Закон об ОРД не предусматривают участия следо­вателя в оперативно-розыскных мероприятиях. В соответствии со ст. 125 УПК РСФСР следователь производит предварительное следствие, т.е. следственные действия. В перечне органов, осу­ществляющих оперативно-розыскную деятельность (ст. 13 Закона об ОРД), следователь, естественно, не упомянут. Поэтому при­нимать какое бы то ни было участие в проведении оперативно-розыскного мероприятия следователь не должен.

Вместе с тем, заключительная часть такого оперативно-розыскного мероприятия, как оперативный эксперимент, в ряде случаев принимает характер следственного действия. Так, при задержании Мирзояна, дело которого описано, следователь ос­матривал следы идентификатора на его руках. Это действие мож­но характеризовать как часть осмотра места происшествия (ст. 178 УПК РСФСР) или освидетельствование подозреваемого для установления на его теле следов преступления (ст. 181 УПК РСФСР). Напомним, что освидетельствование, как одно из след­ственных действий, может производиться только при условии,

что возбуждено уголовное дело и принято к производству дан­ным следователем, а осмотр места происшествия в случаях, не терпящих отлагательства, - и до возбуждения дела.

В указанных случаях следователь вправе производить следст­венные действия даже и до официального представления ему ре­зультатов оперативно-розыскного мероприятия, на основе предва­рительной информации оперативных служб.

В связи с использованием в доказывании результатов опера­тивного эксперимента требует рассмотрения еще одна, весьма сложная проблема. Как уже указывалось, оперативный экспери­мент нередко представляет собой осуществление контроля опера­тивных служб за совершаемым преступлением, вмешательство в него. В этих условиях велика опасность того, что, руководствуясь вполне объяснимым желанием разоблачить преступника, опера­тивные работники могут допустить провоцирующие действия, как бы «подталкивать» подозреваемого к совершению преступ­ления, искусственно создавать условия для него.

Подобная ситуация создается иногда при разоблачении взя­точников. Главный вопрос здесь - от кого исходит инициатива. Если подозреваемый действительно сам требует, тем более - вы­могает взятку, без какого-либо провоцирующего вмешательства совершает конкретные действия, направленные на ее получение, то последующая деятельность оперативных работников по его разоблачению - правомерное оперативно-розыскное мероприя­тие. Напомним, что в ст. 7 Закона об ОРД в качестве основания для проведения оперативно-розыскного мероприятия указаны, наряду с наличием возбужденного уголовного дела, ставшие из­вестными органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, сведения о признаках «подготавливаемого, совер­шаемого или совершенного» преступления, т.е. о покушении или, по крайней мере, приготовлении к преступлению, а не голые по­дозрения. В подобных случаях не противоречат закону действия опе­ративных работников, которые, используя содействие человека, с кото­рого требуют взятку, отслеживают действия подозреваемого, прини­мают меры к их фиксации и разоблачению преступника Именно так обстояло дело, например, в описанном выше случае с Мирзояном.

Совсем другое дело, когда в ходе оперативно-розыскных меро­приятий лицу, которое оперативные службы заподозрили в преступ-

ной деятельности, различными способами предлагают, порой даже навязывают взятку, создают условия, способствующие ее вручению, даже если подозреваемый сам никаких действий, направленных на получение взятки, не совершает.

Подобные ситуации подробно рассмотрены и убедительно охарактеризованы в статье Б.В. Волженкина «Провокация или оперативный эксперимент»¹. Автор приводит следующий при­мер. Оперативные службы располагают информацией о том, что некое должностное лицо живет не по средствам и, более того, согласно анонимным письмам, берет взятки. Решив проверить заподозренного «на честность и неподкупность», оперативный со­трудник направляет к нему свое доверенное лицо. Последний, буду­чи якобы заинтересованным в соответствующих служебных дейст­виях данного должностного лица, предлагает тому взятку. После получения согласия подозреваемого организуется уже известная читателю операция, и взяточник задерживается с поличным.

Б.В. Волженкин обоснованно считает, что описанные действия оперативных работников представляют собой провокацию взят­ки. Правильному пониманию и разрешению проблемы помогает приведенное автором соображение о том, что в подобных случаях оперативные работники искусственно создают условия наиболь­шего благоприятствования созреванию преступного акта до тех необходимых его пределов, которые дают им достаточное осно­вание прибегнуть к мерам задержания преступника.

Напомним, что ст. 304 УК РФ предусматривает уголовную от­ветственность за провокацию взятки, т.е. «попытку передачи должностному лицу, либо лицу, выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных организациях, без его согла­сия (подчеркнуто нами, - авторами) денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания ему услуг имущественного характера в целях искусственного создания доказательств совершения пре­ступления либо шантажа». Можно, конечно, сказать, что в цити­руемой статье речь идет о передаче взятки без согласия должно­стного лица, а в описанных выше случаях такое согласие име­лось. Но ведь согласие это было получено в результате провоци­рующих действий оперативных служб, что для правоохранитель-

¹ Законность. 1996. № 6. С. 26-30.

ных органов безусловно недопустимо. Поэтому есть все основания утверждать, что в подобных случаях оперативно-розыскное меро­приятие проводится, так сказать, на грани преступления и добытые с его помощью доказательства должны рассматриваться как получен­ные с нарушением закона.

Аналогичное положение может создаться и при проведении про­верочной закупки, если оперативный работник или содействующее ему лицо не только «приобретает» предложенные ему, скажем, нар­котические средства, но сам склоняет заподозренного к сбыту таких средств, уговаривает «достать» их и т.п.

В рассматриваемом аспекте значительный интерес представ­ляет дело Широковой. Последняя была привлечена к уголовной ответственности по обвинению в том, что пыталась организовать убийство своего мужа Коннова, чтобы избежать раздела имуще­ства при разводе. С этой целью она вела переговоры со своим знакомым Чановым, а также с Ивашовым и Мироновым, которых Чанов представил ей как людей, способных совершить убийство. На самом деле оба были оперативными сотрудниками милиции и вместе с Чановым (именно от него стало известно о якобы за­мышляемом Широковой убийстве) участвовали в операции, спе­циально разработанной для ее изобличения.

Переговоры между ними негласно записывались на аудиокас­сеты, которые затем были представлены следствию и использо­вались в доказывании виновности Широковой наряду с показа­ниями Чанова, Ивашова и Миронова.

Широкова не признала себя виновной и показала, что не имела намерений убить Коннова, хотела лишь, чтобы он «оставил ее в покое», и именно об этом говорила с Чановым. Напротив, Чанов всячески «наводил ее на мысль об убийстве».

Приведенные показания обвиняемой находили определенное подтверждение в материалах дела. Из приобщенной к делу фоно­граммы переговоров можно сделать вывод, что действительно Чанов внушает Широковой мысль, что Коннова необходимо «уб­рать», что инициатива найти людей, способных совершить убий­ство, исходила именно от Чанова, а не от Широковой. Более того, установлено, что деньги, которые последняя передала Ивашову и Миронову в качестве оплаты за предполагаемое убийство (25

млн. неденоминированных рублей), ей принес Чанов (эти деньги были взяты из средств милиции).

В связи с изложенным возникли сомнения: не подтолкнули ли объективно Широкову Чанов и участвовавшие в оперативном экс­перименте Ивашов и Миронов к совершению деяния, которое она без их вмешательства могла бы и не совершить. Выяснение этого вопроса имело существенное значение как для установления вины подсудимой, так и для определения ей меры наказания в случае установления виновности.

Предварительному следствию и суду (дело направлялось су­дом на дополнительное расследование) понадобилось провести большую работу прежде чем было установлено, что Широкова все же высказала желание, чтобы Коннов был убит. В отношении Широковой постановлен обвинительный приговор. Указанных сомнений и трудностей можно было избежать, если бы лица, участвовавшие в эксперименте, не совершали действий, нахо­дящихся, так сказать, на грани дозволенного.

Подводя итоги всему сказанному, подчеркнем еще раз наиболее важные положения. Использование в доказывании результатов опе­ративно-розыскной деятельности может существенно помочь пол­ному и адекватному установлению фактических обстоятельств пре­ступления и совершивших его лиц и, за счет этого, способствовать усилению борьбы с наиболее опасными преступлениями, с органи­зованной преступностью. Однако, чтобы достичь этого, результаты оперативно-розыскной деятельности должны быть представлены и использованы со знанием дела, профессионально грамотно и, глав­ное, - в строгом соответствии с законом.

82

• ⇐ Назад
• 1
• 2
• 34