О том, как Зигфрид был оплакан и погребён

 

 

Назад за Рейн вернулся лишь с сумерками двор.

Едва ль охота хуже бывала до сих пор:

Пролились из-за зверя,[162]убитого на ней,

И слёзы женщин горькие, и кровь богатырей.

 

Теперь мы вам расскажем, как мститель вероломный,

Высокомерный Хаген, под кровом ночи тёмной

Владыку нибелунгов, заколотого им,

К дверям Кримхильды отнести велел мужам своим.[163]

 

Положен у порога был труп богатыря.

Знал Хаген, что Кримхильда, едва сверкнёт заря,

Наткнётся непременно на тело мужа там:

К заутрене она всегда ходила в божий храм.

 

Как только в церкви стали звонить в колокола,

Своих девиц придворных Кримхильда подняла.

Ей подали одежду и принесли ночник,

И труп один из спальников заметил в этот миг.

 

Забрызган кровью Зигфрид был с головы до ног,

И своего владыку слуга узнать не смог,

Хотя зажжённый факел в руках его дымил.

Кримхильду о несчастии он и уведомил.

 

Готовы были дамы в собор идти уже,

Когда явился спальник и молвил госпоже:

«Лежит убитый витязь у вашего порога».

Кримхильда плакать начала — проснулась в ней тревога.

 

Она ещё не знала, что это муж её,

Но чуяла, что счастье утратила своё.

Нет, не случайно Хаген склонял её к тому,

Чтоб тайну Зигфрида она доверила ему!

 

Была догадкой этой Кримхильда сражена.

Не вымолвив ни слова, лишилась чувств она,

Но тут же с громким воплем пришла в себя опять,

И стали приближённые бедняжку утешать:

 

«Быть может, к вашей двери чужой подброшен труп».

Кровь брызнула от горя у королевы с губ.

«Нет, нет, — она вскричала, — там Зигфрид мой лежит.

Брюнхильде в угождение он Хагеном убит».

 

За дверь Кримхильда вышла на мертвеца взглянуть,

И голову герою приподняла чуть-чуть,

И мужа опознала, хоть мукой искажён

И весь в крови был лик того, кто Зигмундом рождён.

 

Кримхильда застонала, кляня судьбу свою:

«О горе мне, злосчастной! Сражён ты не в бою,

А пал от рук убийцы — ведь добрый щит твой цел.

Ах, если б только знала я, кто сделать это смел!»[164]

 

Все дамы и девицы рыдали вместе с ней,

О Зигфриде погибшем скорбя душою всей.

Оскорблена Брюнхильда была его женой,

И умертвил воителя из мести Хаген злой.

 

Сказала королева: «Пусть кто-нибудь из вас

Всех наших нибелунгов разбудит сей же час

И Зигмунду доставит ужасное известье,

Чтоб мог мой свёкор Зигфрида со мной оплакать вместе».[165]

 

Один из слуг поспешно отправился туда,

Где Зигфридовы люди вкушали сон тогда.

Сперва они решили, что им солгал гонец.

Лишь женский плач их убедил в противном наконец.

 

Затем к отцу героя направил вестник путь.

Лежал в постели Зигмунд, но глаз не мог сомкнуть

Ему томили сердце тревога и кручина.

Наверно, он предчувствовал, что не увидит сына.

 

«Мой государь, проснитесь! К вам от Кримхильды я

Оплакать хочет с вами владычица моя

Нежданную утрату, которой равных нет.

Вы вместе с ней постигнуты страшнейшею из бед».

 

Спросил, вставая, старец: «В своём уме ль ты, друг?

Что за беда случиться могла с Кримхильдой вдруг?»

Гонец ответил, плача: «Скрывать от вас не смею:

Пал Зигфрид, сын ваш доблестный, сражён рукой злодея».

 

Почтенный Зигмунд молвил: «Не место шуткам здесь,

А я могу лишь шуткой считать такую весть.

Не повторяй же больше, что умер сын мой милый.

Будь это так, о нём бы лил я слёзы до могилы».

 

«Вы мне вольны не верить, но слышите вы стоны?

То госпожа Кримхильда со свитою смятенной

Оплакивает гибель супруга своего».

Тут Зигмунд побелел с лица, и страх объял его.

 

Собрал король немедля сто витязей своих.[166]

Туда, где плач был слышен, бегом повёл он их.

Они мечи стальные держали наголо,

И нибелунгов десять сот вослед за ними шло.

 

Из уваженья к дамам одни, вскочив с постели,

Одеться поприличней и второпях успели:

Спешили в том, в чём были, на шум и крик другие.

От горя обезумели воители лихие.

 

Пришёл к Кримхильде Зигмунд и молвил ей с тоской:

«Гостить я в час недобрый поехал в край чужой.

Но кто лишил вас мужа, кем сына я лишён

В стране, где все ему друзья и всем был другом он?»

 

«Знай я, кто это сделал, — в ответ ему она, —

За мужа расквитаться сумела б я сполна.

Убийца не дождался б пощады от меня,

И вдоволь бы наплакалась о нём его родня».

 

Склонясь над сыном, Зигмунд припал к его устам.

Вассалы, дамы, челядь — все, кто собрался там,

Так сильно горевали о павшем удальце,

Что стон стоял и в городе — не только во дворце.

 

Никак друзья утешить Кримхильду не могли.

Но вот одежду слуги с героя совлекли.

Был он обмыт, обряжен со тщательностью всей

И на носилки водружён под плач его людей.

 

Сказали нибелунги: «Сдаётся нам, что тот,

Кем Зигфрид был заколот, здесь, во дворце, живёт.

Нам надлежит к ответу предателя призвать».

И разом бросились они доспехи надевать.

 

Одиннадцати сотням испытанных бойцов,

Сверкавших сталью шлемов и золотом щитов,

Приказ дать мог бы Зигмунд оружье в ход пустить,

А он не меньше их желал убийце отомстить.

 

Не знали гости только, с кем биться надо им —

Вполне возможно даже, с хозяином самим:

Ведь это Гунтер зятя охотиться увёз.

Кримхильду вид их яростный перепугал до слёз.

 

Как сердце скорбь о муже несчастной ни гнела,

Она о нибелунгах не думать не могла

И, зная, что бургунды в бою раздавят их,

Увещевать по-дружески взялась друзей своих:

 

«Что, государь мой Зигмунд, вам в голову пришло?

У Гунтера вассалов несметное число,

И, если вы решитесь ударить на него,

Полягут наши витязи здесь все до одного».

 

В ответ бойцы сомкнули ещё тесней ряды.

Их удержать пыталась она на все лады —

То просьбой, то приказом, но ей никто не внял:

Не слышен голос разума тому, кто в ярость впал.

 

Она сказала свёкру: «Вам выждать есть расчёт,[167]

Пока удобный случай судьба нам не пошлёт.

Когда известен станет виновник преступленья,

Он у меня не избежит заслуженного мщенья.

 

Теперь ещё не время злодея покарать.

У королей бургундских неисчислима рать —

По тридцать рейнцев выйдет на каждого из вас,

Но по заслугам им Господь воздаст в свой срок и час.[168]

 

Прошу вас, милый свёкор, не покидать меня,

И пусть мне наши люди по наступленье дня

В гроб положить помогут супруга моего». —

«Да будет так», — ответили ей все до одного.

 

Поведать вам словами удастся мне едва ли,

Как безутешно дамы и витязи рыдали.

Вормс оглашён их плачем был из конца в конец,

И горожане толпами сбегались во дворец.

 

Скорбел в столице каждый с гостями наравне.

Никто не мог ответить, как и по чьей вине

Погиб бесстрашный Зигфрид, пример всем удальцам.

Простолюдинки вторили рыданьям знатных дам.

 

Из золота литого, а также серебра

Гроб кузнецы герою ковать взялись с утра.

Был полосами стали обшит надёжно он.

Как завопили женщины, услышав в кузне звон!

 

Когда настало утро и небо заалело,

Кримхильда приказала нести к собору тело

Того, кто был при жизни ей богом дан в мужья.

Вслед за носилками, в слезах, шли все её друзья.

 

С высоких колоколен полился звон волной,

К заупокойной службе сзывая люд честной.

Явился к храму Гунтер с толпой своих бойцов.

Пришлось и злому Хагену прийти на скорбный зов.

 

Король Кримхильде молвил: «Сестра, тебя мне жаль.

Нас всех преисполняет безмерная печаль.

Скорбеть мы будем вечно по мужу твоему».

Несчастная ответила: «Скорбеть вам ни к чему.

 

Когда бы вы и вправду к сестре питали жалость,

Я б о супруге милом сейчас не убивалась.

Зло не произошло бы, не поощряй вы зла.

Ах, лучше бы не Зигфрид мой — сама я умерла!»

 

Прибавила Кримхильда в ответ на речи брата:

«Нетрудно оправдаться тем, кто не виноваты:

Им нужно только к трупу вплотную подойти,[169]

Чтоб подозренья от себя навеки отвести».[170]

 

Не раз случалось чудо на памяти людей:

Едва лишь приближался к убитому злодей,

Как раны начинали опять кровоточить.

Так удалось и Хагена в то утро уличить.

 

Чуть подошёл он к телу, раскрылась рана вновь.

Заплакал вдвое громче весь Вормс, увидев кровь,

И только Гунтер молвил: «Здесь Хаген ни при чём.

Разбойниками Зигфрид был убит в лесу густом».

 

Кримхильда возразила: «Знакома с ними я.

Бог даст, отметят им, Гунтер, сполна мои друзья.

Меня лишили мужа ты сам и Хаген твой».[171]

Тут гости — за оружие, и чуть не грянул бой.

 

Но молвила вассалам вдова: «Повременим».

Затем к останкам зятя, дабы проститься с ним,

Млад Гизельхер и Гернот приблизились в слезах,

И непритворная печаль читалась в их глазах.

 

Но начиналась служба, и труп внесён был в храм.

Мужчины, жены, дети — все ринулись к дверям.

Совсем сторонним людям — и тем был Зигфрид мил.

Не диво, что в тот день о нём весь город слёзы лил.

 

Млад Гизельхер и Гернот сказали так: «Сестра,

Покойник не воскреснет, а скорбь унять пора.

Тебя мы не оставим, пока живём на свете».

Но утешенья не дали вдове и речи эти.

 

Закончили работу к полудню кузнецы,

И труп переложили с носилок в гроб бойцы,

Хоть долго это сделать Кримхильда не давала.

На то, чтоб убедить её, ушло труда немало.

 

Был драгоценным шёлком труп витязя накрыт.

Кто ни смотрел на тело, все плакали навзрыд.

В тоске великой Ута, и свита вместе с ней,

Печалилась о Зигфриде, славнейшем из мужей.

 

Имел друзей немало он и в стране врагов:

Едва был в гроб положен храбрейший из бойцов

И причет начал службу, как на помин души

Посыпались и золото, и медные гроши.

 

Но тут Кримхильда свите промолвила, скорбя:

«Я не хочу, чтоб люди в расход ввели себя

Из-за меня, злосчастной, и мужа моего.

Я на помин его души раздам казну его».

 

Совсем ещё младенцев — и тех в тот день печальный

Деньгами оделили для лепты поминальной.

Шли вплоть до самой ночи друзья героя в храм.

Сто с лишним панихид над ним пропето было там.

 

Когда же смолкло пенье и все пошли домой,

Промолвила Кримхильда: «Пусть кто-нибудь со мной

Останется в соборе и бдит всю ночь до света

Над тем, с чьей смертью лишена я счастья в жизни этой.

 

Три дня, три ночи в храме я проведу без сна —

На мужа наглядеться я досыта должна.

Даст бог, за это время умру я в свой черёд

И благодетельный конец моим скорбям придёт».

 

Вернулись горожане под кров родной опять,

Кримхильда же осталась о муже горевать.

Лишь причет, да монахи, да свита были с ней

В теченье этих горестных трёх дней и трёх ночей.

 

Тем было тяжелее над телом в храме бдить,

Что многим не давала печаль ни есть, ни пить,

Хоть Зигмунд яств немало принесть велел туда.[172]

Да, с нибелунгами стряслась великая беда.

 

Все эти трое суток, как повествуют были,

Над гробом панихиду священники служили.

Зато из них беднейший стал богачом с тех пор —

Так много золотой казны понанесли в собор.

 

А кто концы с концами сводил едва-едва,

Тем много тысяч марок пораздала вдова

Из денег, что оставил ей Зигфрид по кончине —

Пусть на помин его души их тратят люди ныне.

 

Дабы не стёрлась память о Зигфриде вовек,

Монастыри, а также недужных и калек

Кримхильда одарила участками земли.[173]

В одежде новой от неё все нищие ушли.

 

Когда на третье утро обедня началась,

На кладбище соборном, где с ночи собралась

Вся рейнская столица, раздались плач и стон:

Друзьям героя дорог был и по кончине он.

 

Я знаю из преданий, дошедших до меня,

Что тридцать тысяч марок за те четыре дня

На поминанье мужа Кримхильда раздарила.

Увы, ему не помогли его краса и сила!

 

Но вот обедню в храме допели до конца.

Исполнились тоскою и скорбью все сердца.

Гроб подняли вассалы и понесли к могиле.

Кому покойник дорог был, те горько слёзы лили.

 

Хотя за гробом много мужчин и женщин шло,

Все искренне грустили, всем было тяжело.

На кладбище был Зигфрид отпет в последний раз.

Ах, сколько клириков туда сошлось в тот горький час!

 

Покамест до могилы Кримхильда добрела,

Рыдающая свита не раз должна была

Холодною водою бедняжку отливать.

Не доводилось никому так сильно горевать!

 

Осталась только чудом тогда в живых она,

Хотя была заботой всех дам окружена.

К вассалам обратилась вдова с такой мольбой:

«Прошу вас, люди Зигфрида, о милости большой.

 

Хоть малую утеху доставьте мне, злосчастной, —

Дозвольте снова глянуть на лик его прекрасный».

Она так умоляла, лила так много слёз,

Что крышку с гроба пышного снять витязям пришлось.

 

Когда взглянуть ей дали на мула своего,

Приподняла Кримхильда рукой чело его

И, труп обняв, припала к нему в последний раз.

Не слёзы от тоски, а кровь текла у ней из глаз.

 

Прощалась с телом долго несчастная вдова.

Она сама от горя была полумертва,

Сознание теряла и не могла идти,

И на руках её пришлось оттуда унести.

 

И вот в сырую землю героя опустили.

Безмерно нибелунги о Зигфриде грустили.

Был смертью сына Зигмунд так сильно удручён,

Что больше не видал никто, чтоб улыбнулся он.

 

Горюя о погибшем и недругов кляня,

Иные из вассалов не ели по три дня.

Но день настал четвёртый — и полегчало им.

О мёртвом веки вечные нельзя грустить живым.

 

Авентюра XVIII