Держись за меня, держись за меня, держись за меня – я здесь! Как воск у огня, есть жизнь у меня. Держись за меня, я есть!

ОДИНАКОВЫЕ СНЫ. Галина Семизарова. Марина Гордиенко.

Когда на самом дальнем расстоянии нам снятся одинаковые сны…

Пролог.

Ночной лес угрюмо шумел, сгибаясь под порывами сырого ветра. Черные клочья туч стремительно неслись по небу. Но, где-то там, за неистовой пляской ветвей, в самой глубине лесной чащи, подобно маленькой звезде, упавшей с неба, горел теплым золотистом светом огонек в окне невысокого дома. Ведунья Нэлл, скинув высокие сапоги, заляпанные грязью, торопливо вошла в него. Протянула к огню озябшие ладони. Черный Ворон, дремавший на потолочной балке, слетел к ней на плечо.

- Привет, мой хороший, мой милый - улыбнулась Нэлл, - гладя тонкими пальцами угольно-черные перья.

Она сбросила с плеч пеструю вязаную накидку и выпрямилась во весь рост. Пламя камина, вспыхнув, ярко осветило ведунью. Пожалуй, невозможно было сказать, сколько ей лет. Хрупкая фигурка девушки-подростка, словно нарисованная одной угловатой линией. Смуглое лицо с высокими скулами и маленьким твердым подбородком, нос с легкой горбинкой, густые черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. И глаза. Бездонные, черные, пылающие глаза, в глубине которых и скрытая тревога, и дерзкая насмешка, и горькая мудрость прожитых на земле лет. Никто из людей, когда-либо видевших ведунью Нэлл, не мог подолгу выдержать ее взгляд.

Ведунья достала с полки серебряный кувшин, плеснула воды себе в лицо, расстегнула воротник светло-голубой льняной рубашки. Из кожаной сумки, висящей на поясе достала горсть каких-то засушенных трав. Подошла к огромному медному котлу.

- В такую ночь решаются судьбы мира - Нэлл еле слышно шептала эти слова, наливая в котел воду и бросая туда травы и корешки. - Время замедлило свой бег и созведия неподвижно застыли в темной глубине неба. В такую ночь, Судьба смиренно склоняет голову и ждет, какой же ВЫБОР сделает тот, кто… А кому же скоро будет суждено выбирать? О, это и есть главный вопрос!

Не глядя, ведунья взмахнула рукой. Лютня качнулась, сорвалась со стены. Упала в протянутые ладони. Вначале голос Нэлл звучал тихо и вкрадчиво:


Вчера был вроде бы день как день, Не хуже других дней. Толпа выбирала - а ей видней, и ты выбирал с ней. Вчера ты был только одним из нас,и не был пока один. Но тут в какой-то особый час: вставай, говорят, иди. Выбор! Надо, говорят, выбор. Кто проиграл, выбыл, Кто победил - просто остался цел. И в, общем, можно как-нибудь с краю. Только беда такая - все равно придется смотреть в прицел!

Под котлом само собой вспыхнуло пламя. Голос Нэлл взлетел, зазвенел, как серебряный колокол, в нем отчетливо зазвучал властный призыв:

 

Вчера ты не знал, чего стоишь сам. Ты жизнь наблюдал, как сон. А тут, говорят, ну, давай, пацан, не время считать ворон. Держи свои латы, держи свой меч, тут ты, и никто другой. Есть время не слишком себя беречь, вперед, говорят, герой!

 

Пламя под котлом, гудело, взметалось и опадало в такт песне.

По поверхности кипящего варева бежали золотые и серебряные блики.

Звенящий аккорд оборвал мелодию. Ведунья склонилась над котлом.

- Ах, вот как! – изумленно прошептала она, вглядываясь в видимые только ей картины на бурлящей поверхности кипящей воды. – Кто бы мог подумать?! Впрочем, слабые не раз спасали этот мир, преображая его к лучшему, когда у сильных не хватало сил.

Нэлл снова взмахнула рукой. На это раз в ее жесте была заметна усталость. Пламя погасло, лютня вернулась на место. Ведунья опустилась в кресло, откинулась на спинку, полузакрыв на миг глаза. Потом, собравшись с силами, встала. Ворон слетел с ее плеча, предусмотрительно толкнул клювом дверцу шкафа.

- Спасибо, мой хороший, - шепнула ведунья.
Она достала с полки резное деревянное блюдо, на котором стоял самый обыкновенный черничный пирог, улыбнулась. Поставила пирог на стол, взяла одну ягодку, поднесла к губам.

 

Я оставлю тебе на прощание пять сантиметров до самого края. И надежду, что будет однажды ответ на извечный вопрос "почему"? Я учусь с каждым днем забывать и терять, я не помню дороги до рая, но волшебного вкуса черничной ночи, я уже не отдам никому

 

Лютня тихо прозвенела эхом в такт этим полуспетым-полупрошептанным словам. Нэлл снова опустилась в кресло и замерла, смежив ресницы.

Возле дома ведуньи процокали копыта, кто-то неуклюже спешился, сопя и охая, протиснулся в дверь.

- Проваливай, Кирцелиус! – не открывая глаз отрезала Нэлл. – Сегодня не принимаю.

- Прощения просим, сиятельная госпожа ведунья - унылый бас незваного гостя раскатился по комнате. - А только не к кому больше обратиться. К вашей мудрости взываем, на вас одну лишь уповаем!

Ведунья поморщилась:

- Грошовые рифмы оставь завсегдатаям твоей таверны, Алекс Кирцелиус!

И не пытайся меня разжалобить. Проваливай, говорю!

Обладатель унылого баса шумно вздохнул, потоптался на пороге, потом, решившись, все же шагнул вперед. Сложил руки на внушительном животе, обтянутом клетчатой рубашкой и заговорил еще жалобнее:

- Войдите в мое положение, сиятельная госпожа! Света белого не вижу, хлеб свой насущный добываю в поте, так сказать, лица. Жена-мегера пилит, посетители норовят в долг выпить-закусить, а я один – кручусь-верчусь.

Дочка у жены была, я уж думал, помощница растет. Так эта поганка сбежала из дома. – посетитель, опасливо оглянулся и закончил шепотом. - В другое пространство, говорят.

Ведунья хмыкнула, выражая полное одобрение поведением дочки. Кирцелиус закончил свою речь тяжелым вздохом:

- Я так страдаю! Сжальтесь, сиятельная госпожа ведунья над несчастным сиротой!

Нэлл открыла один глаз. «Несчастный сирота» имел косую сажень в плечах и живот, больше напоминавший пивную бочку.

Толстые, свисающие щеки, густые усы и круглые глаза делали его похожим на кота и на хомяка одновременно.

- А за ценой я не постою! Вот! Чистое золото! – на стол ведуньи лег увесистый кожаный мешочек, в котором что-то звякнуло.

- Убери свое барахло, Кирцелиус - Ведунья снова закрыла глаза и повернулась к незваному гостю спиной. – Три монеты золотые, две серебряных, покрытых позолотой, остальные – медь.

- Как?! Мне ж этим за три дня постоя заплатили! Воры! Жулики! – Кирцелиус осекся и угодливо поклонился. – Ладно, сиятельная госпожа, это мои беды, они вас не касаются. А золотишка я вам еще подкину. Но сейчас я к вам за другим пришел. Извольте просьбу мою выслушать.

- Говори! - сдалась ведунья, поняв, что от незваного гостя иначе не отвяжешься.

Посетитель поклонился, подошел к ней и начал что-то говорить быстрым шепотом. Нэлл громко рассмеялась, прерывая эту речь:

- Ключи от двери в иное пространство?! Умение видеть клады под землей?! Читать мысли других людей?! Не многого ли вы хотите, Алекс Кирцелиус?

- Только ради процветания своего дела!

- Довольно с тебя будет и этого! – Ведунья щелкнула пальцами, в ее руках, словно из воздуха, материализовался медный кружочек. – Вот! Десять раз переверни на столе – получишь одну серебряную монету, сто раз – одну золотую. Пользоваться – не чаще трех раз в день, а то волшебство уйдет, как вода в песок. Все! Проваливай, наконец!

Нэлл швырнула в Кирцелиуса медной монетой. Тот ловко поймал ее, бормоча слова благодарности и, пятясь задом, выполз за дверь.

- Тепер-рь будет вер-ртеть – заметил Ворон.

- Пусть вертит - рассеянно пробормотала ведунья. – Скоро нам всем придется, повертеться, чтобы выжить и не утонуть в водовороте приближающихся перемен. Грядет смена эпохи. И что нас ждет в итоге – предсказать не могу даже я!

- А Избр-ранный? – осторожно спросил Ворон

- Он еще ничего не знает. – Нэлл улыбнулась неожиданно мягко и задумчиво. – Его путь начнется не скоро. Кстати, Кирцелиусу тоже престоит сыграть свою роль в этой истории.

- Пр-родажная шкур-ра! – с отвращением каркнул Ворон.

- Согласна. Он и попытается продать нас всех не за грош. Но предупрежден – значит, вооружен!

Ворон снова присел на плечо ведуньи.

- Что там отр-разилось? – осторожно спросил он, махнув клювом в сторону остывшего котла.

Нэлл вздохнула:

- Базарная площадь в большом городе. Замок с золотыми башнями, почему-то парящий в небе. Бегущая вода какого-то ручья.

- Хор-рошо!

- Не очень… Потому что потом все эти картинки начали мелькать и рассыпаться. Я видела то мирное голубое небо, то пламя пожаров, лижущее кровли. Видела детей, весело играющих на улицах красивого зеленого города. А потом – через миг – черные остовы разрушенных домов. Видела зеленую траву, укрывающую сожженное поле. Бурю и радугу после грозы. Смех и слезы людей.

- Это пр-редсказание?

- Скорее предупреждение. Настал день и час, когда Судьба «умыла руки» и отступила в сторону. Все зависит от нас, от людей – жителей этого несчастного и прекрасного мира. И от того, кто сейчас мирно спит и не подозревает о том, что его ждет через пару дней.

- Вам бы тоже, поспать. Кушайте пир-рог, и добр-рой ночи! – Ворон поклонился ведунье.

- И ты угощайся, Корвин.

Ворон аккуратно клюнул протянутый ему кусок пирога. Ведунья Нэлл снова задумчиво улыбнулась.

- Я сказала – «выжить»? Правильнее было бы сказать «выдержать». Выдержать и не сломаться в этом безжалостном, как железо мире! – ведунья говорила эти слова, глядя перед собой неподвижным взором, словно ясно видя того, к кому обращалась в этот миг. - Но ты будешь, не один. Сделай же правильный выбор и держись, что есть сил!

Буря гремела в лесу, ветер сгибал до земли молодые деревья, с корнем вырывал столетние вязы. Но даже рев урагана и пронзительный свист ветра не заглушал ясную и чистую мелодию песни, которая плыла, подобно кораблю сквозь бурю, плыла в эту ночь над лесом:

 

Когда соберутся все фурии вместе, отсыпят немного тоски и мести, и Гордиев узел не разрубить мечом. Когда покажется, что больше не будет легче, тогда ты услышишь, как кто-то прошепчет тихо и нежно за правым твоим плечом:

Держись за меня, держись за меня, держись за меня – я здесь! Как воск у огня, есть жизнь у меня. Держись за меня, я есть!

Глава 1. Николас

Солнечный луч проскользнул сквозь щель в оконном ставне и разбудил меня. Я натянул на себя ветхое покрывало и попытался от него спрятаться. Вставать такую рань не хотелось. Может, еще удасться поспать хоть полчаса?

Черта с два! Не прошло и минуты, как из комнаты снизу донеслось хриплое мычание и невнятная ругань. Ну, все! Мастер Хьюго проснулся. Теперь будет стонать, проклиная соседа, который предложил «еще по одной». А потом, как всегда, позовет меня. И - горе, если я не явлюсь в ту же секунду!

Так оно и вышло! Не прошло и пары минут, как рев мастера Хьюго разнесся по всему дому:

- Эй, Ни-и-ик! Николас, чертово отродье, двигай сюда или я тебе все ребра пересчитаю!

Не дожидаясь, пока мастер приступит к исполнению своей угрозы, я торопливо спустился по скрипучей лестнице в комнату хозяина дома. Ловко увернулся от бутылки, которую Хьюго запустил в меня. И так же ловко поймал медную монету.

- Пойдешь в город, купишь мне бутылочку красного барабонского – буркнул Хьюго. – И чтоб одна нога – здесь, другая – там! Понял?

Давай, живей беги за вином, пугало огородное!

Он снова застонал, широкой, как лопата, ладонью схватился за затылок.

Я неуклюже поклонился и выскочил за дверь. Пугало огородное! Я, что ли виноват, что у меня даже штанов хороших нет? Сколько себя помню - всегда донашивал обноски за его сыновьями. Рубаха у меня вся в заплатах, а штаны вообще сшиты из двух половинок – одна серая, а другая коричневая.

И босиком хожу почти до самого снега. Вот уж точно, как в поговорке, - сапожник без сапог! Впрочем, какой я сапожник? Мастер Хьюго меня даже близко к башмакам не подпускает. Я у него в мастерской – мальчик на побегушках: поди, подай, принеси. Ну, и иногда, по совместительству, - мальчик для битья.

Ладно, мне еще можно сказать, повезло. По крайней мере, зимой в доме хозяина – жарко натоплено. А подвалы ломятся от еды. И мне иногда кусочек перепадает. Мастер Хьюго – известный на весь город сапожных дел мастер. Богачи и всякие аристократы несут ему обувь в починку. То есть, не они несут, конечно, а их лакеи. На полках в мастерской красуются ботфорты с медными шпорами, красные башмаки с позолоченными пряжками и маленькие туфельки, расшитые парчой. Я иногда представляю себе, как в мастерскую входит хозяйка этих туфелек – принцесса в кружевном платье с короной на волосах. Глупости, конечно, никакая принцесса в нашу мастерскую сроду не заглянет. А коробку с починенными туфельками, как всегда, унесет важный, словно индюк, лакей. Но ведь помечтать-то можно!

Я бодро топал по улице, время от времени вытирая пот со лба. Весна выдалась ранняя, а лето обещало быть засушливым. Еще только начало мая, а зеленые листья на акациях и ясенях уже висят, поникшие, как тряпки. Водоносы вовсю торгуют своим прохладным товаром, кричат во весь голос, предлагая освежиться. Ослики цокают по булыжной мостовой, тащат на спинах огромные глиняные кувшины.

Пройдя через кварталы ремесленников, где кислый запах горячего железа из кузни смешивался с ароматом свежеиспеченного хлеба, я свернул в подворотню и вышел на торговую площадь. Вот теперь мне предстоит нелегкая задача: купить хозяину бутылку вина, имея в кармане одну медную монету. То ли мастер Хьюго спьяну не посчитал, как надо, то ли жадность обуяла. А мне теперь – разбирайся с лавочниками! Впрочем, не в первой!

В одной лавке мне дали подзатыльник. В другой объяснили подробный адрес, по которому я должен немедленно пойти вместе с мастером Хьюго. Но я туда не пошел, а пошел в третью лавку. Там мне все-таки повезло. Хозяин, после долгого ворчания, налил мне вина, не преминув заметить что пьянство до добра не доводит. Как будто, я себе покупаю!

Ну вот, и все. Домой пока можно не торопиться. Хьюго, наверняка, пошел к соседу «полечить голову после вчерашнего». Значит, бутылка ему еще не нужна. И я могу немного прогуляться по городу, потолкаться в толпе, послушать о чем люди болтают. А разговоры были в этот день странные!

- Так ровно в полночь, говорят, и появился на небе… Ага! Огромный такой, сверкает, словно из золота.

- Да какой там в полночь! Утром на рассвете над ратушей проплыл.

- Слушайте, а к чему он появляется?

- Не знаю. Говорят, к переменам, каким-нибудь.

- К каким еще переменам?! Хватит с нас перемен! Как переворот случился, а бароны с герцогами все перегрызлись, так и ждем, кто там следующий к власти придет и каких еще делов наворочает.

- А кстати, вы не знаете, случайно, кто там сейчас нами правит?

- Не помню точно. Барон Розеншед, кажется.

- Да, нет же! Барона герцог Грелл давно сверг.

- Ох, да какая разница! Лишь бы нас не трогали.

- Это точно! Хвала небесам, до нашего городка смута пока не докатилась.

- Ладно, хватит об этом! Лучше про это … летающее чудо расскажите.

- И не какое не чудо! Просто видение! Это нас нечистый водит.

- Нечистому такую красоту вовек не создать! Там говорят, светлые боги прошлого живут…

- С ума сошла, дура! Думай, что говоришь! Какие еще боги? Вот услышат тебя шпионы его святейшества да донесут куда надо!

- Да ну его, это видение! Пусть себе летает, а мы, грешные, по земле ходим. Вот и нечего на небесные сферы заглядываться.

Я отошел в сторонку. Похоже, речь в разговоре зевак шла о странном небесном явлении, которое стало появляться то тут, то там, сразу после начала смуты. Огромный, сияющий золотом Небесный Замок вдруг возникал в небесах, зависал ненадолго над городом или деревней, а потом медленно взмывал в небо и исчезал в синеве. Вот и все. И непонятно, что это было, а главное, ЗАЧЕМ показалось людям? Мда-а, вот такая странная история…

Я, во всяком случае, Небесного Замка ни разу не видел. А посмотреть бы не отказался.

Тут я почувствовал, что ужасно проголодался. Даже голова кругом пошла. Хьюго послал меня за вином, а я и крошку хлеба проглотить не успел.

Быстро окинул взглядом лотки ближайших торговых лавочек. Нет, воровать я ничего не собирался!

Однажды я видел, ЧТО делает городской палач с пойманным воришкой на помосте, посреди Центральной площади. Потом часто просыпался ночью, вздрагивая от кошмара. Так что тащить что-то с лотка – это уж вы меня увольте. Другое дело, если что-то само на землю упадет…

Но в этот раз мне не повезло. Я вздохнул. Пора идти домой, а то как бы мастер Хьюго меня не хватился. Вдруг он уже кончил «поправлять голову» вместе с соседом.

Я попробовал сделать шаг, но ноги вдруг подогнулись, а площадь перед глазами поехала, как на карусели. Ну, если вдуматься, я ведь и вчера кроме куска хлеба ничего не ел. В это миг чьи-то нежные, но сильные руки обхватили меня, не давая упасть.

- Ники, что с тобой? Ты заболел? – серые с прозеленью глаза смотрели на меня внимательно и тревожно.

Ивонна. Подруга моей покойной матушки.

- Да все в порядке, госпожа Ивонна. – я попытался выпрямиться. – Так, что-то голова закружилась.

- Этот подлец Хьюго опять морит тебя голодом! – девушка возмущенно топнула ногой. – Идем ко мне!

- Да мне неудобно…

- Неудобно на потолке спать! Одеяло спадает!

С этими словами Ивонна потащила меня прочь от шумной площади, на тихую зеленую улочку, где за высокими белыми стенами прятались уютные домики зажиточных горожан. Она довела меня до маленького светло-голубого домика, утопающего в густой зелени сада. Усадила в мягкое кресло на уютной кухне, поставила на стол хлеб, масло, кувшин с молоком и большую миску каши.

Глядя, как я набросился на еду, девушка с жалостью покачала головой и погладила меня по плечу.

- Видела бы сейчас бедная Тересса, как тяжко приходится ее мальчику!

А ты очень похож на свою маму, Ники. То же лицо, те же ясные глаза..

Я смущенно улыбнулся, доскребая кашу со дна тарелки. Матушка моя была красавицей: тоненькая, синеглазая… А вот насчет моего с ней сходства, Ивонна, наверно, сказала не подумав. Нос у меня курносый, на щеках – россыпь веснушек, вихры соломенного цвета торчат в разные стороны.

Ну, пугало огородное, одни словом. Я вздохнул, вспомнив, что скоро придется возвращаться в дом мастера Хьюго. Если бы матушка и отец были живы, черта с два я бегал бы сейчас за бутылкой для этого старого пьяницы.

В доме старшего брата моей матушке жилось неуютно, и когда к ней посватался молодой веселый кузнец, она была рада уехать подальше от Хьюго и его семейства. Поселились молодые в небольшой деревушке возле границы, жили небогато, но счастливо. Отца я, правда, почти не помню.

В памяти остался только его веселый смех и добрые, сильные руки, которыми он подбрасывал меня к потолку. А потом случился очередной переворот, страна лишилась короля, и по всей стране заполыхали пожары смуты и междоусобиц. Отца забрали в армию местного барона. Он погиб в первом же бою. А матушка, прихватив меня,тогда еще совсем малыша, бежала в родной город, подальше от войны. По дороге она сильно простудилась и приехала сюда уже совсем больная. Когда матушки не стало, Хьюго забрал меня к себе в подмастерья. Вот с тех пор так и живу!

Невеселые воспоминания не помешали мне быстро расправиться с хлебом и молоком. После чего я почувствовал себя сытым, сонным и почти счастливым. Ивонна заботливо укутала меня пестрым одеялом.

- Отдыхай, Ники. А я пока тут поработаю.

Я кивнул и поудобнее устроился в кресле. Конечно, я знал, что мне пора возвращаться в дом мастера Хьюго. Но у Ивонны было так тепло и уютно, что я решил остаться еще на какое-то время. В конце концов, к ругани и тумакам мне было не привыкать.

Солнце ласково светило сквозь прикрытые кружевными занавесками окна. мирно тикали часы, а я через открытую дверь разглядывал большую комнату Ивонны, сплошь увешанную полками с ее работами.

Ивонна – мастерица по разным безделушкам. Нет! Это дурацкое слово к ее работам не подходит! Я даже не знаю, как назвать все эти красивые, иногда забавные, а иногда почти волшебные вещи, которые умело делала из глины, стекла, ракушек или бисера.Я в сотый раз разглядывал произведения рук Ивонны, которые, в ожидании заказчика, были аккуратно расставлены на полках. Тут были статуэтки, подсвечники, шкатулки для рукоделия, вазочки и просто игрушки.

«Кот-менестрель». Толстый кот в зеленом плаще играет на лютне, самозабвенно зажмурив глаза и разинув пасть. А розовая мышка в короне, стоящая на балкончике игрушечного замка в ужасе заткнула уши и, кажется сейчас, рухнет в обморок.

«Звездная рыба». По прозрачному голубому стеклу, как по океанской воде, плывет серебристо-синяя рыбка. А на ее плавниках и хвосте переливаются сотни незнакомых созвездий.

«Небесный замок» Да-да! Он самый! Сделан из пластин хрупкого золотистого стекла. Сверкают стрельчатые окна, блестят тонкие шпили. А в одну из башен аккуратно встроены часы с тонкими резными стрелками. В общем, это и есть часы, только очень необычной формы.

Вот каждый раз, как оказываюсь здесь, любуюсь на эти чудесные вещи и не могу оторвать взгляда, настолько они прекрасны! Да и сама мастерица выглядит, как Фея из сказки: легкая, стройная, ясноглазая, пышные черные волосы, чуть прихваченные жемчужной нитью, водопадом рассыпаются по плечам. К Ивонне сватались многие богатые горожане, но она всем отказала. И я даже знаю – почему, но пока не скажу. А живет матушкина подруга вполне обеспеченно. Аристократы нарасхват покупают ее работы, и заказывают новые. Так что скучать ей некогда! И о замужестве думать – тоже.

Я понаблюдал некоторое время, как Ивонна мастерит подсвечник в виде хорошенького маленького домика с разноцветными окнами, а потом задремал.

 

Глава 2. Магда

Тусклый серый рассвет еле струился сквозь узенькое окошко под самым потолком комнаты. Я вглядывалась в бледную полоску света, пытаясь понять, собирается на улице дождь или нет? Плохо, если день выдастся дождливым. Тогда придется провести его в тесных и душных помещениях монастырского приюта, отдраивая до блеска бесконечные коридоры, чистя закопченные котлы в кухне или выполняя другую столь же омерзительно однообразную работу. Лучше уж грядки на огороде полоть: по крайней мере, находишься весь день на воздухе, смотришь на солнце, дышишь полной грудью..

Нет, похоже дождь уже начался. Ну, все! День испорчен!

Я сказала «испорчен день» как будто в приюте имени святой Гортензии могли быть другие дни! Сколько помню себя – ни разу мне не было здесь хорошо или хотя бы спокойно. В серость холодных стен, казалось навеки впечатались тоска и безнадежность, а вместе с ней угрюмая покорность судьбе. Но я не хотела ничему покоряться! Наверно, черты упрямства и бунтарский дух я унаследовала от своего отца. Однажды, в канун летнего солнцестояния, на деревенский праздник заявился веселый, загорелый моряк, который сразу покорил сердце тихой и скромной дочери местного фермера. Матушка совершила самый смелый поступок в своей жизни: бежала вместе с отцом в далекий портовый город. Там они счастливо прожили семь лет. А потом корабль отца не вернулся из далекого странствия. У матушки закончились все средства к существованию. Скрепя сердце, она продала наш маленький дом и вернулась домой к отцу. С повинной головой и малышкой на руках.

Дед с матерью разговаривать не стал.

Махнул рукой в сторону полуразвалившегося сарая, и матушка покорно поселилась там. Ночью сквозь дырявую крышу задувал холодный ветер, иногда хлестал дождь. Матушка плакала и говорила мне, что отец на самом деле не утонул, что он обязательно за нами вернется и заберет нас, домой, в город у моря. А я смотрела на звезды, видные через дырки в крыше и думала, что, может быть, отец, коротая ночь на каком-нибудь далеком острове, тоже смотрит на звезды и думает о нас.

За семь лет жизни в городе матушка отвыкла от тяжелого крестьянского труда. Она часто уставала, жаловалась на сердце. Дед, видя, как она надрывается, сказал ей одну- единственную фразу: «если ты уйдешь, нам здесь лишний рот ни к чему». И указал на меня. Через месяц матушка совсем слегла. Меня отвезли в приют. А еще через пару недель настоятельница приюта, сестра Эдера, сказала мне, что матушка умерла. Так я осталась здесь. С тех пор прошло восемь лет.

Звучный удал колокола прервал череду горьких воспоминаний. Я торопливо вскочила с кровати и начала будить малышек. Мои ровесницы уже вставали, умывались ледяной водой из жестяного ведра. Но девчушкам лет пяти-шести трудно было просыпаться такую рань. А утренняя надзирательница, сестра Клара, имела привычку будить их с помощью крепких затрещин. Наконец, подняв всю мелюзгу, кое-как умыв их и заплетя косички, я натянула серое бесформенное платье и такой же чепец – приютский форменный костюм. Воспитанницы строились в коридоре, сестра Клара нетерпеливо притоптывая, командовала ими и раздавала подзатыльники.

Я торопливо побежала из спальни в коридор, но вдруг сдавленный вскрик, который донесся из кладовки напротив спальни остановил меня. Я рванула дверь. Анита, девочка лет пяти, всхлипывая подносила ладонь к губам. Лора, хорошенькая блондинка, любимица госпожи настоятельницы, быстро убрала руку за спину. Но я успела заметить тусклый блеск металла в ее руке.

Не тратя лишних слов, я подскочила к этой дряни. Одной рукой вцепилась в волосы, другой что есть силы принялась выкручивать ей запястье. Лора взвизгнула и уронила длинную стальную булавку.

- Что ж ты, чужой болью, как паук кровью питаешься?!

- Пусти меня! Я госпоже Эдере расскажу! – мерзавка визжала, но тихо.

Знала, что в случае чего – ей всыпят не меньше, чем мне.

- Раньше я тебе все патлы повыдеру! Только попробуй мне еще раз поднять руку на маленькую!

- Она отказывалась почистить мне ботинки!

- Я сейчас сама тебе их начищу! Об твою смазливую рожу! Говори, гадина, будешь еще детей обижать?!

Я рванула ее за волосы сильнее. Лора взвизгнула еще раз.

- Говори!

- Не бу-уду!

- То-то же! – Я прекрасно знала, что ее обещаниям – грош цена.

Но все же отпустила мерзавку, толкнув от себя что есть силы.

- Смотри! Буду за тобой следить!

Лора отбежала в сторону и злобно зашипела:

- Все расскажу госпоже Эдере! Ты еще у меня получишь, кошка драная!

Я расхохоталась ей в лицо. Потом обняла плачущую Аниту за плечи и повела обратно в спальню, промывать исцарапанную ладонь. В приюте меня дразнили часто. И все из-за моих волос. Волосы у меня густые, пышные, выбиваются даже из-под дурацкого цепца. А вот цвет какой-то странный. Рыжевато-каштановые пряди чередуются со светлыми, почти седыми. Вот Лора и ее подпевалы и прозвали меня полосатым чудищем и драной кошкой.

А мне плевать!

В столовую я, конечно же опоздала. И сестра Клара со злобным ехидством объявила, что раз я не нуждаюсь в завтраке, она заодно лишает меня и обеда. Мысленно я охнула, но вслух ничего не сказала. А когда мы шли из столовой в келью для учебных занятий, я почувствовала, что чья-то маленькая ладошка толкает меня в бок.

- Вот, Магда, это тебе. – Анита протягивала мне два кусочка хлеба.

Я погладила малышку по волосам, проглотила горький комок в горле.

- Спасибо, Анита. Съешь лучше потом сама. Я не голодна.

Анита нахмурилась и сунула хлеб мне в руку. А потом убежала вперед, не слушая моих возражений.Так начался очередной день в приюте имени святой Гортензии. Но я даже не предполагала, ЧЕМ он может закончиться!

Время еле ползло. После кратких учебных занятий (единственное, что я еще хоть как-то терпела, особенно мне нравились занятия по географии), опять началось бесконечное пришивание пуговиц к каким-то серым наволочкам, потом мытье полов во всем помещении, потом, стирка белья, чистка медной посуды на кухне…

Я уже чувствовала, что тупею от этой беспросветности! Но вдруг надзиравшую за нами сестру Эдиту, плаксивую и вечно перепуганную, позвали наверх, к настоятельнице. Через пару минут, она вернулась и дрожащим голосом велела нам немедленно бросать работу и возвращаться в келью для учебных занятий. Недоумевая, мы сделали, как она сказала.

Настоятельница, госпожа Эдера, вышла на середину комнаты. Повинуясь ее властному жесту, мы выстроились вдоль стен.

- Юные воспитанницы! – голос старой монахини звучал резко и пронзительно, как всегда, но мне почудились в нем какие-то неуверенные ноты. – Пройдет еще немного времени, и вы покинете стены этой благословенной обители. Непростая жизнь в миру и тяжкий ежедневный труд во имя Господа будут ожидать вас. Кому-то суждено будет окончить свои дни, орошая землю потом и трудясь среди зеленых нив и полей, на маленькой ферме. Кого-то ждет многотрудная и полная искушений судьба прислуги в городском трактире или в господском доме. Здесь, в мирной обители святой Гортензии, мы, ваши добрые наставницы, научили вас всему, чтобы достойно пройти тернистый земной путь и преодолеть все искушения…

Такой пафосный бред госпожа настоятельница могла нести часами.

Я слушала ее вдохновенную речь и насмешливо хмыкала про себя.

Ну, да! Смиритесь, дочери мои! Ваша судьба – гнуть с утра до вечера спину, батрача на чужой ферме. Или подносить кружки пьяным стражникам в трактире. Я подумала о том, ЧТО еще порой приходится выносить бедным служанкам в подобных местах, особенно если они сироты, за которых некому заступиться. Передернула от отвращения плечами.

Нет, уж, госпожа, Эдера! Ни в прислуги, ни в батрачки я не пойду! Сбегу из вашего проклятого приюта, дайте только срок! В лес, к разбойникам!

В бродячий цирк! Куда угодно! Лучше сдохнуть под забором, чем такая жизнь, которую вы для нас готовите!

И тут я услышала, что госпожа Эдера говорит какие-то странные слова:

- Эти благородные люди прослышали о нашем приюте и прониклись сочувствием к судьбам бедных девочек. Они любезно согласились посодействовать наилучшему устройству наших воспитанниц в миру. Итак, юные воспитанницы, сейчас перед нами предстанет попечитель приюта святой Гортензии – господин Невер.

Что еще за благородные люди? До этого ни о каких попечителях нам никто не говорил. Я не успела додумать мысль до конца. Высокий мужчина в черном плаще шагнул в дверной проем. Ничего особенного в его внешности не было. Белесые прилизанные волосы, худое бледное лицо, светлые глаза, чуть навыкате….

Но у меня внезапно закружилась голова и похолодели руки. Показалось, что я падаю в бездонный черный колодец. Сердце сжалось от ужаса! Мне захотелось кричать, но голоса не было. Внезапно дневной свет померк, фигуры сестер и воспитанниц растаяли в серой мгле. А незнакомец смотрел прямо на меня и холодно улыбался. И это было ужаснее всего!

Наваждение кончилось. Мужчина в черном кивнул госпоже Эдере и вышел из кельи. Я облегченно перевела дыхание. Ноги дрожали и подкашивались.

Что это вообще было? Я покосилась на других девчонок. Вроде бы никто, кроме меня, ничего такого не почувствовал. Мда-а! А вот госпожа Эдера явно имела бледный вид. И во взгляде ее ясно читался страх. Похоже, старая монахиня знала об этом странном попечителе гораздо больше, чем сказала нам.

Настоятельница молча вышла из кельи, за ней все так же вздрагивая выползла сестра Эдита. Девочки отлепились от стены, разбежались по келье, беспечно защебетали. Я стояла на месте, еще не придя в себя до конца.

- Вы посмотрите только на нашу Магдалену! На эту кошку драную! – ехидный голосок Лоры прозвучал над самым ухом. – Размечталась, что господин попечитель выберет тебя для работы в его замке?

Хорошенькое личико Лоры скривилось от злобы. – Или ты мечтаешь, как рассказывала малявкам, плавать по морям, словно твой жалкий папаша? Дочь висельника!

Я вздрогнула. Медленно подняла голову. Лора и ее подпевалы довольно ухмылялись. Я произнесла, не слыша своего голоса:

- Повтори, ЧТО ты сейчас сказала?!

- Дочь висельника и шлюхи!

Что было потом, я помню плохо. Визг Лоры, грохот стула, которым я запустила в кого-то из сестер, прибежавших на крики. Кажется, не попала. Госпожа Эдера ворвалась в келью, как фурия.

- Связать ее! И принесите розги!

Звон разбитого стекла, кровь на пальцах. Отчаянный прыжок в оконный проем. Зеленая трава, бьющая по ногам. Я не бежала, а почти летела, задыхаясь и всхлипывая. Серые стены монастыря остались далеко позади.

Конечно, меня догонят. Но высечь себя я не позволю!

Надо бежать, пока держат ноги, пока бьется сердце! Я рванулась вперед из последних сил. Одолела еще несколько метров, пока ноги окончательно не подкосились и я не рухнула в густую траву на берегу быстрого ручья.

Так я лежала, чувствуя, как слезы бегут по щекам. Потом с трудом поднялась, подошла к воде, зачерпнула глоток. Пешком, растолстевшие на даровых хлебах сестры, конечно, меня не догонят. Но они, наверно, уже запрягли коляску и с минуты на минуту будут здесь. Бежать уже нет сил. Безнадежность, как тяжкая усталость, охватила меня. Я наклонилась над водой. Почему-то вспомнилась грустная песня, которую пела мне матушка, когда отец долго не возвращался из плавания:

 

Любимый мой позабыл меня, виновата в том быстрая вода. Он загляделся в струи ручья, а вода убегала, звеня. Скажи мне, быстрая вода: годы позади, годы впереди – ужель ушел милый навсегда, не дождаться его, не найти?

И тут произошло нечто странное. Бегущая вода ручья вдруг стала прозрачной, как стекло, взметнулась вверх морскою волной… и накрыла меня!

 

Глава 3. А поле битвы – сердца человеческие…

 

Передо мной раскинулось поле битвы. Должно быть, бой только что-то закончился. Ветер уносил вдаль клубы черного дыма, на зеленой траве блестели алые пятна. Отовсюду слышались хрипы и стоны раненых.

Двое мужчин бежали от наступающего врага к опушке леса. Один – кряжистый, чернобородый здоровяк в измятых золоченых доспехах.

Другой – высокий, худой, в запыленной кольчуге и сером плаще.

Бородач оторвался от своего спутника, резко повернул налево.

В тот же миг из-за стены ближайших кустов выскочил лучник. Стрела свистнула в воздухе. Высокий мужчина в один прыжок догнал спутника, взмахнул мечом отбивая стрелу, развернулся к лучнику. Тот отбросил ненужное оружие и тоже выхватил меч. Клинки скрестились, высекая искры. Мужчина в сером явно был сильнее и уверенно теснил своего соперника.

Вот бывший лучник пошатнулся, упал на одно колено. Меч вылетел из ослабевшей руки. Мужчина в плаще занес клинок над его головой…

- Добей его, Кристофер! – прохрипел бородач.

Тот, кого назвали Кристофером, не торопился опускать меч. Он вгляделся в лицо лучника. Я вдруг увидела, что стрелявший в бородача – совсем еще мальчишка, ненамного старше меня. Губы паренька дрожали, по лицу текли слезы.

- Пожалуйста… не надо… - еле слышно выдохнул он.

- Давай, Кристофер, прикончи его! Щенок чуть не пустил стрелу мне в спину! – в голосе чернобородого прозвучало злобное нетерпение.

Кристофер опустил меч.

- К черту!

- Что-о?! – Бородач даже отступил на шаг от удивления.

Мужчина в сером обернулся к нему, зеленые глаза сверкнули яростью.

- Что слышали, ваша светлость! Все – к черту!

Ваша проклятая война – в том числе!

Он протянул пареньку руку, рывком поднял его с земли.

– Беги, сынок!

Парень растерянно посмотрел на Кристофера, потом рванул к лесу.

- Да как ты смеешь?! – чернобородый потянулся за мечом.

Но Кристофер опередил его, взмахнул оружием, нанес мощный удар плоской стороной клинка. Бородач повалился в траву.

Кристофер приставил меч к его груди.

- Прощайте, герцог! И будьте прокляты вместе с вашей смутой!

Он развернулся и, не оборачиваясь, пошагал к лесу. Твердо, уверенно, не боясь стрелы в спину. Ветви кустов сомкнулись за его спиной.

 

Бегущая вода вновь поднялась, взметнулась волной плеснула мне в лицо.

Картинка изменилась. Теперь я была в чаще леса. Стояла глубокая ночь, на черном небе мирно перемигивались звезды. Я стояла посреди поляны, освещенной ярким пламенем костра. У огня сидел знакомый мужчина в сером и задумчиво смотрел на пляшущее пламя.

- Ты считаешь, я поступил правильно? – к кому обратился Кристофер, я не поняла. – В смысле не тогда, когда спас мальчика, а когда послал куда подальше герцога, его войско и развязанную им войну?

- Р-разумеется! – голос, который раздался в ответ был звучным и резким. Доносился он откуда-то сверху, и я завертела головой, пытаясь понять, с кем разговаривает Кристофер.

– Это ни р-разу не твоя война. Зачем тебе ср-ражаться за чью-то задницу, котор-рая мечтает уютно устр-роиться на тр-роне?

- Ох, Корвин! – беглец с поля боя усмехнулся и покачал головой. – Выражаешься ты далеко не великосветски. Но в целом ты – прав!

- Я всегда пр-рав!

Я наконец -то разглядела невидимого собеседника Кристофера. Это был огромный Черный Ворон. Он сидел на ветке сосны над головой беглеца и с самым умным видом качал головой.

– Кстати, ведунья Нэлл пер-редает тебе пр-ривет. Она пр-росит тебя зайти к ней в гости. Ей надо сказать тебе нечто очень важное.

- Приду непременно. Из этих мест я должен бежать как можно быстрее. Герцог Грелл очень скоро оправится от поражения и соберет новую армию. А по моим следам уже наверняка идут его лазутчики.

- Пока гор-ризонт чист. Я пр-роверял. Так что в эту ночь можешь спать спокойно.

- Вряд ли я смогу уснуть, приятель – Кристофер тяжело вздохнул.

– Солдат удачи из меня не вышел, значит, попробую вернуться к прежней жизни бродячего менестреля. Когда-то я мечтал, что мои песни изменят мир к лучшему.

Он взял лютню, лежавшую траве рядом с мечом, с грустной улыбкой провел рукой по грифу.

- Знаешь ли ты легенду о волшебном ручье, который дает вдохновение Поющим?

- Знаю – неожиданно серьезно откликнулся ворон.

- Если отпить воды из этого р-ручья, то станешь истинным Поэтом. Однако, тебе откр-роется не только вся кр-расота мира, но и вся его боль.

Кристофер кивнул, соглашаясь. Он провел пальцами по струнам.