Музыкальная теория и эстетика
Ни об одном искусстве в Греции так много не писали, так охотно не рассуждали, как о музыке, о ее воспитательном назначении, о ее теоретических основах. Это, разумеется, способно несколько пополнить наши сведения, хотя античные высказывания о музыкальном искусстве носили по преимуществу либо этико-прикладной, либо формально-теоретический характер. С одной стороны, из многочисленных свидетельств литературы и изобразительных искусств можно заключить, что музыка занимала очень большое место в жизни древних греков, с другой же - сами суждения о ней исходили не из оценки ее образного или эмоционального значения, а скорее из дидактического или научно-систематического понимания: музыка как важное средство воспитания гармоничного человека, музыка как точная наука.
Все, что писалось в Древней Греции о музыкальном искусстве и о чем можно с уверенностью судить по многим сохранившимся материалам, было основано на представлениях о мелодике (по преимуществу связанной с поэтическим словом). Это очевидно не только из содержания специальных теоретических работ, но и из более общих этико-эстетических высказываний крупнейших греческих мыслителей. Таким образом, полностью подтверждается принцип одноголосия, всецело характерного для древнегреческого музыкального искусства.
Учение об этосе
Наибольший интерес из античных суждений о музыкальном искусстве представляет так называемое учение об этосе, выдвинутое Платоном, развитое и углубленное Аристотелем. Основная идея – о благодетельном воздействии музыки на воспитание достойных граждан, разработанную им в книгах «Государство» и «Законы». Платон отводит в своем идеальном государстве первую (среди других искусств) роль музыке в воспитании из юноши мужественного, мудрого, добродетельного и уравновешенного человека, то есть идеального гражданина. При этом Платон, с одной стороны, связывает воздействие музыки с воздействием гимнастики («прекрасные телодвижения»), а с другой - утверждает, что мелодия и ритм более всего захватывают душу и побуждают человека подражать тем образцам прекрасного, которые дает ему музыкальное искусство. Аристотель судит о назначении музыки много шире, утверждая, что она должна служить не одной, а нескольким целям и с пользой применяться: «1) ради воспитания, 2) ради очищения [...], 3) ради интеллектуального развлечения, то есть ради успокоения и отдохновения от напряженной деятельности... Отсюда ясно, - продолжает Аристотель, - что хотя можно пользоваться всеми ладами, но применять их должно не одинаковым образом»
Отсюда напрашивается вывод о необходимости строгого духовного контроля над живой музыкальной практикой. Поющие и играющие на инструментах не должны следовать свободному полету вдохновения и своеволия, но руководствоваться соображениями духовной пользы, отбрасывать все развращающее, излишне возбуждающее и изнеживающее и придерживаться лишь того, что очищает, возвышает и приводит в гармонию, а это возможно только при наличии канона или свода специальных канонических правил.
Такая стабильность обеспечивалась в музыке с помощью древнеегипетского принципа «нома» — мелодической модели, строго закрепленной за определенной ситуацией и канонически утвержденной. Именно каноничность позволяет сохранить верность изначальному образу прекрасного и удержать музыку на духовно нравственной высоте, что имеет государственное значение, ибо нравственное состояние музыки есть показатель нравственного состояния государства.
Однако живая музыкальная практика античного мира не смогла удержаться на высоте этих духовных требований. Жажда наслаждения и острых переживаний оказалась сильнее стремления к духовному совершенству, и, сломав все канонические границы, музыкальное искусство перешло в следующую стадию своего существования — в стадию эстетическую. Отныне целью музыки стало не слияние с высшей гармонией, не воспитание мужественного гражданина, а некое особое наслаждение, называемое эстетическим наслаждением.
По словам Аристотеля, музыка есть «заполнение нашего досуга», и служит она «интеллектуальным развлечением свободно рожденных людей». Теперь нет ничего недозволенного, и любое средство, способное доставить наслаждение или острое переживание, допускается даже в том случае, если имеет на душу развращающее и пагубное воздействие. Вообще же рассмотрение воздействия на душу того или иного музыкального средства просто снимается, и наслаждение остается единственным критерием музыкальной истины.
Именно в это время в, употребление входят самые утонченные и изнеженные лады, кроме диатонического наклонения вводятся хроматическое и энгармоническое наклонения, расцветает виртуозная инструментальная игра, появляются великие артисты-виртуозы, находящие при игре на инструментах все новые и новые поразительные эффекты (ярким представителем этих артистов являлся император Нерон), организуются грандиозные музыкальные соревнования и т.д.
– Учение о музыкальных инстервалах
За философом и математиком Пифагором (VI век до н. э.) с давних времен закреплено значение первого из греческих мыслителей, писавших о музыке. Ему приписывается начальная разработка учения о музыкальных интервалах (консонансах и диссонансах) на основе чисто математических соотношений, получаемых при делении струны. Таким образом, школа Пифагора сосредоточила свое внимание на вопросах музыкальной акустики, на физических явлениях, поддающихся математическому исчислению. Последователи Пифагора получили при этом прозвание «каноников», поскольку они фетишизировали числовые соотношения, образующиеся при делении струны «канона» (название однострунного инструмента, которым они пользовались в своих опытах), и пренебрегали требованиями человеческого слуха к благозвучию. Вообще числам и пропорциям пифагорейцы - по образцу древних восточных культур (более всего Египта) - придавали магическое значение, выводя из них, в частности, магически-целебные свойства музыки. Наконец, путем абстрактно построений пифагорейцы пришли к идее так называемой «гармонии сфер», полагая, что небесные светила, находясь между собой в определенных числовых («гармонических») соотношениях, должны при движении звучать и производить «небесную гармонию».
Конкретное проявление этих возможностей можно обнаружить в музыкально-теоретических и музыкально-философских системах Древней Греции. Создание этих систем не является заслугой исключительно древнегреческой культуры, ибо корни их уходят в глубокую древность и фундаментом их служат музыкальная практика и музыкальные воззрения древневосточных цивилизаций. Греческие же философы возвели на этом фундаменте грандиозное здание античного учения о музыке, синтезировавшего в себе все достижения музыкальной мысли древнего мира.
Музыкальный закон есть прежде всего закон материальный, и проявляется он в виде определенного физического порядка, воплощенного в иерархии музыкальных тонов, складывающихся в музыкальный звукоряд. Осмысление этого закона, или порядка, приписываетсяПифагору, долгое время обучавшемуся на Востоке и многие из своих знаний вынесшему из тайных святилищ древнеегипетских храмов.
Суть этого закона сводится к осознанию связи между высотой звука, длиной звучащей струны и определенным числом, из чего вытекает возможность математического исчисления звукового интервала через выражение его посредством деления струны, например: октава с делениями 2:1, квинта — 3:2, кварта — 4:3 и т.д. Эти пропорции одинаково присущи как звучащей струне, так и строению космоса, отчего музыкальный порядок, будучи тождественен космическому мироустройству, проявляется в особой «мировой музыке» — Musica mundana.
Мировая музыка возникает вследствие того, что движущиеся планеты издают звуки при трении об эфир, а так как орбиты отдельных планет соответствуют длине струн, образующих консонирующее созвучие, то и вращение небесных тел порождает гармонию сфер. Однако эта небесная сферическая гармония, или музыка, изначально недоступна человеческому уху и физическому восприятию, ибо ее можно воспринимать только духовно через интеллектуальное созерцание.
Эта концепция является, очевидно, слабым отголоском памяти об ангельском пении, отдаленным и сильно извращенным представлением о нем. Разумное пение бесплотных умов, прославляющих бога, подменено здесь звучанием, производимым пусть и огромными, но бездушными космическими телами. И все же концепция эта содержит определенную долю истины, заключающуюся хотя бы уже в том, что признается само наличие некоего небесного звучания, являющегося проявлением высшего порядка, недоступного для физического восприятия.
За Musica mundana, по учению пифагорейцев, в космической иерархии следует Musica humana, или человеческая музыка, ибо человеческому существу также присуща гармония, отражающая равновесие противоположных жизненных сил. Гармония есть здоровье, болезнь же есть дисгармония, отсутствие консонантности. Отсюда беспрецедентное значение музыки для жизни человека в учении Пифагора. Так, Ямвлих сообщает:
Пифагор установил воспитание при помощи музыки, откуда происходит врачевание человеческих нравов и страстей и восстанавливается гармония душевных способностей. Он предписывал и устанавливал своим знакомым так называемое музыкальное устроение или понуждение, придумывая чудесным образом смешение тех или иных мелодий, при помощи которых легко обращал и поворачивал к противоположному состоянию страсти души.
И когда его ученики отходили вечером ко сну, он освобождал их от дневной смуты и гула в ушах, очищал взволнованное умственное состояние и приуготовлял в них безмолвие тем или другим специальным пением и мелодическими приемами, получаемыми от лиры или голоса.
Себе же самому этот муж сочинял и доставлял подобные вещи уже не так, через инструмент или голос, но, пользуясь неким несказанным и недомыслимым божеством, вонзал ум в воздушные симфонии мира, слушал и понимал универсальную гармонию и созвучие сфер, создающее полнейшую, чем у смертных, и более насыщенную песнь при помощи движения и круговращения.
Орошенный как бы этим и ставший совершенным, он замышлял передавать своим ученикам образы этого, подражая, насколько возможно, инструментами и простым голосом.
Таким образом, третий вид музыки — музыка инструментальная, или Musica instrumentalis, есть лишь образ и подобие высшей музыки Musica mundana. И хотя божественная чистота числа в земной слышимой музыке не может получить полного телесного воплощения, все же звуки инструмента способны приводить душу в состояние гармонии, готовой в свою очередь воспринять гармонию небесную, ибо подобное воздействует на подобное и может быть воздействуемо подобным.
Это приведение души в единение с небесной гармонией и составляет суть катарсиса, или очищения. Катарсис, представляющий собою очищение сознания от всего случайного, преходящего, не консонантного и обретение состояния высшей гармонии, есть одно из центральных понятий древнегреческого учения о музыке вообще и пифагорейского учения в частности.
Однако в практике учеников Пифагора катарсис достигался не одной только музыкой, но действием целой аскетической системы, в которой катарсическая природа музыки сочеталась с постом, молитвой и гаданиями, ибо, как свидетельствует Ямвлих, «из наук пифагорейцы более всего почитали музыку, медицину и мантику (искусство гадания )». Если медицина дарует гармонию тела, а гадание, или мантика, стремится привести человека в гармонию с внешними обстоятельствами, с его судьбой, то музыка дарует гармонию самой душе.
– Учение о ладе.
Обращаясь к звуковысотным структурам древнегреческой музыки, мы рассмотрим прежде всего теоретические воззрения греков на данный предмет, а затем дадим анализ ряда сохранившихся образцов, опираясь, с одной стороны, на древнегреческую теорию, а с другой стороны – на современное понимание звуковысотной организации в монодической музыке.
Учение о ладовой структуре музыки достигло в древней Греции высокой степени развития. Рассмотрение акустических отношений тонов, звуковысотного строя напевов, учение об этосе ладов - таковы некоторые аспекты музыкальной теории греков.
Изложение конкретных вопросов музыкальной теории опиралось на ясные эстетические представления. Одно из центральных понятий греческой эстетики - "армония" - универсальная категория, обозначающая согласие, совершенство, необходимый элемент прекрасного. Было у этого слова и другое, собственно музыкальное значение: термин обозначал отрезок мелодического звукоряда в объеме октавы, состоящий из двух раздельных тетрахордов. Данное значение термина восходит к его этимологическим истокам: соглашение, скрепа [История эстетики, 1962, с. 73].
Литература нового времени, посвященная греческой теории музыки, огромна. Но предмет, удаленный от нас на тысячелетия, весьма сложен. Не удивительны поэтому существенные разногласия между авторами, обращающимися к его изучению.
Тем не менее с достаточной определенностью можно сказать, что греки выработали разветвленную систему ладовых категорий).
Древнегреческое учение о гармонии ("гармоника") включало в себя 7 разделов:
1) определив звук как мельчайшую смысловую единицу музыки и
2) интервал - простейшее соединение звуков,
3) древнегреческая теория переходила к изучению родов – простейших звуковых систем, включавших в себя 4 звука (тетрахорд) и разделявшихся на диатонические, хроматические и энгармонические. Тетрахорд рассматривался древнегреческой теорией как базовая структура, лежащая в основе более сложных образований. Он имел статус непосредственного звукового единства, целостности, со строгой внутренней функциональной организацией. Все звуковое пространство, использовавшееся в практике греческого искусства, дифференцировалось на квартовые сегменты и музыкальные связи между звуками осознавались только в их рамках). Здесь же изучались две формы сочленения тетрахордов – по соединению и по разделу.
4) Соединение тетрахордов приводило к формированию полной совершенной системы в диапазоне двух октав. Она включала в себя 28 звуков и являлась теоретической парадигмой греческой музыки. Центральный звук совершенной системы назывался "меса" ("средняя").
5) Следующим этапом изучения звуковысотных структур было различение трех типов тонального воплощение ладовых форм: дорийской, фригийской и лидийской, а также их различных разновидностей.
6) Далее следовало изучение различных видов модуляции: по роду, по тональности, по системе и др.
7) Наконец, заключительный раздел гармоники изучал мелодическую композицию, т. е. звуковысотный план произведения.
Древнегреческое учение о ладах складывалось в течение нескольких веков (о выразительном значении того или иного лада с полной убежденностью писали Платон и Аристотель) и было подытожено прославленным александрийским ученым (астрономом, географом, физиком, математиком) Клавдием Птолемеем, который дал наиболее полное изложение теории античных звукорядов как «совершенной системы» во II веке нашей эры.
Основным мелодическим звеном в древнегреческой ладовой системе был тетрахорд (ми - ре - до - си - сверху вниз). Лады, согласно греческой теории, возникали из их соединения. Если за тетрахордом ми - ре - до - си следовал аналогичный ему по структуре (ля - соль - фа - ми), то лад назывался дорийским (по названию греческого племени - доряне). Этот лад и обладал в глазах греков лучшими этическими свойствами, как признавали Платон и Аристотель, будучи мужественным, строгим, создающим внутреннее равновесие в душе человека. Из соединения двух фригийских тетрахордов (ре - до - си - ля и соль - фа - ми - ре) образовывался фригийский лад (по названию греческой колонии - Фригия). Он считался ладом дифирамба, страсти, экстаза. Два лидийских тетрахорда (до - си - ля - соль и фа - ми - ре - до) создавали лидийский лад (Лидия -тоже греческая колония в Малой Азии). Его находили жалобным, скорбным, интимным. От каждого из этих ладов строились также производные лады, возникавшие от перемещения тетрахордов. Если в дорийском ладу верхний тетрахорд перемещался вниз (си - ля - соль - фа - ми - ре - до - си), то такой лад назывался гипердорийским или миксолидийским. Если же нижний тетрахорд переносился вверх (ля - соль - фа - ми - ре - до - си - ля), то создавался гиподорийский, или эолийский лад. Точно так же строились производные лады от фригийского и лидийского.
5. Музыкальная агонистика
В любой сфере античной жизни мы сталкиваемся с соревнованием, особенно в художественной и интеллектуальной областях. Нормы общественной жизни в каждом полисе (городе-государстве) создавали такие условия, при которых каждый уважающий себя гражданин должен был делать все возможное, чтобы выделиться. Не удивительно, что древние греки, воспитывавшиеся и жившие в столь агональной среде, пришли к необходимости установления общенациональных соревнований, соответствовавших самому духу эллинской культуры.
Почти во всех соревнованиях, наряду со спортивными дисциплинами, участвовала и музыка. Самыми почетными для музыкантов были Пифийские игры или Пифиады, происходившие в Дельфах около святилища Аполлона, так как именно здесь проводились самые древние соревнования музыкантов. Здесь выступали не только самые прославленные кифароды и автлетисты, но и проявлялись наиболее острые перипетии и конфликты музыкальной жизни, вызванные как художественными противоречиями, так и субъективными артистическими амбициями музыкантов. На других состязаниях – Панафинеях – в основном проходили хоровые состязания.
Античная трагедия
Классическим веком трагедии стал V век до н. э.: творчество величайших трагиков Эсхила (ок. 525-456), Софокла (ок. 496- 406) и Еврипида (ок. 480-406) приходится главным образом на две последние трети его. Общественное развитие Древней Греции привело античную культуру к этому подъему. Экономический и политический расцвет греческих городов-государств, характер афинской демократии в век Перикла создали историческую основу для высокого подъема художественной культуры на афинской почве. В 472 году был торжественно открыт огромный театр Диониса в Афинах, в котором и происходили представления трагедий. Подобно другим греческим театрам (например, в Эпидавре), он образовал обширный амфитеатр (на естественных склонах местности) под открытым небом и вмещал огромную аудиторию (около 30 тыс. человек в Афинах, около 14 тыс. в Эпидавре). Круглая орхестра не была ничем отделена от зрителей, занавес отсутствовал. Весь театр как бы сливался с пейзажем. Постановки трагедий рассматривались как общественные празднества и носили, в границах рабовладельческого общества, относительно широкий демократический характер: театр посещался всеми гражданами, которые даже получали для этого государственное пособие. Хор - выразитель общей морали - представлял народ на трагической сцене и выступал от его имени.
Трагические представления, сопряженные с дионисийскими празднествами, были итогом длительного развития искусства, связанного с культом Диониса. Первое зерно трагедии сами греки видели в хоровом дифирамбе в честь Диониса. Об этом с полной убежденностью говорит Аристотель. Он же утверждает, что Эсхил первый ввел двух актеров вместо одного (участвовавшего в исполнении дифирамба), ограничив при этом партии хора и выдвинув на первое место диалог; Софокл же ввел трех актеров и положил начало декорациям.
В своем содержании греческая трагедия у Эсхила и Софокла опиралась на древнюю, исконную мифологическую основу. Постепенно от Софокла к Еврипиду в ней усиливалось лично-героическое, субъективное начало вместе с обострением собственно драматических элементов - за счет эпоса и лирики. Правда, власть богов, страшная власть рока все еще тяготеют над человеком и в трагедиях Софокла и Еврипида, иногда подавляя своей силой человеческую драму как таковую. Но именно в этом греки видели поучительное значение трагедии, ее мораль, ее философию.
Представления трагедий на празднествах великих дионисий в Афинах происходили в V веке как большие состязания трагиков. Драматург был и поэтом и музыкантом; он все осуществлял сам. Эсхил, например, сам участвовал в исполнении своих пьес. Софокл не играл на сцене. Позднее функции поэта, музыканта, актера и режиссера все чаще разделялись. Актеры были также певцами; пение хора соединялось с пластическими движениями. Авлос и кифара как любимые инструменты греков сопровождали пение. Однако не весь спектакль был в равной мере музыкальным: диалоги переходили в напевную речитацию - в мелодраму - в пение (как сольное, так и хоровое). Большие музыкально-пластические выступления хора завершали каждый эпизод драмы. Жалобы, «плачи» героев обычно превращались в так называемый коммос, то есть совместное пение актера с хором. Постепенно греки выработали даже особые музыкальные приемы, уместные в различных ситуациях: выбор ладов и ритмов зависел от сценического положения. Весьма показательна для греческой трагедии не только роль хора на сцене, но и сама общественная организация его. Выражавший народную мораль, всеобщее порицание или мудрый совет герою, хор собирался из любителей, а содержание и обучение его было почетной обязанностью известных афинских граждан. Сначала хор состоял из двенадцати, затем - из пятнадцати человек.
Ни одного образца музыки в трагедиях Эсхила и Софокла мы не знаем. По характеру текстов мы можем уловить лишь ее характер и представить, каково было ее место в спектакле. У Эсхила преобладала хоровая музыка, повествовательно-хоровая лирика - в соответствии с его драматургией. У Софокла композиционная роль музыки в трагедии заметно изменяется, как, по всей видимости, изменяется и ее общий характер. Напряженное драматическое развитие его трагедий, сокращение в них эпических и собственно лирических элементов, возрастающее значение актера-солиста, героя, так или иначе отражается в музыке. Хоры у Софокла приобретают лирико-драматический характер, становятся лаконичней, выполняют важную функцию в развитии действия, то усиливая эмоциональный тонус сцены, то тормозя драматическую развязку.
Значение древнегреческой трагедии для последующих веков связано с ее эстетической сущностью в целом, с ее синтетическим характером, с ее драматургической концепцией. Как известно, она стала своего рода образцом для музыкальной драмы в итоге эпохи Ренессанса, идеалом для реформ Глюка, ею вдохновлялись многие драматурги и композиторы различных времен. При этом музыка трагедии сама по себе не могла оказать прямого воздействия на будущие поколения: на них действовало трагическое искусство во всем своем синтезе, включая в него музыку.
Семинар «Античный театр».
1. Ливанова Т. "История западноевропейской музыки до 1789 года:
Учебник" в 2-х тт. Т. 1. М., 1983 (с. 5-24)
2. Герцман Е. Музыка Древней Греции. Очерк 5 «Музыкальная агонистика» и очерк 6 «Звуки амфитеатра»
3. Головня В. История античного театра. Главы 2,3,4,5