Придет большая часть команды. Джесс бросила Коди. Надо помочь утопить горе в вине». 4 страница
– Ну надо же, какое совпадение. Муж Миа адвокат.
– Поделикатней, Харлоу, – говорит Лола и протягивает ей еще один капкейк. – Может, засунешь его в рот на минутку?
– А что я сказала? – спрашивает Харлоу, но капкейк все-таки берет. – Забавная ведь деталь, разве нет?
– Я знаю, – говорит Люк. – Случайно пересекся с ним в кампусе и подошел с ним поговорить. Он вроде классный парень.
Все замирают, кроме самого Люка, который как ни в чем не бывало продолжает есть сэндвич, и Миа, которая, по-видимому, уже в курсе.
– Он классный, да, – Миа улыбается Люку с такой благодарностью, что у меня в горле застревает ком от облегчения за них обоих.
Лола угощает всех по еще одному десерту, и разговор плавно перетекает к обсуждению восстановления мамы Харлоу после двойной мастэктомии и химиотерапии, преподавательских будней Марго, потом речь заходит о Финне, Анселе и сто процентов Люке, который у всех на виду поворачивается ко мне и прижимается ближе.
– Будешь мне должна, – говорит он, а я чувствую, как взлетают вверх мои брови.
– Должна? Тебе?
– Спокойно, Цюрих. Я не в том смысле. А про то, что ты мне наврала и дала Марго аргумент в перепалках, которого хватит до конца лета.
– Эй, не смотри на меня так, – не сумев сдержать улыбку, говорю я. – Я не виновата, что ты даешь столько изумительных поводов для подколов. Ты просто кладезь. Золотое дно.
– А ты тем не менее игнорируешь тот факт, что соврала, – он хмурится, но взгляд по-прежнему улыбающийся. – Это было не очень хорошо.
Он прав.
– Ты прав, но в свою защиту скажу, что просто пытаюсь попридержать твои ожидания. Не хочу, чтобы ты думал, будто между нами есть нечто, что приведет…
Он поднимает руку, перебивая меня.
– Ничего такого нет. Я знаю, – меня удивляет, что он смотрит сначала на Харлоу, а потом снова поворачивается ко мне. Возможно, он замечает куда больше, чем делает вид. – И понимаю. Но даже ты должна признать, что вот это – потусить, пообщаться и так далее – не совсем отстойно, да?
– Не слишком похваляешься, суперзвезда?
Он смеется.
– Ты ведь понимаешь, о чем я.
Я разворачиваю капкейк.
– Не отстойно, да, – соглашаюсь я.
– Ты признала, что я был прав. И я в ужасе, насколько счастлив от этого, – он снова наклоняется ко мне, кивнув в сторону Марго. – Не говори ей.
– Твой секрет в безопасности.
Я не возражаю, когда Люк отламывает кусочек у моего капкейка, и смотрю, как он закидывает его в рот. Потом кончиком языка слизывает оставшуюся на нижней губе белую глазурь. Поймав меня на подглядывании, он понимающе ухмыляется.
Сглотнув, я только и надеюсь, что это вышло не так громко, как мне показалось. И тут Лола – которая явно увлечена разговором с девочками – незаметно пожимает мою руку за спиной у Люка. Вот же сводница.
Покашляв, я смахиваю воображаемые крошки со своих шорт.
– Так чем ты был занят сегодня?
– Дай-ка вспомнить… писал тебе, – отвечает он с дразнящей улыбкой. – И да, можешь ответить на смс-ки в любое время, не торопись. Потом играл, отнес белье в прачечную, съездил к маме, подрочил несколько раз, – он замолкает и хмурится. – Э-э, не в таком порядке, конечно.
Я чуть не давлюсь смешком.
– Я собиралась спросить…
– Ха, да. Давай по-новой и вычеркнем последнюю часть, – он протягивает руку за еще одним куском капкейка, и я даю ему отломить. – Спасибо.
Бросаю взгляд на его сестру, которая кажется увлеченной разговором с девочками.
– Так здорово, что ты много времени проводишь с семьей.
– Знаешь, моя комната в родительском доме по-прежнему выглядит так, какой была, когда меня было шестнадцать.
– Правда?
Люк кивает.
– Большинство родителей моих друзей превратили их комнаты в кладовку или рукодельную мастерскую, или во что-то еще, а мои нет. Приметы моего неуклюжего подросткового возраста сохранились там нетронутыми, как при археологических раскопках.
– Даже не знаю, страшно это или любопытно, – говорю я.
– Там все, как было, и на том же месте: кровать, постеры на стене, даже звукоизоляционная доска, которую я сделал в восьмом классе. Сохранились браслеты дружбы, билеты на концерты, фото с танцев. Там все еще лежит обертка от презерватива, который я использовал, когда потерял свою девственность, – он прищуривается, словно вспоминая. И словно только что сообразив, что это означает, он мельком смотрит на Миа и краснеет.
– Ого… Ностальгия, – если честно, странновато слышать, как он об этом говорит.
Да и моя семья совсем не похожа на его.
Он качает головой.
– Уверен, мама даже не знает о ее существовании. Я сам не знал, пока прошлым летом не копался в поисках нужного телефона и наткнулся на нее, засунутую между билетом в «Башню Ужаса» за 2009 год и билетом на концерт Тома Петти.
– Так классно, – срывая травинки, говорю я. – С моего отъезда прошло меньше месяца, когда мама сделала из моей спальни комнату для своего рукоделия.
– Не знаю, каково бы мне было, если бы я не смог вернуться домой, – тихо отвечает он. – Я приезжаю туда, и мне снова двенадцать. Могу валяться на кровати и рассматривать вырванные страницы из «Спортс Иллюстрейтед» за 2002 год – тот номер был посвящен купальникам, а на обложке красовалась Ямила Диаз-Рахи, на случай, если тебе интересно – или постер с Ламборгини, которую я поклялся себе купить, когда исполнится восемнадцать, – она закатывает глаза. – И могу просто потупить и сделать вид, что все остальное неважно.
– Знаешь, я уже начинаю завидовать, что у тебя такая крутая комната.
– Давай договоримся, – слизав глазурь с большого пальца, предлагает он. – Я пущу тебя в свою комнату, а ты в свою очередь позволишь мне хотя бы разок распустить там с тобой руки. Двенадцатилетний я был бы невероятно впечатлен.
– Ох, а говорят, рыцари перевелись.
– Боже, сейчас подумал, ты поладишь с моей бабушкой. Вообще-то я побаиваюсь, если ты, Марго, мама и бабуля окажетесь в одной комнате. Не уверен, что смогу справиться с последствиями.
Хочу сказать Люку, что это похоже на вызов, который я готова принять, когда он тянется к телефону.
Тот стоит на беззвучном режиме, и экран светится от пришедших сообщений. Не знаю, когда он проверял его в последний раз, но с нами Люк уже добрых двадцать минут. Там, наверное, не меньше десятка смс. Чувствую, как начинаю хмуриться, хотя не знаю, почему.
– А что вы все собираетесь делать после? – спрашивает он, и мне интересно, замечает ли он, как говорит, переводя взгляд от экрана и обратно, попутно просматривая сообщения.
– Вообще-то, – я начинаю вставать, – я, наверное, уже пойду.
– Тебе пора? – спрашивает Люк и тут же бросает телефон на плед. Он выглядит разочарованным, и мне приходится попридержать свою восторженную реакцию на это.
Харлоу встречается со мной взглядом, и – несмотря на всю неловкость между нами и прохладную отстраненность, которую я все еще замечаю в ее глазах, – я вижу, почему она по-прежнему одна из важных людей для меня. Над моей головой как будто загорелась сигнальная лампочка: она тут же встает и, глядя на часы, на ходу придумывает объяснение, почему нам всем пора уезжать.
Миа следует ее примеру и помогает Лоле собрать корзину и сложить плед.
– Когда мы снова встретимся все вместе? – спрашивает Марго у девочек, сверяясь с календарем в телефоне. Пока они утрясают планы, Люк тянет меня в сторону.
– Ты завтра работаешь? – спрашивает он.
Сначала я думаю соврать, но потом решаю, что в этом нет смысла. Мне нравится Люк, и я хочу с ним дружить.
Харлоу против дружбы точно ничего не будет иметь против, а то, чем он занимается с кем бы то ни было из своего телефона, не мое дело.
– Да, – кивая, отвечаю я. – У Фреда.
– Моя печень немного передохнула, так что я, возможно, зайду.
Он может быть таким милым, когда того захочет, и это жутко раздражает.
– Я буду там. Не забудь взять побольше долларовых купюр. Машина сама себя не купит.
– Ты всегда можешь подработать стриптизом, – говорит он, но тут появляется Марго и отпихивает его от меня.
– Я очень рада с тобой познакомится. Если понадобится помощь, чтобы напоить этого парня, звони в любое время.
Она удивляет меня, притянув в свои объятия, и я обнимаю ее в ответ, встретившись взглядом с Люком через ее плечо.
– Это становится моим любимым хобби, – говорю я ей. – Может, нам уже пора организовать клуб.
Люк
– Нет, спасибо, – говорит бабушка маме, которая принесла блюдо. – Я не буду спаржу, Джули. Она белая, и у меня складывается впечатление, что я ем маленькие пенисы.
Папа захлебывается глотком вина, Марго закатывает глаза и еле сдерживает хохот.
Наша столовая светлая и просторная, с пастельными обоями и большой люстрой, висящей над обеденным столом ручной работы. И обстановка слишком изящная для такого рода разговоров, которые обычно начинаются с появлением бабушки.
Я с обожанием улыбаюсь ей.
– Ты поэт, бабуль.
– Мама, – предупреждающе говорит ей папа, а потом мне: – А ты не поощряй ее.
– А что? – она невинно округляет свои бледно-голубые глаза. – Ты их видел, Билл? Прошла целая вечность, с тех пор как я меняла тебе пеленки или подтирала тебе зад, так что не могу предположить, похожи ли они на твой…
– Передашь мне хлеб? – перебивает ее Марго.
Бабушка берет корзинку с хлебом и дрожащей рукой протягивает ее моей сестре.
– Нет, ну честно, – она качает головой. – Пенис – это настолько странно выглядящий орган. Если в мои времена у меня была бы возможность стать лесбиянкой, я бы точно выбрала этот вариант, – бабушка взмахивает рукой. – Хотя я не говорю, что мне не нравилось убираться после наших безумных детей или готовить твоему отцу пятьдесят лет к ряду.
– Обалдеть, – бормочет Марго.
– Женские тела куда приятней, – задумчиво продолжает бабушка. – Грудь, ноги и всякое такое.
Я подношу к губам стакан воды и смеюсь.
– Смейся-смейся, – бабуля показывает на меня тонким пальцем. – Ты любишь свой пенис больше всего на свете.
Поднимаю брови, как бы говоря: «Ну, ты не ошиблась», – но мама сдавленно говорит:
– Энн. Люк не…
Не законченное предложение повисает в наступившей тишине.
– Что не? – спрашивает бабушка. – Не любит свой пенис? Не говори глупостей. Марго мне говорила, что у Люка много лет не было постоянной девушки, но ты только взгляни на его улыбку, – она снова показывает на меня. – Ни один парень в его возрасте не будет так улыбаться без толпы готовых на все женщин вокруг, если ты улавливаешь мою мысль.
– А она права, – говорю я.
– Люк Грэхэм Саттер! – шипит на меня мама. – Ну что это такое!
– Тут намечаются некоторые изменения, – говорит Марго, потом берет стебель спаржи и жестко откусывает. Я морщусь. Жуя, она продолжает: – Помните то мое сообщение? Люк увлекся одной девушкой.
Время останавливается. Звон вилок смолкает. Челюсти присутствующих отвисают.
– Господи боже, – застонав, я отрезаю кусок курицы.
– Попридержи язык, сынок, – под нос замечает папа.
Я пристально смотрю на свою сестру.
– В последнее время ты прямо в ударе, Марго. Подталкиваешь меня сменить штат?
– Ну а что мне терять? – отвечает она. – Сексуальные партнеры для тебя в Южной Калифорнии все равно уже закончились. Разве что пойдешь по второму кругу или забудешь их име…
– Марго, – предупреждающе рычу я.
– Люкер, – говорит мама, не обращая внимания на перепалку. – У тебя появилась девушка?
– Нет, – встревает Марго. – Есть девушка, которая его отшила, а он ее лю-ю-ю-юбит.
– Тебе сколько лет, двенадцать? – замечаю я.
Моя сестра подмигивает мне.
– Пузыречек? – мама снова обращается ко мне, и от легкой надежды в ее голосе у меня стягивает что-то под ребрами.
– Так, ребятки, – говорю я, положив вилку. – Вам не кажется, что это не нормально: так надеяться на то, что я остепенюсь? Мне всего двадцать три. Я закончил университет прошлым летом.
– Просто ты был так счастлив с Миа, – объясняет папа.
– Еще бы ему не быть счастливым! – вскрикивает бабушка. – В семнадцать лет иметь столько добрачного секса! – она громко хлопает по столу.
– Мама, – более настойчиво на этот раз говорит папа. – Это никак не помогает.
– Мы можем перестать обсуждать мою личную жизнь? – интересуюсь я.
– Все мы буквально ни разу еще не говорили о твоей личной жизни, – Марго жестом обводит всех за столом, – поняв, что спорить я не собираюсь, она продолжает: – По крайней мере, не в твоем присутствии. И я просто решила, все должны знать, что тебе кто-то понравился. А учитывая то, что ты выбрался на берег из моря жаждущих женщин, так сказать, то мог бы послушать чей-нибудь совет. Ведь мама с папой в браке двадцать семь лет. А бабушка с дедушкой были женаты пятьдесят.
– Пятьдесят два, – поправляет ее бабушка.
– Тем более! – Марго победно улыбается. – Пятьдесят два. Уверена, им есть чем поделиться.
Мамина полная надежды улыбка возвращается.
– Ты хочешь услышать пару советов, Пузыречек?
Улыбнувшись сестре сквозь сжатые зубы, я киваю.
– Конечно, мам.
Папа промокает салфеткой рот и, отложив ее в сторону, откидывается на стуле и изучающе смотрит на меня.
Ох, блин.
– Будь откровенным, – говорит папа, сцепив руки за головой.
– Откровенным, да, – соглашается мама и решительно кивает.
– Мой лучший совет, – продолжает папа, – это не ходить вокруг да около.
Марго фыркает.
– Согласна. А то Люк слишком многих баб в округе обошел.
Папа открывает рот и тут же закрывает его, послав Марго неодобрительный взгляд.
– Если она тебе нравится, – с нажимом говорит он, медленно поворачиваясь ко мне, – тогда пригласи ее на свидание.
– А это не та девушка, которую он пригласил на свидание, а она соврала насчет работы? – спрашивает мама у Марго.
– Все на так просто, – говорю я, желая опередить Марго и по-прежнему не веря, что участвую в подобном разговоре. Но поскольку родители ожидающе подались вперед, отмалчиваться поздно. – Мы встречались пару раз, – я предупреждающе смотрю на Марго, которая поднимает палец, чтобы внести коррективы в мою фразу, но потом опускает его, выглядя так, будто решила оставить меня на этот раз в покое. – Но до нее я был… несколько не разборчив в связях, – и это еще мягко сказано, – и не думаю, что ей это во мне нравится.
– Конечно же, не нравится, милый, – ласково говорит мама. – Девушки хотят чувствовать себя особенными.
– Пригласи ее на танцы, – широко улыбаясь, предлагает бабушка.
– Бабуль, сейчас так не делают, – мягко отвечаю ей я.
– Ну тогда пригласи ее туда, где ей понравится, – не сдается она. – Она любит кино?
Проведя рукой по волосам, я признаю:
– Понятия не имею, любит ли она кино. Она по ночам работает барменом, а днем занимается серфингом.
Мама кладет дрожащую руку себе на шею.
– Она хотя бы закончила колледж?
– Она закончила UCSD в один год со мной, – успокаиваю я ее, и мама заметно расслабляется. – Думаю, она просто пытается разобраться, чего хочет от жизни.
– Тогда так, – шлепнув рукой по столу, говорит папа. – У тебя в характере задавать направление. Возможно, ты поможешь ей определиться в профессиональном плане, а она в свою очередь поможет тебе сосредоточиться на том, чтобы снова оказаться в строю.
Марго фыркает так громко, что я боюсь, не повредила ли она носовую перегородку.
– Поверить не могу, что ты действительно сказал «снова оказаться в строю», – говорю я ему.
Он кивает, виновато морщась.
– Я… – он берет бутылку и наливает еще вина.
Я практически вибрирую внутри, желая уйти от пристального внимания. Словно приведенные в действие пружиной, мои ноги поднимают меня со стула, и я целую маму в лоб, бабушку в мягкую щеку, похлопываю папу по плечу и шлепаю Марго по затылку.
– Спасибо за ужин, мам. Курица и пенисы были очень вкусные. Люблю вас, ребята.
Забираю со спинки дивана свитер и иду на выход, чувствуя, как сильно бьется сердце. Я бы устроил Марго куда больше проблем, чем она смогла бы со мной рассчитаться, но мне нравится Лондон – очень нравится – и сводить все к шутке или занятной болтовне за ужином начинает меня бесить.
Меня беспокоит, что она решила соврать насчет работы, но я это принял.
Меня беспокоит, что я понятия не имею, как изменить ее отношение ко мне, ведь она не так уж и не права.
Беспокоит, как явно она переживает, что подумаю про нас с ней Миа, Харлоу и Лола.
Жутко беспокоит, как ясно она дала понять, что между нами ничего не будет. Но если все, что я смогу от нее получить, – это дружба, Лондон нравится мне достаточно сильно, чтобы побороться за это.
Но даже зная, что она работала вчера вечером, я не пошел к Фреду. Я должен дать ей немного побыть одной.
– Подожди, Люк, – на крыльце папа ловит меня за локоть. Солнце село за горизонт, и этот головокружительный микс красных и оранжевых оттенков обрамлен тонкими и высокими силуэтами пальм. Иногда я думаю, что должен быть сумасшедшим, чтобы уехать из этого город и жить где-то еще. – Я хотел сказать еще кое-что по поводу… твоей личной жизни.
А еще бывает, я думаю, что не могу сбежать достаточно быстро.
– Папа… – проведя рукой по лицу, говорю я. – Знаю, вы хотите, как лучше. Но все это просто… невероятно бесполезно.
Странно осознать, что я люблю папин смех, но это правда так. Он так мало ему подходит – мягкий и почти девичий – потому что папа высокий мрачноватый чувак с впечатляющей бородой. Из-за его любви к литературе в сочетании с карьерой в химической промышленности он получил от меня прозвище Химингуэй, когда я был в возрасте, когда уже отпускал шутки, но еще не понимал, насколько она меткая. Кое-кто из его коллег не раз заявляли, что это придумали они, но дома все знали, как оно было на самом деле.
– Знаю, что это мало помогает, – отвечает он. – И последнее, что тебе нужно, – это мы, вчетвером встревающие в твои отношения. Но в семье так всегда и происходит, – задумчиво почесав щеку, он добавляет: – Ты даже себе представить не можешь, сколько удовольствия получают твои мама, сестра и бабушка, вмешиваясь в твою личную жизнь.
– Имею некоторое представление, – я отвожу от него взгляд и смотрю на океан.
– Моя семья делала со мной то же самое, – замечает он. – И я терпеть это не мог.
Засмеявшись в ответ, я снова перевожу на него взгляд.
– Не сомневаюсь.
– Если ты считаешь, что бабушка сейчас перебарщивает, представь только, что было, когда она стала сыта по горло четырьмя детьми и дедушкой и была в ударе.
– Ого. Да уж.
– Понимаешь, о чем я, да? – кивая, говорит он. – Так вот что я тебе хотел сказать: когда я еще не познакомился с твоей мамой…
Поняв руку, я начинаю отворачиваться.
– Нет-нет. Я не могу.
Папа смеется снова и хватает меня за плечо.
– Ой, да просто выслушай меня. Прежде чем познакомиться с твоей мамой… – он мнется и отводит взгляд, – ну, я встречался.
Боже, папа так шифрует «переспал со множеством женщин».
Он кивает, нервно посмеиваясь.
– Довольно много, вообще-то, – добавляет он.
Я закрываю глаза, подавляя желание содрогнуться.
– Пап, я понял.
– Это были восьмидесятые, – оправдывается он. – Случайный секс был нормой. Даже поощрялся. Но когда я познакомился с Джули, понял, что она – для меня. Это не означает, что я больше не получал удовольствие от секса…
Я испускаю стон.
– …или что был готов жениться на первой встречной. Нет, дело было в ней самой, – папа наклоняется, заставляя меня встретиться с ним взглядом. – Так что не позволяй маме, сестре или даже бабушке убедить тебя в необходимости остепениться, если сам того не чувствуешь, – он делает паузу, после чего добавляет: – Ты просто пизец как налажаешь, если это будет не по огромному собственному желанию.
Чувствую, как мои глаза вот-вот вылезут из орбит. Папа никогда не выражался. Ну то есть это человек, кто ходит в церковь по воскресеньям, даже не чертыхается и морщится, когда Марго ругается при просмотре матчей «Чарджерсов». Сказать, что он вежливый, – значит сильно преуменьшить.
– Спасибо, папа.
Но он еще не закончил.
– Поэтому, – продолжает он, – если тебе действительно нравится эта девушка, скажи ей об этом. Попытайся ее завоевать. Когда я познакомился с твоей мамой, мне было столько же лет, как и тебе. И я никогда не сомневался в верности своего решения. Ни разу.
Я смотрю на папу и пытаюсь представить его моложе – того, кто, когда я был маленьким, вставал на рассвете и шел с доской на пляж за несколько часов до работы. Того, кто подкрадывался к маме сзади, пока она готовила, шептал что-то на ушко и получал от нее, хихикающей в ответ, шлепок. Даже будучи ребенком, я понимал, что у моих родителей очень хорошие отношения. И по сей день, когда они едут на машине, он кладет руку маме на колено, никогда не ложится спать без нее, слушает, как у нее прошел день, пока она готовит, при этом совершенно не отвлекаясь – ни на телефон, ни на телевизор, ни на газету. Папа сидит за столом и внимательно слушает, что произошло за день в институте океанографии Скриппса.
Они больше чем просто два человека, у кого есть дети, – честное слово, мне до колик в животе трудно думать о них как о любовниках – но они еще и лучшие друзья.
Я тоже так хочу.
Хочу кого-то, кто рассмешит меня, бросит вызов, выслушает. Хочу положить руку на эту ногу, пока веду машину. Хочу дождаться, пока этот кто-то закончит с делами, и тогда вместе пойти спать. Хочу быть достойным уважения и доверия женщины, чтобы она рассказывала мне все подробности о своем дне.
Я моргаю несколько раз, качая головой. Блядь, да что со мной не так?
***
– Ты что, поселилась тут? – выдвинув себе стул, сажусь и кладу перед собой телефон экраном вниз. Я приехал сюда на автопилоте, а когда припарковался, сказал себе, что бар у Фреда находится в километре с небольшим от моего дома и родительского, и поэтому это удобно.
И что я никак не надеюсь увидеть ее тут, и что она сегодня работает.
И что я просто хочу выпить пива. И я не устал. Просто не хочу ехать домой.
Само собой, все это полная херня.
Подняв на меня взгляд, Лондон вяло улыбается.
– Могу задать тебе точно такой же вопрос.
– Туше, – она ухмыляется в ответ, и я наклоняюсь добавить: – Это часть того, что мне в тебе нравится, Ямочка, – тут же кладу доллар в ее банку.
– Что я практически живу в баре? – спрашивает она, и от появления ее фирменной игривой улыбки с ямочками в моей груди происходит что-то странное и незнакомое.
– Что ты никогда не даешь мне спуску. Но при этом никогда всерьез не критикуешь.
Мои слова ее удивляют – ее глаза округляются, а ямочки исчезают.
– Ну, – быстро находится с ответом она, – возможно, тебя просто легко подловить, и упустить такое ну никак нельзя.
– И еще одно туше, – со смехом говорю я. – Но, если ты помнишь, не я вчера не был в баре.
Лондон кивает, вытирает стойку передо мной и кладет подставку под бокал. Я пытаюсь понять выражение ее лица: она расстроена?
– Сделать тебе пива?
– Вообще-то, – я изучаю бутылки позади нее, – я хочу начать новую жизнь. Хочу «Амаретто сауэр». Дилан клянется, что ты делаешь самый вкусный на свете. Хочу проникнуться новым вкусом.
Она скептически смотрит на меня.
– Он сильно сладкий. Ты уверен?
– Я пытаюсь найти контакт со своим женским «я».
Смеясь и качая головой, Лондон поворачивается.
– Тут так много всего можно ответить, что я даже теряюсь, с чего начать.
Я наблюдаю, как она смешивает ингредиенты и наливает оранжевый и пенистый коктейль. Выглядит потрясающе и напоминает мне, как мы с Миа пили «Апельсиновый джулиус» после лекций на первом курсе.
На этот раз воспоминание о Миа не ранит и не вызывает беспокойства.
Сделав глоток, я тут же понимаю свою ошибку. Сладко настолько, что не хочется глотать.
– Не, – с усилием проглотив, замечаю я. – Все-таки не мой напиток.
Больше посетителей нет, поэтому Лондон наклоняется ко мне, облокотившись на стойку.
– А что мне сделать вместо него? Ты любишь джин?
– Не очень.
– А скотч?
Я вздыхаю и морщусь, потому что терпеть не могу этот вопрос.
– Наверное, должен, поскольку это такой мужской напиток, а у меня роскошный пенис… – Лондон фыркает, – но к сожалению, нет. Мне не нравится скотч.
Погладив меня по голове, она с улыбкой выпрямляется.
– Погоди-ка. Я сейчас.
Каждый мускул в моем теле напрягается, чтобы удержаться, не сорваться вперед и, перегнувшись через барную стойку, не поцеловать ее.
Я словно открыл заднюю дверь и впустил пчелиный рой.
Или треснула плотина.
Или пошла вода по пожарному шлангу.
Я без ума от этой девчонки.
Но главная проблема в совете отца – это что Лондон относится ко мне совершенно иначе, и приглашение на свидание или к себе домой ее тут же оттолкнет.
Другая проблема в связи с его советом – это что я не знаю, хочу ли я встречаться с Лондон. Нет, наверное, не так – не знаю, стоит ли. Тот жуткий перепих на прошлой неделе никак не выходит у меня из головы. И не хочу в своем восприятии мешать Лондон со всеми остальными, так же как не хочу, чтобы мои отношения с ней были похожи на привычные мне шаблоны. Это ощущение похоже на клаустрофобию: вспоминать тех, с кем спал, и при этом сидеть в метре от девушки, которая мне на самом деле нравится.
Я словно покрыт толстым слоем грязи, этакой коркой, состоящей из неверных решений, и даже если захочу ее с себя убрать, боюсь, что это будет медленный и постепенный процесс, как спиливание. И анализ полученного урока.
Смотрю, как она творит, смешивает один, два, и наконец пять напитков. Ставит их на поднос и осторожно придвигает его ближе.
– Сейчас поставим научный эксперимент, – говорит она. – Закрой глаза.
Я закрываю, и тут меня осеняет:
– Ты же не выльешь их мне на голову?
От ее хрипловатого смешка вся кровь приливает к члену.
– Нет, Люк, я не собираюсь переводить хороший алкоголь на твою голову.
– Это потому, что моя прическа сегодня идеальна, Логан.
– Я вижу, – она ставит стакан рядом с моей рукой. – Попробуй.
Беру стакан, нюхаю и мотаю головой.
– Не могу выносить текилу. Я выпил столько боди шотов [способ пить текилу с тела партнера – прим. перев.] на младших курсах, что, наверное, вытошнил свою селезенку где-то в туалете.
– Боже, ну ты и подарок, – сухо замечает она, потом забирает у меня стакан и заменяет на другой.
Я делаю глоток.
– «Джек»? Даже кола не перебила вкус. Я тогда еще легко отделался.
– Дай угадаю: выпивка, секс, после которого потом раскаялся, и как следствие – грандиозное похмелье?
Жаль, что это не так.
– Нет, просто много ассоциаций… – с Миа, не стал договаривать я. Когда мы оба впервые в жизни напились, это был «Джек» с колой. А когда открываю глаза и с извиняющейся улыбкой смотрю на Лондон, вижу, что она уже прочитала мои мысли.
– Кажется, твой «Джек Дэниэлс» все равно что «Егермейстер» для меня, – тихо говорит она.
Сморщив нос, я отвечаю:
– Неужели его кто-то пьет?
– Ты бы удивился. Так, давай закрывай глаза.
Я делаю, как она говорит, и чувствую всем телом случайное прикосновение ее руки.
– Ты сложный клиент, – Лондон вкладывает мне в руку следующий бокал. – Попробуй этот.
«7-Up» и что-то апельсиновое. И водка, что ли. Я чувствую, как мое лицо кривится от обилия сладости.
– Слишком сладко. В разы хуже, чем «Амаретто сауэр».
Она протягивает мне еще один, а когда говорит, ее голос звучит уверенно, если прислушаться.
– Хорошо-хорошо, извини, это была шутка. Пора заканчивать. Вот твой напиток.
Беру бокал и делаю глоток. Напиток гладкий, как стекло. Тяжелый и вяжущий. Терпкий и с привкусом лайма. Черт, а он хорош.
– Что это?
– Гимлет с водкой.
Открываю глаза и смотрю на нее. Она уже убрала другие напитки и наблюдает за мной с подернутым дымкой взглядом. Заметив, что я открыл глаза, она смотрит в сторону.
– Тут водка «Бельведер» и сок лайма, поверх льда, – добавляет она, снова протирая полотенцем стойку передо мной.
А потом, оставив меня с моим новым напитком, идет принять заказ у только что пришедшей пары.
Невозможно не смотреть на нее, пока она работает. Лондон с улыбкой – той самой, от которой мое сердце колотится о грудную кость – подходит к этой паре, кладет перед ними подставки под бокалы и уже чем-то смешит их. Это так сексуально – она не глядя наливает из бутылок. Раз или два Лондон оглядывается и ловит меня на подглядывании, и интуиция говорит мне сделать вид, что я читаю что-то за ее спиной, смотрю игру по телевизору, который висит справа от ее плеча, но я не успеваю. Да и не могу быть таким скучающим. И я просто заворожен тем, как она сегодня выглядит: волосы собраны в небрежный пучок, на носу очки без диоптрий в красной оправе под стать цвету ее помады; черный топ с открытыми плечами и коротенькие шорты, несущие серьезную опасность моему либидо.