Цель фундаментальной онтологии

Следующий решающий шаг экзистенциальной аналитики - это кон­кретное прояснение заботы как временности. Но поскольку проблематика обоснования метафизики имеет внутреннюю связь с конечностью в челове­ке, может показаться, что эта разработка "временности" находится на службе конкретного определения конечности человека как "временного" су­щества. "Временное" же обычно расценивается как конечное.

Но уже то, что в смысле вульгарного и оправданного в своих границах определения через время мы постигаем как "временное" любое конечное су­щее, а не только человека, должно дать понять, что истолкование Dasein как временности не может двигаться в поле вульгарного опыта временного.

Это истолкование, однако, определяется к проведению не потому, что современная философия (Бергсон, Дильтей, Зиммель) более глубоко, чем прежняя, "более живо" пытается постичь "жизнь" в ее жизненности через определение временного характера жизни.

Напротив, если интерпретация Dasein как временности является целью фундаментальной онтологии, то она должна мотивироваться единственно проблемой бытия как таковой. Так открывается фундаментально-онтологичес­кий, т.е. единственно ведущий в Бытии и времени, смысл вопроса о времени.

Фундаментально-онтологическое обоснование метафизики в Бытии и времени должно пониматься как повторение. Место из платоновского Со­фиста, открывающее рассмотрение, служит не украшением, но указанием на то, что уже в античной метафизике относительно вопроса о бытии суще­го разгорается битва гигантов. Уже в этой борьбе - пусть вопрос о бытии тогда и ставился очень широко и неоднозначно - должно стать видным, ка­ким образом здесь понимается бытие как таковое. Но поскольку в этой гигантомахии только борются за вопрос о бытии как таковой, еще не разра­ботанный надлежащим образом, как проблема внутренней возможности по­нимания бытия, ни истолкование бытия как такового, ни даже необходи­мый для того горизонт истолкования как таковой пока не могут быть про­яснены. Тем внимательнее при повторении проблемы следует вслушиваться в то, как философствование в ходе этой первой борьбы за бытие как бы спонтанно высказывается о нем.

Предлагаемое исследование, конечно, не может дать тематического представления, не говоря уже об интерпретации, основных движений этой гигантомахии. Должно довольствоваться указанием на очевидное.

Что заключается в том, что античная метафизика определяет őντως őν - сущее, которое существует так, как только может существовать сущее - как άεί őν? Бытие сущего, очевидно, понимается здесь как устойчивое (Bestän­digkeit) и постоянное (Ständigkeit). Какой набросок заложен в этом понима­нии бытия? Набросок на время. Ведь и "вечность", взятая, например, как "nunc stans", как "постоянное" "теперь", всегда постигается лишь из времени.

Что значит то, что собственно сущее понимается как ούσία, παρουσία, т.е. в том значении, которое в принципе означает "имение", непосредственное и всегда действительное состояние, "имущество"?

Этот набросок являет: бытие значит постоянное в присутствии.

Разве не так, а именно - в спонтанном понимании бытия, складываются и определения времени? Не связано ли непосредственное разумение бытия везде и повсюду с неким изначальным и само собой разумеющимся наброс­ком бытия на время?

Не разворачивается ли тогда с самого начала вся борьба за бытие в го­ризонте времени?

Следует ли тогда удивляться, что онтологическое истолкование "что-бытия" сущего выражается в τό τί ήν είναι? Разве не заключается в этом "то, чем [нечто] было уже всегда" момент постоянного присутствия, причем теперь даже оттенком предшествования?

Но разве является тогда удовлетворительным такое разъяснение "апри­ори", принимаемого традицией онтологии за характер определений бытия, когда просто говорят, что это "раньше" "естественно" не имеет ничего об­щего со "временем"? Определенно так, если речь идет о времени, известном вульгарному пониманию времени. Но определяется ли тем самым это "раньше" положительно, устраняется ли таким образом навязчивая времен­ная характеристика? Не возвращается ли она вновь уже в качестве обост­ренной проблемы?

И есть ли это лишь более или менее счастливая, как-то укоренившаяся в нас привычка - то, что мы "сами по себе" при подразделении сущего, т.е. при его различении в отношении его бытия, определяем его как временное, невременное, сверхвременное?

Где находится основа этого спонтанного и естественно понятного понимания бытия из времени? Или же это лишь попытка вопрошать в русле раз­работанной проблемы: почему нечто есть так-то и почему оно вообще должно было так произойти?

Сущность времени, как она решающим образом была определена для последующей истории метафизики Аристотелем, не дает ответа на этот воп­рос. Напротив: может быть показано, что именно этот анализ времени ис­ходит из определенного разумения бытия, которое - само для себя сокрытое в своем свершении - понимает бытие как постоянное присутствие, и, соот­ветственно, определяет "бытие" времени исходя из "теперь", т.е. из той ха­рактеристики времени, которая всегда и постоянно присутствует в нем, т.е. является подлинной в античном смысле.

Однако для Аристотеля время считается чем-то свершающимся в "ду­ше". При определении же сущности души, духа, сознания человека не руко­водствуются проблематикой обоснования метафизики первичным и решаю­щим образом, как, равно, и время не истолковывается в перспективе этой проблематики, а истолкование основной трансцендентальной структуры Dasein как временности не постигается и не проводится проблематически.

Из философствующего "воспоминания" о сокрытом наброске бытия на время, как сокровенном свершении разумения бытия античной и последую­щей метафизики, для повторения основного вопроса метафизики вырастает задача проделать требуемый этой проблематикой путь возвращения к ко­нечности человека таким образом, чтобы усмотреть в здесь-бытии (Da-sein) как таковом временность как трансцендентальную пра-структуру.

На пути к этой цели фундаментальной онтологии, и вместе с тем в свя­зи с разработкой конечности в человеке, становится необходимой экзистен­циальная интерпретация совести, долга и смерти. Трансцендентальное ис­толкование историчности на основе временности одновременно должно дать предварительное понятие о бытийном характере того свершения, что свершается в повторении вопроса о бытии. Метафизика не есть то, что "со­зидается" людьми лишь в системах и учениях: разумение бытия, его набрасывание и его отбрасывание, свершается в Dasein как таковом. "Метафизи­ка" - это основное свершение при прорыве в сущее, который свершается именно фактической экзистенцией человека.

Метафизика Dasein, которая должна развернуть себя в фундаменталь­ной онтологии, не выдвигает претензий на статус новой дисциплины в со­вокупности уже наличных: в ней проявляется воля к раскрытию той интуи­ции, что философствование свершается как трансценденция Dasein по пре­имуществу.

Если проблематика метафизики Dasein обозначается как проблематика Бытия и времени, то, возможно, теперь, из прояснения идеи фундаменталь­ной онтологии, становится ясно, что содержащееся в самом названии "и" заключает в себе центральную проблему. "Бытию", как и "времени", не следует отказывать в прежних значениях: более изначальное истолкование должно обосновать их права и границы.