Церковные деятели той эпохи отличались твердым характером и несокрушимым упрямством.

Н.С. Борисов. Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

Введение

Бы­ло время, когда ни одно важное событие в жизни че­ловека, а тем более целого народа не соверша­лось без участия церкви. Но что мы знаем обо всем этом?

Деятели средневековой русской церкви как жи­вые люди, как личности нам почти неизвестны. Да­вая им оценку, издавна принято пользоваться стерео­типами. В дореволюционной литературе критический анализ деятельности кого-либо из лиц, причисленных к «лику святых», был необычайной редкостью. Любое вторжение гражданских историков в область истории церкви было связано с риском быть обвиненным в непочтительном отношении к «святы­ням религии», а в конечном счете — в политической неблагонадежности. Изображение «чудотворцев» реальными людьми с присущими всем живущим сла­бостями и недостатками рассматривалось как пося­гательство на устои. В итоге вместо размышлений и анализа — пе­ресказ житий святых, повторение одних и тех же традиционных образов и эпитетов.

В советской исторической литературе «церковная» тема никогда не пользовалась особой популярностью. Относительно много писали лишь о монастырском землевладении и о разного рода антицерковных дви­жениях. Главной причиной появления этой тенденции бы­ло широкое распространение в исторической науке взглядов так называемой «школы Покровского». Он первым предпринял попытку создать марксистскую концеп­цию истории России. В этой унылой панораме не было ме­ста для бесконеч­но многогранной, часто противоречивой и непо­следовательной в своих поступках человеческой лич­ности.

К обыч­ному схематизму «школы Покровского» примешива­лась и изрядная доля чисто публицистических обли­чений. Вопрос о роли церкви и ее деятелей в истории России звучал очень актуально и в контексте тог­дашней политической борьбы.

С середины 30-х годов усилил­ся интерес к героическим страницам прошлого, историки стали уделять внимание и конкретным историческим деяте­лям. Стало очевидно, что в каждом сословии, в каж­дом звании всегда были люди, достойные благодар­ной памяти потомков.

Однако в оценке деятелей русской церкви поло­жение почти не менялось. Вмешательство иерархов в политическую борьбу по-прежнему принято было объяснять исключительно низменными мотивами.

Эта книга дает об­щие сведения об устройстве средневековой русской церкви, освещает некоторые важные моменты ее ис­тории. Церковные деятели, о которых рассказывается в книге, оказываются не такими, какими их принято изображать. Как и любых других исторических деятелей, рус­ских иерархов нельзя оценивать предвзято. Историк должен показать их такими, какими они были в жиз­ни, не приукрашивая, но и не забывая об их заслугах и достоинствах.

Пришел народ неведомый

«Того же лета явишася языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша... И зовут их татары...»

Лаврентьевская летопись, 1223 г

К началу XIII в. христианство прочно утверди­лось в городах, настойчиво прокладывало себе доро­гу в сельскую местность, где все еще процветали языческие традиции и обряды. Русская православная церковь представляла собой в это время могуществен­ную разветвленную организацию, во главе которой стоял митрополит Киевский.

Среди нескольких десятков «митрополий» — русская митрополия была самой обширной и многолюдной. Византийский император и константинопольский патриарх очень дорожили сво­им правом назначать митрополита — главу русской церкви, который помимо своей церковной деятельности представлял и отстаивал на Руси интересы византийской диплома­тии.

Митрополит Киевский обладал огромной властью над священнослужителями. Глава церковной иерархии имел сильные средства и для воздействия на светских феодалов. В период обострения междукняжеской борьбы в XIV—XV вв. митрополиты широко пользовались таким грозным оружием, как отлучение от церкви, которое в те вре­мена было равносильно политической смерти.

К концу 30-х годов XIII в. на Руси 16 церковно-административных областей — епархий. Митропо­лит имел собственную епархию с центром в Киеве. Епископы управляли своими епархиями с помощью целого штата чиновников — наместников, клирошан, десятильников.

Князья и бояре стремились провести на епископ­скую кафедру своего кандидата, подкрепляя свои просьбы дарами или угрозами. Иногда обращались к константинопольскому патриарху. Некоторые могущественные русские князья пытались добиться самостоятельности киевской митрополии. Однако всякий раз их попытки оканчивались не­удачей. Причина тому - сопротивление высших иерархов русской церкви, не желавших терять покровительства патриарха. Правители Руси понимали, что церковное единство с Византией упрочивало позицию страны среди христианских народов, облегчало торговлю и культур­ные связи с Византией, способствовало укреплению авторитета церкви в глазах населения самой Руси.

Случалось, что епископ вступал в спор со своим князем. В таких случаях князь обычно обращался за помощью к митрополиту. Весьма показательна в этом отношении трагическая история владимирского епис­копа Феодора.

Самой мелкой административной единицей цер­ковной организации был «приход» — городской или сельский округ, жители которого считались «прихо­жанами» (посетителями) одного храма. Этот храм обслужива­ли несколько лиц, вместе именовавшихся «причтом».

«Служение у пре­стола господня» в средневековой Руси было наслед­ственным. Будущие священники и дьяконы приступали к исполнению своих обязанностей лишь после обряда «посвящения в сан», который мог совершать только епископ.

Именно приходское духовенство вело повседнев­ную пропаганду идей христианства среди населения. Однако по своему социальному положению оно мало чем отличалось от крестьян и ремесленников. Летописи, актовый материал освещают деятельность лишь «князей церк­ви» — митрополитов, епископов, настоятелей крупных монастырей.

Церковная служба представляла собой сложный, формировавшийся на протяжении нескольких столе­тий комплекс ритуальных движений, песнопений, чте­ний и возгласов.

Церковные догматы и представления воплощались даже во внешнем облике храма. Храмы обычно ста­вили на высоких местах. Их архитектурные формы были устремлены ввысь, подобно молитве, обращен­ной к богу.

Порядок церковной службы определялся взаимо­действием трех «кругов» (рядов молитв и песнопе­ний)— дневного, недельного и годичного.

Обязательной принадлежностью каждой церкви было Евангелие, выдержки из которого читались практи­чески на каждой службе. Оно хранилось на престоле в алтаре и символизировало самого Иисуса ХристаДругой часто применявшей­ся при богослужении книгой был «Апостол».

Важное место в системе христианского ритуала занимали так называемые «посты». Пост — это время воздержания от мясной и молочной пищи, время покаяния, скорби, осо­бой религиозной экзальтации .

Идея монашества возникла в христианстве в IV—V вв. н. э. Ее первые приверженцы удалялись в необитаемые места, в пустыни и там в одиночестве или с несколькими учениками предавались посту и молитвам. В древнерусском языке греческое слово «монах» ча­сто заменялось его русским синонимом «инок».

Жизнь иноков регламентировалась строгими уста­вами, за соблюдением которых следил предводитель монастырского «стада Христова» — игумен. Деятельность игумена находилась под конт­ролем епископа. На Руси первые крупные монастыри по­являются уже в середине XI в. Особую известность получил основанный иноками Антонием и Феодосием Киево-Печерский монастырь.

Идеальная киновия — а именно такой была по­началу Печерская обитель — это община, внутри ко­торой царит равенство нищеты. Но внутри монастыря-киновии сложилась своеобразная иерархия. Управляла монастырская вер­хушка— «соборные старцы» во главе с игуменом . «Эконом» ведал монастырской казной, «ке­ларь» занимался заготовкой и хранением одежды, обуви и съестных припасов, «екклесиарх» следил за порядком в церкви, «кутник» распоряжался в мона­стырской трапезной. Среди «братьев» выделялись «иеромонахи» и «иеродьяконы». Рядовые иноки и лица составляли низшие слои населения киновии. Женщинам вход в мужской мона­стырь был категорически воспрещен. Существовали и особые женские монастыри.

Находясь на полном содержании общины, каждый ее член не имел собственности. Основой корпоратив­ной собственности монастыря должен был служить труд самих иноков.

В XI—XII вв. на Руси широко распространены были «ктиторские» обители. Их основателями и покровителями обычно выступали князья и бояре. Развитию ктиторства спо­собствовала и забота «о душе», о благополучии в за­гробной жизни.

Эти фамильные княжеские и боярские обители фактически находились за рамками епископской юрис­дикции. Многие из них были особого рода рези­денциями феодальной знати.

Общее количество монастырей, существовавших на Руси в XI—XIII вв. до­стигало 300. На какие же средства существовала огромная армия белого (приходского) и черного (монастырско­го) духовенства?

1) Доходы от многочисленных вотчин. К началу XVI в. духовенству принадлежало уже около 1/3 всех обрабатываемых площадей в стране.

2) Плата и добровольные пожертвования за совер­шение семи «таинств»— крещения, миропомазания, елеосвящения (соборования), покаяния (исповеди), причащения, брака и посвящения в сан.

3) Епис­копы имели право суда и, соответственно, сбора су­дебных пошлин.

4) Церковь торговала религиозными предметами — иконами, крестами, лампадами, свеча­ми, местами захоронения

5) Тор­говля «разрешительными грамотами» — своего рода индульгенциями, писавшимися духовными лицами с целью «очистить от грехов» умирающего человека.

6) Ценности поступали в церкви и мона­стыри в виде вкладов взамен лишь мо­литв «за здравие» или «за упокой души».

Век тринадцатый, «жестокий век», принес миру небывалые потрясения. Падение Византии, становление Латинской империи, основание Ордена меченосцев, ставившего своей задачей насильственную христианиза­цию населения Прибалтики. Но главная опасность для русских земель зарождалась не здесь, а далеко на востоке, среди бескрайних степей Цент­ральной Азии.

В 1206 г. на берегах реки Онон в южной части Забайкалья состоялся съезд местной кочевой знати, который избрал предводителем «всех живущих за войлочными стенами» прославленного воителя по имени Темуджин. Его стали называть Чингисханом, то есть «Великим ха­ном». Монгольские племена в начале XIII в. стояли на пороге классового общест­ва. У них складывался своеобразный общественный строй - «кочевой феодализм». Родоплеменная знать стремилась закрепить свое господство, увеличить богатство путем захвата сосед­них земель. Чингисхан быстро привел в движение ту страшную «мельницу войны», которая более полувека перемалывала наро­ды и государства.

После смерти Чингисхана (1227) его сыновья и внуки продолжили завоевательные походы. В 1235 г. они приняли решение начать большой поход на запад. Их возглавил внук Чингисхана Бату. Осенью 1237 г. его армия нацелились на Русь.

Героическая борьба русских земель против мон­голо-татарского нашествия хорошо известна. Как же повела себя церковь в грозные годы Батыева нашествия? Летописи полны лаконич­ных известий о поголовном уничтожении черного и белого духовенства, попавшего в руки озверевшей от крови орды, об ограблении храмов и попрании хри­стианских святынь. Под ударами монгольских тара­нов рушились стены храмов, превратившихся в по­следнее убежище горожан.

Среди верхушки духовенства нашлись мужествен­ные люди, до конца выполнившие свой пастырский долг. В охваченном пламенем Успенском соборе по­гиб владимирский епископ Митрофан. От рук «пога­ных» приняли смерть рязанский и переяславский епископы. При штурме Киева пропал без вести мит­рополит Иосиф. Иизвестны и примеры другого рода. Ростовский епископ Кирилл пережил страш­ную зиму 1237—1238 гг. в безопасных северных ле­сах, на Белоозере. Сумел поладить с завоевателями чернигов­ский епископ.

Нашествие монголо-татар церковь объявила проявлением «гнева божьего». Завоевав русские земли, ордынские правители стали размышлять над тем, как ими управлять, как извлечь из своей победы наибольшую выгоду. Самым разумным с точки зрения интересов Орды было со­хранение прежнего политического устройства Руси, но уже как области монгольского государства.

Стремясь укрепить свое господство над Русью, поддержать постоянный страх перед угнетателями, ордынские воеводы периодически устраивали крова­вые набеги на русские земли.

Особая роль в монгольской системе управления покоренными народами отводилась религии. В 60-е годы XIII в. устанав­ливается практика выдачи митрополиту особой хан­ской грамоты, в которой перечислялись льготы, пре­доставленные «церковным людям»: освобождение от уплаты ордынской дани, от постоя ордынских отря­дов, от уплаты таможенных сборов.

До наших дней не сохранилось ни одного ханского ярлыка, вы­данного какому-либо русскому князю. Иное дело — ярлыки митрополитам. Несмотря на все утраты, в одном руко­писном сборнике первой половины XVI в. сохрани­лись копии с текстов 6 ханских ярлыков русским мит­рополитам. После свержения ордынского ига церковники бережно хранили ярлыки, используя их как аргумент в полемике с великокня­жеской и царской властью, мечтавшей об ограниче­нии привилегий церкви, о секуляризации монастыр­ского земельного фонда.

Что же все-таки заставляло алчных кибиточных политиков отказаться от части доходов, предоставить русской церкви такие широкие привилегии, каких не имела христианская церковь в средние века нигде в Европе? Много говорят о веротерпимости монголо-татар, об их суеверном почтении к служителям любой веры. Веротерпимость как норма государственной политики была оптимальной позицией для ордынских ханов. Однако между признанием права на сущест­вование любой религии на территории Золотой Орды и покровительством православной церкви существует глубокое различие. Ордынцы вполне могли разре­шить существование русской церкви, но не дать ей никаких льгот.

Правители Золотой Орды пре­следовали вполне определенные политические цели. Русское духовенство должно было при всем народе молиться «за здравие» ордынских ханов, освящая своим авторитетом иноземное иго.

В период (вторая половина XIII — первая половина XIV в.), сохранение мирных отношений с Ордой было единственным путем к возрождению страны. Этим путем шли Александр Невский и Иван Калита. Разумеется, церковные иерархи по-разному отно­сились к сотрудничеству с Ордой. Одни шли на это неохотно, скрепя сердце, другие — с радостью, пред­вкушая новые выгоды и преимущества.

Особенно тесные контакты с Ордой во второй по­ловине XIII в. наладили ростовские епископы Кирилл (1231 — 1261) и Игнатий (1262—1288). Об этом рас­сказывает старинная «Повесть о Петре, царевиче Ор­дынском».

Русская церковь оказывала Орде и услуги дипло­матического характера. Через епископа сарайского или же через самого митрополита ханское прави­тельство вело переговоры с Византией.

Также духовенство вместе со всем остальным населением страдало от тех опустошительных набегов, которыми Орда устра­шала русские земли. «Неврюева рать» 1252 г., «Дюденева рать» 1293 г. - в ходе этих карательных экспедиций ордын­цы не щадили и духовенство.

Большие сложности возникли у церковного руко­водства в связи с разорением и упадком Киева, где находилась резиденция митрополита. Митрополиты Кирилл II (1246— 1280) и Максим (1281 —1305) вынуждены были разъезжать по Руси, не имея в Киеве на­дежного пристанища. В 1299 г. митрополит Максим, «не стерпев насилия татарского», переселился во Владимир-на-Клязьме.

Покровительство Орды русской церковной органи­зации в целом не исключало враждебных действий по отношению к конкретным церковным иерархам. Орда разжигала междукняжеские распри. Такую же политику ордынцы вели и по отношению к «князьям церкви».

Одним из самых неприятных для русской право­славной церкви последствий установления монголо-татарского ига было ослабление ее духовной моно­полии, активизация различного рода «конкурирую­щих» религиозных течений. Мусульманство с начала XIV в. стало офи­циальной религией Золотой Орды. В столице госу­дарства— городе Сарае на Волге — были выстрое­ны роскошные мечети и медресе. Митрополиту Петру (1308— 1326) пришлось вести диспут о вере.

Монголо-татарское нашествие и установление ига привели к обострению борьбы православной церкви с язычеством. Тор­жество «иноплеменников» вызвало разочарование в христианском боге, который не смог защитить своих людей. Нашествие могло быть истолковано как про­явление гнева, мести со стороны отвергнутых язы­ческих богов. Говоря о роли церкви в этот тяжелейший период, нельзя не признать, что объективно она выступала хранительницей той части культуры, ко­торая была связана с христианским культом. При митрополичьей кафедре в самую тяжелую пору не прекращалось летописание.

Церковные иерархи заботились об укреплении феодального законодательства. Наиболее выдающиеся церковные деятели, такие, как, например, владимирский епископ Серапион (1274—1275), в обращениях к народу стремились ободрить людей, возвратить веру в свои силы. Путь к нравственному возрождению Серапион ви­дит прежде всего в покаянии и очищении от злых помыслов.

Большой интерес представляет загадочная фигура митрополита Кирилла П. Можно лишь в самых общих чертах проследить биографию этого крупного церковного и государственного деяте­ля древней Руси. В 40-е годы XIII в. Кирилл служил могущественному и храброму князю Даниилу Галицкому в должности печатника, то есть хранителя всей княжеской канцелярии.

В 1246 г. Даниил направил Кирилла к константино­польскому патриарху. Вскоре Кирилл стал первым ут­вержденным патриархом митрополитом из русских. При его содействии намечается сближение двух оппозиционно настроенных по отношению к монголо-татарам князей — Даниила Галицкого и велико­го князя владимирского Андрея Ярославича.

На Юго-Западе Руси Даниил Галицкий, надеясь получить помощь против татар принимает в 1253 г. королевский венец из рук папского легата. «Латинские» связи Даниила, по-ви­димому, возмущали митрополита Кирилла. Он стано­вится деятельным сторонником политического курса Александра Невского, основными положениями кото­рого были сохранение мирных отношений с Ордой и отказ от каких-либо связей с католическим Западом.

Смерть Александра была тяжелым ударом для митрополита. До конца своих дней Кирилл сохраняет неприяз­ненные чувства по отношению к Орде. Преемник Кирилла митрополит Максим, выходец из Византии, он, по-видимому, не был причастен к тем патриотическим настроениям, которые владели лучшей частью русского духовенства.

На рубеже XIII—XIV вв. в политическом разви­тии Руси намечаются существенные перемены. Киевские земли попадают под власть Венгрии, Польши и Литвы. Развитие русской государственно­сти продолжается главным образом на северо-восто­ке страны. Приходят новые политические центры— Тверь, Москва, Нижний Новгород. Крепнут, вступают в период свое­го расцвета Новгородская феодальная республика и ее «младший брат» Псков. Многое в будущем Руси зависело от того, какую позицию займет высшее цер­ковное руководство.

Пророчество Петра

«Аще мене, сыну, послушавши и храм пре­святое Богородици въздвигнеши в своем гра­де, — и сам прославишься паче иных князей, и сынове и внуци твои... И град сей славен будет во всех градах русских...»
«Житие митрополита Петра»

У колыбели московской государственности высит­ся мрачновато-торжественная фигура митрополита Петра (1308—1326). Сразу же после смерти он стал почитаться в Москве как святой

Легенда о Петре — «крестном отце» Московского государства — очень далека от дей­ствительности. Все, что известно по летописям о жизни и деятельности Петра, может уместиться на по­ловине тетрадного листка. Примерно столько же дает его «Житие»,

Будущий митрополит Петр родился где-то в сере­дине XIII в. на Волыни. С детства он имел склонность к затворничеству и уже в 12 лет поселился в монасты­ре. Со временем он сам становится основателем и игуменом монастыря на реке Рате близ Львова.

После смерти митрополита Максима тверской князь Михаил Ярославич направил в Константинополь своего кандидата на митрополию. Галицкий князь Юрий Льво­вич решил помешать замыслу Михаила. Он направляет к патриар­ху игумена Петра.

Получив от патриарха сан митрополита Киевского, Петр прямо из Константинополя отправился в Орду. В конце весны — начале лета 1308 г. Петр торжест­венно въехал в Киев. На следующий год отбыл из Киева в Северо-Восточную Русь.

Будущее Северо-Восточной Руси многие связывали с быстрым рос­том военного и политического могущества Твери. Тверские земли находились в стороне от обычных путей татарских набегов на Севе­ро-Восточную Русь. Естественной защитой тверского края были густые леса и непроходимые бо­лота, тянувшиеся вдоль его границ.

Продолжая героическую традицию освободитель­ной борьбы русского народа против иноземного ига, Тверь в 90-е годы XIII в. подняла знамя сопротивления. В 1293 г., во время печально знаменитой «Дюденевой рати», когда ордынские полчища разграбили и сожгли 14 русских городов, тверичи в отсутствие князя приня­ли решение «сесть в осаду» и отстаивать город с ору­жием в руках. И выстояла-таки гордая Тверь.

Наглядным свидетельством могущества Твери стал возведенный в 1285—1290 гг. белокаменный Спасо-Преображенский собор. Но политиче­ский центр русских земель смещался далеко на запад.

Осенью 1305 г. Русь узнала имя нового великого князя Владимирского. Им стал Михаил Ярославич Тверской, племянник Александра Невского. Орда, признавая Михаила, поощряла и его соперников — московских Даниловичей, внуков Алек­сандра Невского, сыновей умершего 5 марта 1303 г. князя Даниила Московского.

В 1308 г. Михаил, победив Юрия Даниловича Московского (1303-1325), утвердился на новгородском княжении. Казалось, он достиг полновластия и надолго усмирил соперников. В этот момент и появился в Северо-Восточной Руси митрополит Петр.

Петр почувствовал глухую враждебность со сто­роны великого князя. Именно его, Петра, Михаил Ярославич считал виновником неудачи своего кандидата в митрополиты. Князь направил к патриарху пос­лов с жалобами на митрополита. В 1310 г. в Переяславле-Залесском состоялся суд над Петром. Патриаршьи послы оправдали Петра. Вероятно, не последнюю роль в таком исходе дела сыграли московские князья, готовые поддержать любого недруга Твери.

В память об этом событии в Переяславле-Залесском в 1585 г. по указу царя Федора Иоанновича была выстроена сохранившаяся до наших дней каменная шатровая церковь во имя «святого Петра-митрополита».

Под 1311 г. летопись сообщает: «князь Дмитрий Михайлович Тверской, собрав большое войско, хотел идти на Нижний Нов­город, на Юрия. И не благословил его Петр. Поход на Ниж­ний Новгород был одной из важных военных акций Твери, направленных против Москвы. Митрополит своим вмешательством сорвал поход и тем самым по­мог московским Даниловичам укрепиться в Среднем Поволжье.

В событиях 1311 г. отчетливо проявился далекий от евангельского всепрощения, крутой нрав «святителя». Петр требовал от духовенства монашеского аскетизма и самоотречения, ввел на Руси порядок, согласно ко­торому овдовевший священник обязан был уйти в мо­настырь.

В его действиях мы не находим глубокого понимания интересов страны, го­товности оказать содействие великокняжеской власти. Главным мотивом дея­тельности Петра была забота о престиже митропо­личьего сана или же просто оскорбленное самолюбие.

Петр не был убежденным сторонником ка­кого-либо княжеского дома. Его политика — это тра­диционная для митрополичьей кафедры политика лави­рования, выжидательного нейтралитета.

Вскоре после конфликта 1311 г. великий князь Ми­хаил Ярославич начинает искать примирения с Пет­ром. В 1318 г. Михаил Тверской был казнен в Орде. За период с 1318 по 1322 г., когда великокняжеский стол занимал Юрий, нет све­дений о каких-либо его совместных с митрополитом акциях. После того, как в 1322 г. великим князем стал сын Михаила Дмитрий Тверской, положение из­менилось. Опасаясь вспыльчивого и скорого на рас­праву Дмитрия «Грозные очи», Петр вновь стал искать сближения с московскими Даниловичами.

Борьба с Москвой не ослабляла Тверь, а лишь под­нимала ее авторитет в русских землях.

Иван Данилович Калита, став московским князем, должен был срочно позаботиться об идейном обосновании своей политики. Слишком очевидны, неприглядны были чисто эгоисти­ческие цели и разбойничьи методы деятельности его предшественника Юрия.

Иван Данилович всячески чтил митрополита Петра в Москве. 4 августа 1326 г. митрополит участвовал в заклад­ке московского Успенского собора. 21 декабря 1326 г. гроб с телом Петра был опущен в мерзлую землю среди строительного мусора и обле­денелых фундаментов Успенского собора.

После кончины Петра Иван Калита с по­мощью своих придворных книжников занялся подго­товкой его канонизации, т. е. «причисления к лику свя­тых». В начале 1327 г. во Владимире на съезде светских и церковных владык было принято решение о местном, в масштабах Северо-Восточной Руси, почитании Петра как святого.

14 августа 1327 г. в Москве состоялось освящение собора Успения Богома­тери. Задумав по­святить главный московский храм Богоматери, Иван Калита сделал очень серьезную политическую заявку. Культ Богоматери со времен «крестителя Руси» князя Владимира Киевского занимал особое место в русском православии. Главные праздники богородичного цикла — Рождество (8 сентября) и Успение (15 авгус­та)— отмечались в конце лета — начале осени. Они заступили место славянских языческих праздников в честь богини плодородия. Богородица стала христиан­ским аналогом древнего женского божества, матери всего сущего.

Успению Богоматери была посвящена первая цер­ковь, выстроенная князем Владимиром после крещения, так называемая «Десятинная». В честь Успения был освящен выстроенный в 1077 г. собор Киево-Печерского монастыря. В XII в. соборы во имя Успения Богоматери были воз­ведены в главнейших русских городах — Смоленске, Рязани, Владимире-Волынском, Галиче. Как правило, строителем собора был князь.

Связь богородичного культа с развитием феодаль­ной государственности особенно ярко проявилась в Се­веро-Восточной Руси. Главные соборы во Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле были посвящены Успе­нию Богоматери.

В середине XII в. Андрей Боголюбский вы­двинул идею об особом покровительстве Богородицы Северо-Восточной Руси. Он посвятил Рождеству Бого­родицы свой придворный храм в Боголюбове. Боголюбский ввел на Руси неизвестный Ви­зантии праздник Покрова Богоматери.

В честь праздника Покрова (1 октября) Андрей Боголюбский в 1165 г. выстроил близ Владимира, на реке Нерль знаменитую белокаменную церковь.

Успенский собор в Москве стал новым звеном в этой цепи религиозно-политических символов. С постройкой этого храма Иван Калита включился в борьбу за роль наследника духовных ценностей.

Забытый чудотворец

«Заделаша мощи его в землю... и покрова на гробнице каменной не положиша...»

Софийская летопись, 1474 г.

Русские летописи полны сообщений о разного рода «чудесах» и «знамениях». Эти события всегда происхо­дили удивительно своевременно, освящая ту или иную политическую акцию, создавая необходимое религиоз­ное возбуждение. Среди таких уникальных известий — рассказ о «чуде» у гробницы митрополита Феогноста (1328—1353) в 1474 г.

Начало правления митрополита Геронтия (1473— 1489) было отмечено целой серией «чудес» в Успен­ском соборе московского Кремля. Прославле­ние Феогноста как святого натолкнулось на резкое про­тиводействие великого князя Ивана III и митрополита Геронтия.

Демонстративное пренебрежение к памяти Феогно­ста со стороны московских правителей отчасти объяс­нялось тем, что он был родом грек, но главная причина скрывалась в весьма сложных от­ношениях с московскими князьями.

15 августа 1327 г. пересеклась история Москвы и Твери. Отсюда развитие Москвы идет по крутой вос­ходящей линии. Весной 1327 г. обеспокоенный усилением Твери, хан Узбек присылает в город своего воеводу Чол-хана с отрядом. Князь Александр успокаивал людей, призывал их к смире­нию и покорности. Но возник мятеж, и кликнули тверичи и стали из­бивать татар, где кого поймают, пока не убили самого Чолхана.

Оставляя за собой длинный кровавый след, ордын­ские каратели прошли по тверской земле. Устрашенные нов­городцы, узнав о приближении ордынцев, поспешили откупиться 2 тысячами серебряных рублей и богатыми дарами.

Вскоре Русь узнала о небывалом решении хана: владения великого князя владимирского были поделены на две части меж­ду московским князем Иваном Даниловичем и суздаль­ским князем Александром Васильевичем. Первому до­стались Новгород и Кострома, второ­му— Владимир, Нижний Новгород и Городец. Хан стремился ослабить Русь, создать излюб­ленную ордынской дипломатией ситуацию соперниче­ства между двумя сильнейшими русскими князьями.

Для Ивана Калиты решение хана было очень важной победой. Его соправитель, князь Александр, не был серьезным соперником. Тверь на несколько лет вышла из борьбы.

Судьба вновь оказывалась благосклонной к Ивану Даниловичу. В той сложной, масштабной политической иг­ре, которую он начинал, была одна темная, неподвласт­ная ему фигура— новый митрополит грек Феогност.

Приезд на Русь нового митрополита не вызвал осо­бой радости у Ивана Калиты. Он ожидал увидеть на кафедре архимандрита Феодора, преемника Петра. Кандидатура Феодора была отвергнута патриархом по чисто политическим мотивам. Патриарх не хотел ставить на киевско-владимирскую кафедру второго подряд митрополита из русских и тем самым создавать определенную традицию.

Иван Калита стремился быть в добрых отношениях с Феогностом. В клерикальной литературе его обычно изображают верным сподвижником Ивана Калиты.

Что же сообщают источники об отношении Феогноста к процессу усиления Московского княжества, к различным идейно-политическим акциям его правите­лей?

Источники не дают оснований говорить о сколько-нибудь активной поддержке, оказанной митрополитом Феогностом московским князьям при решении важнейших вопросов их внутренней политики. В 1329 г. Калита безуспешно пытался заставить псковичей вы­дать ему для отправки к ханскому двору опального князя Александра Михайловича Тверского. Трудно сказать, чем закончился бы этот конфликт. Однако в дело вступил митрополит Феогност, приняв участие в преследовании Александра Тверско­го, которое велось по приказу Узбека. Митрополит своей властью запретил церковную службу во Пскове до тех пор, пока жители не перестанут поддерживать тверского князя. Дальновидный князь Александр не захотел открыто оскорблять митрополита неповинове­нием и уехал в Литву. Князь своим смирением оказал услугу новому митро­политу, укрепил его авторитет в глазах русских и Ор­ды.

История русской церкви знает немало примеров от­крытого вмешательства иерархов в политическую борь­бу. Однако такие случаи все же были скорее исключе­нием, чем правилом. Гораздо чаще клинок политиче­ской интриги прятали под пышными одеяниями бого­словия.

Важнейшим событием московской жизни конца 20-х — начала 30-х годов XIV в. была постройка в Кремле (или как тогда говорили — Кремнике) трех каменных храмов и небольшого храма-придела, при­мыкавшего к Успенскому собору.

Историки давно связывали «храмоздательство» со стремлением Ивана Калиты утвердить в Москве мит­рополичью кафедру, привлечь на свою сторону нового главу русской церкви.

Конечно, Иван Калита не знал, сумеет ли он своим строительством расположить к себе митрополита, ко­торый вел свою собственную, во многом противополож­ную московской политическую игру. Москва стараниями Калиты превратилась в крупнейший религиозный центр еще до того, как ста­ла местопребыванием «митрополита Киевского и всея Руси».

Весьма странную для «надежного помощника» мос­ковских князей позицию занял по отношению к крем­левскому строительству митрополит Феогност. Есть известие лишь об участии Феогноста в освящении Ар­хангельского собора 20 сентября 1333 г. На это, одна­ко, была особая причина. Храм был освящен в день памяти князя-мученика Михаила Черниговско­го, казненного в 1246 г. в ставке Батыя за отказ покло­ниться местным святыням.

Одной из главных забот Феогноста была борьба за сохранение под своей властью православных епархий Юго-Западной Руси.

Культ Михаила Черниговского был широко распро­странен как в Юго-Западной, так и в Северо-Восточ­ной Руси. Чествование па­мяти Михаила утверждало мысль о единстве русской митрополии.

Судя по летописям, Феогност не счел нужным почтить своим присутствием закладку и освящение всех осталь­ных сооружений, возведенных Калитой в московском Кремле. По-видимому, он даже не считал Москву своей постоянной резиденцией.

Не надеясь на помощь митрополита, московские князья создавали собственные центры литературной и религиозно-политической работы. Основанный в Кремле Спасский монас­тырь стал придворной княжеской «бо­гомольней».

В княжеских и боярских монастырях работали «ска­затели книг», создатели первых московских религиоз­но-политических теорий. Монас­тырские «старцы» со временем превратились в особый, влиятельный отряд церковных сил, с которым прихо­дилось считаться и самому митрополиту.

После гибели своего давнего соперника князя Александра Михайловича Тверского, Калита вновь почувствовал себя полным хозяином положения. Он поспешил использовать бла­гоприятную обстановку для продолжения кремлевско­го строительства. Речь шла о перестройке старой московской крепости. Зимой 1339—1340 гг. Москва была окружена мощными дубовыми стенами. Закладка московской крепости в день памяти Климен­та символизировала историческую преемственность Москвы от Киева. Источники не сообщают о каком-либо участии митрополита Феогноста.

Постройка новой московской крепости была по­следним делом Ивана Калиты, своего рода итогом его многогрешной и многотрудной жизни. Он скончался 31 марта 1340 г., приняв незадолго до смерти монаше­ское имя Ананий. Исторически неспра­ведливым было бы рисовать его портрет одними лишь черными красками — портрет скопидома, ханского раба и пала­ча. Внук Александра Невского не только по крови, но и по духу, он строил Москву, со­бирал Русь. Он сумел осознать необходи­мость духовного начала, т.е. вера в богоизбранность Москвы в соответствии с самыми строгими требованиями официальной христианской мо­рали. Он стал набожен до мелочности. Не было такого нищего в Москве, который не получил бы подаяния из его денежной сумы — «калиты». Словом, Иван Калита сам стал первым истовым служителем в том храме московской «святости», который он задумал возвести.

Князь Семен Иванович, прозванный Гордым, твер­дой рукой продолжил дело отца. Он сумел осадить мно­гочисленных недругов Москвы, надеявшихся после смерти Калиты освободиться от ее властной опеки. Его отношения с митрополитом Феогностом, по-видимому, были довольно напряженными, постоянно на грани от­крытого конфликта. Молодого князя раздражали стремление митрополита уклониться от решения обще­русских задач, его демонстративный политический ней­тралитет.

В середине 40-х годов Семен Гордый организовал роспись всех выстроенных Калитой кремлевских хра­мов. В условиях, когда новый ордынский правитель хан Джанибек стремился ослабить московское княжество, поощрял его политических противников. Участие митрополита в этих работах было весьма ограниченным.

Одной из главных причин напряженности в отноше­ниях между великим князем Семеном Гордым и митро­политом было столкновение их финансовых интересов. Освобождение «церковных людей» от ордынских даней и повинностей вело к тому, что многие крестьяне и горожане, желая облегчить свою участь, различными путями переходили в этот привилегированный разряд населения. Численность налогоплатель­щиков уменьшалась, в то время как общая сумма «ордынского выхода», за сбор которого отвечал князь, ос­тавалась прежней

Скрытая стеной молчания летописей неприязнь между митрополитом и московским князем вновь от­четливо проявилась в 1347 г. Открылась крайне заманчивая для московского двора перспектива женитьбы великого князя на дочери казненного в 1339 г. в Орде тверского князя Александ­ра Марье. Этот брак открывал новые возможности для усиления мос­ковского влияния в Твери, для организации совмест­ного отпора усилившемуся натиску Литвы.

Митрополит Феогност категорически протестовал против женитьбы Семена на тверской княжне. Обычно его позицию объясняют чисто религиозными причина­ми: византийская церковь крайне неодобрительно от­носилась к третьему браку. Князь Семен, решил идти напролом.

Говоря об отношениях Феогноста с русскими кня­зьями, следует учесть, что мит­рополит имел явную склонность к стяжательству, со­биранию движимых и недвижимых имуществ. Он не стеснялся в средствах во имя обогащения митрополичьей кафедры и укрепле­ния ее могущества. Он окончательно ликвидировал владимирскую епархию, появляются обширные владения митрополичьего дома в Москов­ском и других уездах.

Часто стонали от произвола и корыстолю­бия митрополита новгородцы. В 1334 г. новгородский архиепископ Василий отправился во Владимир на поклон к митрополиту «со многими дара­ми». Привезенных подарков Феогносту показалось ма­ло и он потребовал новых подношений.

Греческие иерархи на Руси держались отчужденно и высокомерно, не стремились узнать русский язык и: культуру. Русские епископы, не говоря уже о низшем духовен­стве, поражали ученых греков своим простодушным не­вежеством. Заботясь лишь о том, как извлечь из Руси побольше доходов для себя и для своей патриархии, греческие иерархи с насмешкой и презрением относи­лись к русским святыням.

Как и его предшественник Петр, Феогност приехал умирать в Москву. Все дела по управлению митрополией он передал своему влади­мирскому наместнику Алексею, которого 6 декабря 1352 г. возвел в сан епископа.

Кончины митрополита многие ждали с нетерпени­ем. Уже определен был его преемник, епископ Алексей, о поставлении которого московские послы договарива­лись с императором и патриархом еще в конце 40-х го­дов. Престарелый митрополит скончался лишь 11 марта 1353 г.

Старый митро­полит мало что сделал для блага Москвы. И все же у него было чему поучиться, было за что уважать. Это был человек крепкого закала. Вся жизнь Феогноста была подчинена служе­нию единожды избранному делу. Чистокровный грек, уроженец Константинополя, словом и делом он старался помочь обре­ченной на медленное умирание империи. И греки очень высоко ценили Феогноста.

Митрополиты Кирилл, Максим и Петр действовала в обстановке частой смены князей на великом княже­нии Владимирском, в обстановке крайней политической нестабильности Митрополит Феогност 25 лет своего правления имел дело всего лишь с двумя великими князьями Владимирскими — Иваном Калитой и Семе­ном Гордым. Суть его линии политики — в намеренной отстраненности митрополичьей кафедры от политической борьбы, ко­торую вели московские князья. Позиция выжидательного нейтралитета тормозила про­цесс формирования Русского централизованного госу­дарства.

Небесный человек

«Новую тя показа тварь Зиждитель, всеблаженне Алексие, земна ангела и небесна че­ловека».

Акафист Алексию, святителю Московскому, икос 7.

Каких только проектов использования русской церкви не возникало в середине XIV в. в хитроумных головах византийских полити­ков, чувствовавших, как задыхается древняя империя в тисках османского нашествия! Ситуация усложнялась появлением в Восточной Европе быстро растущего молодого государства — Великого княжества Литовского. Его правители, деды и прадеды которых были закоренелыми язычниками, вели своеобразный торг, принимая то православие, то католичество. Случалось, они безжалостно убивали проповед­ников «слова божьего».

К середине XIV в. литовские князья захватили огромную часть территории Юго-Западной Руси, поч­ти всю современную Белоруссию.

Одним из активных участников церковно-политической борьбы в Восточной Европе была Золотая Орда. Ордынскую дипломатию сильно беспокоило усиление Литвы. Еще основатель литовского государ­ства князь Миндовг в середине XIII в. дважды нано­сил поражение ордынским отрядам, вторгавшимся в его владения. Особенно окрепла и усилилась Литва в правление великих князей Гедимина (1316—1341) и его сына Ольгерда (1345—1377)..

Стратегической линией ордынской дипломатии бы­ло раздувание вражды между Великороссией и Лит­вой, ведь объединение Великого княжества Литовского, большая часть населения которого говорила по-рус­ски и исповедовала православие, и Великороссии в единое государство, были реальной политической перспективой.

Объединение этих земель под единой духовной властью митрополита Киевского и «всея Руси» было существенной предпосылкой для политического объеди­нения. Все это прямо противоречило целям ханской дипло­матии.

В константинопольской патриархии господствова­ла традиционная точка зрения о необходимости со­хранения единства русской митрополии. Уже в начале XIV в. выделилась самостоятельная Галицкая митрополия. Бы­ла закрыта в 1347 г. Возможно вскоре осо­бого митрополита потребует и князь Ольгерд.

Вопрос о путях сохранения единства митрополии сильно беспокоил Феогноста. Не желая оставлять столь важное дело на волю случая, Феогност уже давно присматривал среди рус­ских человека, который, пользуясь прочной поддерж­кой одного из ведущих политических центров, имел бы шансы быть признанным и в других частях об­ширной русской митрополии. Мысли Феогноста все чаще обращались к московскому мона­ху Алексею.

Ни Петр, ни тем более Феогност не оставили столь глубокого следа в русской истории, какой суждено было оставить Алексею. В середине XV в. Алексей был причислен к «лику святых». Рака с его «мощами» и по сей день является одной из наиболее почитаемых святынь русской церкви. Митрополит был крестником самого Ивана Калиты. Год его рождения неизвестен. Вероятно, он появился на свет в самом начале XIV в. Младенец в крещении был наречен Елевферием.

Отец Алферия входил в число 10—12 знатнейших московских бояр, составлявших своего рода прави­тельство. Алферий с детства отличался рели­гиозной экзальтированностью и одновременно живым умом, незаурядными способностями и богатым вооб­ражением. Он уходит из мира и затворяется в стенах московского Богоявленского монастыря. Здесь он принял постриг и получил монашеское имя Алексея.

Богоявленский монастырь был местом постриже­ния московской знати. Митрололит в 1340 г. назначает Алексея своим на­местником во Владимире. В конце 40-х годов Феог-ност вместе с великим князем Семеном Ивановичем отправляют в Константинополь посольство, которое заводит речь о возведении Алексея на митрополию «всея Ру­си» после смерти Феогноста.

Выдвижение Феогностом Алексея в клерикальной литературе обычно изображают как величайшее благодеяние Москве. При этом церковные авторы и те, кто разделяет их тезис, совершают ошибку. С. Б. Веселовский. «Мы склонны обыкновенно по последствиям судить о предшествую­щих событиях, о намерениях и целях тех лиц, кото­рые были участниками этих событий». Те, кто утверждает, будто, выдвигая Алексея, Феогност хотел услужить Москве, исходят из того, что лет десять спустя Алексей действительно активно поддержал московскую политику.

Почему же все-таки византиец Феогност выдвинул своим преемником «русича» Алексея? Эта кандидатура не вызывала возраже­ний со стороны Орды. Появление мит­рополита-москвича должно было неминуемо привести к церковному расколу и отделению самостоятельной великорусской митропо­лии. Феогност понимал это, но надеялся, что Алексей сумеет отстоять интересы патриархии. Митрополит Феогност едва ли поддержал бы Алексея в том случае, если бы видел в нем явного сторонника московских князей.

Будущий митрополит прекрасно умел скрывать свои мысли, умел внушать самые противо­положные надежды, не давая никаких определенных обещаний. Алексей был одним из тех несокру­шимых фанатиков православной идеи, которыми богато русское средневековье. Жизнь в миру была для него подвигом, добровольным послушанием, которое он нес во имя воплощения своих идеалов. Эту суровую устремленность увидел и оценил Феогност.

Весной 1353 г. в Москве царили смятение и ужас. Казалось, «черная смерть» унесет все население го­рода. Едва справили «соро­ковины» Феогноста, как при смерти лежал и сам великий князь Семен Иванович. Он отошел в вечность 26 апреля 1353 г.

Люди ушли, но события продолжались своим чередом, уже независи­мо от их угасшей воли. В Кон­стантинополе бушевали тогда политические страсти. Император Иоанн Кантакузин выдал дочь Феодору замуж за врага империи турецкого султана Орхана. Патриарх Каллист обвинил Кантакузина в том, что он исполь­зовал полученные от русских на ремонт храма св. Софии деньги в качестве приданого своей дочери. Патриарх переметнулся на сторону соперника Кантакузина императора Иоанна Палеолога. После того как Иван Иванович Красный был утвержден Ордой на великом княжении Владимирском и при­слал патриарху грамоту с требованием поскорее по­ставить Алексея, дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. 30 июня 1354 г. Алексей получил настольную грамоту, именовавшую его «митрополитом Киевским и всея Руси».

Живя в Константинополе, митрополит не терял времени даром. Еще на Руси изучив греческий язык, он использовал вынужденный досуг для подготовки собственного перевода Евангелия на русский язык.

Алексей сумел решить с патриархом целый ряд церковно-политических вопросов, добился причисле­ния к «лику святых» трех литовцев, казненных по приказу князя Ольгерда в 1347 г. за приверженность православию. Во время долгих, тягучих бесед с пат­риархом Филофеем Алексей убедил главу православ­ной церкви признать перенос резиденции «митропо­лита Киевского и всея Руси» из Киева во Владимир-на-Клязьме. Алексей заинтересовал патриарха рассказами о «дивном старце», суровом подвижнике Сергии. Филофей направил Сер­гию грамоту с благословением и советом ввести в монастыре общежительный устав по образцу визан­тийских киновий[55].

Осенью 1354 г. Алексей вернулся на Русь. 16 августа, на праздник знаменитой константинопольской иконы Спаса Нерукотворного Алексей основал близ Москвы, на берегу Яузы Спасо-Андроников мо­настырь с храмом в честь Спаса.

Первые годы своего управления русской церковью Алексей провел в постоянных разъездах. Между тем Киев уже с 1321 г. находился под властью литовских князей. Поздней весной 1355 г., когда просохли дороги, Алексей отправился обозре­вать епархии Юго-Западной Руси.

Судьба уже готовила ему первый тяжелый удар. Летом 1355 г. патриарх Каллист поставил на Русь еще одного митрополита — Романа. Ольгерд убедил патриарха поста­вить Романа митрополитом для православных епар­хий Великого княжества Литовского.

Столицей владений митрополита Романа стал Новогородок-Волынский. Своей первоочередной задачей Роман считал изгнание Алексея из Киева. Осенью 1356 г. по требованию Романа патриарх вызвал Алек­сея в Константинополь для уточнения границ его вла­дений. Алексей дорого заплатил за сохранение своего звания, Роман еще дороже —за приобретение. Раскол митрополии сохранялся.

В июне 1357 г. митрополит получил ярлык от хана Бердибека. Орда, благоволившая к Алексею, восстанав­ливала привилегии русской церкви во всей их пол­ноте, какими они были при ханах Тохте и Узбеке. В самом начале 1358 г. Алексей покидает Северо-Во­сточную Русь и едет в Киев, мечтая о сохранении единой митрополии.

Схваченный по приказу Ольгерда, митрополит около двух лет провел в темнице. Ордане смогла оказать своему «молебнику» никакой помощи. Идея единой митрополии не встречала у ордынской дипломатии особого сочувствия. Это была чисто византийская идея, которая даже у московских князей вызывала по меньшей ме­ре двойственное отношение.

За первые пять лет своего митрополичества Алек­сей не оказал Москве никаких политических услуг. В 50-е годы Алексей бо­ролся за целостность русской митрополии. В первой половине 1360 г. Алексей с помощью своих тайных друзей бежал из литовского плена. 12 июля 1360 г. он уже был во Владимире-на-Клязьме, где поставил на кафедру новгородского владыку Алексея.

Вернувшись в Великороссию, митрополит оказался перед лицом совершенно иной политической обстановки. Упадок Золотой Орды шел одновременно с усиле­нием Великого княжества Литовского. Воодушевленный успехами Ольгерда, мит­рополит Роман активно наступает на позиции Алек­сея. Его же тревожило то, что Мо­сква не могла уже вступиться, стать горой за митрополита Престиж московского князя упал.

Положение еще более осложнилось после кончи­ны 13 ноября 1359 г. великого князя Ивана Ивано­вича. На московском престоле оказался его девяти­летний сын Дмитрий. Правление малолетнего Дмитрия ознаменовалось вспыш­кой вражды между боярскими кланами.

Алексей не мог не видеть, что он стоит пе­ред необходимостью выбора: либо, следуя заветам Феогноста, отстраниться от политической борьбы и терпеливо ждать ее исхода, либо всецело поддержать московского князя. Уговоры и поддержка родичей укрепили решимость Алексея, позволили ему взять на себя роль неофи­циального главы московского боярского правитель­ства. Случай, редкое стечение политических обстоятельств давали возможность митрополиту сыграть совершенно особую роль в истории русской церкви и государства.

Алексей создает легенду о том, что князь Иван Иванович перед смертью якобы просил его стать опекуном малолетнего Дмитрия, регентом и главой правительства. В действительности этого быть не могло, т.к. в это время митрополит находился в плену у Ольгерда. Духовная власть стала в его руках грозным оружием в борьбе за торжество московского дела.

В 1362 г. ордынский хан Амурат выдал ярлык на великое кня­жение Владимирское 12-летнему Дмитрию Москов­скому. Посланные из Москвы рати выбили Дмитрия Суздальского из Владимира. В том же 1363 г. вспыхнула усобица между Дмит­рием Суздальским и его младшим братом Борисом, незаконно захватившим Нижний Новгород. Осенью 1363 г. митрополит Алек­сей направил к князю Борису своих послов — архи­мандрита Павла и игумена Герасима, вызывая его на суд в Москву.

В 1364 г. митрополит Алексей вновь отправляет в Нижний Новгород своего представителя, на этот раз — игумена Сергия Радонежского. Сергий именем митрополита затворя­ет церкви во всем городе.

В ходе этой усобицы митрополит действовал ре­шительно и властно. Дмитрий Суздальский в 1364 г. добровольно отказался от ярлыка на великое княжение Владимирское, присланного ему из Орды. Он заключил с Москвой политический союз, который был скреплен династическими узами.

Есть сведения, что в период междукняжеских столкновений 1362—1364 гг. митрополит Алексей об­нажал «меч духовный» и против ростовских князей, пытавшихся освободиться из-под власти Москвы. В качестве митрополичьего посла в Ростов был на­правлен игумен Сергий Радонежский.

В первой половине 60-х годов Алексей держался по отношению к Твери весьма сдержанно, а в ней­тральных вопросах даже дружелюбно. В середине XIV в. Тверь не имела сил для откры­той борьбы с Москвой. В 1365 г. Михаил Александрович становится «великим кня­зем Тверским».

В 1366 г. Михаил завладел большинством вотчин своих умерших от чумы братьев. Сосредоточение тверских уделов в руках само­стоятельного, энергичного князя Михаила сильно обеспокоило московское боярское правительство и его главу митрополита Алексея. В 1367 г. вспыхнул спор между Михаилом и его соперниками, претендующими на удел князя Дорогобужского. По завеща­нию покойного его владения должны были перейти к Михаилу, по традиционному праву наследования — к родному брату Еремею Константиновичу. Тверской епископ Василий, к суду которого обратились князья, решил дело в пользу Михаила. Тогда враги Михаила обратились за помощью к Москве. Митрополит Алексей отменил решение тверского владыки, а его самого вызвал в Москву для объяснений.

Михаил обратился за помощью к великому князю Литовско­му Ольгерду, осенью 1367 г. Михаил вернулся в тверские земли с литов­ской ратью. Лишь новое вмешательство тверского епископа положило конец военным действиям.

Как бы в ответ на успехи Михаила зимой 1367— 1368 гг. в Москве было начато строительство бело­каменной крепости. Это было новым словом в обо­ронном зодчестве Северо-Восточной Руси. Как только в Орде разгорелась «замятия» и контроль с ее стороны ослаб, мысль о каменном строительстве стала реальной. Есть сведе­ния, что инициатором постройки московской камен­ной крепости был сам митрополит Алексей.

Огромные по размаху строительные работы резко повысили военный потенциал Москвы. Москвичи почувствовали себя гораздо увереннее. Укрепляя Москву, бояре не оставляли мечты о фи­зической расправе с князем Михаилом Александрови­чем. Выросший среди москов­ской знати, митрополит Алексей не мог не перенять кое-что из ее нравов и обычаев. В 1368 г. он решился на такой шаг, оправдать который затруднялись даже поднаторевшие в софистике клерикальные историки XIX в. Вызвав Михаила Тверского в Москву якобы для «суда» и примирения с его двоюродным братом Еремеем, митрополит распорядился арестовать его и бросить в темницу. Однако судьба послала тверскому князю спасителя в лице ордынского посла, внезапно нагрянув­шего в Москву. Митрополит и князь Дмитрий вынуж­дены были освободить Михаила, предварительно заставив его подписать выгодный для Москвы договор.

Михаил, вернувшись в Тверь, стал готовиться к войне с Дмитрием Ивановичем. По свидетельству летописца, Михаил «более всего сето­вал на митрополита, ибо верил ему, как истинному святителю».

Осенью 1368 г. Дмитрий Московский двинул пол­ки на Тверь. Михаил вновь бежал в Литву. В лице князя Ольгерда Москва обрела сильного, опасного врага.

В конце 60-х годов, войдя в московские земли, литовцы принялись «жечь, сечь, грабить, палить, пленить». Запоздавшие москов­ские воеводы были разбиты 21 ноября 1368 г. в бит­ве на реке Тросне. После этого Ольгерд поспешно двинулся к Москве и осадил город. В осажденной Москве нахо­дился и митрополит Алексей.

Простояв три дня под стенами Москвы, Ольгерд отступил. Рассказывая о «первой литовщине», летописцы сравнивали ее со страшной «Федорчуковой ратью» — карательной экспедицией ордынцев в твер­ские земли после восстания 1327 г.

В ноябре — декабре 1370 г. Ольгерд вновь попытался захватить Москву. Он осадил город и восемь дней стоял под его стенами. Однако и на этот раз новая московская крепость выдержала испытание. Озабоченный борь­бой с немецким Орденом, Ольгерд 26 октября 1371 г. подписал мирный договор с московским правитель­ством. Заключенный династический брак не помешал литовским князьям в том же 1372 г. совершить еще один поход на московские земли, хотя Ольгерд в нем не участвовал.

Алексей в эти годы, не раздумывая, пускал в дело «меч духовный». Под разными предлогами он отлучил от церкви всех участников походов на Мо­скву: Ольгерда, Михаила Тверского, их союзника смоленского князя Святослава. Одновременно он «отпускал грехи» всем изменившим присяге Ольгерду и перебежавшим на сторону Москвы.

Они об­ратились в Константинополь с жалобами на незакон­ные действия Алексея, требуя его низложения. Пат­риарх Филофей поначалу твердо встал на сторону Алексея. Вскоре патриар­ху стало ясно, что с точки зрения церковных канонов Алексей поступает весьма сомнительно. Особо взвол­новало Филофея то, что действия Алексея явно шли вразрез с установками константинопольской диплома­тии. Открытое предпочтение Москвы привело к окончательному расколу митрополии. После смерти митрополита Романа в 1362 г. Ольгерд до времени не выдвигал нового кандидата. В мае 1371 г. польские феодалы, не желавшие и слышать об Алексее, добились от патриарха особого митрополита для Галицко-Волынских земель. Под властью новоявленного митрополита Антония оказа­лись Холмская, Туровская, Перемышльская и Владимиро-Волынская епархии. Русская митрополия раскололась на три боль­ших осколка.

Осенью 1371 г. патриарх Филофей направил на Русь Иоанна Докиана. Посланец Филофея передал Алексею вызов на суд в Констан­тинополь. Алексей арестовал патриаршьего посла и отпра­вил к Филофею для объяснений своего человека, клирика Аввакума. К этому времени (1372 г.) положение Москвы настолько окрепло, что патриарх, пораз­мыслив, решил не ссориться с Алексеем. Патриарх отказал Ольгерду в создании самостоятельной литов­ской митрополии.

Конечно, такое решение патриарха привело лишь к отсрочке нового конфликта. В 1374 г. Филофей вынужден был отправить на Русь еще одну «комис­сию». Во главе ее был поставлен ловкий и изворот­ливый константинопольский дипломат, а в прошлом афонский модах Киприан, который намеревался ловить рыбу к собственному столу. Он вернулся в Константино­поль с грамотой от литовского князя, в которой тот просил патриарха поставить митрополитом на Киев­скую кафедру самого Киприана. В декабре 1375 г. Филофей поставил Киприана митрополитом на Литву с условием, что после смерти Алексея он должен воссоединить под своей властью всю русскую митрополию.

Алексей понимал, что его будущее как митрополита зависит прежде всего от положения Москвы среди других русских княжеств и земель. В начале 70-х годов XIV в. Мо­сква утвердилась в роли руководящей политической силы Великороссии.

Еще осенью 1370 г. дальновидный Михаил Тверской поехал жаловаться на Дмитрия Московского в Орду. Уже в 1370 г. послы Мамая Каптагай и Тюзяк при­везли Михаилу ярлык на великое княжение. Однако в это время тверской князь в связи с московским на­шествием находился «в бегах». Зимой 1370—1371 гг. Орда вновь передала Михаилу великое княжение Владимирское. Московский князь Дмитрий не согласился с решени­ем Орды. Он перекрыл своими войсками все дороги к Владимиру. Михаил до времени осел в Твери. В конце мая 1371 г. он отправил в Орду с новыми жалобами на Дмитрия своего сына Ивана.

В Москве всерьез обеспокоились этой вестью. Были в Москве отважные, горячие воеводы, которые рвались в бой с ненавистными поработителями. Однако мит­рополит настоял на умиротворении Орды. Он указы­вал на опасность союза между тремя врагами Моск­вы— Ольгердом, Мамаем и Михаилом Тверским. Приходилось делать следующий шаг: отправляться на поклон к Мамаю. 15 июня 1371 г. Дмитрий вы­ехал из Москвы.

Митрополит «провожал князя великого до Оки. И, молитву сотворив, благо­словил его и отпустил с миром. Эти подчеркнуто торжественные проводы должны были продемонстрировать не только Руси, но и Орде полное единство князя и митрополита.

Правитель Орды дал Дмитрию ярлык на великое княжество Владимирское. Это была и по­беда московской великокняжеской казны. Дмитрий вер­нулся на Русь в сопровождении целой толпы креди­торов. Чтобы рассчитаться с ними, он обложил насе­ление своих владений повышенной данью. Окрепшая экономика московских земель выдержала это испы­тание.

Московско-тверская война, то разгораясь, то затихая, продолжалась до 1375 г., когда огромное войско осадило Тверь. Сопротивление про­должалось около месяца. Союзные войска сильно ра­зорили тверские земли. 3 сентября 1375 г. Михаил признал себя по­бежденным. Договор предусматривал единство дей­ствий московского и тверского князей по важнейшим политическим вопросам. Тверской князь переходил на положение «младшего брата» Дмитрия Московского.

Завершение московско-тверского спора проходило в условиях разгоравшейся антиордынской борьбы. Через горечь неудачи в битве на р. Пьяне (август 1377 г.), через радость первой боль­шой победы на р. Воже (август 1378 г.) дорога исто­рии вела Русь на Куликово поле.

Новый курс московской политики складывался в острой борьбе боярских группировок. Вопрос об от­ношениях с Ордой расколол окружение Дмитрия на два противостоящих лагеря. Среди тех, кто выступал за верность ордынской политике Ивана Калиты, первое место занимал мит­рополит Алексей, в клерикальной литературе, «духовный отец» Куликовской битвы. В действи­тельности этот иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против ордынского ига.

Память о примирительном отношении митрополита Алексея к «татарам», как именовали на Руси ордын­цев, долго сохранялась в преданиях московского дво­ра. Принято считать, что отношения между Дмитрием Ивановичем и митрополитом Алексеем от начала до конца были безоблачными.

В новых условиях политическое зна­чение митрополичьей кафедры заметно упало. К то­му же и сам князь Дмитрий быстро осознал свою силу и значение. По складу характера он был далек от набожности и покорности чьей-либо воле.

Летописи, неоднократно редактировавшиеся цер­ковниками, почти не сохранили прямых указаний на конфликты между князем и митрополитом. Однако косвенных свидетельств такого рода в источниках можно найти довольно много.

И друзья и родственники митрополита в середине 70-х годов переживали плохие времена. Алексей был близок с боярским родом Вельяминовых. Дмитрий Иванович в 1374 г. отобрал у них фамильную привилегию — пост московского тысяцкого. А когда один из них бежал сначала в Тверь, а затем в Орду, Дмитрий приказал отрубить ему голову.

Опала на Вельяминовых совпала со скандальным поражением московского воеводы Александра Плещея, родного брата митрополита.

Среди факторов, влиявших на отношения между митрополитом и московским князем, нельзя забывать и еще один — финансовый. Расходы на содержание митрополии, львиная доля которых по­крывалась за счет княжеской казны, все возрастали и возрастали.

Большие средства шли и на обеспечение Чудова монастыря, основанного Алексеем в московском Кремле в конце 50-х годов.

В 1365 г. в монастыре были построены каменный собор, а также трапезная и каменные погреба.

О масштабах хозяйственной деятельности митро­полита, о его стяжательских наклонностях красноре­чиво свидетельствует завещание Алексея. Дмитрий Иванович искал возможности поставить возросший экономический и политический потенциал церкви под свой надежный контроль. Князю нужен был преданный, послушный человек в роли хозяина «дома святой Богородицы». В вопросе о личности кандидата на митрополичью кафедру Алексей и князь Дмитрий столкнулись столь резко и бескомпромиссно, что даже самые осторожные летописцы не сумели замолчать этот конфликт. Для первого будущее представлялось в виде своего рода теократической монархии, для второго — в виде единого государства во главе с пра­вителями из рода Калиты. Для Дмитрия, напротив, сильная централизованная церковь была лишь одним из необходимых инструментов для со­здания единого Великорусского государства.

Чем выше возносился червленый московский стяг в 70-е годы XIV в., тем чаще думал князь Дмитрий о том, какую пользу мог бы принести, оказавшись на митрополичьем престоле, его тезка — придворный свя­щенник Дмитрий. Этот иерей резко выде­лялся среди собратьев не только высоким ростом, горделивой осанкой, зычным голосом, но также обра­зованностью, умом, сильным характерам. Князь при­близил к себе Митяя, сделал своим духовником и печатником. По-видимому, Дмитрий и просто по-че­ловечески привязался к Митяю. Священника увлекали грандиозные политические замыс­лы князя Дмитрия. Он готов был верно служить своему покровителю, выполнять любые его приказа­ния.

Задумав возвести Митяя на митрополию, князь столкнулся с одной сложностью. Согласно древней традиции, митрополит должен был избираться из числа монахов. Неохотно, «аки нужею», рас­ставался Митяй с привольным мирским житьем. В утешение князь приказал сразу же после пострижения поставить Митяя (в мо­нашестве— Михаила) на пост архимандрита того же Спасского монастыря.

Алексей уже давно с тревогой наблюдал за возвы­шением Митяя. Он пони­мал, что с помощью Митяя князь собирается в корне изменить положение митрополичьей кафедры, по­рвать связь с Константинопольской патриархией.

Алексей еще в 50-е годы XIV в. задумал своего рода «монастырскую реформу». Суть ее "состояла в создании по всей Руси сети общежительных монастырей. Эти монастыри, насаждавшиеся лично Алексе­ем, став на ноги, сохраняли связь с митрополичьей ка­федрой, помнили о своем происхождении.

Одним из самых авторитетных основателей новых монастырей был Сергий. Отец Сергия, боярин Кирилл имел прочные связи с московской знатью. Брат Сергия Стефан имел покровительство самого великого князя Семена Ивановича. Своей тихой речью и неотступным пронзитель­ным взглядом посол Алексея приводил в смущение самых дерз­ких и своевольных князей.