СРЕДНЯЯ ШКОЛА -ЛУЧШЕ НЕ ВСПОМИНАТЬ! 6 страница


 



ill


Чтобы не захвалить совсем твою донку, скажу, что в одном ты была права: ее действительно невозможно отвлечь от любимой темы. Темпл мыслит символами: найдя символ, на который можно, так сказать, перенести вес своих тревог и сомнений, она говорит уже только об этом. Историю о двери, ведущей на путь новых достижений и открытий, я слышала столько раз, что уже, наверно, выучила наизусть. Несколько раз я пыталась прер­вать Темпл посреди рассказа. Она безро­потно меня выслушивала, а затем продол­жала ровно с того места, на котором остановилась. Конечно, слушать ее доволь­но утомительно; но, право, в остальном Темпл была так умна, понятлива и всегда готова помочь, что ради этого стоило порой потерпеть скуку.

Станок для скота, о котором ты уже, несомненно, слышала, стал для нее симво­лом, примиряющим два противоположных стремления: желание подчиниться так­тильному воздействию и наслаждаться им и, в то же время, нежелание принимать такое воздействие от окружающих — даже от тебя, родной матери, а тем более от «толстой тетушки». Я не сразу поняла, почему Темпл так увлеклась этим стан­ком. Скажу честно, мне пришлось пере­жить немало неприятных минут, когда Темпл забиралась в эту штуку, явно наслаждаясь своими ощущениями, а я сто­яла рядом и мучительно соображала, что же сказать, если здесь появится кто-ни-


будь из работников и спросит, чем это мы занимаемся. Но, даже не понимая, что означает для Темпл станок, я видела, что этот символ очень важен для нее и помо­гает ей найти решение своих проблем. Именно поэтому я — за станок. Если Темпл соорудит такое же устройство для себя — прекрасно. Я не вижу в этом ничего болезненного; это просто один из способов, которыми ее необычный мозг решает свои необычные проблемы.

Я верю в ум и способности Темпл — их нужно просто направить на конструктив­ный путь — и горжусь тем, что в ее про­движении есть, возможно, и моя небольшая заслуга. Придет день, когда я смогу гордо сказать: «А ведь я знала ее еще ребен­ком!..»

С любовью,

Энн Бречин

В школу той осенью я вернулась с новым навяз­чивым увлечением. Мистер Карлок направил его в конструктивное русло. По его совету я сколотила из фанеры первый собственный станок.

Мои труды вызвали озабоченность у школьного психолога. Разговор со мной он начал так:

— Ну, Темпл, я еще не решил, что для тебя сим­
волизирует это фанерное чудище — материнское
чрево или гроб...

— Ни то, ни другое, — ответила я.

Он поерзал в кресле, затем наклонился ко мне, словно хотел поделиться каким-то секретом.


 



Из


— Темпл, у нас нет проблем с самоидентифика­
цией, а? Мы ведь не считаем себя коровой или кем-
то подобным?

— А вы не считаете себя сумасшедшим или кем-
то подобным? Разумеется, я не считаю себя коровой!
А вы?

К концу разговора у психолога совсем опустились руки.

— Ты ведешь себя странно, Темпл, очень стран­
но, — заявил он. — Персонал «Горной страны» ста­
рается проявлять к тебе терпение и понимание. Но
эта фанерная коробка переходит все границы! У
меня нет выбора: я обязан поставить твою мать в
известность о твоем поведении и сообщить ей, что я
думаю по этому поводу.

Психиатры также сочли мое увлечение странным, болезненным и недопустимым. В конце концов они попытались отобрать у меня станок — что, естест­венно, только усилило мои нервные приступы. Объ­единенными усилиями персонал убедил и маму, что использование станка приносит мне вред. Станок стал для нас предметом постоянных споров; тогда-то я твердо решила доказать, что это приспособление способно оказывать расслабляющее действие не только на меня. Что оно — не фантом моего боль­ного воображения, что это действительно полезная штука, которая может помочь и другим. В первый раз в жизни (если не считать истории с Комнатой Иллюзий) я почувствовала, что должна учиться — учиться ради достижения какой-то реальной цели. Я должна выяснить: почему станок успокаивает испу­ганных коров и помогает мне снять нервное возбуж­дение?

Часто, сидя в Вороньем Гнезде, я задавала себе этот вопрос, связывая его со всей своей судьбой. Что


бы ни готовило для меня будущее, я знала, что мне предстоит пройти через маленькую деревянную дверцу — символ спасения, радости и любви. Дверь. Дверь. Моя дверь. Что встретит меня за дверью, зависит только от меня самой. Мне нужно поверить в себя — тогда и другие в меня поверят.

Однако меня одолевало немало тревог, и многие из них касались секса. Я пыталась не обращать вни­мания на подобные проблемы, делать вид, что их не существует, но это не очень-то удавалось.

Находясь в станке, я много раз испытывала при­ятные, незнакомые ранее ощущения — это наводило меня на размышления о любви. Ребенком я мечтала об уютной норке в три фута длиной и три высотой.


Мой станок, наконец построенный, стал воплоще­нием этой норки из детской мечты. Порой я боя­лась, что станок обретет надо мной власть, что я уже не смогу без него жить. Но затем поняла, что это всего лишь устройство, сколоченное из обрезков фанеры. Дело не в нем, а в моих мыслях и чувствах. Те же чувства я могу испытать и без станка. Мысли рождаются не в станке, а в моем мозгу.

Станок позволял мне почувствовать себя ближе к родным и друзьям — маме, мистеру Питерзу, мис­теру Бруксу, мистеру Карлоку и тете Энн. Разумеет­ся, станок — всего лишь механическое устройство, однако он помог мне преодолеть барьер тактильно-защитного поведения. Благодаря ему я ощутила любовь и заботу этих людей и научилась выражать свои чувства к самой себе и окружающим. Как будто отворилась дверь, за которой все эти долгие годы скрывались мои эмоции!

Первый построенный мною станок был в точнос­ти скопирован с устройства, виденного летом на ранчо. Чтобы запереться в нем, а затем выбраться наружу, мне требовалась помощь со стороны. Понятно, что в школе это было не слишком удобно. И тогда я решила построить модель, с которой мож­но было бы управляться в одиночку. Станок не только помогал мне выражать свои чувства; я не позволяла себе залезать в станок, пока не сделаны все домашние задания, — таким образом, он высту­пал в роли награды.

Наконец настал день, когда передо мной откры­лась первая из многочисленных дверей. Послед­ний школьный день! Мне выпала честь произнести речь — одну из речей на торжественном собрании по случаю окончания школы.


Речь на выпускном торжестве 12 июня 1966 г.

В жизни каждого человека наступает время, когда он прощается с детством и открывает дверь, ведущую к самостоя­тельной жизни. Три года назад я впервые серьезно задумалась о себе и своем буду­щем. На пятом этаже нашего нового главного здания есть смотровая ком­ната, называемая Вороньим Гнездом: из ее окон открывается вид на окрестнос­ти. Однажды, возвращаясь после ужина к себе в комнату, я заметила прислонен­ную к стене лестницу и, взобравшись по ней, попала в смотровую. Сквозь заледе­нелое окно я смотрела в снежную, вет­реную ночь и понимала, что наконец нашла место, где смогу остаться наеди­не со своими мыслями и в мире с самой собой. Там я начала думать о своем будущем — о том, что будет со мной После окончания школы. Деревянная двер­ца, ведущая на крышу, оказалась для меня символом шага в будущее. На кры­ше, думалось мне, нет ни начальников, ни надзирателей — там я сама отвечаю за себя.

Чтобы открыть свою дверь, человек должен обрести зрелость, т. е. научить­ся отвечать за себя и принимать вызо­вы, которые бросает ему окружающий мир. Он должен верить в себя и в других. В жизни много ситуаций, когда без дове­рия к окружающим не обойдешься. Не


 




стоит жить в страхе, постоянно опаса­ясь какого-то подвоха с чужой стороны. Вера всегда побеждает страх.

Этим летом я работала на ранчо у тети в Аризоне и встретилась лицом к лицу с природой. Я чувствую, что именно тогда и прошла через свою дверь. На ранчо я была в собственной лишь власти. А через дверь я прошла так. Я попросила тетю, чтобы она помогла мне забраться в станок для скота, где я стану совер­шенно беспомощна и никак не смогу оттуда выбраться. Мне надо было пове­рить в нее, поверить, что она — мой друг, что она не уйдет и не оставит меня в станке. Я шла к станку по узкой тропинке, и мне все сильнее хотелось повернуться и убежать, пока его сталь­ные стенки не сдавили меня. Но я долж­на была спокойно двигаться вперед, не кричать и не пытаться вырваться, даже когда вокруг моей шеи сомкнётся металлическое ярмо. Я знала, что стою на пороге своей двери и повернуться и убежать будет теперь трусостью.

Я шагнула внутрь. Стенки станка сомкнулись, и меня охватило паническое желание вырваться наружу. Однако я подавила страх и не стала кричать или стучать в стенки. Когда я пришла в себя и смогла спокойно попросить, чтобы меня выпустили, тетя Энн потянула за веревку — и я оказалась на свободе. Еще до этого я поняла, что если человек хочет получить нечто действительно


стоящее, что бы это ни было, он должен приложить усилие, и оно окупится сто­рицей.

Кроме того, пройти через ту дверь означало для меня взяться за работу и начать хорошо учиться. Перешагнув тот порог, я смогла двинуться к успешному окончанию школы. Обучение в школе — словно путь вверх по лестнице, ведущей к двери на небеса. Каждая хорошая оцен­ка — еще одна ступень на пути к вер­шине. Можно сказать, что я поднима­лась по лестнице, ведущей на пятый этаж. Я стояла внизу и не понима­ла, как же доберусь до самого верха. Затем — начала подниматься, медленно, шаг за шагом преодолевая ступени, пока наконец не прошла свой путь до конца. Я стояла на пороге перед закрытой две­рью — и знала, что смогу сделать это. Я смогу окончить школу и вступить в новую жизнь.

Сегодня я стою на верхней ступеньке лестницы: передо мной новая дверь, которая ведет в будущее. Теперь более, чем когда-либо, я чувствую, что не смог­ла бы одолеть этот подъем, если бы доброта и любовь мистера и миссис Питерз не поддерживали меня на подоб­ном пути. Я знаю, что всегда буду бла­годарна им и не забуду о них, начиная следующий подъем. Переступая свой сим­волический порог, я вспоминаю слова из прекрасной песни группы «Карусель»:


 




«На своем пути ты никогда не будешь один!»

Сейчас больше, чем когда-либо, я понимаю, что здесь, в школе «Горная страна», никогда не была одна. Я благо­дарю не только учителей и персонал школы, но и всех моих родных и друзей.


ГЛАВА 8


ПЕРЕСТУПИТЬ ПОРОГ

После окончания школы «Горная страна» я снова отправилась на ранчо к тете Энн. Я вернулась в знакомые места, к знакомым людям, где выполняла знакомую работу, — мне было хорошо и спокойно, и ничто меня не тревожило. Вскоре после прибытия я получила письмо от мамы:

Дорогая Темпл!

Рада узнать, что у кобылы тети Энн родился жеребенок. Погладь его от меня. Должна заметить, клеймение, судя по твоему описанию, — весьма неприятная процедура. Думаю, я бы с этим не спра­вилась.

Знаешь, я много думала о нашем с тобой разговоре о любви, помнишь? Я спра­шивала себя, возможно ли вообще объяс­нить на бумаге, что такое любовь. Мне кажется, любовь проявляется прежде всего в стремлении к развитию и совершенство-

12!


ванию — касается ли это любимого чело­века или отношения к какому-то предме­ту. Прежде всего каждый хочет разви­ваться сам и для этого создает разные символы. Вспомни свой станок. Вначале ты использовала его, потому что скучала и тосковала по ранчо. Затем, когда ты вло­жила в него собственные силы, он начал восприниматься как символ зрелости, которую ты обрела на Западе, — символ шага за порог. Желание расти — это и есть любовь к себе, к лучшей части себя. Для тебя эта любовь символизируется станком (так же, как и потребность в физических проявлениях любви). Научив­шись любить себя, человек распознает тот же инстинкт в других и хочет помочь им, чтобы они тоже научились расти и пере­шагнули свой порог. Когда человек вклады­вает силы в чье-то развитие, этот «кто-то» или это «что-то» начинает отчасти как бы принадлежать ему — так возника­ет привязанность. Ты чувствуешь ранчо своим, потому что работала на нем. Так же и я чувствую своим наш дом, потому что здесь трудилась. Нам было бы невыно­симо видеть, как гибнут эти места, пото­му что мы их любим. Точно так же в людях возникает привязанность друг к дру­гу. Я люблю тебя, потому что в тебя вло­жена очень большая часть меня, и хочу, чтобы ты росла и развивалась. Но что ты чувствуешь ко мне?

Здесь есть разница. Люди — существа одушевленные и способные на отклик.


Неодушевленные предметы не могут пого­ворить с тобой или тебя обнять. Все, что в них есть, — грубая материя, наша энер­гия и воображение. Единственное их значе­ние — то, которое мы в них вкладываем. А человек — не символ для личного пользова­ния, не воплощение наших стремлений и усилий; он — живой и отвечает нам. И его ответ не всегда нам нравится. Быть может, он реагирует совсем не так, как мы ожидали. Однако у человека есть душа — душа, в которую, как и в нашу душу, заложено стремление к совершен­ству. Каждый человек уникален, как ты и я. За все эпохи существования мира на свет не появится двух одинаковых людей. То же самое, возразишь ты, можно ска­зать о снежинках или о котятах; но в уникальности человека кроется нечто большее. Мы умеем мечтать и стремиться к цели. У меня и у тебя есть своя мечта о совершенстве; мы делимся друг с другом своими мечтами и учимся друг у друга, вместе трудимся над исполнением своих желаний — вот так и возникает привя­занность. Мы не только любим, но и люби­мы в ответ. Неодушевленные предметы не могут тебя любить, любовь животных очень ограниченна, но люди способны глубо­ко привязываться друг к другу. Любовь — не только то особое чувство между муж­чиной и женщиной, которое чаще всего именуют этим словом. Бывает, что ты просто интересуешься другим человеком, прислушиваешься к его мнению, учишься у


 




него, и вдруг понимаешь, что он тебе небезразличен, и что, случись с ним что-нибудь, тебе станет горько и одиноко...

Милая мама! Добрая, любящая, неизменно дели­катная... Но я понимала, что она имеет в виду, гово­ря о принципиальных различиях между котенком или снежинкой и человеком: мама никак не могла примириться с моим станком. Школьные психологи немало потрудились, убеждая ее, что станок — вред­ная и опасная штука. Возникшее между нами раз­ногласие еще более побуждало меня искать доказа­тельство того, что станок может помочь и другим людям. Такая помощь возможна, полагала я, это не просто моя болезненная выдумка. Это — реальность!

В начале осени, вскоре после возвращения с ран­чо, я поступила в колледж. Вечно буду благодарна тем, кто выбрал для меня маленький колледж! В большом университете, среди множества зданий и тысяч студентов, я бы просто потерялась. Здесь же я скоро заслужила репутацию лучшего в кампусе «взломщика» (не раз мне приходилось открывать двери для друзей, забывших ключи), а со временем у меня появились близкие друзья.

По счастью, колледж находился недалеко от шко­лы «Горная страна». Мистер Карлок, мой вечный спаситель, всегда был рядом и подбадривал меня. Когда я рассказала ему об утомительных спорах с психологами и с мамой из-за моей пресс-машины, он дал мне мудрый совет:

— Сделай так: построй новую модель и проведи серию экспериментов на своих товарищах-студентах. Подобным образом мы и выясним, в самом ли деле эта штука оказывает расслабляющее действие, или это тебе только кажется.


 

— Отлично. С чего начнем? — отозвалась я.

— Начнем с тебя, Темпл, — твердо ответил мис­
тер Карлок и тут же улыбнулся. — Если хочешь
доказать свою теорию, тебе придется серьезно
заняться математикой, почитать научные статьи в
библиотеке и произвести кое-какие исследования.

Я последовала его совету и много дней провела в библиотеке, где копалась в каталогах и ломала голо­ву над сложными статьями в технических журналах. Каждые субботу и воскресенье мистер Карлок открывал для меня свою мастерскую — там я рабо­тала над пресс-машиной.

Он пробудил во мне интерес к науке и направил мое увлечение в конструктивное русло. Теперь я часами сидела в библиотеке, просматривая всё, что могла найти, о том, как воздействие на один сенсор­ный канал может влиять на восприятие через другие сенсорные каналы. К своему удивлению, я обнару­жила, что существует целое научное направление, занимающееся так называемым сенсорным взаимо­действием. Разумеется, мои студенческие работы вскоре были посвящены именно сенсорному взаимо­действию и описанию экспериментов с пресс-маши­ной. Результаты экспериментов показали, что стиму­ляция давлением влияет на слуховой порог.

После долгих трудов и поисков на свет появился АКВОНС: Аппарат Контролируемого Воздействия на Нервную Систему. Это устройство с панелями, обитыми войлоком, выглядело «кадиллаком» по сравнению с моим первым «спартанским» станком. Но преподаватели и психологи в колледже, воспи­танные на фрейдистской школе мышления, не виде­ли в моей пресс-машине ничего, кроме отражения неких сексуальных комплексов. Это заставляло меня чувствовать какую-то непонятную вину.


Однако я видела, что на практике моя машина не так уж плоха. В колледже я сделала большой шаг вперед в установлении общения с людьми и полага­ла, что обязана этим прорывом своей незаслуженно опороченной пресс-машине. Благодаря ей я научи­лась мягкости и сочувствию, смогла понять, что мягкость и слабость — не одно и то же. Постепенно я обретала навыки чувствования.

Два исследования аутичных взрослых с высоким уровнем развития интеллекта показали, что главным их недостатком была неспособность к сопережива­нию. Один из них прямо написал, что окружающие ему не нужны и не интересны. Другие молодые люди, вышедшие из состояния выраженного аутиз­ма, также испытывали трудности в отношениях с людьми. Один из них написал: «Я был тем, что называется „бесчувственный", — не умел ни прини­мать, ни дарить любовь. Я отталкивал от себя людей и отвергал их симпатию. И сейчас отношения с окружающими остаются для меня проблемой. Вещи нравятся мне больше людей; заботиться же о других людях мне совсем не хочется». Джулз Р. Бемпорад из Медицинской школы в Гарварде так описывает одного аутичного взрослого: «Порой кажется, что Джерри способен интеллектуально осознать, что чув­ствуют другие, но бессознательно поставить себя на место другого он не может».

Мягкое давление пресс-машины постепенно учи­ло меня сопереживать окружающим. Я писала в дневнике: «Детей следовало бы учить быть мягкими. Меня не научили этому вовремя — приходится навер­стывать теперь. Пресс-машина дает мне такое чув­ство, как будто мама держит меня на руках, ласкает и баюкает... Мне трудно об этом писать, но расска-

126


зать о своем чувстве значит признать его существо­вание».

Эксперименты на детенышах обезьян показали, что малыш, не получавший в детстве достаточно ласки, с возрастом оказывается менее способным к привязанности. Похоже, любить можно научиться только если любят тебя. Исследования на животных показали также, что приятная тактильная стимуля­ция вызывает в центральной нервной системе опре­деленные биохимические изменения. Возможно, регулярное использование пресс-машины помогло бы мне избавиться от биохимических нарушений, от которых я страдала, будучи лишена приятной так­тильной стимуляции в раннем возрасте. Возможно также, что холодность и сухость аутичных взрослых напрямую связана с тем, что, будучи детьми, они избегали объятий и вообще внешних проявлений любви со стороны взрослых. Однако я подчеркиваю, и готова подчеркивать снова и снова: пресс-машина ни в коем случае не может считаться панацеей для всех аутичных детей!

Новый станок сдавливал меня более мягко, одна­ко сопротивляться ему было невозможно. Мягкое давление оказывало большее воздействие. Благодаря привычке преодолевать первоначальный дискомфорт при использовании станка и еще более благодаря тому, что в станке я всегда контролировала силу давления, я наконец научилась терпеть короткий физический контакт с людьми: пожимать руку или не отшатываться, когда меня хлопали по плечу.

Хотя я и понимала все выгоды станка, но по-прежнему боялась его. Окружающие видели в моей машине какой-то сексуальный подтекст, и это меня смущало. Однако вскоре я поняла, что переношу на машину другие свои страхи — более серьезные и


реальные. Я поняла, что хотя психологи и ищут в моей машине сексуальный смысл, на самом деле она «никак не виновата» в моих мыслях и фантазиях. Станок просто помогает мне осознать и выразить мои сокровенные стремления: он не более ответ­ствен за мои мысли, чем проигрыватель — за музы­ку, записанную на пластинке.

Я чувствовала, что если сумею доказать полез­ность станка другим, то и сама крепче поверю в свои силы. Станок позволял мне заглянуть глубоко внутрь себя; я больше не ощущала необходимости защищаться от него или как-то рационализировать свои чувства. С раннего детства я мечтала о «вол­шебной» машине, приносящей покой. И даже в том раннем возрасте догадывалась, что моя машина — какой бы она ни была — поможет мне понять себя и мир и достичь неведомых другим сфер бытия. Уже тогда я спрашивала себя: не впаду ли в зависимость от этой машины?

Я поверила в свой станок — и создала его. Я нау­чилась держать себя в руках и не бороться с воздей­ствием станка. Когда я прекращала сопротивление и расслаблялась, станок смягчал и успокаивал меня.

Результаты тестов, проведенных на других людях, показали, что пресс-машина во многих случаях понижает активность обмена веществ в организме. Из 40 обычных студентов колледжа 60% сообщили, что пресс-машина доставляет им приятные ощуще­ния и помогает расслабиться. Пресс-машина обеспе­чивает давление на участки тела, наиболее чувстви­тельные для вызова «рефлекса кожного давления». Некоторые замечали, что пресс-машина оказывает расслабляющий эффект в течение 10-15 минут, а затем начинает раздражать. Очевидно, это оптималь­ный уровень стимуляции. Выяснилось также, что


пресс-машина менее эффективна в жаркие дни или, наоборот, когда в комнате холодно.

Итак, увлечение станком помогало не только мне: моя машина способствовала расслаблению 60% из 40 студентов, принимавших участие в эксперименте. Я ощутила, что мое увлечение вполне оправданно.

В настоящее время пресс-машина постоянно используется в клиниках для коррекционного воз­действия на аутичных и гиперактивных детей и взрослых. Лорна Кинг, педагог и директор Центра исследований нервного развития в Финиксе, штат Аризона, полагает, что это устройство способствует устранению гиперактивности. Она сообщает, что на следующий день после 20-минутного сеанса гипер­активный взрослый и чувствует, и ведет себя гораздо спокойнее. Хотя Лорна Кинг добилась немалых успехов, применяя в работе с аутичными детьми метод сенсорной интеграции, тем не менее она никогда не навязывает ребенку стимуляцию. Силь­ное давление, вестибулярная и тактильная стимуля­ции призваны помочь поврежденной нервной систе­ме восстановить себя. Сенсорная стимуляция направлена на образование новых нейронных свя­зей. Крысы, растущие среди множества предметов-стимулов — игрушек, лесенок и т. д., — впослед­ствии показывали более сильное развитие нейронов мозга, чем крысы, выросшие в обычных лаборатор­ных клетках. Вестибулярная стимуляция, кроме того, ускоряет созревание нервной системы. У собак, подвергавшихся вестибулярной и тактильной сти­муляции, были обнаружены более крупные, по срав­нению с контрольной группой, вестибулярные нейроны.

Другой моей фиксацией, перенесенной из школы в колледж, стала символизация двери. Проходя через


дверь, я как бы проигрывала принятое решение: например, решение закончить школу и поступить в колледж. Проход сквозь материальную дверь превра­щал абстрактное решение в реальное. Мои двери символически обозначали отрезки на пути по кори­дору времени. Я мыслила визуально и не могла представить себе эту абстрактную идею иначе чем с помощью зримых образов.

После двух лет учебы в колледже я вновь начала задумываться о будущем — об окончании колледжа и поступлении в вуз. Чтобы эмоционально подгото­виться к этому и сделать символический шаг в буду­щее, я снова стала искать подходящую дверь. Двер­ца, открывающаяся на крышу спального корпуса, означала выход на новую территорию. Разумеется, лазить на крышу было запрещено — но это только придавало действию дополнительный символичес­кий смысл. «Ни одно стоящее дело не обходится без риска», — думала я. Если бы на крышу можно было лазить спокойно и не скрываясь, мой символ поте­рял бы значимость. Этими походами на крышу я в первый раз сознательно нарушила правила колледжа. Меня оправдывало лишь то, что без такого поступка будущее окончание колледжа и высшая школа так и не превратились бы для меня в реальность.

Снова, как в школе, я открыла запретную дверь. Я высунула голову, затем выбралась на крышу цели­ком. Снаружи было сыро и ветрено. Из разорванных облаков, осветив окрестности, выглянула луна.

До самого окончания колледжа я укрепляла свои решения относительно будущего с помощью этой двери. Дверца на крышу превратилась в удобный символ для сложных идей и труднообъяснимых чувств. В школе, перешагнув порог смотровой ком­наты, я начала лучше учиться. Открыть дверь озна-


чало для меня как бы подписать контракт, где я обя­зуюсь стать лучше. Дверь превращала мои решения в реальность.

Я не сомневаюсь, что именно станок и символи­ческая дверь помогали мне в моих научных изыска­ниях и в отношениях с людьми. А с последним по-прежнему были проблемы. Некоторые студенты называли меня «женщина-ястреб». Многие не хотели со мной общаться, даже когда я модно одевалась. Я не могла понять, что делаю не так. Сделать большой шаг вперед в отношениях с окружающими помогло мне участие в работе над «Вороньим обозрением» — нашим самодеятельным спектаклем. Вспоминая ран­ние школьные годы, когда мое общение с товарища­ми ограничивалось стычками и потасовками, я виде­ла, что сделала огромный шаг вперед. Именно я сколотила и раскрасила едва ли не половину всех декораций. Соученики уважали меня за творческие способности. Я узнала, что наладить контакт с чело­веком легче, когда мы вместе заняты каким-то инте­ресующим нас делом.

Летом своего первого года в колледже я работала в больнице для детей с эмоциональными проблема­ми. Там я познакомилась с семилетним Джейком. Он заинтересовал меня: в нем я увидела свои черты. Как я в детстве забиралась под покрывало и обкла­дывала себя подушками, так и он даже в самые жар­кие дни ходил, завернувшись в одеяло. Хотя Джейка и не считали аутичным ребенком, определенные аутистические черты у него, безусловно, были. Боль­шую часть времени он не обращал внимания на дру­гих людей: не смотрел на них и к ним не прислуши­вался. Его привлекали только механизмы. Он умел говорить, но в ответ на требования типа: «Сядь, Джейк!» часто кричал или визжал. В то лето я про-

Ш


вела с ним много времени. Мы разговаривали о механизмах, и я, открывая дверь в тайный мир Джейка, чувствовала себя в роли мистера Карлока. Иногда мне удавалось привлечь его внимание к людям, но для этого требовалась долгая предвари­тельная беседа о всяких механических приспособле­ниях. Иначе Джейк вообще отказывался разгова­ривать.

Как правило, специалисты отказываются поощ­рять фиксации. Однако многие фиксации у детей аутичного типа необходимы им, чтобы уменьшать излишнее напряжение нервной системы. Концентра­ция на своем увлечении позволяет заблокировать воздействие других стимулов, с которыми такой ребенок справиться не может. Как известно, моно­тонная стимуляция способна успокоить при волне­нии и обычного человека.

К сожалению, многие специалисты и люди, изу­чавшие психологию, уверены, что потакание фикса­циям может нанести ребенку непоправимый вред. Я не думаю, что это всегда верно. Фиксация есть про­сто увлечение или привычка «в превосходной степе­ни». Пока увлечение не выходит за пределы нормы, его называют упрямством; когда же оно захватывает ребенка целиком, к нему приклеивается ярлык «фиксация». Однако определенные увлечения полез­ны. А упрямство — оборотная сторона настойчивос­ти, необходимой в достижении целей. Привычки и увлечения аутичных людей те же, что у нормальных, но у первых некоторые привычки и увлечения выхо­дят за рамки обычного.

Помню, что в детстве болезненная стимуляция была мне в каком-то смысле приятна. Очевидно, то же ощущают дети, причиняющие себе боль. Возмож­но, их аутостимуляцию можно направить в более


позитивное, не столь саморазрушительное русло. Не исключено, что таким детям могла бы помочь моя машина. Быть может, научившись получать удоволь­ствие от пресс-машины, ребенок перестанет, напри­мер, кусать себя за пальцы. Недавние исследования на животных показали, что аутостимуляция и стере­отипное поведение уменьшают у них нездоровое возбуждение.

Стереотипное поведение снижает уровень корти-зола (гормона стресса). У аутичных детей сверх­активная нервная система. Симптомы аутизма и сенсорной депривации схожи. Сенсорно депривиро-ванные люди и животные также обладают сверхчув­ствительной нервной системой и как результат — пониженным порогом чувствительности к сенсор­ным стимулам. При использовании пресс-машины ребенок, возможно, узнает, что существует интен­сивная, и вместе с тем приятная стимуляция. Кон­струкция станка такова, что ощущения при его использовании во многом похожи на ощущения от ласковых объятий — поэтому, привыкнув к машине, ребенок будет легче принимать ласку от людей. Первым шагом станет привязанность к машине, вто­рым — привязанность к человеку. Этот первый шаг важен, так как станок, в отличие от человека, подда­ется контролю ребенка.