Состав, основание и число славного запорожского низового товариства.
Запорожские козаки, живя в Сичи без жен и без поколения, а между тем ежегодно, даже иногда ежедневно уменьшаясь в своем числе от войны, болезней и старостей, всякими мерами старались пополнить свою убыль и увеличить состав своего войска. Отсюда понятно, почему козаки принимали в свое общество всякого приходившего к ним и бравшего на себя некоторые обязательства, необходимые для поступления в Сичу. Лица, близко стоявшие к запорожским козакам и оставившие о них разные воспоминания, одинаково свидетельствуют, что в Сиче можно было встретить веякия народности, чуть-ли не со всего света выходцевъ—украинцев, поляков, литовцев, белоруссов, великоруссов, донцев, болгар., волохов, черногорцев, татар, турок, жидов, калмыков, немцев, французов, итальянцев, испанцев и англичан 1). Но главный процент приходивших в Сичу давала, разумеется, Украйна. «Все они, говорит очевидец XVII века, Яков Собесский, произошли из России (т. е. Великороссии и Малороссии), хотя есть много между ними обесславленных дворян из Малоии и Великой Польши, также несколько германцев, французов, итальянцев, испанцев, изгнанных за проступки» 2). «Запорожские козаки, замечает академик ХУШ века Иоганн Георги, были беспотомственные потомки черкасских (т. е. украинских) Козаков, на Днепре поселившихся» 3). Тоже подтверждает и англичанин Клавдиус Рондо в 1736 году 4). «В Запорогах живут их же братья
*) Георги. Описание всех обитавших в России народов, Спб., 1790, IV, 358; Вероника Кребс. Уманьскаи резня, Киев, 1879, 33; Записки о Хитинской войне Якова Собесского, Черниговские губернские ведомости, 1849, 25 ноября; Скальковский. История Новой Сичи, Одесса, 1885, I, 77.
-) Черниговские губернские ведомости, 1849, 25 ноября.
3) Описание всех в России народов, Спб., 1790, IV, 347.
''•) Киевская старина, 1889, № 11, ноябрь. 445, 446.
*
козаки, переходя из городов для промыслов, а иные, которой пропьетца иди проиграетца» 1).
Мотивы, которые заставляли многих искать приюта себе в диком Запорожье, были весьма различны: в Сичу шли люди «и по доброй воле, и по неволе». Тут были те, которые от жен бежали, отца и.мать покидали/ «с-под пана втикали» 2); тут были и кровно обиженные, не нашедшие себе на родине никакого удовлетворения, не имевшие никакого насущного куска для пропитания; тут были все натерпевшиеся от тяглых повинностей, все оскорбленные и униженные за свою веру и народность, всЕ перенесшие варварские пытки, жестокия истязания за человеческие права, за свое существование; тут были и те, которые чувствовали в себе «волю огненную, силу богатырскую», которые носили в груди евоей «тоску лютую», «горе-злосчастие»; тут были и «самосбройцы польские» и «ускоки задунайские» и «западные люди, чуждые русским, маловедомые». Все такие находили радушный прием в Запорожье; находили здесь широкий приют и те, которых привлекла воля, добыча, молодечество, слава. «Волю имеем за дражайшую вещь, потому что видим, рыбам, птицам, также и Зверем, и всякому созданию есть оная мила» 3). «Сичь-мате, а Велыкий-Луг батько, оттам треба й прожйвати, там-же треба и вмирати». Кроме всего этого приходили, разумеется, в Сичу и разные преступники, осужденные на казнь злодеи, дезертеры, всякие проходимцы, но они в общем не давали дурной окраски запорожскому товариству и, по справедливому замечанию В. П. Коховского, не могли иметь разлагающего влияния на Козаков, вследствие строгости запорожских законов, смертельно каравших преступников, провинившихся в Сичи 4). От польского правительства не раз предъявлялись требования в Кош, как это было, например, после сейма в 1590 году, не принимать в войско запорожское осужденных и приговоренных к смерти 5). Самим полякам, после сейма в 1685 году, запрещено было ходить с запороящами в море и делать заодно съ_ ними морские походы е). Но все это было
1) Акты южной и западной России, IV, 57.
2) Эварницкий. Запорожье в остатках стар., II, 5.
3) Акты южной и западной России, VI, 204.
/*) Опыт изучения войн Б. Хмельницкого, Спб., 1862, 80—85. -
5) Volumena legnm, а 1590, ѵ. II, f., 1329; С.-Петербург.
°) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 81.
напрасно, и многие из подданных Речи-Поеполитой часто наполняли собой запорожское войско.
Каким образом в частности составлялось войско запорожских низовых Козаков, на то у нас имеется несколько подлинных указаний. «Родился я в Литве, в воеводстве новгородском, от дому шляхетского. Отец мой в молодых летах отдал меня в службу к полковнику Галисевичу, у которого служил я целый год и отошел надлежаще. А потом был в службе у его милости господина Соллогуба, чрез три недели, а после пристал до его милости господина Мокроновского, с которым приехавши до Киева, ушел от него. Когда-же по Киеву шатался, подмовили меня козаки сичевые, с которыми, севши в дуб, поехал до Сечи, и приехавши пристал в курень каневский, где и названо меня Иваном Ляхомъ». «Родилея я на Украйне, в самый день Ивана Купала, какого года не знаю; мой отец Сидор ГИересунька воспитывал меня до 9 лет, т. е. учил работать да Богу молиться. После взяли меня в Сечь, где я при пане кошевом был молодиком, а в 20 лет меня взяли и записали в войско. В войске назвали меня Журбою, ибо я все молча работал, а после за то, что на чате_проглядел, как поляки нашу добычу отняли, назвали меня Иваном Прислипою» *). «Я уроженец Новых-Кодак, куда зашли мои предки из Гетьманщины. В Кодаках занимались хлебопашеством, скотоводством, пчеловодством и рыбною ловлею, а иногда и звериною охотою: ибо во время Запорожья везде над Днепром, с обеих сторон, были сильные и густые леса, и разного рода диких зверей множество. Проживши при родителях до 7 лет, взят был на воспитание крестным отцом в Сечь, где он был старшиною, а зимовник свой со скотоводством имел при реке Сухой-Суре, где ныне я проживаю и в той самой хате, которую крестный отец мой выстроил, и которая хата до сего времени существует... Крестный отец моии был от юности не женат; с молодых моих дет до женитьбы был я в послушании у крестного моего отца, как в Сече при курене, так и в зимовнике по его хозяйству... Я был очень резв и проворен: однажды, едучи из Новых-Кодак в Сечь и проезжая мимо высокой могилы, мы взбежали на её вершину и, побегавъ
V
I
1) Окальтсовский. История Новой Сети, Одесса, 1885, I, 261.
s/
несколько минут, стали спускаться. Товарищи пошли но утоптанной тропинке, а я вздумал идти прямо, но курган очень был крут, а трава сухая, я оступился, упал и покатился вниз как кубарь или корж. «Коржом, коржом свалывся»! закричали козаки, и с того дня все меня звали Никитою, по прозвищу Коржом. Мой крестный отец, узнав об этом, сказал мне: «нехай буде и Коржъ» *). «Родился он, козак Василий Перехрист, в польской области, губернии чигринекой, в местечке Чигрине, от евреина Айзика, и в 1748 году, будучи там по купечеству войска запорожского низового козаком куреня пластунивского Яковом Каваленком его Перехриста оттоль с Чигрина, с добровольного его в Сечь запорожскую желание привезено, где в Сечи будучим в то время начальником КиевоМежигорского монастыря иеромонахом Пафнутием Ямпольским; при чем были восприемники войска запорожского низового товариство куреней кущевского Лаврин Горб, Дядьковского Таврило Шарый и пластунивского Иван Макаров, в церкви сичевой Покрова пресвятой Богоматери окрещен, и выкопавши в той церкви на верность её императорского величества присягу, в войску запорожском в кущовском курене служилъ» 2).
Кроме взрослых, беспрерывно приходивших в Сичь, немало попадало туда и детей мужского пола: одних из них сами отцы приводили в Сичу, чтобы научить их там военному искусству; других козаки хватали на войне и потом усыновляли в Сичи; третьих, особенно круглых сирот, они брали вместо детей; четвертых, чаще всего «небожей» или «сыновцовъ», т. е. племянников, выпрашивали у родителей; пятых просто приманивали к себе гоетинцами и ласками и потом тайно увозили в Сичу 3).
Но всякому, кто бы он ни был, откуда бы и когда бы ни пришел на Запорожье, доступ был свободен в Сичу при следующих пяти условиях: быть вольным и неженатым человеком, говорить малорусскою речью, присягнуть на верность русскому царио, исповедывать православную веру и пройти известного рода учение. По первому обязательству требовалось, чтобы поступавший
г) Устное повествование Никиты Коржа, 1842, 58.
2) Скальковский. История Новой Сини, Одесса, 1885, I. 261.
3) Мышецкий. История о козаках запорожских, Одесса, 1852,17; Эварыицкий. Запорожье в остатках старины, Спб., 1888, II, 6.
V
в С и чу был дворянином, поповичем, козаком, татарином, турком, вообще всем, чем угодно, но не крестьянином, и кроме того неженатым человеком х); впрочем, это условие часто обходилось, так как всякий мог назвать себя и вольным, и бессемейным; за то раз принятый в Сичь, козак должен был вести строго целомудренную жизнь и карался смертною казнью, если \ вводил в Сичь жепщину, не исключая матери и сестры. По вто.Срому обязательству требовалось, чтобы поступивший в Сичу, если он f не был русским, забыл свою природную речь и говорил козаци. кою, т. е. малороссийскою, речью 2); это условие никогда и никем не нарушалось. По третьему обязательству поступивший в Сичу 11 должен был присягнуть верно, неизменно и до конца своей жизни служить русскому престолу и принести о том присягу в церкви перед престолом божиим 3). По четвертому обязательству поступавший в Сичу должен был непременно исповедывать православную веру, признавать её догматы, соблюдать посты, знать символ веры и молитву Господню; если он был католик или люте
ранин, должен принять православие, если-же он был жид или магометанин, должен был креститься торжественно в «грекороссийскую» веру 4). По пятому обязательству поступавший в Сичу должен был сперва присмотреться к порядкам войсковым, изучить приемы сичевого рыцарства и потом уже записываться в число испытанных товарищей "J, что могло быть не раньше, у как по истечении семи лет 6).
Принявший все пять условий свободен был от всяких других, каких бы то ни было, требований: у него не спрашивали ни вида, ни билета, ни ручательства: «того ни батьки, ни отцы не знали, тай прадиды не чували» 7). Впрочем, предания и некоторые исторические свидетельства утверждают, будто-бы поступавших в Сичу подвергали еще особого рода искусу, именно испытывали степень его находчивости и смелости. «Как сманят, бывало, заио/ рожцы к себе в Снчь какого-нибудь парня из Гетманщины, /
*) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 50, 79.
2) Яков Собеский. Черниговские губер. ведом., 1849, 25 ноября.
3) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 77.
4) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 77.
5) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 77.
6) Кдавдиус Рондо. Киевская Старина, 1889, № 11, 446.
7) Устное повествование Никиты Коржа, Одесса, 1852, 51.
то еперва пробуют, годится-ли он в запорожцы. Прикажут ему, например, варить кашу: «Смотри же ты, вари так, чтоб не была и сыра, чтоб и не перекипела. А мы поиидем косить. Когда будет готова, так ты выходи на такой-то курган и зови нас; мы услышим и придемъ». Возьмут косы и пойдут как будто бы косить. А кой чорт хочется им косить! Залезут в камыш и лежат. Вот парень сварит кашу, выходит на курган и начинает звать. Они и слышат, но не откликаются. Зовет он их, зовет, а потом в слезы: «Вот занесла меня нечистая сила к этим запороящам! Лучше былобы сидеть дома при отце, при матери! О, бедная моя головушка! Коп чорт занес меня к этим запорожцам!» А они лежат в траве, выслушают все это и говорят: «Пет, это не наш!» Потом воротятся в курень, дадут тому парню коня и денег на дорогу и скажут: «Ступай себе к нечистому! Нам таких не надо!» А который молодец удастся расторопный и сметливый, тот, взошедши на курган, крикнет два раза: «Эй, панове молодцы, идите каши есть!» и как не откликнутся, то он: «Ну, так чорт с вами, когда молчите! Буду я и один есть кашу!» Да еще перед отходом приударит на кургане гопака: «Ой тут мне погулять на просторе!» И, затянувши на всю степь козацкую песню, идет к куреню и давай уплетать кашу. Тогда запорожцы, лежа в траве и говорят: «Это наш!» и, взявши косы, идут себе к куреню. А он: «Где вас чорт носил, панове! Звал я вас, звал и охрип, да потом, чтобы не простыла каша, начал сам есть». Переглянутся между собою запороящы и скажут ему: «Ну, чура, вставай! полно тебе быть хлопцем: теперь ты равный нам козакъ». И принимают его в товариство» *). Из исторических свидетелей Бонлаи и Шевалье утверяидают, будто у Козаков существовал обычай принимать в свои круги только того, кто проплывал 2) все пороги против течения Днепра 3). Но это свидетельство кажется малоправдоподобным с одной стороны потому, что едва-ли запорожцы, всегда нуждавшиеся в пришлых людях для увеличения своих сил, могли предъявлять им подобные требования; а с другой стороны и потому, что проплыть все пороги, хотя бы даясе в лодке, про-
J) Кулиш. Записки о Южной Руси, Спб., 1856, I, 286—288.
2) Нужно думать, разумеется, не иначе, как в лодке.
3) Боплан. Описание Украйны, 21; Скалъковский, I, 226, вын. 1.
тив течения реки, на расстоянии 65' верст, в большую полую воду, нет никакой возможности ни теперь, ни тем более в то время; плыть-же в порогах против течения реки в малую воду, лавируя у самых берегов, нет никакого геройства, а только вопрос в нескольких неделях времени.
Были-ли случаи непринятия козаками кого-либо в Сичу, за неимением точных данных, сказать нельзя; некоторое основание полагать это дает лишь одна из козацких дум, дошедших до нашего времени, где жена, проклиная своего мужа, ушедшего в Сичь, говорит:
«Ой щоб тебе покарали та три недоли:
Перша недоля—щоб пид тобою добрый кинь прыстав,
Друга недоля—щоб ты козакйв не догнав,
Трётя недоля—щоб тебе козаки не злюбыли,
И в куринь не пусты ли».
Принятый в число запорожских Козаков прежде всего записывался в один из 38 сичевых куреней, в тот или дру гой из них, смотря по собственному его выбору, и тут-же при записи в курень переменял свою родовую фамилию на какое-нибудь новое прозвище, часто весьма метко характеризующее его с внешней или внутренней стороны; эта перемена фамилии делалась в виду того, чтобы скрыть прошлое новопоступившего в Сичу-' часто на запрос русского и польского правительства, нет-ли в Сичи какого-нибудь Иванова или Войновича, запорожский Кош отвечал, что таких лид в Сиче нет, а есть Задерыхвист или Загубыколеео, поступившие в число Козаков приблизительно в то время, о котором спрашивали московские или польские люди. Переменив имя и приписавшись к куреню, новичек затем приходил в самый курень и тут куренный атаман, при собрании бывших на тот случай Козаков, отводил ему место в три аршина длины и в два ширины и при этови говорил: «Вот тобй и домовына *)! А як умрёш, то зробым ще короче 2).
Поступив в Сичу, новичек, однако, делался настоящим козаком лишь тогда, когда выучивался козацкой регуле и уменью повиноваться кошевому атаману, старшине; и всему товариству. Для отношения Козаков между собою брался в рассчет не возраст, а время поступления их в Сичу: кто поступал раньше,
В Ироническая игра слова: «домовына»—от корня «домъ» на малорусском значит «гробъ» или «домъ» для покойника.
2) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 82.
тот имел преимущество перед вступившим позже, оттого последний называл первого «батькомъ», а первый последнего «сынкомъ», хотя-бы батьку было 20, а сынку 40 лет г).
Так составлялось войско запорожских низовых Козаков. Взятое в целом составе, оно делилось на еичевых и зимовных Козаков; первые собственно и составляли настоящий цвет козачества: это были люди безбрачные или, по крайней мере, порвавшие свои брачные узы; из них отличившиеся на войне или долго служившие в войске, очень сильные и хорошо сложенные люди, и притом главным образом природные украинцы, назывались «лицарствомъ» или «товариществомъ» 2): только товарйство имело право выбирать из своей среды старшину, получать денежное и хлебное жалованье, участвовать в дележе добычи, вершить все дела войска; оно жило в Сичи, по куреням, разделялось на «старшее и меньшее» товарйство 3) и составляло в собственном смыеле войско или рыцарство. От этого рыцарства или товариства резко отличалось сословие семейных Козаков; семейные козаки также допускались в Запорожье, но они не смели жить в Сичи, а лишь вдали от неё, в запорожских степях по слободам, зимовникам и бурдюгам, где занимались хлебопашеством, скотоводством, торговлею, ремеслами и промыслами, и назывались не «лыцарями» и «товарищами», а подданными или посполитыми еичевых Козаков, «зимовчаками», «сиднями», «гниздюками». Но все вместе взятые, сичевики и зимовчаки, составляли одно войско, именовавшее себя оффициально «славным низовым запорожским войском и товариствомъ», или пространнее: «Войско днепровое, кошевое, верховое, низовое и все будучее на полях, на лугах, на полянках и на всех урочищах морских, днепровых и полевыхъ» 4).
Составившись в целое войско «сами собой», запорожские козаки сами-же собой, «по своему умоположению, и завели у себя собственные порядки» Е). «Они считают, что всякия государственные учреждения им не принадлежат, а исполняют что-либо только тогда, когда ласковостью к тому бывают увлечены, хотя бы и от высоких чиновъ»; впрочем, нужно сказать, что они никогда «не забывают смотреть и на обстоятельства политиче-
*) Записки одесского общества истории и древностей, VI, 645.
-) Киевская Старина, 1889, № 11, 446; Журнал м. н. пр., 1837, авг., 495-
3) Акты южной и западной России, V, 143; XI, 113.
4) Акты южной и западной России, XI, 259, 402; XII, 99, 462.
5) Чтения московского общества истории и древностей, 1848, № 6, 44.
ские и по оным себя измерять, когда им прибавить смелости говорить о своем обществе и утверждать оное от самодержавной власти, и знают время, когда им что-нибудь предпринять»; вообще «род сей, в правительстве их секты, весьма хитер, проницателен и осторожен в рассуждении своих интересов, сопряженных с таковою вольностью, чрез которую не дают они никому в оных отчета; прилежно пекутся всячееки, дабы оная не подвергалась законам своего отечества и власть их в оных беспредельная и неограниченная была порядкомъ» 1). В основе порядков запорожского «умоположения» лежала община, громада, мир, товарйство. Это товариство представляло собой такос-же «народоправство» на юге России, но только в более широкой степени развития, какое представляло собой «народоправство» во Пскове и в Новгороде, на севере Руси; что делал вечевой колокол на еевере, то делали литавры на юге: и вечевой колокол и литавры своими звуками созывали народ, без различия звания и состояния, на площадь для решения самоважнейших вопросов страны, подобно тому, как решают в настоящее время свои дела свободные граждане швейцарских кантонов или американских штатов. Внешним выражением этой общины была рада (от слова «радиться»—совещаться), войсковой совет, народное вече. На этой раде могли присутствовать все без исключения сичевые козаки, начиная от войсковой старшины и кончая простой «сиромашнёй» или «простолюдьем, чернью» 2). Здесь господствовало полнейшее равенство между всеми членами общины: каждый пользовался одинаковым правом голоса, каждый мог отвергать мероприятия! другого и взамен того предлагать собственные планы и соображения, но зато, что решено было большинством голосов на раде, то было необходимо и обязательно для всех. Запорожская община доходила до полного идеала, неведомого ни в древнем, ни в среднем, ни в новом веках; господствовавшее здесь начало равенства проходило везде: во время общих собраний, при выборах войсковых старшин, управлении сичевом, управлении палаиочном, во всех запорожских школах, при общей трапезе 3), при разделе имущества и
*) Архив исторических сведений до России Калачова, Спб., 1861, 8, 11.
2) Устное повествование Коржа, Одесса, 1842,2; История Мышецкого, 37.
3) < А стол и пищу имеют всякой старшина со своими козакг.ми обще». Мышецкий. История о козаках, Одесса, 1852.
в частной жизни по куреням. Ни знатность рода, ни сословное происхождение, ни старшинство лет не имели в Сичи никакого значения; одни личные достоинства, т. е. храбрость, опыт, ум, находчивость, брались в рассчет. Таким образом в запорожской общине терялась всякая единичная личность, как бы она ни была даровита и показна; тут все дела решались сообща: «У нас не едного пана кошового порада до листов бывает, леч всего войска запорожского единогласная: що кгди скажем в листу доложити, того а не пан кошовий, а не писарь без езволения нашего переставити сами собой иеповинни» х). Общиною, товариством решались вопросы о мире и розмире; товариством разделялись по лясам все земли, леса, угодья, вее рыбные ловли, все соляные места; товариством выбирались и низлагались все должностные лица в Сичи и в целом Запорожье: товариетвом наказывались виновные в проступках и карались уличенные в преступлениях; товариством писались всякие ответы на указы, грамоты, ордера, послания и письма, присылавшиеся в Сичь от разных державных особ и властных лиц, вступавших в сношения с запорожскими козаками.
В силу этого общинного принципа самая высшая власть в Запорожье, власть кошевого атамана, без всего товариства, без целой громады, не могла ни на что решиться и не могла ничего сделать. 'Гак, когда в 1757 году малороссийский гетман граф Кирилл Разумовский сделал запрос у кошевого атамана Григория Федорова, почему он отпустил явившихся к нему гайдамак, то кошевой письменно отвечал, что «он, кошевой, явившихся гайдамак забрать сам собою и отослать по команде своей не мог, ибо они, гайдамаки, за присягою приняты, по согласию всего общества, а без согласия общего по тамошнему (т. е. запорожскому) обычаю ничего чинить самому ему, кошевому, невозможно». В таком-же духе отвечал в 1746 году кошевой атаман Василий Григорьевича, Сыч корсунскому губернатору в Польше, жаловавшемуся в Сичу на воров, ограбивших его: «Куренные атаманы, со всех куреней собравшись, кошевого не послушались и грабителей не отыскали». Такой-же ответ дал кошевой Петр Иванович Калнишевский одному русскому офицеру, желавшему
В Самоил Величко. Летопись событий, Киев, 1855, Ш, 175.
считаться в числе запорожских товарищей: так как всего запорожского войека не было в данное время на лицо, то сам кошевой, своею волею, не мог исполнить просьбы офицера И). Значение общины, товариства, громады у запорожских Козаков выражалось даже внешним образом, на ордерах, письмах и респонсах, отправляемых в разные места из Сичи; на них всегда в самом конце делалась подпись,«Атаман кошевый войска запорожекого низового з товариствомъ»; в таком-же тоне и начиналась всякая бумага: «До нас дошел листъ», «Мы войско», «По обычаю нашему в общей раде нашей всем в слух читали».
Достигшая своего полного развития в течении XYI и XYH века, запорожская община с половины ХѴШ столетия постепенно стала ограничиваться со стороны русского правительства, особенно в правах выбора запорожскими козаками войсковой старшины. По этому поводу издан был ряд царских указов, по которым постановлялось, чтобы «запорожцы, не описався и не истребовав на то дозволения, запорожскую старшину от их чинов отставлять и других на их места определять собою самовольно отнюдь не дерзали, опасаясь высочайшего его императорского величества гнева и тяяского истязания и наказания» 2). Однако, запорожские козаки мало повиновались требованиям русского правительства на этот счет и почти до самого конца политической жизни своей «самовольно» выбирали и «самовольно» низвергали всю свою войсковую старшину. Оттого весь обширный запороясский край, с половины ХУII столетия ставший под верховное владычество России, в действительности всегда управлялся собственным товариством, как вся Украйна управлялась собственным козачеством, хотя и под верховенством русского правительства.
Весь состав войска запорожского низового разделялся на старшину в её низших и высших стадиях, юных молодиков, только-что готовившихся сделаться настоящими козаками, сичевую массу, так называемую «сиромашнио, проетонародье, чернь» и запорожское поспольство, яшвшее вне Сичи, по зимовникам. В состав войска не входили «наймиты» или «аргаты»; наймитами или аргатами (от греческого слова «spyaxr)<;», переделанного по
1) Скальковекий. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 83, 84.
2) Эварницкий. Сборник материалов, Спб., 1888, 144, 201,
турецки в «эргахъ») назывались поденыцики или работники, нанимавшиеся временно к козакам на какую-либо работу, за известную плату 1).
Кроме настоящих Козаков в состав «славного низового товарищества» входили иногда такия лица, которые ни по званию, ни по общественному положению никогда к нему не принадлежали и числились только номинально в числе запороящев. Делалось это частию из честолюбия называться низовым рыцарем, частию из искренней любви к «славному» войску, частию из-за того, чтобы застраховаться от грабежей запорожцев или заручиться послушанием и верностью их; чаетию-же и вследствие предложения самих Козаков, которые приписывали к себе сановных людей в знак особого отличия их перед другими, подобно тому, как многие западно-европейские города давали права гражданства знатным путешественникам 2). Лица эти—сановные, облеченные высокою властью особы, большею чаетию русского, иногда польского звания. Архивные еичевые документы сохранили нам имена некоторых из этих особ; таковы: артиллерии поручик Иван Глебов, статский советник Петр Веселицкий, малороссийский генеральный подкоморий и бунчуковый товарищ Павел Кочубей, астрономической экспедиции начальник Христофор Эйлер, генерал-аншеф граф Петр Панин, генерал-аншеф Иван Глебов, генерал-аншеф Петр Девьер, генерал-поручик граф Андрей Остерман, генерал-маиор князь Александр Прозоровский, польекий коронный гетман граф Ксаверий Браницкий, генерал-маиор князь Григорий Потемкин 3). Последний, говорят, прозывался у запорожских Козаков Грыцьком Нечосою: он носил на голове, по тогдашней моде, большой парик, напудренный и высоко взбитый, а запороящы воображали себе, что он никогда не чешется, оттого и прозвали его. Нешюою.
Как вход в Сичу, так и выход из неё вовсе не был затруднителен; оцределенного срока для пребывания в Сиче поступившему в нее'не полагалось: всяк мог выходить из неё, когда ему угодно и когда было нужно. Уходил козак из Сичи, еели у него, являлось желание служить в каком-либо из украии-
Э Эварницкий. Сборник материалов, Спб., 1888, ХХТП, 85.
2) August Wilgelm Hupel. Fon clen Kosaken, Eiga, 1790, 208.
3) Скалысовский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 96.
ских городов; уходил козак, когда задумал жениться и обзавестись собственным хозяйством; уходил и тогда, когда ему просто надоедала жизнь в Сичи или, как говорили сичевики, когда он «зажйрив од козацького хлиба». Впрочем, ушедший из Сичи, вновь мог быть принят в нее, если изъявлял на то свое желание, вернѵвшиеь назад и хвативши где-нибудь «шилом патоки» или «узнавши но чем кивш лыха». Не смотря, однако, на такую свободу прихода в Сичь и отхода из неё, порядок действий в ней никогда от того не нарушался, и в этом полнейшем своеволии заключалось все основание далекой славы запороясской Сичи, как лона для всех по воле и поневоле приходивших в нее. При отходе из Сичи такясе не давалось никаких пропускных билетов, кроме двух случаев: во-первых, когда козаки желали ехать в Польшу или в Малороссию «для торговых или других каких нуждъ»,— такие брали паспорты за подписью кошевого атамана и с приложением войсковой печати для свободного проезда по чужим городам и селамъх); во-вторых, когда происходили войны между русскими и народами, граничившими своими владениями с Запороясьем, например, турками, татарами, поляками; в таком случае, «в виду немаловажных заграничных обстоятельствъ», чтобы избежать всякого рода шпионства со стороны врагов и вместе с тем «быть безотлучной во всякой готовности», выезд из Сичи холостым козакам без письменного вида от войсковой канцелярии, а женатым без видов от паланочных полковников строго воспрещался 2). Иногда уходившим из Сичи давались аттестаты в виду поступления их на службу в украинские полки; образцы таких аттестатов, в достаточном количестве, дошли до нас: в них прописывается имя, отчество, фамилия и название куреня известного козака, его служба в разъездах, партиях, посылках, секретных разведываниях, походах и сражениях, отмечаются н ' жбе,
честное исполнение возлагавшихся ность,
«не щадить своего живота» 3).
1) Мышецкий. История о козаках з
2) Эварницкий. Сборник материалы
3) Эварницкий. Вольности запорожси , ., 320,.
340—343.
ИСТОРИЯ ЗАИЮРОЖ. КОЗАКОВ,
Как велик был состав всего войска запорожских низовых Козаков, определенно сказать нельзя; нельзя именно с одной стороны потому, что запорожцы весьма неохотно делились с посторонними людьми сведениями о всяких порядках в Сичи,—вся их жизнь для чужестранцев составляла так-называемые «войсковые секреты»; с другой стороны потому, что в самой Сичи не было, или, по крайней мере, сами запорожцы говорили, что не было никаких журналов, никаких списков, куда-бы вписывались имена приходивших новичков в Сичь и отходивших из неё старых Козаков 1). Кроме того, трудно определить число всего запорожского войска еще и потому, что многие из козаков-зимовчан вовее не являлись в Сичу по нескольку лет и совсем не были известны войсковой старшине, а на счет некоторых сичевых Козаков и сама старшина находилась в полном неведении и не могла сказать в известное время, живы-ли они или безвестно пропали во время отдельных походов на врагов, чаето предпринимавшихся без ведома Коша. Оттого вее показания о численности запорожского войска, даже на пространстве одного какого-нибудь века, слишком разноречивы. Сами запорожцы, как это и естественно, слишком преувеличенно говорили на счет численности всего своего войска: «У нас, що лоза, то козак, а где байрак, то там по сто, но двести козакъ»; малороссийские летописцы высказывались на этот счет в том-же тоне: «Рече старейший слово, и абие сколько треба воинства, аки трава соберутся» 2). Более или менее определенные данные на счет численности запорожских Козаков дают нам следующие указания. В 1534 году всех запорожских Козаков считалось не более 2.000 человек; в 1535 году около 3.000 человек 3); в 1594 году иностранцы насчитывали у них 3.000, а они сами показывали 6.000 человек 4); в 1675 году кошевой атаман Иван Сирко, задумав большой поход на Крым, собрал 20.000 человек запорожцев и с ними «несчадно струснулъ» Крым и счастливо возвратился в Сичу 5); в 1727 году Христофор Манштейн определял вею численность войска за-
й) Мышецкий. История о козаках запорожских, 17.
2) Григорий Грабянка. Летопись, Киев, 1854, 20.
:|) Зеделлер. Обозрение истории военного искусства, Спб., 1843, П, 244.
л) Эрих Лиисота. Путевые записки, Одесса, 1873, 33, 39, 49.
£) Самоил Величко. Летопись, Киев, 1851 П, 358—364.
порожского от 12.000 до 15.000 человекъ*); в 1732 году сами запорожцы показывали, что у них «добрых и вооруженных воиновъ» наберется до 10.000 человек а в 1735 году сообщали, что о «числе всего войска подлинно никак показать нельзя, потому что оно ежедневно прибывает и убываетъ», но надеются собрать хорошо вооруженных 7.000 человек 2); в 1755 году кошевой атаман Филипп Федоров рапортом показывал, что во всем «компуте или составе, со стариками и женщинами по зимовникам, войска запорожского наберется 27.000 человек 3); в 1762 году, по случаю вступления на престол императрицы Екатерины II, присягало на верность ей 20.281 человеж запорожских Козаков 4); в 1766 году секретарь Василий Чернявский определял число всех запорожцев, «кои во веей земле к Сече принадлежащей живут и к отправлению воинской службы способны и надежны, выключая старых, дряхлых и малолетнихъ», около 10.000 человеж 5); в 1769 году готового к походу против турок войска запорожского Козаков было 12.249 человек; кроме того 2.000 человеж Козаков оставалось в Сичи и по паланкам до 3.000 человек «в водяном карауле? на лодкахъ», а всего 17.249 человеж 6); около 1774 года число запорожцев хвоенных и пеших людей» считалось 40.000, но в поход шло 14.000 человек, прочие-же оставались около имуществ и собственных домов, всех-же было до 100.000 человек 7); в 1775 году в ведомости генерал-маиора Петра Текели показано всех жителей в запоролеской земле, т. е. Козаков и поеполитых, мужчин и женщин, 59.637 8); в том-же году в манифесте? императрицы Екатерины II говорилось, что запорожцы обогатились 50.000 пришлых к ним семей и что по падении Сичи ушло 6.000 человек запорожцев за Дунай, яшвших перед тем в отдаленных запороясских зимовниках 9); запорожец Никита Коряс и бывший
’) Манштейн. Записки о России, Москва, 1823, I, 28.
2) Соловьев. История России, Москва, 1887. XX, 75, 90.
3) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 28.
4) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 28.
5) В истории Козаков князя Мышецкого, Одесса, 1852, 82.
6) Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 52.
7) Калачов. Архив практических сведений, Спб., 1861, И.
8) Дашков. Сборник антроп. статей, I, Москва 1866, 133.
") Чтения московского общества истории и древн., 1848, № 6, 47.
священник низовых Козаков Григорий Кремянский, во время уничтожения Сини, определяют число всего войска в 40000 человек *); в настоящее время глубокие старики, вспоминая о запорожцах, говорят: «ёго сыла, тогб запорбжця, була тяжённа» 3). Разумеется, если взять во внимание то, что кроме постоянных жителей в Сичи и по паланкам, к запорожцам приходили еще на время разные «своевольные» люди, особенно в виду какогонибудь предприятия или похода па врагов, то его сила была действительно «тяжённа». Но в обыкновенное время силы этой не было видно: приходившие в Запорожье козаки только приписывались в курени, но очень немногие жили при них,—они расходились больше по зимовникам, плавням, рыбным заводам, звериным ловам 3), в еамой-же Сичи оставались преимущественно старые и дряхлые старики. В общем, сравнивая приведенные цифровые данные, можно сделать касательно численности войска запорожского низового такое заключение: в пору наибольшего раз\ цвета одного строевого войска запорожских Козаков могло быть | от 10.000 до 12.000, а вместе е обывателями зимовников и и слобод, до 100.000 человек.
Сравнивая отдельные окраины запорожеких вольностей между собою, находим, что гуще всего населены были самарская и протовчанская паланки: в первой число зимовников или семейств, по отрывочным данным XYIII века, доходило до 1.158, а во второй в то-же время до 1.100 зимовников 4); затем следовали места между правым берегом Днепра и верховьями рек Ингульца, Ингула, по течению двух Омельников, Домоткани и Мокрой-Суре, в кодацкой паланке,—по Мокрой-Суре, например, число зимовников, в 1755 году, доходило до 52, а в 1760 ГОДУ—Д° 841; далее шли места по среднему и нижнему течению Ингульца, Ингула и Буга в паланках ингульской и бугогардовекой: здесь в 1772 году показано зимовников по Ингулу 17, Ингульцу 11, Громоклее 11, Днепру 14, Бугу 7, Мертвоводу 4, Еланпу 5, Сухому-Еланцу 1, Куцому Еланцу 1, а всего 71 зимов-
У) Устное повествование, 11; Заи. одес. общ. ист. и древ., VI, 645.
2) Эварницкий. Запорожье в остатках старины. Спб., II, 6.
3) Записки одесского общества истории и древностей, VI, 645. л) Скальковский. История Новой Сичи, Одесса, 1885, I, 33—41.
ник 1). Кроме того по тем-же рекам и балкам имелось загонов для рогатого скота и овец 5 да несколько рыбных заводов, при которых в зимнее время устраивались землянки, а в летнее—шалаши; число этих землянок и шалашей распределялось так: в гирлах и у лимана землянок 17, шалашей 15, по Бугу землянок 11, шалашей 39, по Ингулу землянок 2, шалашей 4, по Ингульцу землянок 4, шалашей 1, а всего землянок 34, шалашей 59 2). Менее всего населены были восточные окраины Запорожья, калмиусекая и прогноинская паланки.
Количество населенности известной паланки объясняется частию удобствами или неудобствами самых мест, частию большею или меньшею близостью к татарским кочевьям и открытым границам: восточная окраина запороясских вольностей граничила с ауламиногайских татар и защищена была незначительною речкою Конкою, оттого и менее была населена в оправдание пословицы: «не строй светлицы на границе»; северная и западная окраины были удалены от татар на громадное пространство степей, а южная была ограждена широкою рекою Бугом и пешею командою Козаков; так, в 1774 году на юяшой границе запорожских вольностей стояло 700 человек Козаков; кроме того, в летнее время для промысла здееь содержалась команда в 500 человекщда в Александровском шанце 3) 200 конных человек и). Северная окраина запорожских вольностей, богатая лесом, орошенная двумя хорошими речками, Орелыо, Самарою, и множеством озер, которых по одному левому берегу Орели было до 300, защищенная плавнями и порогами Днепра, удаленная на огромное пространство от татарских аулов, по справедливости, считалась самою богатою и самою безопасною окраиной запороясских вольностей и потому больше веех была населена.
Число всех селений и зимовников, находившихся по балкам, байракам и оврагам вольностей запороясских козаисов, определяется у разных писателей и свидетелей различно: в .истории князя Мышецкого всех зимовников насчитывается до 4.000 5);
*) В 1760 годув одной ингульской паланке показано219 куренных Козаков;там-же, 37.
2) Записки одесского общества истории и древностей, YII, 182.
3) На месте теперешнего города Херсона.
'•) Записки одесского общества истории и древностей, VII, 182.
5) История о козаках запорожских, Одесса, 1852, 81, 82.
в записках академика Гюльденштедта по одним берегам. Днепра показано ВО селений *), в ведомости генерал-маиора. Петра 'Гекели в 1775 году—45 деревень и 1.601 зимовник 2), а в истории Аполлона Александровича Скальковского, по документам сичевого архива, показано 64 селения. 3.415 хат 3).
1) Giildenstedt. Reisen durch. Russland, S.-Petersburg, 1787, II, 110, 111.
2) Дашков. Сборник антроп. и этнограф. статей, I, прил. I.
3J Скальковский. История Новой Сечи, Одесса, 1885, I, 32—40.
Войсковое и территориальное деление Запорожья.
Войско запорожское низовое, во всем его составе, имело два деления—войсковое и территориальное. В войсковом отношении запорожская община делилась на тридцать-восемь куреней, в территориальном отношении—сперва на пять, потом на восемь паланок. Когда и кем установлено было такое деление, сказать нельзя, за неимением на то документальных данных: на этот счет имеем лишь указание историка Мацеевского, который говорит, что войско запорожское разделилось «на курени, селения и околицы» при гетмане Евстафии Рожииском, т. е. в первой половине XVI столетия (1514—1534). Курени находились в самой Сичи; число их, сколько помнят историки запорожских Козаков, всегда было 38: дсе они носили разные названия, боль-/! шею чаетыр заимствованные или от атаманов-оенователей их или от городов-метрополий, откуда вышли первые запорожцы, или от звания большинства Козаков, составивших впервые курень. Названия этих куреней сохранились до нашего*времени въ' синодике ] 714 года, в истории Мышецкого, в разных бумагах сичевого архива и на могильных крестах запороясских кладбищ; таковы: пашковский, кущевский, кисляковский, ивановский, конеловский, Сергиевский, донской, крыловский, каневский, батуринский. поповичевский, васюринский, Незамайковский, неправильно называемый езамшевским, ирклеевский, Щербиновский, титаровский, шкуринский, кореневский, неправильно называемый куреневским, роговский, корсунский, калниболотский, уманский, иначе гуманский, деревянковский, стеблиивекий-низший, стеблиивский-высший, жереловский или джереловский, переяславский, полтавский, мышастовский, менский, неправильно называемый минским, тимошев-
V
t
I Ч
ский, величковский, левушковский, пластуновский, дядьковский, брюховедкий, ведыедовскиии и платнеровский *).
Название «курень» усвоено козацкому жилищу от слова «курить», т. е. «дымить», и имеет в своем основании одинаковое значение с тмутараканскими «курями»' упоминаемыми в игоревой песне 2) и великорусским словом «курная» изба. Еще и теперь можно видеть такие курени, т. е. курные жилища, по берегам Днепра, особенно против его порогов, где ютятся рыбаки ранней весной или поздней осенью; но в Сини, по крайней мере, Новой, курени уже не были курными жилищами, однако раз усвоенное название оставалось за ними и тогда, когда оно потеряло свое первоначальное значение.
По внешнему виду каждый курень представлял из себя длинную казарму, иногда 44 аршина длины и 5 ширины, или 131/г аршин длины и 6 аршин ширины, 10 аршин длины и 5 ширины 3); он строилея из рубленного и резанного дерева, обыкновенно привозимого в Сичь из Самары или Великого-Луга 4); имел 4 больших квадратных окна в длинной етене, одну низкую дверь с полукруглой перекладиной и резными, окрашенными в зеленую и красную краску, по бокам дверей, лутками в поперечной или так называемой нричолочной стенке s); по одному окну с каждой стороны дверей на той-же причолочноии стенке; наверху драневую, в три яруса, крышу и над крышей три высоких с покрышками «дымаря» или трубы в).
Во внутреннем устройстве запорожские курени, по одному описанию, имели два отделения, одно большее, другое меньшее; в большем жили козаки, приписанные к куреню, их старшина и иногда кошевой атаман; в меньшем жили куренной кухарь и его помощники; здесь была кухня и хлебопекарня 7).
По другому описанию каждый курень представлял из себя большую избу, без комнат и перегородок, с равными ей сенями, отделенными собственно от куреня «перемежной» стеной
') Эварнпцкий. Запорожье, I, 106, 107; Мышецкий. История, 1852,34—36. О Максимович. Полное собрание сочинений, Киев, 1876, том I, стр. 839.
3) Записки одес. об. ист. и древ. IY, табл. XI; Эварницкий. Запорожье, П, 45.
4) Боплан. Описание Украйны, 18; Устное повествование Коржа, 1842, 37.
5) Такой курень сохранился в Никополе у купчихи А. П. Гончаровой.
6) На плане де-Воксета, 1752; у Ригельмана изображено несколько иначе.
7) Мышецкий. История о козаках запорожских, Одесса, 1852, 23.
с двфрыо для входа и с большой изразцовой «грубой», т. е. печкой для топки, пропущенной чрез стену из сеней в «шпинату». В собственно курене, во всю длину его, от порога до покутя, ставилось «сырно», т. е. стол, на подобие монашеских трапез, из одной толстой доски больше трех четвертей аршина ширины, положенной во всю длину на вкопанных в землю столбах и прибитой кт, ним железными гвоздями; вокруг сырна ставились узкия скамьи, а вдоль стен, с трех сторон, настилался из толстых досок на столбах помост или накат, заменявший козакам постели; на нем могло спать от тридцати до «полчварта ста» человек 1), во всем-же курене могло вместиться до 600 человек Козаков 2); на «покути», т. е. красном углу, прибиты были иконы разных святых, тут-же висела богатая лампадка, всегда заяшгавшаяся куренем в большие праздники, и ниже лампадки стояла «карнавка», т. е. кружка для опускания в нее денег после обеда козаками на закупку провизии к следующему дню; к потолку прицеплялось большое паникадило, по стенам куреня развешивалось разное оружие, а под потолком, на «перемежныхъ» стенах протянут был резной сволок с вырезанными крестом по средине, годом построения куреня и именем куренного атамана-строителя; посреди сеней устраивалась «кабыця», т. е. очаг, длины 5 аршин и более, для варения кушанья; через кабыцю из куреня в сени проходил конец еволока, на котором вбивались железные цепи с крючьями для навешивания на них больших железных казанов, в коих варилаеь пища козакам 1 j. В куренях ни имущества, ни продовольствия держать не полагалось.
Близь каждого куреня ставилась куренная скарбища, или небольшой амбар, в котором козаки отдельного куреня хранили свое «сбижжа», т. е. разного рода имущество, и рядом с скарбницею другие дома для жилья Козаков, которые увеличивались по мере увеличения числа товарищей и 'тесноты куреня 4); при куренях возводились иногда и частные домики войсковой стар-
1) Записки одес. общ. ист. и древ, ТИ, 646; Величко. Летопись, И, 360.
2) Устное повествование Никиты Коржа, Одесса, 1842, 36; Клавдиус Рондо, Киевская старина, 1889, № И, 445.
3) Записки одес. общ. ист. и древи., УИ, 646; Устные сказания Коржа, Одесса, 1841; Эварницкий. Запорожье, Спб., 1888, П, 45-
Н Географический словарь Максимовичаи Щекатова, Москва, 1788, II, 7—46.
шины; последние по внешнему виду напоминали те-же курени, только в меньшем размере, а по внутреннему устройству приближались к теперешним хатам зажиточных украинских крестьян. Самый типичный из них, сохранившииися до нашего времени, имеет 18 аршин длины, 8 аршин ширины и 3 аршина высоты; он срублен из дерева, имел небольшие, круглые, «як тарилочки», окна; разделялся большими сенями на две половины: светлую и черную, из коих каждая, в свою очередь, подразделялась на две; светлая половина имела «кимнату» с изразцовой «грубой» и опочивальню, отделенную от кимнаты глухою стеной,—обе с отдельными для каждой выходами в сени; черная половина имела кухню и кладовую, отгороженные одна от другой глухою стеной и также с отдельными "для каждой выходами в сени; от одной и до другой наружной стены через перемежную стену протянут был сосновый сволок с вырезанным на лицевой стороне его изображением креста с обычными при нем деталями—копьем, тростыо, гологофой, именем строителя и годом построения 1).
У запорожских Козаков слово «курень» употреблялось в двояком смысле: и в смысле жилья и в смысле сотни, полка, самостоятельной части войска, «всегда мобилизованной, поставленной на походную ногу»; если говорилось «козак Незамайковского куреня», то это значило или то, что козак жил в Незамайковском курене или то, что он причислен был к Незамайковскому куреню, но мог жить где-нибудь в другом месте, в слободе, деревне, зимовнике одной из наланок запорожских вольностей. Брлышщство Козаков, еолько' числилось в Сичи по куреням, но оставалась их там одна десятая часть всего войска, прочие-же, особенно летом, то за рыбой, то за конями, то за диким степным зверем, то в разъездах, то в бекетах, то в Великом-Лугу, то на «оселяхъ»—везде были рассеяны, как пчелы на Душиетых травах; зимой-же многие из них уходили и в «города», т. е. в Гетманщину, чтобы повидаться с родными или подманить кого-либо из молодых «до Сичи».
«Паланка» в буквальном смысле слова е турецкого на рус-
1) Эварницкий, Запорожье в остатках старины, Спб., 1888, П, 44, 45.
екий значит небольшая крепость; в переносном смысле слова этим означалось у запорожцев центральное управление известной части территории, самое управление, а чаще всего ведомство или, говоря нашим языком, уезд запорожских вольностей; центром всякой наланки был двор с разными постройками, огражденный кругом палисадником х). Когда впервые земля запорожских Козаков разделена была на наланки, за неимением данных, сказать нельзя; есть, правда, предположение, будто бы это деление было введено с 1734 года, после возвращения запорожцев из-под власти крымского хана в Россию, но насколько это справедливо, утверждать нельзя2), До 1768 года всех паланок в Запорожье было пять—бугогардовская, перевнзская, иначе иигульская, кодацкая, самарская и калмиусская; с 1768 года прибавилось еще две наланки—орельская и протовчанская, а впоследствии—третья, прогноинская; начало последней, впрочем, положено было еще в 1735 году, когда в «Прогноях, т. е. у соленых озер на Кинбурнском полуострове находящихся, учрежден был шестой пост для защиты людей из Запорожья и Малой России приходивших туда за солью или для рыболовства на лимане 3).
Итак, под конец исторической жизни запорожских Козаков, всех паланок в козацкой территории, имевшей 1.700 верст в окружности, было восемь, причем три из них находились у правого берега Днепра, а пять у левого. Бугогардовская паланка занимала пространство степей между левым берегом Буга и правым РИнгульца с одной стороны, и рекою Днепром и иовосербскою границей с другой; она находилась в тепершних уездах елисаветградском и александрийском, херсонской губер иии; центром этой наланки был Гард на реке Буге; кроме того в ней имелись зимовники: в Соколах, Вербовом,
Балацком, Мигии, Корабельном, Вовковом, Харсютином и Громоклее. Иигульская, иначе Гиеревизская, паланка расположена была вдоль левого берега реки Ингульца, в северной части теперешнего херсонского уезда; центром её была или так называемая ИИеревизка, у правого берега Днепра, на 2 версты ниже устья Ингульца и на 2Ѵз версты ниже усадьбы владельца
1) Чернявский. В истории о козаках князя Мышецкого, Одесса, 1852, 81.
2) Григорий Ииадхии. Память о Запорожье, Москва, 1877 года, 45.
3) Чернявский. В истории Мышецкого, 81; Скальковский. История Новой Сечи, I, 31.
села Фалеевки Н. Н. Комстадиуса; или же селение Каменка,» при впадении репки Каменки в Днепр, где была Каменская Сипа; кроме того в ней имелись селения и несколько зимовников: Кваково, Белые-Криницы, Давыдов-Брод, Блакитная, Шестерня, Пономарева, Кривой-Рог, Меловое, Золотая-Балка, Осокоровка, Дерновка, Ракова и другие. Кодацкая наланка находилась между Днепром, рекою Базавлуком и верховьем Ингульца с одной стороны и речкою Тясьмином или, с 1752, новосербскою пограничною чертою с другой, в теперешних уездах екатеринославском и верхнеднепровском; центральным местом её был город НовыйКодак; кроме того в ней имелись села и зивиовники: Старый-Кодак, Болошские хутора, Половица, Микитино, Кичка с, Беленькое, Тарасовка, Медовец, хутор Грязного, Кемлыковка, Набоковка, Таравиское, Карнауховка, Тритузное, Романково, Бородаевка, Мишурин-Рог, Коммиссаровка, Диховка и Томаковка. Самарская паланка расположена была по обоим берегави реки Савиары, вверх от левого берега Днепра, в теперешних уездах новомосковском, павлоградскози и частью александровском екатеринославской губернии: центрови её был город Савиарь, иначе Новоселица и Новоселовка, теперешний город Нововюековск; кроме того в ней имелись селения: Чапли, Песчаная-Самарь, ИИеревиетовка, Каменка, Сокольский редут, Бригадировка, Ревовка, Бардаковка, Адамковка, Пышневка, Войековое, Черненье и другие. Орельская наланка находилась виежду рекой Орелью и Савиарою, в восточной части теперешнего новомосковского и западной павлоградского уездов; центральным местом её была Козырщина; кровие того в ней имелись селения: Чаплинская Казиенка, Гупаловка, Прядивка, Калантаевка, Пушкаревка и Бабайковка, отчисленная сюда в 1770 году от наланки протовчанской. ИТротовчанская наланка по течению речек Протовчи и Орели, в тепереншеви нововюсковскови уезде; центральным поселениеви её было Лычково; кроме того в ней имелись ееления: Перещепино, Котовка, Чернетчина, Петриковка, Китай-Город, Могилев, Кильчень, теперешняя Голубовка, Куриловка, Плёса, Черноуховка, Васильковое, Грузиновка, Полковничья, Судиевка, Сердюковка, Шуглеевка или Шульговка, Климовка, Севгенчиновка, Балабановка, Горбулевка, Половнищино, Проданивка, Галушковка, Одаровка, Цегловатая, Сирковка и Лебединцы; сверх того хутора над Царичанкою и Маячкавш
и в урочищах Щуровом и Бабенковке 1). Калмиусская палаыка находилась между Волчьей, Калмиусом и Азовским морем, в теперешних уездах александровском, бахмутском и мариупольском; центром её было поселение у самого устья речки Калмиуса при впадении её в Азовское море, где некогда стояло городище Домаха, а с 1779 года построен город Мариуполь 2); кроме того в ней известны были два селения: Ясеноватое и Махсарово, и 28 зимовников: в Лозовом овраге на Терсе, Широком на Каменке, в балках Холодной, Сухой, яру Поповом, овраге Чернухнном, байраке Каменном, овраге Шолковом, яру Глубоком, овраге Государевом, балке Железной на Кривом-Торце, яру Холодовом при Северном-Донце и Луганчике, яру Железном при Северном-Донце, балках Крутилке, Долгоии, Морозовой и Крутой, урочище Бобровом, яру Хорошем на Лугани, балке Мечетяой на Миусчике, балке Зайцевой над морем, урочище Подгорыни, балке Клеповой над Кальцем, речке Дубовой, Белосарайском лимане, речке Берде и в балке Свитоватой 3). ИИрогноинекая паланка находилась на левом берегу днепровского лимана, против урочища Прогноева 4), на 35 верст выше оконечности косы Кинбурнской, в теперешнем днепровском уезде, таврической губернии; центром её был Прогноинск; здесь стоял передовой запорожский пост, наблюдавший за движением татар в Крыму и турок в Очакове и охранявший всех посланцев, солепромышленников и торговцев, ехавших через южную окраину запорожских вольностей в Очаков, Прогной и Крым. Озера в прогноинской паланке запорожцы считали собственным достоянием и вывозили отсюда множество соли на Запорожье, Украйну и Польшу, обходя, таким образом, крымскую хотя и чистую, но слишком дорогую соль.
1) Список населенных мест; Екатеринославская г., X, XVI, ХѴП.
2) Записки одесского общества истории и древностей, I, 201; Ш, 293.
3) Феодосий. Материалы, Екатеринослав, П, 39, 43 и др. Эварнидкий. Вольности з. к., 196—200; Скальковский. История, I, 39.
4) Прогнои—гнилые озера с соленою, занесенною из моря, водой, дающею осадки соли по мере испарения в них воды.
Войсковые, куренные и паланочные рады запорожскихъ
Козаков.
У каждого народа свои нравы и свои обычаи, и чем первобытнее народ, тем устойчивее его нравы и обычаи; народ, стоящий на самой низшей ступени развития, возводит исполнение своих обычаев в культ; народ, хотя и более развитый, чем первобытный, но еще не создавший себе определенных законов, живущий только преданиями, считает свои обычаи непреложным законом. Для человека, живущего преданиями, отступить от какого-либо обычая значит потерять честь и навлечь не только на себя, но и на весь свой род и даже на самое общество, среди которого он живет, вечную поруху и вечное бесславие. Запороясские козаки, с их общественным устройством, основывающемся на предании, не составляли в этом отношении исключения. В основе всей козацкой общины их лелсал обычай: по щбычало-нша не допускали в Сичь женщин, , по обычаю судили преступников, но обычаю разделялись на курени и паданки, но обычаю собирались в известное время на общие рады или совещания. Общие или войсковые рады происходили у запороясских Козаков обыкновенно в определенные дни— 1 января каждого нового года, 1 октября, в храмовой праздник Сичи Покрову на 2 или на 3 день«великодня», то-есть св. Пасхи, а сверх того во всякий день и во всякое время по желанию товариства или простой «сиромы». На войсковых радах обеуясдалиеь важнейшие вопросы ясизни запороясского войска: о мире и «розмире», о походах на неприятелей, о наказании ваясных преступников, о разделе, «по лясамъ», земель и угодий, и наконец о выборе войсковой старшины. Раздел земель и выбор стар-
шины происходили у запорОжеких Козаков непременно каждый довый год. Вот как это делалось.
Еще за несколько дней до наступления нового года все козаки, находившиеся вщ зимовниках, на речках, озерах, степях и плавнях и занимавшиеся там кто домашним хозяйством, кто рыбною ловлею, кто звериною охотою—все спешили, в виду предстоящего дележа земель и выборов старшины, в столицу своей козацкой общины, Сичу. В самый день первого января нового года они поднимались на ноги особенно рано, тотже час умывались холодною водой, выряжались в самое лучшее платье—штофные узорчатые черкески, красные с широкими вылетами кафтаны, сафьяновые «червоиые чоботы», высокие суконные шапки, пестрые шелковые пояса, вооружались дорогими саблями, пистолетами, кинжалами, ятаганами, и спешили, по звону колоколов, в сичевую церковь Покрова пресвятой Богородицы: отслушав еперва заутреню,' а потом и обедню, на тот случаи с особенным торжеством и великолепием совершавшихся, козаки, по окончании божественной службы выходили из церкви и спешили в курени к обеду. Придя в курень, они молились на иконы, поздравляли один другого с праздником, потом снимали с себя на время дорогое верхнее платье и садилсь за общий стол. Отобедав чем Бог послал и достаточно выпив ради большего праздника «шумной ракии» 1), козаки вставали изза стола, молились Богу, благодарили своего атамана, куренного кухаря, кланялись один другому, снова одевались в дорогое платье и потом выходили со всех куреней на площадь. В этот момент на синевой площади раздавался оглушительный выстрел из самой большой пушки: таков был козацкий обычай. Тогда, но звуку пушки и по приказу кошевого атамана всех низовых Козаков, войсковой довбыш выносил из своего куреня всегда хранившиеся при невгь литаврные палки, затем с палками шел в церковь, брал оттуда постоянно находившиеся там, между всеми войсковыми клейнотами, литавры, выходил из церкви на площадь и бил в литавры для сбора Козаков на раду, сперва один раз «мелкою дробью». На бой литавр являлся прежде всего войсковой асаул; он также входил в сичевую церковь, брал оттуда большое войсковое знамя, иначе
ѵ) Турецкое слово <раки», что значит на русском явыке водка.
стяг, корогву или прапор, выносил его на площадь и ставил около церкви. Тут довбыш снова бил в литавры, но уже два раза, также «мелкою дробью». На его бой спешили, точно пчелы на мед, козаки на радную или веицевую площадь, к тому случаю гладко выровняиную и тщательно усыпанную песком. За простыми козаками выступала на площадь сичевая старшина: кошевой атаман, войсковой судья, войсковой писарь, войсковой асаул, после войсковой старшины тридцать-восемь куренных атаманов и несколько человек войсковых «служителей»; каждый из войсковой старшины нес знак своего достоинства: . кошевой—большую палицу или булаву, судья—большую серебряную печать, писарь—перо и серебряный каламарь или чернильницу, асаул —малую палицу, куренные атаманы—трости; вся старшина была с открытыми головавии, без шапок, «бо на той час шла на площадь, наче на судне вийсто». Довбыш, завидя идущую старшину, отдавал ей честь боем в литавры. Между тем старшина, выйдя па средину, становилась на площади в один ряд, друг подле друга, по старшинству своих чинов, щ кланялась на вее четыре стороны собравшевиуся «славновиу низововиу товариству».' Товариство становилось за куренными атаманами, кругови церкви, зачиная правыви флангови от кошевого, кончая левым флангови у войскового аеаула, в обицеви образуя огровиный круг шли козацкое коло; иногда, при полном войековови сборе, не вместясь в городке Сичи, некоторая часть товариства влазила на курени и колокольни, становилась у канавы, поднишалаеь на валы и растягивалась даже далеко вдоль речки. Как и старшина, все козаки, до единого, были без шапок и на поклоны старшины отвечали поклонавш. Перед началови самой рады на площадь являлся настоятель синевой церкви и служил вюлебен. После окончания службы, кошевой атавиан объявлял собравшевиуся товариству о цели открывшейся рады.
— Паны вюлодцы! Теперь у нас новый год; надлежит нави, по древнему нашему обычаю, произвести раздел виежду товарищами всех рек, озер, урочшц, звериных доходов и рыбных ловель.
— Да, следует, следует! Будеви делить,, как искони у нас заведено, по лясази, по жребию 1).
Слово <лясы одинакового корня с немецким «Loos», что значит жребий и, вероятно, перешло к козакаы через поляков.
После этих слов выступал вперед войсковой писарь, который заблаговременно расписывал по куреням все угодья на маленьких ярлыках, клал в шапку все эти ярлыки, встряхивал их руками и предлагал куренным атаманам подходить к шапке и разбирать ярлыки. Атаманы подходили и разбирали, писарь прочитывал и, что какому куреню доставалось, тем он и владел в течение всего года, до нового раздела; тут споров и прекословии не бывало: атаманы благодарили старшину и становились на евои места. Соблюдалось лишь правило, что сперва получали землю курени, потом войсковая старшина, за ней духовенство и наконец женатое население запорожских вольностей: везде холостое товарпство пользовалось преимуществом в правах владения на земные угодья пред женатым сословием; лица, пепринадлежавшие к войску, редко получали землю в Запорожье.
Так делилась .вся земля запорожских Козаков от устья реки Самары до верховья реки Конки и от порожистой части Днепра до устья Буга. Этот ежегодный по жребию дележ земли происходил в виду неодинакового богатства запорожских урочищ: одни из них были слишком изобильны, другия—слишком бедны. Поэтому, чтобы долговременное владение богатыми угодиями не возбуждало зависти и не подавало повода к раздорам в среде товариства, их делили каждый год по жребию. В таком случае всяк доволен был доставшимся ему угодьем и не думал завидовать товарищу, которому, по счастью, доставался лучший жребий. Полагают также, что этот ежегодный дележ земель стоял в зависимости и от большей или меньшей опасности со стороны неприязненных запорожцам соседей, так как всяк желал получить себе угодье подальше от южной границы, чтобы быть в безопасности от татар 1).
После деления угодий довбыш вновь бил в литавры, и козаки вновь прибывали в Сичу, собираясь иногда до пяти тысяч человек и более. Тут кошевой атаман опять обращался с речью к сичевому товариетву.
— Паны молодцы! У нас сегодня новый год; не желаетели вы, по старому обычаю, переменить свою старшину и вместо неё выбрать новую.
1) Коховский. Опыт изучения войн Богдана Хмельницкого, Спб., 1862, 108.
ИСТОРИЯ ЗАИИОРОЖ. КОЗАКОВ.
/
Если товариство довольно было своею старшиною, то в таном случае на предложенный кошевым вопрос отвечало:
— Вы—добрые паны, пануйте еще над нами!
Тогда кошевой, судья, писарь и асасул кланялись козакам благодарили их за честь и расходились по куреням. Если-же товариство было недовольно чем-нибудь на свою старшину, то тогда, после вызова, кошевого, объявляло ему, чтобы он отнес свою булаву или палицу к знамени и положил-бы ее на шапку. А когда товариство при этом открывало за кошевым еще какуюнибудь вину или допущенную им заведомую несправедливость, то в таком случае, не стесняясь в выражениях, кричало:
— Покинь, скурвый сыну, свое кошёвье, боты вже козацького
: хлиба наився! Иди собе прочь, негодный сыну, ты для нас не
способен! Положи свою булаву, положи!..