Глава 8. Незначительное происшествие, не попавшее в сводки

Странник

Он выбрался из подвала. Блаженно потянулся. Рассвет уже позолотил крону липы. Птицы расчирикались так, словно обсуждали новый проект птичьей конституции. Облезлый кот подвальной наружности забрался на перила и внимательно следил за прениями пернатых депутатов, скачущих с ветки на ветку. С надеждой посмотрел на Максимова.

— Извини, брат, рогатку не взял.

Кот прищурил янтарные глаза, оценив шутку. Проводил взглядом человека в черном и вновь задрал морду.

В сотне метров от дома Карины Максимов остановился, пораженный открывшимся видом.

Чистый свет струился с неба, заливая проснувшийся город. Солнце зажгло реку, невидимую отсюда, но яркие блики на стеклах домов вдоль набережной горели так, что слепило глаза.

Покатый холм спускался к продолговатому пруду. Солнечные лучи еще не осветили его поверхность. И пруд казался полированным холодным изумрудом. А трава вокруг горела миллиардами алмазных брызг.

Представил, как таким же утром отряд рыцарей-крестоносцев взлетел на этот холм. Кони роняли пену с горячих губ в траву. Поскрипывали ремни под латами. Солнце дробилось на остриях копий. Мир, наверное, был таким же светлым и чистым. Впереди лежала граница — река Хрон. В тот год рыцари не рискнули пересечь ее и заложили новый замок на этом холме Понарт. У них уже была крепость Бальга, южнее.

Максимов попробовал слово на вкус — Бальга. Он научился и полюбил нанизывать созвучные слова, как разноцветные бусинки на ниточку. В образовавшемся цветном орнаменте иногда открывался великий смысл, затертый от частого и бездумного употребления слов.

«Бальга, Волга, Волхов, Балхаш — один корень. В звуке чувствуется что-то вращающееся. Валгалла — обитель героев. Бал-холл. Получается — круглый зал. Круглый стол короля Артура. Столько общего… Зачем же столько копий сломали и крови пролили?»

Он вспомнил, как называется этот пруд, изумрудной брошью лежащий у подножья холма. Шванентайх. По-русски — Лебединый.

«Белый лебедь Чайковского, царевна-лебедь и рыцарь-лебедь Лоэнгрин… Господи, что нам неймется? Что мы ищем различия, когда столько в нас общего?»

На боку под курткой запиликал телефон. Максимов быстро, как пистолет из кобуры, выхватил его из кожаного футлярчика.

На дисплее мигала пиктограмма с почтовым конвертом. Максимов нажал нужную кнопку. Под зеленым стеклом пробежали черные буковки, сложились в сообщение. «Свободный поиск», — прочел Максимов. Навигатор давал ему право самостоятельно найти и уничтожить цель.

— Спасибо за доверие, — усмехнулся Максимов.

Косой шрам на животе больно дрогнул, напомнив, чем кончается «свободный поиск».

Максимов в последний раз бросил взгляд на город под ясным рассветным небом. Отвернулся и пошел к дороге.

На автобусной остановке скучал пожилой приземистый мужчина с двухколесной сумкой-тележкой у ног. Тельняшка под сереньким пиджаком, спортивные штаны, пузырящиеся на коленях. Синяя бейсболка кустарного изготовления с трафаретной надписью «Кент». Курил мужик «Беломор», профессионально сдавив цилиндрик в гармошку.

Он, прищурившись от солнца, смотрел на идущего по бордюру Максимова.

Из редких кустов, Как медведь, выбрался молодой бычок в джинсовой куртке и адидасовских штанах. И, конечно, в шикарных кроссовках. В одной руке он держал банку пива, другой что-то поправлял в штанах. Покачиваясь, подошел к мужику в бейсболке, встал, закрыв солнце. Приложился к банке. Чмокнул и оглушительно рыгнул на всю округу.

— Ну что, ты докопался, парень? — услышал Максимов.

— Я с тобой, дед, за жизнь говорю. Так, как я ее понимаю. А ты молчи, м-ля…

Максимов решил не сворачивать, а идти прямо на них.

— Ты чо щеришься, дед? Чо ты зубы мне показываешь? Весело ему… А мне вот грустно.

— Шел бы ты домой, — подал голос дед, невидимый за широкой спиной.

— А я дома. И мне тошно. — Он приложился к банке. — Проорали страну патриоты хреновы.

— Мы-то ее отвоевали, паскудник. Без нас просрали, — с глухой обидой в голосе возразил дед.

«Зря он с пьяным спорит. Дал бы сразу в рожу», — подумал Максимов.

Он не дошел всего двух шагов, когда бычок качнулся вперед и свободной рукой вцепился в серый пиджак.

— Зря ты воевал, дед. Понял, зр-ря. Сдались бы сразу, нафиг… Мы бы вот такое пиво уже пятьдесят лет хлебали! Чо, я не прав?

Мужику удалось отпихнуть его. Бычок, пятясь, едва не наступил на ногу Максимову.

— О, блин. — Он махнул руками, ловя равновесие.

Пиво выплеснулось из банки, по дуге высыпав в воздух янтарные капли.

Бычок настороженным взглядом ощупал Максимова. Ничего опасного не углядел и расплылся в глупой улыбке.

— Слышь, мужик, я прав? — Он решил подключить незнакомца к спору.

Максимов сначала посмотрел на пожилого мужчину. Орденская планка в три ряда. Темно-красный прямоугольник ордена Красной Звезды. Боль в глазах.

Рука сама собой взлетела вверх, пальцы в полете сложились в жесткий птичий клюв и врезались под ключицу ухмыляющемуся бычку. Максимов боковым зрением увидел закатившиеся белки глаз, слюнявый рот, распахнутый в немом крике. На мокрые от пива губы удар вышиб комки белой слюны. Парень проваливался в глубокий нокаут.

Максимов не дал ему упасть. Мягким движением скользнул ближе, чуть присел, выбрасывая руки. Правая уткнулась в грудь парню, левая подхватила между ног. Толчок. И парень в вертикальном положении улетел в кусты.

Грохнулся об землю и затих. Следом Максимов пинком послал пустую банку «Баварии».

Мужчина пожевал «беломорину», острым глазом осмотрел Максимова. Одобрительно крякнул.

— Не убил? — для проформы поинтересовался он.

— Нет. Проспится — может, поумнеет. — Максимов стер с рукава пивные капельки.

— Жди! Его бы в Чечню, враз бы объяснили, как медали зарабатывают. А у бандюков в шестерках бегать — много смелости не надо. Сучонок! — Он вытащил папиросу, сплюнул, и снова воткнул «беломорину» в рот.

Максимов внимательнее рассмотрел орденские планки. Воевал мужик хорошо.

— За что Красную Звезду получил? — поинтересовался Максимов.

— За Кенигсберг. Максимов кивнул. У самого дома в коробке лежал такой же орден, полученный за Эфиопию, и он знал: даром звезда цвета запекшейся крови не достается.

— Ты извини, батя, что так вышло. — Он отвел взгляд.

— Да хрен с ним! Я бы его сам приложил. Только вот… — Мужчина показал скрюченную кисть левой руки. — А ты ловко его уделал. Секунда — и нет человека. Где так навострился?

— В школе баловался.

— Ну-ну. — Мужчина явно не поверил. — Как зовут-то?

Максимов помедлил и протянул руку.

— Максим.

— А меня — Михаил. Дядя Миша. Ладонь у него оказалась крепкой, с твердыми бугорками мозолей.

— Ты, как погляжу, приезжий. — Дядя Миша дождался кивка Максимова. — Будет время, заезжай в гости на уху. У яхт-клуба спроси меня, ребята дорогу покажут.

— Спасибо за приглашение.

Дядя Миша ему понравился. Несмотря на затрапезный вид, чувствовалось в нем настоящее, мужское. С таким приятно посидеть у костра и под водочку, не спеша поговорить обо всем на свете.

— Ты что так смотришь? — Максимов поймал острый взгляд дяди Миши.

— Да так. — Дядя Миша пожевал папиросу. — На одного знакомого ты уж больно похож.

Максимову часто говорили, что он на кого-то похож, такая уж досталась внешность, и он не удивился.

Он махнул проезжавшему мимо «Москвичу», первой машине, увиденной в столь ранний час. Частник с готовностью дал по тормозам, пройдя мимо них юзом пару метров.

— До встречи! — махнул на прощанье Максимов и побежал к машине.

— Бог даст, свидимся, — прошептал ему вслед дядя Миша.

Покатал в губах потухшую папиросу. Проводил взглядом машину, пока она не свернула за угол.

— Черт, как похож. Вылитый Испанец, — пробормотал постаревший старшина запаса Мишка Нелюдов.

Поправил покосившуюся орденскую планку, одернул пиджак. И стал терпеливо ждать первого автобуса.