нет мне в том никакой пользы».

Стальное зеркало

И если я раздам все имение мое

и отдам тело мое на сожжение,

а любви не имею,

Первое послание к Коринфянам апостола Павла.

Они гуляли вдоль кромки прибоя, купались, лежали долго-долго на остывающих камнях и говорили, казалось, обо всём на свете. Кроме самого важного. О самом важном он упрямо молчал. Поэтому она всё пыталась найти объяснение своему предчувствию, пусть не в словах, пусть угадать бы девичьим чутьём по жестам, голосу, дыханию, взгляду – в чём же всё-таки причина, и что должно произойти, отчего то и дело накатывает дрожь острого беспокойства и хочется крепко сжимать его руку. Поэтому она никак не хотела уходить.

Небо озарилось тёплым свечением, на волнах трепетали золотые чешуйки заката. Потом наступила звёздная ночь – такая душная в городе, но ласковая, дышащая влажным, солоноватым ветром – здесь. Только когда чёрно-звёздный шатёр над ними начал с востока становиться пепельно-серым, она сдалась, усталая, так и не вызнав секрета. Он проводил её домой, как много раз прежде. Сам вернулся на побережье: именно сегодня и именно здесь он сделает свой выбор.

Там, на другом берегу, скрытом за линией горизонта, прямо сейчас шла война. Впрочем, одна из многих на этой большой Земле. Но теперь он не мог оставаться в стороне, как прежде. Он достиг возраста мужчины. И слишком хорошо помнил тех старших девчонок из своей пятиэтажки, за которыми с ребятами, такими же сопливыми пацанами, подглядывал в купальне на речке из-за ивовых кустов. Сейчас многие из тех девчонок уже стали матерями. А их пятиэтажка лежит в руинах после обстрела.

Хорошо помнил, как с той же сборной ватагой из своего и соседнего двора бегал в пригород воровать в садах черешню и персики. Как потом они всей толпой удирали под ругань домовитых хозяек и лай цепных кобелей, немилосердно жалясь подзаборной крапивой. Лучше всех помнил одного, настоящего товарища - расставаясь, они клялись в вечной дружбе. Того, который уже одел форму ополченца, хотя восемнадцать ему стукнуло на полгода позже…

Всё просто. Он уедет туда, и останется живой или погибнет. Матери с отцом и братишке будет тяжело, но те поймут, что он не мог иначе. Всё было бы совсем просто, если бы не Луоми. Если умрёшь – украдёшь её будущее, которое обещал уже одним своим появлением в её жизни. А если останешься здесь – сможешь ли сделать её счастливой, тихо предав самого себя? И одновременно он понимал прекрасно – его смерть ничего не изменит, как тысячи других смертей. ЭТИ так же будут обстреливать жилые кварталы и парки с играющими детьми, так же издеваться над пленными – своими братьями по крови, по общей когда-то Родине. Горько усмехнувшись, вспомнил дерзкую детскую мечту: отдать жизнь ради того, чтобы прекратить хотя бы одну войну. Мальчиш-Кибальчиш. Романтическая сказка. Если бы такое оказалось возможным, он не задумывался бы ни минуты. Вот только Луоми…

*******************************************************************************

Произнося это имя, его губы сами собой складывались в улыбку. Девушка-цветок с золотисто-оливковой кожей и миндалевидными глазами. Тропическое чудо из забытого сновидения. Два года тому назад это случилось так.

Семь дней он провалялся дома с гриппом. Вернулся в школу, увидел её и обомлел. Эфемерно тонкая фигурка, огромные карие глаза в обрамлении бархатных ресниц, тёмно-русые тугие локоны, скрывающие лопатки. Орхидеевая какая-то красота. Как раз неделю тому назад она появилась здесь – дитя иноземных островов и заезжего русского матроса. Он думал, что за ней, как осы за сладким фруктом, уже вьются толпы поклонников. Он ошибся. Её вызывающая нездешнесть, забавная манера искажать слова непривычного языка не привлекала, а отталкивала большинство. Никто не стремился ни в друзья, ни в подруги. Сработал принцип куриного стада: чужого надо клевать. И клевали.

Когда после звонка он вышел в коридор, то сразу понял, что девчонке в эту неделю пришлось несладко. Её травили прямо сейчас. Опустив голову она стояла посреди небольшой кучки тинейджеров, и терпела их выходки, понимая, что если попытается убежать, станет только хуже. Какой-то юнец, делая неприличные намёки, назойливо допытывался, чем зарабатывала её мать до приезда сюда. Стоящая сзади развязная девица, под одобрительное хихиканье сверстниц, балансируя на одной ноге, носком туфли пыталась незаметно задрать подол школьного платья. Наблюдая эти безобразия, он почувствовал сразу три стремления: пресечь проявление вопиющей несправедливости, заступиться за слабого и, конечно, раскрыть своё влечение к красивой девушке. Эта тройственный порыв не оставил ему времени на обдумывание поступка и он сделал так, как сложилось само. Быстро намотал на руку собранные в хвост волосы девицы, и резко дёрнув книзу, усадил на пол, не обращая внимания на её пронзительный визг. Замерший с открытым ртом юнец, получив увесистую затрещину, повалился на столпившихся зевак. Девушка бросила короткий изумлённый взгляд на нежданного избавителя. Не посмотрела – очами обожгла. И снова опустила голову, не зная, к добру это или к худу.

- Если кто-то не понял, могу объяснить: это моя девушка. И кто попробует снова хоть пальцем тронуть или язык распускать, тому я объясню ещё раз. Индивидуально и более доходчиво.

Его, спортивного, плечистого выпускника в школе уважали, с ним считались. Поэтому не последовало ни возражений, ни комментариев, если не считать обиженный девчоночий скулёж за спиной. Чтобы подкрепить своё спонтанное заявление и решительные действия хоть чем-то, он за плечи увлёк спасённое создание к стене, вынул ранец из побелевших стиснутых пальцев и, обняв, прижал кучерявую головку к груди. Только теперь ум включился, растолковывая нелепость ситуации, величину взятой на себя ответственности, возможные последствия… Четырнадцатилетняя восьмиклассница, почти Джульетта. И он покраснел, поняв, что не знает её имени, и уж тем более не знает того, хочет ли она быть его девушкой.

- После уроков, можно я провожу тебя домой?

В ответ грянул звонок, она снова обожгла его карим огнём из-под взметнувшихся ресниц, безмолвно кивнула и, выскользнув меж рук, подхватив ранец, скрылась за классной дверью.

По пути к её дому они познакомились. Шли почти молча, иногда переглядываясь и улыбаясь друг другу. Она ещё с трудом подбирала русские слова, а он сейчас был просто счастлив и с абсолютно пустой головой.

Луоми пригласила его к себе. Они с мамой переехали недавно, полупустая квартира смотрелась необжитой. То там, то здесь висели и лежали яркие экзотические вещицы из их прошлой заокеанской жизни, удивительно не соответствуя голым стенам типовой хрущёвки. Разглядывая эти диковинки, он и не заметил, как девушка тихо вышла из комнаты. А когда вернулась, на ней взамен школьной формы был лёгкий шёлковый халатик без пуговиц, подхваченный поясом. Вместо того чтобы позвать к чаю, девушка подошла к нему почти вплотную, левой рукой комкая ворот на груди. Пальцы её разжались, рука скользнула вниз, распустив одинарный узел пояса, и он увидел, что под халатиком совсем ничего нет.

- Ты сказал, что я твоя девушка. Я согласна.

Он был так поражён, что и не заметил бы, как она дрожит, если бы не трепет края шёлковой ткани на смуглом теле.

- Господи… Да я ведь совсем не для этого…

Сделав последние полшага навстречу, он осторожно запахнул полы её одежды, проговорив сбивчиво:

- Дикарка!.. Ты и вправду совсем чудная.

Говорил и понимал, что она просто женщина. Настоящая маленькая женщина из другого мира.

Горячая волна изнутри качнула к ней, к приоткрытым шоколадно-земляничным губам.

Когда завершился первый поцелуй – для неё самый первый - девушка серьёзно и прямо глядя спросила с мягким гортанным акцентом, к которому он ещё не привык:

- Ты долго будешь со мной?

- Долго. Константин – значит «постоянный».

***********************************************************************************

Досадуя на бессилие, Константин пнул влажный песок, и тот разлетелся веером в стороны. В борозде под ногой блеснуло. Он наклонился и поднял небольшого диаметра, тонкий, но тяжёлый диск с отверстием посредине, идеально отполированный до зеркального блеска. Просто жёсткий диск от компьютера. Кто-то разобрал «старое железо», носил в кармане забавы ради, потерял или выбросил, не найдя применения красивой бесполезной штуковине. Он повертел диск в руках, пытаясь увидеть царапины от песка или ещё какой изъян. Ничего. Стальное зеркало. Поглядел на небо сквозь отверстие и, поймав последнюю утреннюю звезду аккуратно по центру, залюбовался далеким сиянием в обрамлении близкого. Все мысли и душевные терзания ушли, уступив место безмолвному созерцанию бесконечности в чётком круге.

- Ты действительно решился бы на эту жертву не задумываясь? Для того чтобы отменить войну?

Голос возник внезапно и неоткуда. От неожиданности пальцы разжались, и стальное зеркало упало, скупо звякнув о маленькую лиловую раковину. Инстинктивно оглянувшись, он увидел, что рядом и вокруг ни души, и замер в ожидании. Померещилось? Натянутые нервы и бессонная ночь?

- Ты слышишь Меня, потому что Я хочу говорить с тобой. Я – Создатель.

- Бог?

- Можешь так Меня называть.

В усталой голове закружилось вихрем всё сразу: «Бестселлер «Беседы с Богом» - тоже мне Уолш Нил… Ричард Бах - это чтиво для беременных гимназисток… Искушение это: прабабушка Ефросинья рассказывала, так бесы людей смущают. Кто я вообще такой, чтобы…»

Не найдя никакой опоры в арсенале разума, он применил единственный рациональный ход из опыта предков, хранившийся в памяти ещё с раннего детства:

- Прославь имя Исуса Христа, тогда я смогу тебе поверить.

- Я ныне и присно славлю имя Сына Моего, не только Сам, но и устами детей Своих. Теперь ты спокоен?

- Я смущён… Я даже не крещёный, в церковь не хожу…

- А рассказы прабабушки своей помнишь. – В голосе слышалась улыбка. – Как бы там ни было, ты тоже являешься Моим сыном. И так же как Он, способен на многое, обладая верой всего лишь с горчичное зерно. Бессилие – самообман. То, чего ты пожелал – возможно, если действительно готов отдать себя и свою любовь для осуществления детской мечты. Много мечтателей. Мало готовых сделать единственный шаг в небытие ради всех.

По телу прокатилась дрожь. Разговор шёл всерьёз. Всерьёз, как никогда.

- Как это может произойти?

- Ты спрашиваешь, чтобы потянуть время. Тебя удерживает как раз то, что освободит силу, способную совершить задуманное. Твоя жизнь и твоя любовь.

Любовь? Разве она имеет такую силу?

- Простая человеческая любовь, сколько бы раз она не случалась, и к кому бы ты её не испытывал - это ступенька на пути ко Мне, к Моей Любви. Чувство, которым ты обладаешь, которое называешь любовью – на самом деле слишком велико для одного человека. Даже для самого прекрасного человека на свете. Даже для множества прекрасных людей. Оно Божественно по своей сути. Если ты осознал, что можешь объять своей любовью всю Землю, и больше – вселенную, значит ты готов ко встрече со Мной.

- А моя любовь… Она достаточно сильна, чтобы отменить одну войну?

- Да. Если ты вложишь в неё всю свою жизнь. Всего себя без остатка.

Он не ответил.

- О чём ты думаешь?

- Ты же знаешь… Мне жаль Луоми. И маму с папой, и брата. Они станут переживать, у них будет горе. Ты ведь всё можешь? Можешь, чтобы без этого?

- Они не узнают. Ты сотрёшься из их жизней с самого начала, и всё.

- Хорошо. Только ты позаботься о Луоми. Ей будет плохо одной.

- Она не останется одна.

Он понял смысл последних слов, и его кольнула тревога, напоминающая ревность. Совсем чуть-чуть. И всё тут же ушло, как непрошенный дым чужой сигареты под порывом ветра.

- Скажи, может быть потом, ну, на том свете, я ещё увижу её? И всех?

В ответ – молчание.

- Ты не понял. Без остатка. У тебя не будет посмертия. Можешь отказаться, ещё не поздно.

Он стремительно осмысливал услышанное.

- Поэтому просто гибель на войне не сработает. Я должен отдать вечную жизнь.

- Дать СОГЛАСИЕ вернуть Мне свою вечную жизнь.

- Ну, до сегодняшнего дня я и уверен не был, что она у меня есть. Так что …

- Так что? Ты готов? Боишься?

- Да. Не знаю, - он криво улыбнулся. – Разве к этому можно приготовиться?

- Можешь помолиться.

- Я не умею. Я Тебе верю. Я люблю… - И шёпотом: - Давай уже!

Это выглядело так, как будто пошла расходящаяся рябь по жидкокристаллическому экрану, и центр её – точка, в которой Константина не стало миллионную долю секунды назад. Мир «перезагрузился». О войне никто больше не думал. Её просто не было больше в сознании людей, не было и вовне. Невредимые города на том берегу встречали новый рассвет. Здесь, в просторной спальне окнами на восток, ещё не проснулись родители. За стеной безмятежно посапывал их, теперь единственный, сын. И только девушка, с нежным именем Луоми, вздрогнула и расплакалась во сне.

Он переживал невыносимое, которое не было даже болью, каким-то чудом ещё сохраняя восприятие себя и удивляясь тому, что до сих пор существует в безумном взрыве синего пламени. Он заставил себя принимать эту последнюю вспышку нечеловеческого бытия, понимая, что закончится вместе с ней. И тогда, сквозь вихрь яростной плазмы, в котором безвозвратно смешалось то, что являлось раньше телом и душой, он услышал ясное и спокойное:

- Ты прошёл своё испытание. Душу положивший за други своя становится Ангелом. Любви достаточно, чтобы совершить чудо.

20.08.2016г.