Перун — грозный князь богов 1 страница

 

(Иеша, «Юпитер», «Хаммон», Чер­ноглаз, Илья-пророк, Илья Муро­мец, Михаил, Михаиле Потык, Добрыня.)

Со школьной скамьи у нас знают Перуна как вер­ховного бога славян. Да, он был главным богом — для князей и знати Киевской Руси X в. Идол его стоял на холме на­против княжеского дворца, его именем клялись, заключая договоры с греками. Но в народе выше Перуна ставили Рода — не только крестьяне, но и ученые волхвы в Богите над Збручем. Бог воинов возвышался по мере того, как подни­малось над обществом само их сословие.

Имя Перуна восходит к общеиндоевропейскому имени Громовника Per(kw)unos. Это имя сохранили также индий­ский Парджанья, хеттский Пирва (бог-всадник), балтекий Перкунас, германская Фьоргин (мать Тора). Ему соответ­ствуют германский Тор-Донар, греческий Зевс, римский Юпитер, кельтский Тараннис, индийский Индра, иран­ский Веретрагна.

То был бог воинственный, буйный и своенравный. Он мчался на колеснице по небу и оттуда метал стрелы в де­монов и чудовищ, бил их палицей или каменным топором-молотом. Главным его врагом был Змей, похищавший скот и мешавший дождю. Птицей Громовника был орел, дере­вом — дуб (в который часто бьет молния из-за его уходящих глубоко в землю корней). Примерным поведением вели­кий воитель не отличался: был склонен к любовным по­хождениям и хмельному питью. Но именно таковы были почитавшие его военные вожди и их дружинники периода энеолита и бронзового века, погребенные в степных кур­ганах с топорами и кинжалами из камня, меди или бронзы, с кремневыми стрелами в истлевших колчанах.

За власть над обществом древних индоевропейцев бо­ролись сословия жрецов-правителей (шаманов и старейшин) и воинов. Боролись и их боги. Индра оттеснил древнего Дьяуса, став царем богов. В Греции Громовник вообще слил­ся с богом неба, присвоив его имя (Зевс) и функции. У гер­манцев их обоих отодвинул на второй план бог-шаман, слившийся с богом ветра (Один).

У славян имя Перуна понималось как «бьющий» или «очищающий», «моющий». «Сбей тебя Перун!», «Кобцябе Пярун треснув!», «Parom te zabiv!» — бранились, соответ­ственно, псковичи, белорусы и словаки. Белорусское «пя­рун», польское piorun, словацкое регоп и поныне означает молнию, гром. Пожар от молнии не гасили, считая его бо­жьей милостью или, наоборот, карой, которую грех отвра­щать. Грозный бог также мог покарать болезнью, припадком: «Схвати тебя Перуном!» — ругались в Ржевском уезде.

Идол Перуна в Киеве имел серебряную голову и золо­тые усы. Очевидно, бога представляли седым, но злато-усым. Белорусы (по Древлянскому) описывали Перуна несколько иначе: зрелым мужем с черными волосами и зо­лотой бородой, с луком и колчаном. Он летает на огненной колеснице либо на жернове (жернов Индры упоминают Ригведа и Атхарваведа).

Перуна, как уже сказано, изображает бородатый идол с мечом из Иванковцев (IV—VI вв.), а также всадник с мечом на Збручском идоле. С Перуном связывают также фигурку IX в. из Старой Ладоги, вырезанную из красного дерева (тиса): бородатый старик в шлеме, со змеевидным телом, перехваченным широким поясом, ниже которого идет штриховка (символы тучи и дождя).

Немецкий путешественник XVI в. И. Вундерер видел у Пскова двух каменных идолов: одного с крестом в руке, другого — с мечом и молнией в руках, попирающего змея. Этот второй, очевидно, Перун. (Сам Вундерер окрестил идолов «Усладом» и «Хорсом» — именами, взятыми у Герберштейна[24].)

Археологи прозвали «перунчиками» распространенные в Новгородской земле в XII в. амулеты — фигурки боро­датого воина в кольчуге и шлеме. Вместе с новгородскими купцами и сборщиками дани «перунчики» попадали далеко на восток, до Перми и острова Вайгач, где их находили в ненецких святилищах.

Перун воинствен. Славяне называли «громовыми», «Пе-руновыми» древние каменные топоры и стрелы, а также белемниты («чертовы пальцы»). Верили, что это и есть оружие, которое Громовник мечет с небес в нечистую силу. При этом он нещадно разит и крушит все, за чем прячутся бесы — камни, дубы, скот, людей. Человека же, помогаю­щего ему в этой охоте, награждает. Согласно гуцульскому преданию, народный мститель Олекса Довбуш застрелил черта, прятавшегося от Бога за скалой, за что Бог сделал ружье Довбуша не знающим промаха. В белорусских по­верьях, по Древлянскому, Перуна сопровождает дружина гарцуков — грозовых духов. Они летают в виде всадников или хищных птиц, вызывая ветер и бурю, и носят самого Перуна на жернове. Эти духи подобны индийским марутам.

Еще одно оружие Громовника — палица (у Индры, Геракла, Кересаспы и т. д.). По преданию, низвергнутый при крещении Новгорода идол Перуна бросил свою палицу на мост со словами: «Тешьтеся, люди новгородские, а меня поминайте!». С тех пор в определенные дни горожане устра­ивали здесь ритуальные побоища, используя палицы с оло­вянными наконечниками, хранившиеся до XVII в. в церк­вах. Когда же в городе одновременно собирались два веча, они выясняли отношения между собой всеобщей дракой на мосту.

Громовержец карает, порой жестоко, не только чертей, но и грешных людей. В словацкой песне женщина, рабо­тая в поле, подтерла ребенка колосьями. Паром (Перун), не стерпев такого надругательства над хлебом, поразил ее громом, и она окаменела вместе с ребенком.

Грозного бога умилостивляли человеческими жертва­ми. 12 июля, за 8 дней до его праздника, по жребию отби­рали для жертвоприношения отрока и девушку. В 983 г. в Киеве такой жребий пал на Иоанна, сына богатого ва­ряга-христианина Федора. Отец отказался выдать сына, еще и принялся поносить языческих богов, тогда толпа рас­правилась с обоими. По представлению язычников, про­гневивший громовержца накликал его месть на всю общину. Еще не так давно на мужика, посмевшего работать в поле 20 июля, набрасывались всем селом, отбирали и пропи­вали сбрую.

Византийский историк Лев Диакон описал страшный об­ряд, совершенный русами, осажденными в Доростоле на Дунае 20 июля 971 г. Ночью, как только взошла луна, воины Святослава утопили в Дунае петухов и младенцев, а затем стали сжигать своих убитых. Очевидно, Перун был связан, подобно Велесу, также с луной, ночью, смертью.

В XIX в. жители одного русского села в Бессарабии, доведенные до отчаяния засухой, хотели принести челове­ческую жертву: утопить первого попавшегося прохожего. Для вызова дождя существовали и менее жестокие обряды. В Болгарии еще в XVIII в. водили по селу и обливали во­дой парня, закутанного в листву, и величали его «краль Перун». Позднее водили и обливали додолу (пеперуду) — наряженную подобным же образом девушку.

20 июля также приносили в жертву и поедали всей об­щиной быка. По северно-русскому преданию, некогда в этот день жертвой служил олень или одна из двух ланей, доб­ровольно приходивших из лесу. Это предание и обряд явно восходят к глубокой древности, когда мезолитические охот­ники на оленя почитали двух богинь-олених.

Топонимы, связанные с Перуном, известны по всему сла­вянскому миру. Особенно характерны названия гор (у бол­гар, словенцев и др.), дубрав (у хорватов), дубов (еще В галицкой грамоте 1302 г.). Ведь молния чаще всего бьет именно в дубы и вершины гор. На нижней Десне дважды — в 1909 и 1975 гг. — поднимали со дна стволы священных дубов со вбитыми в них челюстями вепрей. В X в. визан­тийский император Константин Багрянородный описал, как русы, пройдя днепровские пороги, приносили петухов в жертву перед вековым дубом на острове Хортица.

В Перыни у истоков Волхова раскопано святилище Перуна IX—X вв. Идол стоял на холме, на площадке, опоясанной круглым рвом с 8 выступами, в которых горели костры. (О неугасимом огне перед идолом Перуна и са­моцвете, пылавшем, словно молния, в его руке, вспоминал Стрыйковский.) Этот ров напоминал цветок с лепестками, вроде цветка Iris germanica, который болгары и сербы на­зывают перуникой.

Но подобный круглый ров с восемью углублениями — жертвенными ямами — ограждал Збручского идола. Ров в Перыни ориентирован строго по странам света. Следо­вательно, он символизирует не столько священный цве­ток, сколько власть Перуна над миром, подобную власти Рода. Слово «Перун» стало синонимом неба. «Колико есть небес? Перун есть мног»,— утверждалось в одном древ­нерусском сочинении XV в. Литовцы также считали, что Перкунасов много — 5,7 или 9.

Таким образом, младший громовник начал вытеснять старшего в роли владыки Вселенной. Возможно, даже су­ществовал миф об их борьбе. Чеченцы верили в бога-громовника, Пиръона, создателя и повелителя неба и земли, строгого, но справедливого. Он уважал хлеб и стариков, лю­бил детей. Но стал враждовать с Богом и был погублен шай­таном, женщиной или ведьмой. По мнению Л. С. Клейна, Пиръон — это славянский Перун, заимствованный вайна-хами у соседей-русов, селившихся на Тереке по крайней мере с XII в.

Полабские древане называли четверг periindan — днем Перуна. В астрологической системе, идущей из Месопота­мии, четверг — день верховного бога-громовника (Мардука, Юпитера, Донара-Тора, Ормазда). Чехи в XIV в. именовали планету Юпитер — «Краломоц» («царская мощь»). Древнерусские книжники называли Перуном греческого Зевса. «Матер верборум» также отождествля­ет Перуна с Юпитером, а Козьма Пражский говорит о по­читании чехами как верховного бога «Юпитера»,— очевид­но, Перуна.

Перун был богом не только войны, но и магии — клятв и прорицаний. Его именем клялись при заключении дого­воров и предсказывали будущее. В греческих «Чудесах св. Димитрия Солунского» славянский князь VII в. перед походом на греков обращается к «оракулу Пырину». Под Ромнами находится городище VIII— IX вв. Монастырище. По преданию, здесь до начала XVIII в. стоял каменный идол Перуна, к которому жившие в лесу колдуны и ведьмы ходили за прорицаниями; 20 июля возле него справлялись игрища.

Перун напоминает не только Индру-громовника, но и Варуну — сурового и мрачного бога воды и магии, по­кровителя клятв и карателя грешников, связанного с воин­ским сословием. В качестве царя богов он предшествовал Индре. В древнерусских списках богов Перун соседствует с Даждьбогом-Хорсом, как ведический Варуна — с сол­нечным Митрой. Жуткая тризна воинов Святослава, со­вершавшаяся ночью, у воды, при свете луны, напоминает опять-таки Варуну, связанного с ночью, луной, водой. Хотя главным соответствием Варуне у славян был Волос, кото­рым клялись вместе с Перуном.

Согласно легенде об основании Гамбурга, записанной в XIV в., местные славяне-язычники почитали бога Хам-мона, или Святобога. На иллюстрации к хронике Бото этот бог, немолодой, бородатый и усатый, в короне, воссе­дает на троне с мечом и скипетром в руках, попирая ногами змея. Спинка трона украшена изображениями молний и туч, на ней сидит орел.

Здесь нетрудно узнать общеиндоевропейского громов-ника-змееборца. Орел (сокол) — птица Зевса, Юпитера, Индры, Веретрагны[25]. В русских заговорах орел мечет гро­мовые стрелы и топоры. Меч, как мы увидим далее, был атрибутом славянского громовника, но не греко-римского или германского. Так что эта деталь явно не придумана позднесредневековым художником. «Хаммоном» в античном мире называли египетского Амона-Ра и отождествляли его с Зевсом. На египетского бога солнца гамбургский бог, впрочем, мало похож. Возможно, древние германцы отож­дествляли своего Донара с римским Юпитером-Амоном. Затем пришедшие с востока славяне, в свою очередь, уви­дели в боге эльбских германцев своего Перуна или Свято-вита (Святобог в легенде упоминается вместе с Вителюбом и Радигостом).

Похоже, германцы-язычники умели ладить со славянами даже в религиозной сфере, покуда «просветители» не объяс­нили им, что славяне-язычники — низший и богопротивный народ, истреблять и порабощать который — дело праведное.

Главный враг индоевропейского Громовника — Змей. В основе этого персонажа — древний хозяин нижнего, подземно-подводного мира, чей образ сложился еще у ры­боловов мезолита. Этот зверобог сочетал черты змеи, яще­рицы, крокодила, быть может, еще каких-то пресмыкаю­щихся, о самом существовании которых ученые до сих пор спорят. Криптозоологи, например, предполагают, что в бо­лотах Новгородской и Псковской земель обитали или даже обитают существа типа крокодилов или варанов. По край­ней мере, псковская летопись под 1582 г. вполне серьезно и буднично сообщает о нашествии «крокодилов».

Бог-ящер был хозяином не только земных вод, но и дож­дя. Что тучи образуются из влаги, испаряющейся из водоемов, люди поняли давно, а водяной смерч и подавно на­поминал им дракона, рвущегося в небо. Дракону-ящеру придавали крылья птицы или нетопыря — и тем самым превращали его во владыку всех трех миров. Обычной жерт­вой хозяину водных глубин служила девушка-«невеста».

В Китае и поныне почитают драконов как хозяев рек и дождя. Но у индоевропейцев и семитов вожди и дружин­ники — приверженцы молодого Громовника — объявили войну древнему богу. За многочисленными мифами и сказа­ниями о змееборцах стоят вполне реальные набеги воителей на капища Змея. При этом воин мог и убить священное пресмыкающееся и освободить его «невесту». Побеждал он не столько большую старую змею или ящера, сколько тысячелетний страх перед богом-чудовищем. В сознании же пораженных общинников такой налет превращался в грандиозную космическую схватку Громовержца со Зме­ем Глубин.

Тем удивительнее то, что у славян нередко сам Перун выступал в облике змея-дракона. По Длугошу, верхов­ным богом поляков, подобным Юпитеру, был Иеша. Имя это Б. А. Рыбаков сближает с польск. jaze — «змея», рус. «ящер». Русская детская игра сопровождалась песней о ящере, сидящем в ореховом кусте, грызущем золотые оре­хи и выбирающем себе невесту. Иешу поминали в троиц­ких песнях вместе с Аадой, Лелей и Ныей, явно не считая его злым божеством. Силезский историк Мартин Ганка со­общал о том, что Иеша почитался на горе Соботке как податель плодов. Бог-громовник и здесь потеснил Ладу с ее дочерью.

В поздней новгородской летописи XVII в. сохрани­лась легенда, отождествляющая Перуна с князем-колдуном Волховом. Он якобы создал «волховной городок» в Пе-рыни, а сам в облике «крокодила» плавал в Волхове и топил всех непокорных. В конце концов бесы удавили его в воде. Когда люди стали хоронить «мерзкое тело крокодилово», оно провалилось в преисподнюю. В XIX в. похожую ле­генду записал в тех местах П. Якушкин. Согласно ей, «зверь-змеяка Перун» жил в Перыни, а ночами ходил в Ильмень спать с «волховской коровницей».

Легенда о Перуне-змее известна и в Днепровском Над-порожье. Здесь они связаны со скалистым островом Перун (затонувшим после сооружения Днепрогэса). В этот ост­ров будто бы превратился идол Перуна Киевского, бро­шенный в Днепр при крещении Руси. Или же идол, оборо­тившись семиглавым змеем, поселился в пещере на остро­ве, похищал девушек, жил с ними, а потом съедал. Некий богатырь убил его и освободил похищенную царевну.

Здесь Громовержец совершенно слился со своим из­вечным врагом. То же произошло и в былине «Добрыня и Змей». Ее герой убивает Змея, освобождает Забаву Пу-тятичну, после чего идет дождь. Все, как и положено в мифе о Громовнике-змееборце. Только сам герой — не кто иной, как Добрыня Малкович, дядя и наставник Владимира, сначала насаждавший, а затем искоренявший культ Перуна в Киеве и Новгороде. Забава же, вероятно, дочь боярина Путяты, вместе с Добрыней крестившего Новгород «ог­нем и мечом».

Грозного и сурового Громовника в народе боялись, но не любили. Поэтому превращение Перуна в официаль­ного главу пантеона популярности ему не прибавило, а па­дение его кровавого культа многие восприняли с удовле­творением и даже злорадством. Новгородская летопись рассказывает о гончаре из пригородного села, который от­толкнул от берега поверженного идола Перуна со словами: «Ты, Перунище, досыта пил и ел, а ныне плыви прочь».

Однако сила мифологического мышления и языческих традиций такова, что даже воспеть падение бога народ мог только с помощью мифов... о нем же. Вот и оказался Добрыня в роли Перуна, а Перун — в роли Змея.

Но отождествление Перуна со Змеем-Ящером началось, видимо, задолго до крещения Руси. В мифологии крайно­сти сходятся, космические верх и низ нередко дублируют друг друга. Старого бога побеждают, отождествляя его с молодым. В южнославянских мифах известны драконы двух видов: небесные огненные змеи и водные халы (аже-даи, ламии). Первые добры и защищают людей от вто­рых, насылающих засуху и вихри. Новгородский же Пе­рун-ящер — существо водное, хозяин бурного Ильменя и Волхова. Но в воде он постоянно не живет.

Княжеским богом Перун был не только на Руси. На Руяне почитался бог войны Черноглав, изображавший­ся с серебряными усами. Внешность его напоминает Пе­руна (киевского и белорусского). Его святилище было унич­тожено лишь через три года после падения Арконы, когда крестился князь руян Яромир.

Можно было проклинать низвергнутого бога, издевать­ся над ним в былинах и легендах, но хозяйство славянина не переставало зависеть от своевременного дождя. Поэтому одни (судя по «перунчикам» и поучениям) поклонялись Перуну тайком. Другие же заменяли его христианскими святыми и ангелами. Громовниками считались Илья, Георгий (Юрий, Егорий), архангелы Михаил и Гавриил.

Пророк Илья уже в Ветхом Завете имеет черты гро­мовника: вызывает дождь во время засухи, низводит с неба огонь на своих врагов, возносится в небеса на огненной колеснице. Его день (20 июля) в точности совпадает у сла­вян с языческим днем громовника. Не удивительно, что славяне перенесли на него многие черты Перуна. В Бол­гарии многие церкви Ильи стоят в дубравах на горах. Илья разит нечисть с неба громовыми стрелами, не жалея при этом ни человека, ни животного, ни дома, ни даже церкви. В его день резали быка и справляли общественный пир-братчину. В космогонической легенде он, как уже сказано, изгоняет бесов с неба, а затем похищает у Черта солнце (либо гром и молнию), являясь, таким образом, по­средником между небом и землей, Богом и Чертом. Илья не только воин, но и кормилец людей: в украинской ко­лядке жито вырастает там, где он махнет железной плетью.

Но при всем этом грозного Илью боялись, считали су­ровым и немилостивым к людям, в отличие от доброго Ни­колы. От громовника по-прежнему ждали справедливости, строгости, но не доброты.

Русский фольклор приписывает Илье белого коня и ог­ненный меч. Как оружие громовника меч известен лишь славянам, балтам и иранцам. Мечом вооружен авестийский Веретрагна, а скифы и сарматы вообще почитали соответ­ствующего ему бога войны (греки звали его «Ареем скиф­ским») в виде меча, воткнутого сверху в кучу хвороста. Осетины — потомки сарматов — видели в молнии блеск меча героя-громовника Батрадза. Персы верили, что ме­чом-молнией владел святой халиф Али.

Видимо, мотив грозового меча попал к славянам от иран­цев. Ведь именно от киммерийцев и скифов славяне впервые познакомились с мечом (ранее, в энеолите и бронзовом веке, были лишь медные и бронзовые кинжалы). Следует заме­тить, что меч долгое время был оружием знати. В курганах рядовых скифов обычно находят лишь наконечники стрел.

Радугу индоиранцы считали луком Индры, Али, Рус-тама. Славяне тоже видели в ней небесный лук («Ах ты, радуга-дуга, ты убей мужика!»).

Земным подобием громовника у индоевропейцев был бродячий воин-богатырь: греческий Геракл, иранский Рустам, русский Илья Муромец[26]. Последнего белорусы и мордвины отождествляли с Ильей-пророком. Муромский богатырь разбивает стрелами дубы и маковки церквей, сбра­сывает с дубов Соловья-Разбойника (злого бога ветра), побеждает Змея (в белорусской сказке). Он напоминает громовника не только своими подвигами, но и склонностью к хмельному питью: сбитые с церквей золотые маковки про­пивает, щедро угощая голь кабацкую.

Нрав у Муромца гордый, независимый, порой буйный. Отчасти поэтому он терпит гонения и несправедливости от князя Владимира, как Геракл от Еврисфея, а Рустам — in Кай-Кауса. За этим конфликтом героя и царя, Громов-пика и Красного Солнышка стоит социальный конфликт, идущий из глубокой древности.

Общество древних индоевропейцев делилось на три сословия: мудрецов (шаманов и старейшин), воинов (вождей и дружинников) и простых общинников-про­изводителей. Покровителем старейшин был бог Солнца, л ноинов — Громовник (индийские Митра и Индра). Во­ин защищал племя, но правил-то им старейшина. Неред­ки между ними вспыхивал раздор, и тогда старейшина обвинял воина в буйстве и непослушании, а тот его — в неблагодарности, несправедливости и трусости. В конеч­ном счете восторжествовали воины: царская власть пере­шла от жреца-старейшины к военному вождю. Но про­блема общественного долга, вынуждающего воина слу­жить бездарной и несправедливой власти, пережила тысячелетия. Достаточно вспомнить отношения Суворова и Павла I.

Михаил, архистратиг небесного воинства, в славянских поверьях, заговорах и легендах дублирует Илью-Перуна: разит громовыми стрелами и пламенным копьем нечисть, громит и гонит с неба бесов, отнимает у Черта похищенное солнце (или огненный меч). В былинах ему соответствует Михайло Потык. О злоключениях этого богатыря, едва не погубленного коварной женой-ведьмой, и о весьма сходной истории Добрыни и колдуньи Маринки речь пойдет ниже, в главе о женах Перуна. Отметим лишь, что герой, подоб­ный громовнику, становится здесь жертвой собственных не­достатков — женолюбия и пристрастия ко хмелю.

Черты громовника имеют и два сербских эпических ге­роя (юнака). Змей Огненный Волк рожден от огненного змея, в «сорочке» или с волчьей шерстью. Он дышит огнем, из глаз мечет молнии. Может, подобно Волху Всеславичу, оборачиваться волком, птицей и т. д. и оборачивать свою дружину. Он и его конь имеют позолоченные крылья, а на груди героя переплетается змея. Вилы усыпляют его вином из золотой чаши и водят вокруг него хоровод. Преданного женой, его убивает турок Джерелез-Алия. Бьется юнак-оборотень ночью, а убивают или усыпляют его днем.

Змей-Деспот-Волк (исторически — Вук Бранкович, участник Косовской битвы) тоже рожден огнедышащим, в волчьей шапке, с орлиным крылом, со «змеиным кругом» на груди. Он побеждает змея, летающего ночами к серб­ской царице Милице. Джерелез-Алия, усыпив героя вином из золотой чаши, похищает его невесту, но юнак убивает турка стрелой.

Оба эти юнака сочетают черты «грозового» героя и ге­роя «одинического», «велесова», Перуна и Велеса (а также, возможно, Ярилы — волчьего пастыря; см. ниже). На­родная фантазия уподобляла популярного воителя богу или даже нескольким богам.

О родословной Перуна прямых данных нет. Индра считался сыном Дьяуса или бога-ремесленника Тваштара. Илья Муромец в былине — сын пахаря, а в белорусской сказке — кузнеца. Вероятно поэтому, что Перун был, по­добно Даждьбогу, сыном Сварога, кузнеца и земледельца. В святилище IV—VI вв. в Иванковцах стояли три идола: четырехликий, одноликий четырехгранный и одноликий, бородатый, с мечом. Вероятно, они изображают Рода, Сва­рога и Перуна — три поколения рода богов. И от поколения к поколению облик божества все более очеловечивается.

Перун — типичный воин-варвар со всеми его досто­инствами и недостатками. Отважный и гневный, суровый, жестокий и вспыльчивый, любитель женщин и хмельного, он тем не менее защищал добро и карал зло. Его боялись и чтили, хотя и не любили. В общине славянских богов он был князем-воеводой и постепенно прибирал к рукам вер­ховную власть.

Даждьбог — Солнце-Царь

 

(Хорс, Зоревик, Иван Сучич, Иван Быкович, Иван Попялов, Радигост, Ладо, «Марс», Иван (Ян), Иван Царевич, Иван Годинович, Дабог, Флинц, Божич, Коляда, Ютробог.)

Из всех стихий славяне больше всего любили солнце. Его называли святым, праведным, светлым, чистым. Избегали указывать на него пальцем, даже поворачивать­ся к нему спиной. Солнце считали добрым, справедливым, защит­ником слабых и угнетенных. Им клялись. Это вполне соответствует индоевропейским пред­ставлениям о боге солнца. Индоиранский Митра — бог солнца (и шире — света), покровитель договоров и клятв. Он добр к людям (само его имя означает «друг»), но при этом всегда видит несправедливость и готов ее покарать. Греческий Аполлон — покровитель всего прекрасного, гар­моничного, упорядоченного. Сама постоянность ежедневно­го пути солнца по небу рождала представление о нем как о гаранте справедливости, равенства, социальной гармонии.

Скандинавский Бальдр — самый прекрасный и без­грешный из богов. Погубленный злым Локи, он в гряду­щем воскреснет и будет царствовать в новом мире, когда старый мир, преисполнившись насилием и пороком, погиб­нет в мировом пожаре. Об огненной гибели-возрождении мира говорят и индийские мифы. Здесь последнюю битву с силами зла возглавляет красный всадник Калкин — ава-тара солнечного Вишну. (Вспомним Солнце — красного всадника в русской сказке.) Эсхатологический красный всадник есть и в иранской традиции.

Сходство этих мифов с библейской эсхатологией не слу­чайно. Представления о грядущем спасителе, конце света, последней битве, страшном суде, обновлении мира в иудео-христианской традиции сложились под явным влиянием Ирана. В частности, зороастрийцы верили в приход трех спасителей (саошьянтов), сыновей Заратуштры, младший и самый главный из которых — Хварачитра, «Солнце-рожденный».

Индоевропейский бог солнца — не только грядущий обновитель мира, но и правитель блаженной страны, где со­циального зла уже нет, отсутствуют нужда, угнетение, вой­ны, царит благочестие, мудрость и справедливость. Это — индийские Швета-двина и Меру, греко-скифская Гипер­борея, иранская Кангха (Кангдиз), центрально-азиатская Шамбала, Беловодия русских старообрядцев. Страна эта лежит далеко на севере или на востоке (Беловодия), за вы­сокими горами и морем. Именно оттуда выведет на послед­нюю битву непобедимую рать спаситель мира — Калкин, Хварачитра, Гэсэр, Ригден-джапо (правитель Шамбалы). Русские крестьяне верили, что из Беловодии придет с вой­ском царь Константин (тот самый, от имени которого вы­ступали декабристы) и принесет народу волю.

Вот почему в европейской социальной утопии, от Пи­фагора до Кампанеллы и Дени Вераса, явно проступают черты солярного мифа: город Солнца, культ Митры и т. д. Пифагора считали воплощением Аполлона Гиперборейского. Не случайно и то, что германцы сближали с Христом Баль-дра, а славяне, как увидим, Даждьбога. Ведь и сама цер­ковь уподобляла Христа Солнцу, величала его «светом ми­ру», приурочила Рождество ко дню рождения Митры.

Однако индоевропейский бог солнца — не кроткий и покорный страдалец за правду, а ее защитник, могучий и смелый воин. Таковы, в особенности, иранский Митра, Вишну в его героических аватарах (Рама, Кришна, Парашурама, Калкин), Аполлон. К тому же Солнце приносит людям не только тепло и свет, но и бедствия — засуху, эпидемии. А по представлениям, сложившимся еще в брон­зовом веке, ночью оно пребывает в подземном мире, двига­ясь к месту восхода. Поэтому солнечный бог порой стано­вится мрачным, смертоносным, даже жестоким. Но добрые, светлые черты в нем все же преобладают.

На Руси бог солнца носил два имени: Даждьбог и Хоре. Первое имя — полуиранское и означает «податель благ», «дающий бог». Второе — иранское (сарматское), родст­венное авест. [hvarahsaeta] — «солнце сияющее», «солн­це-царь». Именно так — «Солнце-Царь» — назван Даждьбог в летописной статье 1114 г. То же самое означа­ет сколотское «Колаксай». Это имя славяне перевели в скифское время, а слово «Хоре» заимствовали позднее от сарматов (осетины и теперь зовут солнце «хор», «хур»).

Даждьбог и Хоре все же не вполне тождественны друг другу. У индоевропейцев было два солнечных бога. Один — обожествленное светило: иранский Хвар Хшаета, индий­ский Сурья, греческий Гелиос (все эти имена родственны славянскому «солнце»). Второй — человекоподобный бог, не привязанный жестко к солнечному диску: Митра, Апол­лон, Бальдр. Действительно, Даждьбог — царь и куль­турный герой. Хоре же — светило, которому перебегает дорогу князь-волколак. (По древнерусским представлениям, солнечные и лунные затмения вызывают волколаки, пытающиеся пожрать оба светила.) Церковные светильни-ки-хоросы на Руси, видимо, ассоциировались с Хорсом: на них изображали солярных животных (грифонов, дра­конов). Возможно, имени Хорса родственны слова «хоро», «хоровод», означающие «круговой танец».

Хоре был богом не только солнца, но и грома. Древне­русский апокриф «Беседа трех святителей» называет Пе­руна и Хорса «ангелами громными». На распространенных в Древней Руси топориках-амулетах изображались и сим­волы молнии (зигзаг), и солярные знаки. Так же украша­лись и гуцульские топорики. На летописной миниатюре XVI в. солнце изображено испускающим молнии.

В свое время среди «мифологов» боролись «солярное» и «метеорологическое» направления, сводившие все мифы к олицетворению солнца или грозы. Славяне-язычники, однако, мыслили иначе. Солнце, скрытое тучами, казалось им источником молний. Главное же — для них все огни (в светилах, молнии, домашнем очаге и т. д.) были прояв­лением единого вселенского огня, Огня Сварожича.

Имя Даждьбога, помимо Руси, было известно в Поль­ше, судя по средневековым именам Дачбог, Дадзибог. А Хорса — в Болгарии: князь, едва не вернувший болгар в конце IX в. к язычеству, звался Владимир Хросате (что напоминает Владимира Красное Солнышко).

В летописи Даждьбог Сварожич — первый настоящий царь. При нем были введены дань царям и солнечный календарь из 12 месяцев вместо лунного. Устои моногамии он охранял не менее рьяно, чем отец: подкараулив одну не­верную жену с любовником, велел ее носить всюду в кор­зине, а прелюбодея обезглавить.

В Череповецком уезде Даждьбога помнили еще в XIX в.: «Поручись (помолись) Даждьбогу, управит понемногу». Топоним «Даждьбог» известен в Мосальском уезде. А на Украине в 1960—1970-х гг. были записаны две песни о Даждьбоге. В одной он встречается с «князем» (жени­хом) у трех дорог. В другой — посылает из Ирия весной соловья запирать зиму и отпирать лето. Солнечный бог, таким образом,— покровитель брака (как и в летописи), бог весны и хозяин рая.