Ноября 1942 года - конец 1943 года. Коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны.

Отмечая подвиги бойцов, отдававших жизни за спасение родного края,

нельзя умолчать о вкладе женщин в общую победу. Ушедших на фронт мужчин заменили у станков и на полевых станах труженицы тыла. Они обеспечивали фронт всем необходимым: боеприпасами, продовольствием, одеждой. Их героический подвиг воспел Михаил Исаковский в поэме − посвящении «Русской женщине».

«Да разве об этом расскажешь –

В какие ты годы жила!

Какая безмерная тяжесть

На женские плечи легла!..

В то утро простился с тобою

Твой муж, или брат, или сын,

И ты со своею судьбою

Осталась один на один.

Один на один со слезами,

С несжатыми в поле хлебами

Ты встретила эту войну.

И всё – без конца и без счёта –

Печали, труды и заботы

Пришлись на тебя на одну.

Одной тебе – волей-неволей –

А надо повсюду поспеть;

Одна ты и дома и в поле,

Одной тебе плакать и петь.

А тучи свисают всё ниже,

А громы грохочут всё ближе,

Всё чаще недобрая весть.

И ты перед всею страною,

И ты перед всею войною

Сказалась – какая ты есть.

Ты шла, затаив своё горе,

Суровым путём трудовым.

Весь фронт, что от моря до моря,

Кормила ты хлебом своим.

В холодные зимы, в метели,

У той у далёкой черты

Солдат согревали шинели,

Что сшила заботливо ты.

Бросалися в грохоте, в дыме

Советские воины в бой,

И рушились вражьи твердыни

От бомб, начинённых тобой.

За всё ты бралася без страха,

И, как в поговорке какой,

Была ты и пряхой и ткахой,

Умела – иглой и пилой.

Рубила, возила, копала, −

Да разве же всё перечтёшь?

А в письмах на фронт уверяла,

Что будто б отлично живёшь.

Бойцы твои письма читали,

И там, на переднем краю,

Они хорошо понимали

Святую неправду твою.

И воин, идущий на битву

И встретить готовый её,

Как клятву шептал, как молитву,

Далёкое имя твоё…»

(М.В. Исаковский. Русской женщине // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – Кн. 2. – С.257 − 258.)

(Ю. Ракша. Тыл. 1960)

Но вклад женщин в победу не исчерпывался их героическим трудом в тылу. Многие их тысячи сражались в действующих частях Красной армии. Они испытали все тяготы фронтового быта, исполняя обязанности санинструкторов, связистов, разведчиков и рядовых бойцов. Погибшим героиням посвятила своё замечательное стихотворение поэтесса Юлия Друнина. Оно повествует о тех дочерях народа, которым не суждено было испытать семейного счастья и изведать радости материнства, которые положили свою несостоявшуюся судьбу на алтарь отечества. Своё стихотворение «Зинка» Юлия Друнина посвятила однополчанке Зинаиде Самсоновой, удостоенной посмертно звания Героя Советского Союза.

«Мы легли у разбитой ели,

Ждём, когда же начнёт светлеть.

Под шинелью вдвоём теплее

На продрогшей, гнилой земле.

− Знаешь, Юлька, я − против

грусти.

Но сегодня она − не в счёт.

Дома в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живёт.

У тебя есть друзья, любимый.

У меня – лишь она одна.

Пахнет в хате квашнёй и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждёт…

Знаешь, Юлька, я против грусти,

Но сегодня она – не в счёт.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг – приказ: «Выступать

вперёд!»

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идёт.

С каждым днём становилось горше.

Шли без митингов и знамён.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрёпанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,

Мы пробились по чёрной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Её тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав,

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

…Знаешь, Зинка, я – против грусти,

Но сегодня она − не в счёт.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живёт.

У меня есть друзья, любимый,

У неё ты была одна.

Пахнет в хате квашнёй и дымом,

За порогом бурлит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?»

(Ю. Друнина. Зинка // Путешествие в страну Поэзия. – Л., 1970. – Кн. 2. – С. 476 – 477.)

(В. Артамонов. На дорогах войны.)

Героями становились не только отдельные люди, но и целые города, чей вклад в достижение всеобщей победы нельзя переоценить. Среди этих городовгероев выделяется беспримерная по трагизму и мужеству ленинградская эпопея, когда этот город умирал от голода и замерзал во вражеской блокаде, но выстоял. Ему посвятил свои поэтические строки Всеволод Рождественский, который так его и назвал: «Монумент славы».

«У широких ворот

Ленинграда

В новостройках, что снега

белей,

Всех балтийских встретит

прохлада

И отлитая в бронзу −

блокада,

Девятьсот героических дней.

Поглядите в суровые лица

Ленинградцев эпических

лет!

Вправе Родина ими

гордиться.

Жить сердцам их, сквозь

камень им биться

Метрономом борьбы

и побед!

Здесь бойцами переднего

края

Были женщины, дети. Все те,

Кто, ни пяди врагу

не сдавая,

В стуже, в голоде, гневом

пылая,

На последней стояли черте.

Эту доблесть, не знавшую

меры,

Это мужество, стойкость

и труд −

Монумент нашей чести

и веры –

Окружают цветущие скверы,

Свежей жизни зелёный

салют.

Пусть в веках эти подвиги

длятся.

Никогда не померкнут они,

И во имя военного братства

Вахту славы несут

ленинградцы

В трудовые и мирные дни!

(И. Присекин. Балтийские атланты. 1968)

1 января 1944 года – 9 мая 1945 года. Изгнание врага с территории СССР. Освобождение стран европы от немецких захватчиков. Капитуляция фашистской Германии.

О великом подвиге нашей страны перед всем человечеством повествует поэма Исаковского, вобравшая в себя всё трагическое и героическое, что сделал наш народ в достижении этой победы.

Советская Россия, Родная наша мать! Каким высоким словом Мне подвиг твой назвать? Какой великой славой Венчать твои дела? Какой измерить мерой - Что ты перенесла? (А. Семёнов. Подвиг младшего лейтенанта Николая Шевлякова. 1985) В годину испытаний, В боях с ордой громил, Спасла ты, заслонила От гибели весь мир. Ты шла в огонь и в воду, В стальной кромешный ад, Ложилася под танки Со связками гранат; В горящем самолёте Бросалась с облаков На пыльные дороги, На головы врагов; Наваливалась грудью На вражий пулемёт, Чтобы твои солдаты Могли идти вперёд...

(Кукрыниксы. Таня (Подвиг Зои Космодемьянской. 1842)

(Подвиг летчика Николая Гастелло)

(А. Широков. За Родину.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Советское общество в 1950-х – первой половине 1960-х годов

С точки зрения сегодняшнего дня всё свершённое в годы «великого десятилетия» (1953 − 1964 гг.) уже не представляется таким уж значительным. Ведь принятые тогда меры по демократизации партийной и государственной жизни на деле лишь усилили позиции местной бюрократии, увеличили её роль в обществе. К этому же привело разоблачение культа личности Иосифа Сталина и реабилитация его жертв. Освобождённая теперь от контроля со стороны карательных органов режима и не сдерживаемая больше страхом перед лидером страны, партийная бюрократия отныне становилась решающей политической силой в стране, подчинив себе все звенья и структуры государственной власти. Не говоря уже о том, что, ощутив фактическую безнаказанность, она теперь могла пуститься во всё самое тяжкое, то есть погрязнуть в коррупции, что стало постепенно подтачивать основы коммунистического строя. А народ, по-прежнему, остался пребывать на обочине политической жизни. На его долю были отведены героические трудовые свершения во имя будущего коммунистического общества, которое, как линия на горизонте, всё удалялось по мере своего приближения.

Вместе с тем, и в этом периоде нашей истории имелись положительные черты. Нельзя не отметить позитивные инициативы Никиты Хрущёва по подъёму сельского хозяйства страны и повышению материального достатка советских людей. Особая ему признательность за меры по преодолению в советском обществе атмосферы безотчётного страха и некоторого смягчения цензуры в области литературы и искусства, что тоже способствовало раскрепощению общественного сознания.

25 февраля 1956 года. Выступление Н. С. Хрущева на закрытом заседании 20-го съезда КПСС с докладом «О культе личности и его последствиях».

Несмотря на то, что эти некоторые послабления в сфере литературы и искусства произошли скорее по недосмотру коммунистической диктатуры, нежели по её доброй воле, они породили ощущение «оттепели» в массовом сознании. А разоблачение с трибуны ХХ съезда партии сталинских преступлений породило целый поток литературных произведений, выносящих приговор сталинскому режиму. И, так уж случилось, что на первое место в художественном творчестве в то неоднозначное время вышла поэзия. Именно молодые поэты шли в авангарде новой литературной волны. Они и в последующие годы существования коммунистического режима не растеряли своего свободомыслия и свой гражданский пафос. Только в 1950-е – 1960-е годы поэзия, как гораздо позже – в 1980-е годы историческая публицистика, стала главным рупором раскрепостившегося народного сознания и основным орудием духовного раскрепощения человека.

Вот эту атмосферу самоочищения народа, освобождения его сознания от гнетущих страхов прошлой сталинской эпохи очень талантливо передал тогда ещё молодой поэт Евгений Евтушенко в стихотворении «Страхи».

«Умирают в России страхи

словно призраки прежних лет,

лишь на паперти, как старухи,

кое-где еще просят на хлеб.

Я их помню во власти и силе,

при дворце торжествующей лжи,

страхи всюду, как тени,

скользили,

Проникали во все этажи.

Потихоньку людей приручали

И на все налагали печать:

где молчать бы – кричать

приучали

И молчать – где-бы надо

кричать.

Это стало сегодня далеким

даже страшно и вспомнить теперь,

тайный страх перед чьим-то доносом,

тайный страх перед стуком в дверь...

Не боялись мы строить в метели,

уходить под снарядами в бой,

но боялись порою смертельно

разговаривать сами с собой.

Нас не сбили и не растлили,

и недаром сейчас во врагах

победившая страхи Россия

еще больший рождает страх!

Я хочу, чтоб людьми овладели:

страх кого-то судить без суда,

страх неправдой унизить идею,

страх неправдой унизить себя.

И когда я пишу эти строки,

и порою невольно спешу,

то пишу их в единственном страхе,

что не в полную силу пишу».

(Е. Евтушенко. Самиздат, 1979.)

2 марта 1953 года. Расстрел в Тбилисси демонстрации грузинской молодёжи в поддержку И.В. Сталина.

Чтобы понять, почему оборвался на полпути процесс десталинизации Советского общества, необходимо уяснить живучесть культовой психологии как в глубине народного сознания, так и в политике властей. Нельзя забыть о том, что борьба против культа личности Иосифа Сталина велась сталинскими же методами. Имеется в виду расстрел в Тбилиси мирной демонстрации в защиту памятника Сталину. Именно на этот сталинский способ расправы с инакомыслящими указал поэт Александр Межиров в стихотворении «Тбилиси, 1956, март».

«Не хватит ни любви, ни силы,

Чтоб дотащиться до конца.

Стреляет Сталин из могилы

В единокровные сердца.

И падают на мостовые

С бессмертным именем его,

Смежая веки восковые,

Не понимая ничего.

И не понятен и бесцелен

Поток бушующий людской.

Шли дети тех, кто был расстрелян

Его бессмертною рукой.

Нам не забыть об этих войнах,

Нам не забыть его идей,

Его последних, бронебойных,

Карательных очередей.

Он, ни о чём не сожалея,

Под крики: «Сталину – Ваша!»

Бьёт наповал из Мавзолея,

Не содрогаясь, не дыша».

(А. Межиров. Избранное. – М. : Художественная литература, 1971. – С. 67.)

(Беспорядки в Тбилиси в марте 1956 года по поводу сноса памятника И.В. Сталину.)

Небольшой комментарий: грузины – нация самолюбивая. До крайности. Жаждой независимости одержимы всегда. Власть над собой не любят традиционно. Всегда и любую. (Впрочем, кто её любит!) Ну а «московскую» – тем более!… Хотя жилось им тогда много лучше, чем любой другой нации, включая русских. Благодаря дотациям центра и, конечно же, фантастическому изобилию природы. Что уж говорить о поистине «золотых» курортных зонах Черноморского побережья – этого, дарованного Богом, безостановочного станка для печатания денег…

В Грузии всегда жили широко, хлебосольно. Тбилиси называли «маленьким Парижем». И не только за ажурную красоту его «модерна» начала века, но и за сам стиль «светской» жизни. Хоть и несколько показной, порой чрезмерно. Особенно «на выезде». И известный анекдот про грузина, давшего швейцару «на чай» астрономическую советскую сотню, и небрежно бросившего: «Палто нэ нада», рождён не на пустом месте… То, что в Тбилиси, да и в остальной Грузии, так вальяжно жили далеко не все, можно было легко догадаться, очутившись, скажем, в рабочих кварталах. Лишь много позже в России это узнали из «Мимино» и других грузинских фильмов… Потом многие откровенно признают: дело было не в Сталине. В уязвлённом самолюбии. В страшном ударе по обострённому национальному достоинству. Святой или демон, он был свой – грузин! (Вряд ли в этом революционном порыве кто-то вспомнил, что в бланке последней переписи населения, в графе «национальность», он записал себя русским.)

Поскольку в отмеченный нами период были ещё живучи стереотипы культовой психологии, проявлявшейся и в действиях властей, и в массовом сознании, то очень своевременным оказалось стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина». В нём содержалось грозное предостережение, что всем надо быть начеку, «...чтоб Сталин не встал и со Сталиным – прошлое!». Это было тем более важно, что с начала 1960-х годов наметилась тенденция к отказу от критики последствий культа личности и к замалчиванию свершённых ранее властью преступлений. Евгений Евтушенко использовал факт выноса тела Иосифа Сталина из Мавзолея для напоминания всему обществу об опасности забвения подобных трагических страниц нашего прошлого.

«Безмолвствовал мрамор.

Безмолвно мерцало стекло.

Безмолвно стоял караул,

на ветру бронзовея,

а гроб чуть дымился.

Дыханье из гроба текло,

когда выносили его

из дверей мавзолея.

Гроб медленно плыл,

задевая краями штыки.

Он тоже безмолвным был –

тоже! –

но грозно безмолвным.

Угрюмо сжимая

набальзамированные кулаки,

в нём к щели приник

человек, притворившийся мёртвым.

Хотел он запомнить

всех тех, кто его выносил, −

рязанских и курских молоденьких новобранцев,

чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил,

и встать из земли,

и до них,

неразумных,

добраться.

Он что-то задумал.

Он лишь отдохнуть прикорнул.

И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:

удвоить,

утроить у этой плиты караул,

чтоб Сталин не встал

и со Сталиным прошлое.

Мы сеяли честно.

Мы честно варили металл,

и честно шагали мы,

строясь в солдатские цепи.

А он нас боялся.

Он, веря в великую цель, не считал,

что средства должны быть достойны

величия цели.

Он был дальновиден.

В законах борьбы умудрён,

наследников многих

на шаре земном он оставил.

Мне чудится –

будто поставлен в гробу телефон.

Кому-то опять

сообщает свои указания Сталин.

Куда ещё тянется провод из гроба того?

Нет, Сталин не умер.

Считает он смерть поправимостью.

Мы вынесли

из Мавзолея

его,

но как из наследников Сталина

Сталина вынести?

Иные наследники

розы в отставке стригут,

но втайне считают,

что временна эта отставка.

Иные

и Сталина даже ругают с трибун,

а сами ночами тоскуют о времени старом.

Наследников Сталина,

видно, сегодня не зря

хватают инфаркты.

Им, бывшим когда-то опорами,

не нравится время,

в котором пусты лагеря,

а залы, где слушают люди стихи,

переполнены.

Велела не быть успокоенным Родина мне.

Пусть мне говорят: «Успокойся!» −

спокойным я быть не сумею.

Покуда наследники Сталина

живы еще на земле,

мне будет казаться,

что Сталин − еще в Мавзолее».

(Е. Евтушенко. Стихотворения. − М., 1988. – С. 77 − 79.)

Конечно, подобная постановка вопроса о культе личности Сталина и его последствиях оказалась властям не по вкусу. И уже довольно скоро, с конца 1950-х годов, началась корректировка правительственного курса в сторону фактического отказа от дальнейших шагов по десталинизации советского общества. Вновь был усилен контроль над деятелями отечественной культуры. Писателей Никита Хрущёв вообще назвал «автоматчиками партии». Надо понимать, что те должны были открывать огонь критики только тогда и туда, куда укажет Идеологический Отдел ЦК КПСС. И нашлись писатели, которые откликнулись на этот призыв. Именно по поводу таких «мастеров пера» Александр Твардовский саркастически заметил.

«…Глядишь, роман, и всё в порядке:

Показан метод новой кладки,

Отсталый зам, растущий пред

И в коммунизм идущий дед.

Она и он передовые,

Мотор, запущенный впервые,

Парторг, буран, прорыв, аврал,

Министр в цехах и общий бал…

И всё похоже, всё подобно

Тому, что есть иль может быть,

А в целом – вот как несъедобно,

Что в голос хочется завыть…»

(А.Т. Твардовский. Из поэмы «За далью даль» // Огонёк. – 1988. − № 39. – С. 32.)

Своё отношение к такой политике нового партийного руководства высказали и представители отечественной интеллигенции. Правда, дать свою подлинную оценку происходящим в стране процессам они могли только в подцензурной печати. Так, к примеру, откликнулся на провозглашённый лозунг развёрнутого строительства коммунизма уже знакомый нам поэт Илья Сельвинский.

«Империи были с орлами,

Теперь обходятся без.

Где ты, красный парламент,

Свободных дискуссий блеск?

Сменил их чёрный порох,

Съела седая ложь.

Царят пауки, о которых

У Маркса не прочтёшь.

Для них молочные реки,

Для них кисель-берега.

Огрехи? Чихать на огрехи!

Была б на курке рука.

(А Русь,

в поту перемыта,

Влачит немое житьё)

Коммуна не пирамида:

Рабам не построить её.

(И.Л. Сельвинский. Стихи из синей тетради // Огонёк. – 1989. − № 37. – С. 20.)

Со временем Никита Хрущёв постепенно утратил поддержку со стороны, приведшей его к власти партийной номенклатуры. А пренебрежительное отношение Никиты Хрущёва к деятелям отечественной культуры (Эрнст Неизвестный, Андрей Вознесенский) подорвало его авторитет в среде творческой интеллигенции. Порождённые непродуманной «реформаторской лихорадкой» хозяйственные трудности в стране, приведшие к Новочеркасским событиям 2 июня 1962 года, усилили неприязнь к Никите Хрущёву и к проводимой им политике со стороны простых людей.

Всё это дало возможность лицам из высших эшелонов власти поднять вопрос о смене политического лидера. Противники Никиты Хрущёва в обстановке нарастающих экономических трудностей избрали самую верную тактику: усилили славословия в адрес Первого Секретаря ЦК КПСС И Председателя Совета Министров. На станицах газет и в документальных фильмах всячески стали восхваляться мнимые успехи на пути коммунистического строительства и их творец − «верный ленинец» Никита Хрущёв, что в душах истомлённых бытовыми неудобствами граждан страны вызывало лишь горечь и досаду.

Создав, таким образом, соответствующую морально-психологическую атмосферу в стране и сосредоточив в своих руках все решающие рычаги власти, противники Никиты Хрущёва заставили его на октябрьском 1964 года Пленуме ЦК КПСС написать заявление об отставке. Так закончилась первая попытка косметического ремонта тоталитарного строя в СССР. От проведённых тогда реформ более всех выиграла партийная бюрократия, которая усилилась настолько, что сумела убрать неугодного ей лидера. Однако заслугой Никиты Хрущёва стала невозможность реанимации сталинизма в его прежних, кровавых формах, − настолько большой резонанс в общественном сознании получила даже та ограниченная критика преступлений сталинского режима, которая прозвучала в докладе Первого Секретаря ЦК на ХХ съезде КПСС.

Так же нельзя сбрасывать со счетов заметное улучшение благосостояния простых советских людей, большое жилищное строительство, развитие сферы бытовых услуг, получение колхозниками паспортов, а значит, и права на свободное перемещение по стране. Само собой разумеется, отмену ряда «драконовских» статей сталинского уголовного кодекса, реабилитацию жертв политических репрессий и разгрузку лагерей. Опять же, чуть больший простор для развития литературы и искусства, представившаяся писателям и поэтам возможность высказать своё мнение.

Все эти прогрессивные изменения в жизни страны, свидетельствующие о некоторой гуманизации советского общества, наряду с крупными экономическими успехами, поднимали её престиж в глазах мирового общественного мнения и побуждали отдельных лидеров стран «третьего мира» следовать примеру Советского Союза. Так что до кризиса коммунистического строя в СССР было ещё далеко. Он пока не исчерпал всех возможностей в своём развитии.

(А. Китаев. Хрущёв среди рабочих-строителей.)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Советское общество во второй половине 1960-х – первой половине 1980-х годов

После смены политического руководства в стране в середине 60-х годов ХХ века произошли изменения в идеологической работе коммунистической партии в сторону ужесточения партийного контроля за деятелями отечественной культуры. Эти процессы надолго прервали поток разоблачительной литературы о прежних преступлениях режима. Теперь любая критическая нота об эпохе «великих строек», любая попытка вскрыть истинные масштабы народной трагедии в годы сталинских репрессий – рассматривались новыми лидерами страны как «очернительство», как попытка бросить тень на «славное прошлое». Правда, писателей и поэтов теперь не расстреливали, и не отправляли в лагеря. Их просто переставали печатать, закрывали им доступ к читателям, а если деятели литературы пытались издать свои произведения без ведома властей (самиздатом или за границей), то реакция властей была незамедлительной. Это показывает случай с писателями Даниэлем и Синявским, которые были отданы под суд лишь за то, что дали согласие на опубликование своих произведений за рубежом.

Поэтому честным поэтам приходилось писать «в стол» без надежды опубликовать произведение в ближайшее время, но надеясь на лучшее будущее, на «лучшие времена». Именно таким поэтом, по сути, живой совестью нашей художественной интеллигенции советского периода российской истории был Александр Твардовский. Он просто не мог смолчать, когда в стране с молчаливой поддержки брежневского руководства начался негласный процесс реабилитации культа личности Иосифа Сталина.

Свою душевную боль честного человека, возмущённого попытками тогдашних «идеологических жрецов» скрыть правду о жуткой трагедии народа в годы сталинского деспотизма, он со страстной силой выразил в поэме «По праву памяти», увидевшей свет только через много лет после его смерти.

«Забыть, забыть велят безмолвно,

Хотят в забвенье утопить

Живую боль. И чтобы волны

Над ней сомкнулись. Быль – забыть!

Забыть родных и близких лица

И стольких судеб крестный путь −

Всё то, что сном давнишним будь,

Дурною, дикой небылицей,

Так и её – поди, забудь.

Но это было явной былью

Для тех, чей был оборван век,

Для ставших лагерною пылью,

Как некто некогда изрёк…

Забыть велят и просят лаской

Не помнить – память под печать,

Чтоб ненароком той оглаской

Непосвящённых не смущать…

А к слову – о непосвященных:

Где взять их? Все посвящены.

Все знают всё; беда с народом! –

Не тем, так этим знают родом,

Не по отметкам и рубцам,

Так мимоездом, мимоходом,

Не сам,

Так через тех, кто сам…

И даром думают, что память

Не дорожит само собой,

Что рясой времени затянет

Любую быль,

Любую боль…

(Знамя. – 1987. − № 2. – С. 3 − 14.)

Этот отрывок уместно использовать для подтверждения тезиса о том, что не все в застойные годы молчали или славили «великого ленинца» − Леонида Брежнева. Подлинные мастера отечественной культуры находили в себе силы, чтобы выразить своё неприятие всех попыток замолчать и приукрасить страшное прошлое.

«Тогда совсем уже − не диво,

Что голос памяти правдивой

Вещал бы нам и впредь беду:

Кто прячет прошлое ревниво,

Тот врядь ли с будущим в ладу…

Что ныне счесть большим, что малым –

Как знать, но люди не трава:

Не обратить их всех навалом

В одних непомнящих родства.

Пусть очевидцы поколенья

Сойдут по-тихому на дно,

Благополучного забвенья

Природе нашей не дано.

Спроста иные затвердили,

Что будто нам про чёрный день

Ни ко двору все эти были,

На нас кидающие тень.

Но всё, что было, не забыто,

Не шито-крыто на миру.

Одна неправда нам в убыток

И только правда ко двору!»

(Знамя. – 1987. − № 2. − С. 3 − 14.)

Иного отношения к сталинской эпохе от новых лидеров страны трудно было ожидать. Как люди, сформировавшиеся в годы сталинских пятилеток, и именно тогда выдвинувшиеся на руководящие посты, они просто не могли принять окончательное развенчивание этой политической фигуры. По этой же причине Леонид Брежнев и другие руководители больше доверяли тем методам хозяйствования, которые сложились в годы сталинской индустриализации. Поэтому, осудив Никиту Хрущёва за «субъективизм» и «волюнтаризм», они со временем перечеркнули все его ценные начинания и вернулись к тому, что было апробировано при Иосифе Сталине. Это сыграло самую плачевную роль в широко разрекламированной экономической реформе второй половины 1960-х годов. Направленная на совершенствование форм экономического стимулирования производства и расширение хозрасчётных прав предприятий, реформа вскоре забуксовала, а затем обратилась вспять. И всё потому, что основную причину трудностей в социалистической экономике брежневское руководство видело не в самой системе её организации и управления, а в отдельных недостатках, которые легко исправить. Так об этом было заявлено на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС 1964 года, что «…трудности в развитии нашей экономики носят временный характер и должны быть в кратчайший срок преодолены.

В результате хозяйственная реформа 1964 года была проведена в крайне урезанном виде. Предприятия не получили всех обещанных им прав. Самофинансирование не стало реальностью. Планирование по валу, а не по качеству продукции, осталось без сколь-нибудь серьёзных изменений. Обычным явлением в хозяйственной практике стала ежегодная корректировка плановых заданий в сторону их уменьшения. Отсюда известный парадокс экономической системы социализма, когда скорректированные годовые плановые задания успешно выполнялись и перевыполнялись, а в итоге оказывалось, что очередная пятилетка провалена по ряду важнейших показателей. Это затем сказалось на решении социальных вопросов, в результате чего, в народном сознании вся экономическая история СССР предстала в таком виде.

«Знаменательная дата.

Продразвёрстка. Продналог.

Трудодень. Натуроплата.

Равноправие. Паёк.

Недород. Вредитель. Враг.

Середняк. Бедняк. Кулак.

Светлый путь. Колхоз. Подъём.

Изобилие. Заём.

Заготовка. Изымать.

Раскулачить. Отобрать.

Разнорядка. Сдать. Покрыть.

Недодать. Распределить.

Отоварить. План. Списать.

Обеспечить. Распродать.

Уценить. Наценка. Блат.

«Только для…» Сертификат.

Недовесить. Перекрыть.

Чёрный ход. Служебка. Сбыть.

Орс. Кремлёвка. Списки. Бронь.

Связи. Карточки. Талон.

Фонды. Очередь. Начёт.

Спецпоставка. Вал. Отчёт.

Недостача. Недогруз.

Главснабсбыт. Потребсоюз.

Спецзаказ. Минторг. Наряд.

Перебои. Спекулянт.

Привилегии. «Берёзка».

Льготы. Неликвид. Авоська.

Улучшение. Достать.

Рынок. Цены. Расхватать.

Импорт. Экспорт. Субпродукт.

Компенсация. Дают!

Пересортица. Обвес.

Чек. Валюта. Мнс.

Ускорение. Лимит.

Перестройка. Дефицит.

(Михаил Орешин. Ода материально-техническому снабжению // Горизонт. – 1991. – № 11. – С. 17.)

Такой политический курс брежневского руководства, который не продвигал решение давно назревших проблем, а, наоборот, тормозил их разрешение, нашёл теоретическое обоснование в концепции «развитого социалистического общества». Суть её заключалась в том, что ныне существующий реальный социализм объявлялся высшим достижением социального прогресса и не нуждается ни в каких структурных переменах. Было объявлено о социальной однородности советского общества при лидирующей роли рабочего класса, о решении национальных и социальных проблем в том виде, в каком они достались Советской стране от прошлого, царского режима, о неуклонном росте благосостояния всех советских людей. Между тем, реальное положение дел в стране было несколько иным.

Чем дальше, тем более отчётливо народ осознавал, что реальным хозяином страны является номенклатура – настоящий правящий класс советского общества как по своему социальному статусу, так и по объемам материальных благ, выпадающих на его долю. Слова же об лидирующей роли рабочего класса и трудовой интеллигенции − не более чем лозунги. А обласканные властью передовики производства и народные писатели, не более чем ширма, прикрывающая всевластие партийных органов. На этот счёт есть очень язвительное стихотворение Алексея Маркова об одном таком передовом рабочем, якобы «хозяине страны».

«Он только числится рабочим:

Давненько быть им перестал,

Детали не сверлит, не точит –

Ему станок, как пьедестал!

Он подмахнёт статью чужую

Для неразборчивых газет,

И на трибуне прогарцует.

Он – Цицерон, народа свет!

Тост на банкете произносит,

Собой украсив торжество,

Давно уж слова он не просит,

Дают насильственно его!

Он разъезжает по Союзу,

По ближним странам и вокруг,

И учит жизни вузы, втузы

И Академию наук!

Дежурит чёрная машина

У входа в знаменитый дом,

И продавщицы:

«Вот мужчина! –

Жужжат восторженно о нём. –

Рабочий парень, а не хуже

Министра иностранных дел!

Аж с Аллой Пугачёвой дружит,

Вознёсся, а не забурел!»

…Ему – закрытые буфеты

По ценам довоенных лет,

О нём статьи, кино, буклеты,

О нём трезвонит белый свет!

А шепотком: «Жена отстала,

За ним угнаться не смогла.

Нашёл себе другую малый:

Жена и муж – как два крыла!»

…Ещё о нём шагают слухи,

Что будто на родной завод

Он приезжал, но был не в духе,

Обратный сделал поворот.

За ним формовщицы бежали,

А он, под стать кинозвезде,

Фарфоровые зубы скаля,

Бросал автографы везде.

…Я чувствую:

редактор вздрогнул,

И обрываю свой сюжет.

Не то от голодухи сдохну!

…Зовёт супруга на обед…»

(А. Марков. «Рабочий человек» // Литературная Россия. – 1988. – 16 сентября.)

Эту «имперскую» тему затронул в одном из своих произведений Булат Окуджава. Он умело обыграл тот факт, что многие могучие империи древности гибли, как правило, на пике своего могущества, и лишь впоследствии историки называли этот предшествующий гибели империи период временем упадка. Вот и Булат Окуджава, говоря, вроде бы, о Римской империи, более чем прозрачно, на наш взгляд, намекал на неблагополучное положение дел в Советской империи.

«Римская империя времени упадка

сохраняла видимость твёрдого порядка:

цезарь был на месте, соратники рядом,

жизнь была прекрасна, судя по докладам…

Римляне империи времени упадка

ели, что достанут, напивались гадко,

а с похмелья каждый на рассол был падок…

видимо, не знали, что у них упадок…

Юношам империи времени упадка

снились постоянно то скатка, то схватка,

то они в атаке, то они в окопе,

то вдруг на Памире, а то вдруг в Европе.

Римлянкам империи времени упадка,

только им, красавицам, доставалось сладко,

все пути открыты перед ихним взором:

хочешь – на работу, а хочешь – на форум».

(Б.Ш. Окуджава. Римская империя времени упадка // Огонёк. – 1989. − № 35. – С. 9.)

Но было бы неправильно рисовать правление Леонида Брежнева сплошными чёрными или серыми красками. Трудно оспорить мнение Александра Зиновьева и Эдуарда Лимонова, что «брежневский» период нашей истории был, пожалуй, наилучшим по сравнению с предыдущим и, даже, современным. А как иначе? Несмотря на всевозможные дефициты и нарастающее неравенство в распределении общественных благ, год от года улучшалось материальное благополучие простых советских граждан. Их социальной стабильности не угрожали ни призрак гражданской войны, ни массовые репрессии, ни уголовная преступность. Как никогда прежде, и, очевидно, никогда впредь в будущем, не будет таким сильным влияние нашей страны на окружающий мир. Без участия Советского Союза не могла быть решена ни одна серьёзная международная проблема. И, самое главное, несмотря на большую разницу в объёмах промышленного производства, военно-технический потенциал Советской державы по масштабу и по уровню вооружений почти сравнялся с совокупной военной мощью всех вероятных противников − от США И НАТО до Китая. В канун своего крушения Советский Союз представлял собою настоящую сверхдержаву, оплот биполярного порядка в мире.

(И.С. Глазунов. Вклад народов СССР в мировую культуру. 1980)

Предложение ЮНЕСКО великому русскому художнику Илье Глазунову создать панно, отражающее вклад народов СССР в мировую культуру и цивилизацию, было актом высокого международного признания его творчества. Но как решить столь сложную проблему — в одной картине отразить масштаб многовековых свершений более сотни народов и народностей, населяющих территорию бывшей Российской империи, а тогда СССР, раскинувшейся на шестой части Земли? Как известно, по решению ЮНЕСКО ежегодно отмечаются юбилейные даты, связанные с именами наиболее выдающихся творцов мировой цивилизации. И художник, представив узнаваемые хрестоматийные образы великих ученых, деятелей литературы и искусства разных национальностей, а также плоды их творческого гения, проявившегося в разные времена, создал образ воплощенной мощи своего Отечества в протяженности исторического бытия.

25 декабря 1979 года – 15 февраля 1989 года. Война в Афганистане.

СССР упорно боролся за расширение своего влияния в мире, что способствовало втягиванию СССР в 1979 году в Афганскую войну, которая обернулась большими военными и политическими потерями. Советский Союз испортил отношения со странами «третьего мира», а Афганистан стал тяжёлым бременем для нашей страны и живой болью для всех тех, кого задела эта война. Выйти из неё удалось только спустя девять лет уже при новом руководстве страны, объявившем перестройку всей системы социально-экономических и политических приоритетов. На это событие откликнулся замечательный молодой поэт Анатолий Пшеничный, заметивший, что это было слишком слабым утешением для тех, кто потерял на этой непонятной войне своих близких.

«Виноватую улыбку

Ты не прячь, военкомат.

Говорят, была ошибка

Девять лет тому назад.

Там, где звёзды над крестами

Золотым обведены,

Кто-то сонными бровями

Двинул в сторону войны.

И рванули батальоны,

От речей навеселе,

По нерусской, прокалённой,

Ненавидящей земле.

Золотая чья-то рыбка,

Чей-то звёздный календарь!..

Уж, какая там ошибка,

Коль обещана медаль!

Девять лет носили стойко

Груз приказов и гробов.

А в России перестройка

Аппаратов и штабов.

Реагировали гибко:

Это что там за война?

И кивнули:

Да, ошибка,

Ведь ошибка не вина…

Парня у Джелалабада

Отыскало письмецо,

А над парнем,

Как лампада, −

Друга белое лицо.

Станет зыбко, станет липко

В отчем доме у ракит…

Мама, это не ошибка.

Я действительно

Убит.

(А. Пшеничный. Не ошибка // Смена. – 1988. − № 24. – С. 21.)

(А. Соломонов. Советский содат в Афганистане. 1988)

Брежневская эпоха стала началом конца СССР и социалистического строя. Советский Союз сохранял лишь внешние признаки величия.. На исходе 1970-х годов в советской стране сложилась такая морально-психологическая атмосфера, что почти все слои общества были недовольны существующим порядком вещей. Почти иссякла вера в близкое торжество коммунистических идеалов. Рабочие желали более справедливого распределения общественных благ. Интеллигенция хотела подлинной демократии и индивидуальной свободы. Колхозное крестьянство мечтало стать подлинным хозяином своей земли и своего труда. Даже представители партийно-советской номенклатуры уже явно тяготились пуританскими нормами коммунистической морали и зависимостью личного благополучия от служебного положения. Они уже желали открыто наслаждаться выпавшими на их долю благами жизни, но этому мешал существующий социальный строй. Поскольку для выражения открытого недовольства ни у кого реальных возможностей не было, протест проявлялся в снижении заинтересованности к честному и добросовестному труду, в росте мелких и крупных хищений социалистической собственности, в коррупции, поразившей буквально все поры советского общества. Короче, в сознании советских людей социалистическое общество утратило все перспективы к дальнейшему развитию, они постепенно заражались мещанско-торгашеским духом.

(Д. Налбандян. Наш путь к коммунизму.)

10 ноября 1982 года – 11 марта 1985 года. Межвременье в стране. Предвестие перемен.

И, всё же, мало кто мог подумать 10 ноября 1982 года, что со смертью Леонида Брежнева страна вступит в новую историческую эпоху, чреватую серьёзными переменами во всем мировом пространстве. Правда, в первый период после смерти этого лидера никаких радикальных преобразований не последовало. В высших партийных органах господствовали консервативные настроения. Предлагалось переломить сложившиеся негативные тенденции в экономике и в общественном сознании, ничего не меняя серьёзно в хозяйственной системе и в методах руководства общественными процессами.

По такому пути предполагал пойти новый лидер страны Юрий Андропов. Его тринадцатимесячное правление ознаменовалось определёнными сдвигами и в экономике и в сознании людей, которые, наконец, увидели честного и динамичного руководителя, искренне пытающегося улучшить положение дел в стране. Однако после его смерти при поддержке престарелых брежневских соратников к власти пришёл работник партаппарата Константин Черненко, чье одиннадцатимесячное правление ознаменовалось реинкарнацией самых характерных примет брежневской эпохи (поток наград партийным чиновникам, пропагандистская трескотня по поводу мнимых достижений народного хозяйства и прекращение ряда уголовных дел за крупные хозяйственные преступления). Здравомыслящие люди страны уже не могли не понять, что советское общество зашло в безысходный тупик, что оно не способно к поступательному движению вперёд при сохранении нынешней системы руководства страной. Поэт Михаил Дудин в своих стихах-эссе дал ясную картину состояния страны и настроений в обществе, предшествовавших началу перестройки. Вначале он дал нелицеприятную оценку эгоистического поведения престарелого руководства страны, стремящегося сохранить свою власть и свои привилегии.

«Давно одна напасть

Для всех определилась:

Идёт война за власть,

А не за справедливость.

Война да голод, кнут да гнёт,

Самоуправство власти.

За что тебе в веках, народ,

Такой судьбы напасти?

Там – море крови позади.

Там впереди пустыня.

И еле теплится в груди

Забытая святыня…

Опять, закрыв глаза,

Под гнётом старой ноши,

Мы голосуем «За»

И хлопаем в ладоши.

Но солнце на стреху

Не всходит по карнизу,

Нет света наверху

И смутный сумрак снизу».

(М. Дудин. Стихи // Звезда. – 1988. − № 9. – С. 9.)

Затем, в следующем своём стихотворении Михаил Дудин изложил свои надежды и сомнения относительно нового молодого руководителя страны Михаила Горбачёва.

«Давно пословицы слова

Гласят не лиха ради:

Когда болеет голова, −

Всё тело лихорадит.

А власть, что там ни говори, −

Не каждому в заслугу.

Извозчик выбился в цари

И – умер с перепугу,

Толь от тяжёлых новостей

Международной части,

Или от лести всех мастей

На всех этапах власти.

Толь от дотошных стариков,

Мечтающих украдкой

Лечь в основание веков

Кремля под красной кладкой.

В оцепенении немом

Жизнь жаждет слова – дела.

Ужели честью и умом

Россия оскудела?

Каким он будет − новый князь,

Чем мир земной прославит,

Куда, через какую связь

Полёт времён направит?

Какой страна услышит плач −

Рождения иль смерти?

Кто, светлый гений иль палач

Наш крестный путь очертит?

Гляжу с тревогою вперёд

В надежду и потерю.

В судьбой издёрганный народ

Своей судьбою верю.

Пусть песни честные слова

Звучат светло и смело

И ясной мысли голова

Не лихорадит тело».

(М. Дудин. Стихи, написанные 11 марта 1985 года // Звезда. – 1988. − № 9. – С. 9.)

Кроме того, Михаил Дудин в своих стихах предрёк, что крупные перемены в стране последуют только после раскрепощения общественного сознания, когда народ узнает действительную, а не мнимую правду о своём советском прошлом. Его стихотворение так и называлось «На повороте в завтра».

«Расти свой хлеб. Не жди поблажек.

Везде и всюду произвол.

Крест христианской веры тяжек

И крест неверия тяжёл.

От пятилетки к пятилетке

Без отдыха на рубеже.

Горят глубинные отметки

Всех наших бед в моей душе.

Об этом ясно и не сухо

Сейчас строчат карандаши,

И объясняется разруха

Разрухой тела и души.

Глаголет память точной речью

О том, как в гибели идей

Плодилось горе человечье

Куда быстрей самих людей.

И эта память не отторгла

От трезвой мысли горький бред,

И в слепоте тех лет восторга

На всё неполный даст ответ.

Но счёт погибших миллионов

Людей в войне и лагерях

И гибель «фракций и уклонов»

Нельзя держать на якорях.

Сейчас она выходит зримо,

Боль наша, бывшая внутри.

…Душой раба и подхалима

На эту память не смотри!..

Пусть эта память моровая

Не зарастает муравой.

Пусть зреет совесть мировая

В её тревоге мировой».

(М. Дудин. На повороте в завтра // Звезда. – 1988. − № 9. − С. 10.)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Перестройка Советского общества. Распад СССР. Переход к новой модели развития. 1985-2013 годы.

11 марта 1985 года. Избрание М.С. Горбачёва лидером партии и страны..

После непродолжительного «переходного периода», связанного с пребыванием на руководящем посту в государстве Юрия Андропова и Константина Черненко, наступило время горбачёвской перестройки – самой решительной за все годы существования коммунистического режима попыткой модернизации его социально-экономических, политических и идеологических основ. Однако, направленная на обновление социализма в соответствии с требованиями современной эпохи научно-технической революции и возвращение к «первозданной чистоте» ленинского учения, перестройка в итоге обернулась полной дискредитацией коммунистической идеи и развалом социалистической системы хозяйствования, на руинах которой стали строиться новые рыночные отношения, чего и в «дурном сне» не могли себе представить её авторы.

23 апреля 1985 года. Пленум ЦК КПСС. Курс на «ускорение экономического развития». Начало «перестройки».

К 1988 году, отчасти ввиду пробуждения общественного сознания внутри страны, отчасти под давлением западной общественности и родилась идея движения к «обновленному», «истинному», демократическому и гуманному социализму, обогащённому достижениями современного мирового развития и очищенного от наслоений сталинской эпохи. Началась, собственно говоря, уже действительная перестройка всей системы идейно-политических координат, считавшихся ранее незыблемой основой социалистического общества. Этот процесс неизбежно должен был начаться с объявленной властями гласности, призванной, как уже отмечалось, раскрепостить общественное сознание, свести счёты со страшным прошлым, наметить перспективы дальнейшего развития для страны.

Если в былые годы владычицей дум в России была печать, то тогда эту функцию взяла на себя периодическая печать в жанре политической публицистики. Вначале она вызвала в народе настоящую эйфорию чувств. Их накал хорошо передал в своём шутливом стихотворении молодой поэт Анатолий Пшеничный.

«Кто хвалил Бухарина,

Пущенного в дым,

Кто корил татарина,

Рвущегося в Крым,

Кто терзал на части

Узбекского царька?..

Вот какие страсти

У газетного ларька.

«Новости московские»

И журнал «Урал» −

Кто они таковские?

Кто их покупал?

«Огонёк» стал нонеча

Многим чуть не родич,

У того Коротича

Не враг – один Коротич.

Выводы нелестные

Вы теперь исправьте –

Правда есть в «Известиях»

И известья в «Правде».

Если вы оболганы,

Не следует молчать:

Где не смогут «органы» −

Проползёт печать!

Днём и ночью рыскает

Пишущий отряд.

Доля журналистская –

Грязный маскхалат.

Чёрный ворон кружится,

Стонет у пера,

Не добудешь ужаса –

Не видать добра!

Будто бы по челюсти

Каждый раздобыл.

И «Мурзилка» щерится,

Словно «Крокодил»,

С «Правдой пионерскою»

Спорит «Колобок»

Про бесчестье женское

И тюремный срок.

Как учила партия:

Невзирая на…

«Молодая гвардия»

Тихая одна.

Ведь не поменялась

Под эпохи свист,

Хоть бы постеснялась

Журнала «Коммунист»!

Вражеские вестники

Смолкли, облысев.

Спеты ваши песенки,

«Грани» и «Посев»!

Что нам ваши низкие

Сплетни да навет?

Мы такое тискаем –

Плачет Пиночет!

Чтоб не снилась кой-кому

Жить по старине,

Перестройка тройкою

Мчится по стране.

И, гремя отчаянно

От скорости такой,

Органы печатные

Бьются под дугой!»

(А. Пшеничный. Шуточное // Смена. – 1988. - № 24. – С. 20.)

Из шуточного стихотворения Анатолия Пшеничного ясно видно, какие органы печати, в соответствии с духом времени, обличая и поощряя, способствовали обновлению общественного сознания, а какие застыли на старых идеологических позициях, не желая поступаться прежними принципами. Открытия бывали страшнее самых смелых предположений. Оказалось, что советское общество вовсе не было свободным от противоречий, а то, что считалось «пережитками капитализма» в сознании советских людей, оказалось «родимыми пятнами» советского образа жизни, производными от двойной морали советского общества. Это наглядно и зримо показал уже отмеченный нами Анатолий Пшеничный в стихотворении «Час открытия открытий».

«Собрались мы и решили

Разобраться без труда:

Как мы жили, не тужили

В те, застойные, года?..

А из вороха событий,

Как с колючками венец,

Час открытия открытий

Подкатился наконец!

При равнении на знамя

Не глядя по сторонам.

И, как только мы узнали –

Неизвестные мы нам!

Раньше было –

Всюду глянец,

Всюду слава да хвала!

А теперь, куда ни глянешь,

Уголовные дела!

Мы газетку полистали,

Там открытье − просто страх:

Ведь у нас в Узбекистане

Есть советский падишах!

Он не сеет и не пашет,

А валяет дурака,

Ту, а то, что курит гашиш, −

Это семечки пока!

Нам сегодня не до шуток,

Мы сегодня на коне:

Вдруг открыли проституток

В трудовой своей стране!

Не на площади Пигали –

Вышли рядышком совсем

Наши Маши, наши Гали

Из рядов ВЛКСМ!

И в поэзии, и в прозе

Всё открытья, всё грома:

Есть у нас и мафиози,

И игральные дома,

Рокера и металлисты

И «мохнатая рука»,

А что в бандах –

замминистры, −

Это семечки пока!

В общем, как и обещали

Мы в учебниках не раз,

Заграницу мы догнали –

Всё имеется у нас.

И без лозунгов обычных

Скажем с гордостью в груди:

По отсутствию наличных

Даже где-то впереди!

Коль от этаких событий

Не разучимся читать,

Час закрытия открытий

Может запросто настать!

Вот такие наши годы,

Уходящие в века…

И, как думают в народе,

Это семечки пока!»

(А. Пшеничный. Час открытия открытий // Смена. − 1988. − № 24. – С. 21.)

Правда, не вполне ясно – предполагал ли автор, что эти отрицательные стороны советской действительности окажутся лишь «цветиками», а настоящие «ягодки» покажут себя во времена строительства «бандитского капитализма» в России. Но тогда мало кто представлял себе подобный исход перестройки.

28 июня – 1 июля 1988 года. XIX Всесоюзная конференция КПСС. Принятие программы реформы политической системы.

Последним рубежом в истории КПСС стала XIX партконференция, где обозначилась новая расстановка сил как в советском обществе, так и в коммунистической партии. Только впоследствии стало понятно, что это было началом конца социалистической эпохи. Вначале же, казалось, ничто не предвещало столь плачевного для Коммунистической партии Советского Союза исхода перестройки. Казалось, что советскому народу придётся ещё долго бродить в потёмках перестройки, спотыкаясь от противоречивых решений правительства и с трудом отыскивая путь решения стоящих перед страной проблем. Такие мысли хорошо передал в другом своём произведении Анатолий Пшеничный, которое так и назвалось: «Песня о Конференции».

«На партийной конференции,

Где доклады до зарниц,

Меньшинство интеллигенции,

Большинство нормальных лиц.

Там звучат тирады гневные,

Обличая аппарат,

Там на темы злободневные

Злободневно говорят.

Говорят, что мы бы рады бы

Не грустить, не горевать,

Говорят, что нам не надо бы,

Друг у дружки воровать,

Нам бы блага непрерывные

И порядок бы кругом…

А мы-то думали, наивные,

Что давно мы так живём.

Там героев величальники

Пригибались до земли,

Там согнали партначальника

И министра извели.

И из пафоса спортивного,

Не жалея сил и жил,

Там в генсеки беспартийного

Кто-то выбрать предложил.

И отечества спасатели

Колыхались по рядам,

Наблюдая, как писатели

Бьют друг дружке по мордам,

За дела свои противные,

За разбой, где ни копни…

А мы-то думали, наивные,

Что народные они.

А Москва флажки развесила

Над Москвою над рекой.

Жалко, питерского крейсера

Нет в столице под рукой,

А не то б из орудийного

Намекнули там ствола,

Чтоб скорее власть партийная

Власть Советам отдала!

Но средь форума московского

Был к другому интерес:

Били Ельцина, как Троцкого,

Чтобы в лидеры не лез,

За погромы магазинные

И за кадровый аврал…

А мы-то думали, наивные,

Что поможет нам Урал.

Вся земля включала телики

И спешила прочитать,

Мы Европе и Америке

Показали нашу стать.

И, с утра по веткам лазая

В нервных поисках еды,

Пели Азия и Африка,

Что мы им «камарады».

А народ наш улыбается,

Не хандрит и не бузит,

На зелёный – ускоряется,

И на красный – тормозит.

Вьются очереди винные,

Как бинты вокруг страны…

А мы-то думали, наивные,

«Лишь бы не было войны…»

Были приняты решения,

Хоть тогда их не нашли.

Механизмы торможения

Рассекреченные шли.

Но по каждой резолюции

Их поползала рука.

А это значит – революция

Не закончилась пока!»

(А. Пшеничный. Песня о конференции // Смена. – 1989. − № 24. – С. 6.)

Только, опять же, характер перемен оказался вовсе не таким, каким его предполагал Анатолий Пшеничный и остальные здравомыслящие люди. Пробудившаяся демократия дала вовсе не тот эффект, на который рассчитывали сторонники перестройки. Во-первых, вышедшая за разумные пределы гласность подорвала духовную опору советского общества. Весь пройденный страной путь теперь представлялся сплошной чередой ошибок и преступлений. Отсюда горечь в душе, которая выплёскивалась в тоскливые стихи-монологи о себе и своём поколении.

«Я голоден и нищ,

Свиреп и неопрятен.

Я как нелепый прыщ

Среди родимых пятен;

Морщина на челе

Ухоженной Европы.

Он был навеселе,

И потому – прохлопал.

Создатель проморгал.

И чтоб вину загладить,

Он мне свободу дал

В свою же душу гадить.

Души (чтоб суд вершить)

Навек закрылись дверцы,

И стали водку пить

Мои единоверцы.

Меня досада жжёт,

Раздумья клонят долу:

От собственных щедрот

Слыву я новосёлом.

Отравленной мечтой,

Уздой полузадушен,

Я сам, своей рукой

Своё жилище рушил;

Сам счёт производил

Трясущихся поджилок;

Свою могилу рыл;

Стрелял себе в затылок.

Из плоти неживой

Воскреснул я. И что же?

Болячкой иль бедой

Мне каждый тычет в рожу.

Язык мой, как ярлык.

В чести чужие дяди.

А я всё так же дик,

Всё так же кровожаден.

В тех песнях, что пою,

Опять полно бурьяну…

Создатель, мать твою,

Что ты наделал спьяну?!»

(Владимир Тепляков. Монолог // Советская молодежь. – 1991. – 14 апреля.)

Разглядел поэт Анатолий Пшеничный и другую обратную сторону перестройки, когда к ней пристроились те, кто под прикрытием демократических фраз и лозунгов просто хотел больше отхватить себе долю от государственного имущества, которое уже тогда стало расхищаться «перестроившимися» партработниками и просто сомнительными личностями. На этот счёт у него появилось стихотворение «Не надо грязи» − выражение, употребляемое в смысле противодействия лжи и фальши. Именно для показа несоответствия высоких слов и низменных деяний. Лучше всего для выяснения смысла этого выражения обратиться к самому произведению.

«Если кто-то про кого-то

За спиною бормотал,

Если кто-то не работал,

А на стройки призывал,

Чтобы это безобразье

Растереть, как порошок,

Говорил:

− Не надо грязи! –

Самый лучший мой дружок.

Я запомнил эту фразу,

И во мне она жила,

Не пускал её ни разу

В пустяковые дела.

Но как снег упал за ворот –

Все раскаялися сплошь:

Не построишь новый город,

Если старый не снесёшь!

Кто на МАЗе, кто на ВАЗе,

Кто на собственном такси…

Но без грязи были разве

Новостройки на Руси!

И гляжу я изумлённо,

Как ударенный об лёд:

На трибуне –

«Вор в законе»

Тени прошлого клюёт!

На хрустальном унитазе

Перестроился за ночь…

Гражданин, не надо грязи,

Гражданин, подите прочь!

Вот ещё один вещает

Про нескромность и про стыд

И того изобличает,

Кто давно уже сидит.

А уедет в личном ГАЗе

В персональный магазин…

Гражданин, не надо грязи,

Ну, не надо, господин!..

Ах, страна моя – отрада,

На знамёнах – красный цвет.

Перестраиваться надо,

Перекрашиваться – нет!

Ставлю точку я на фразе,

Пока нерв не пережёг…

Говорил:

− Не надо грязи! –

Самый лучший мой дружок».

• ⇐ Назад
• 32
• 33
• 34
• 35
• 36
• 37
• 38
• 39
• 40
• 41
• 42
• 43
• 444546
• 47
• Далее ⇒