Глава 35. Тайвань: иная ипостась Китая
Внешняя изоляция, в которой оказался Тайвань, побуждала его развивать связи с Сингапуром в первые годы нашей независимости. С другой стороны, мы также стремились не оказаться в полной зависимости от Израиля в вопросе подготовки наших вооруженных сил. Первоначальные дискуссии между нами начались в 1967 году. Правительство Тайваня прислало высокопоставленного представителя, который встретился с тогдашним министром обороны Сингапура Кен Сви и мною. К декабрю того же года Тайвань уже направил нам предложение об оказании помощи в создании военно‑воздушных сил. Мы были очень заинтересованы в том, чтобы готовить наших летчиков и морских офицеров на Тайване, так как Израиль не мог нам в этом помочь. Министерство обороны Тайваня оказывало нам большую помощь, но время от времени они намекали нам, что, если их министерство иностранных дел узнает о помощи, оказываемой Сингапуру в оборонной сфере, то потребует взамен дипломатического признания в той или иной форме. Мы дали ясно понять, что по этому вопросу мы не сможем пойти на уступки.
Когда в 1969 году Тайвань открыл в Сингапуре «Торговое Представительство Китайской Республики» (Office of the Trade Representative of the Republic of China), то между нами была достигнута четкая договоренность, что этот обмен торговыми представительствами не являлся формой взаимного признания государств или правительств. Мы не хотели оказаться втянутыми в дебаты, касавшиеся требования руководства Китайской Народной Республики (КНР) считаться единственным полномочным правительством всего Китая, включая Тайвань. Когда в ООН проходило голосование по резолюции о приеме КНР в члены организации, делегация Сингапура проголосовала в пользу Китая, но воздержалась при голосовании по резолюции об исключении Тайваня из членов ООН. Наша политика должна была оставаться последовательной: мы считали, что существует «единый Китай», а воссоединение КНР и Тайваня является их внутренней проблемой, которую они должны разрешить между собой.
Развитие связей между Бюро национальным безопасности Тайваня (БНБ – National Security Bureau) и министерством обороны Сингапура привело к тому, что Тайвань предоставил в наше распоряжение несколько летных инструкторов, техников и механиков, чтобы помочь наладить работу подразделения, занимавшегося обслуживанием самолетов. Когда в мае 1973 года директор БНБ Тайваня предложил мне посетить остров, чтобы встретиться в Тайбэе с премьер‑министром Тайваня Цзян Цзинго, сыном президента Чан Кай‑ши (Chiang Kai‑shek), я согласился. Премьер‑министр Чан и его русская жена встретили Чу и меня в аэропорту и отвезли нас в наши апартаменты в «Гранд‑отеле».[26]На следующий день мы полетели вместе с ним на «Боинге‑707», предназначавшемся для официальных лиц, на авиабазу, где он устроил для нас длившиеся полчаса показательные полеты и воздушные бои. Затем мы вместе поехали на машине на расположенный на озере Сан Мун (Sun Moon Lake) курорт, где провели два дня, стараясь познакомиться друг с другом поближе.
Во время ужина в Тайбэе я встретился с министром иностранных дел, министром финансов, министром экономики, начальником Генерального штаба и директором БНБ Тайваня, и, таким образом, познакомился с ближайшими доверенными лицами и помощниками президента. Кроме хороших личных взаимоотношений с Цзян Цзинго, в основе наших отношений лежало то, что мы оба были антикоммунистами. Коммунистическая партия Китая была его смертельным врагом, а Коммунистическая партия Малайи (КПМ), которая была связана с КПК – моим смертельным врагом, так что у нас было общее дело.
Он плохо говорил по‑английски, а его китайский язык (Mandarin) было тяжело понимать из‑за сильного акцента, присущего уроженцам провинции Чжэцзян. Он понимал меня, когда я говорил по‑английски и, используя мои знания китайского, мы смогли общаться без переводчика. Это было критически важно в налаживании личных контактов, которые позже переросли в хорошие личные отношения. Я рассказал ему о ситуации в Юго‑Восточной Азии, о том, что соседи рассматривали Сингапур как «третий Китай», после КНР и Тайваня. Мы не могли отрицать наличия расовых, культурных и языковых связей с Китаем, но мы также боролись против малайских коммунистов, и это обнадеживало наших соседей на предмет того, что Сингапур не являлся «троянским конем» коммунистического Китая.
Позднее, наш торговый представитель в Тайбэе сообщил, что у премьер‑министра Тайваня сложилось хорошее впечатление о Сингапуре и обо мне, – он был доволен, что ему удалось встретиться со мной. Одно обстоятельство, бесспорно, помогло нам: нас сопровождала наша дочь, которая тогда была еще молодой студенткой‑медиком. Она получила образование на китайском языке и свободно говорила на нем. По ее поведению было сразу видно, что она – китаянка. Это оказало решающее воздействие на то, как Цзян Цзинго воспринимал меня, мою жену, мою дочь, и помогло нам определиться в отношениях между Сингапуром и Тайванем. В ходе последовавшего обмена письмами между Цзяном и мною завязалась близкая дружба.
Ни в Сингапуре, ни на Тайване в средствах массовой информации ничего не сообщалось о моем визите. Это было сделано по моей просьбе, чтобы избежать излишнего внимания и недовольства на международной арене.
Когда я снова посетил Тайвань в декабре 1974 года, премьер‑министр Цзян Цзинго проявил личную заинтересованность в составлении программы моего визита. Он приказал выстроить для церемониального марша почетный караул, состоявший из моряков и морских пехотинцев, как это принято при встрече глав государств. Все это проходило безо всякой огласки. Он также лично сопровождал меня во время осмотра достижений Тайваня, включая строительство автомагистрали «Восток‑Запад», пролегавшей через труднодоступные горные районы.
Во время этого визита я поднял вопрос о подготовке наших вооруженных сил на Тайване, потому что в Сингапуре для этого просто не было места. Мы уже обсуждали этот вопрос с тайваньскими военными за несколько месяцев до того. Цзян Цзинго отнесся к нашей просьбе с пониманием. К апрелю 1975 года мы достигли соглашения о проведении вооруженными силами Сингапура учений на Тайване под кодовым названием «Старлайт» (Exercise Starlight). Это соглашение, первоначально заключенное сроком на один год, позволило нам проводить учения пехотных, артиллерийских, бронетанковых частей и подразделений коммандос, рассредоточенных по всей территории Тайваня, на соответствующих полигонах. При этом мы платили только за то, что потребляли, и ничего сверх того.
У Цзян Цзинго было светлое, округлое лицо, он носил толстые роговые очки и был довольно полным. Он был спокойным, тихим человеком, разговаривал мягким голосом. Цзян не выдавал себя за интеллектуала, но обладал практичным умом и острым «социальным интеллектом». Он хорошо разбирался в людях и окружил себя заслуживавшими доверия людьми, которые давали ему честные, зачастую нелицеприятные советы. Он всегда тщательно обдумывал сказанное, не раздавал обещаний походя. Цзян Цзинго не мог свободно путешествовать заграницей, поэтому я был для него дополнительным источником информации о развитии ситуации в Америке и окружающем мире. Он задавал острые, продуманные вопросы об изменениях на геополитической сцене. Во время каждого моего визита на Тайвань он сопровождал меня в моих поездках по острову на протяжении трех‑четырех дней. Так было до тех пор, пока в середине 80‑ых годов состояние его здоровья не ухудшилось. Во время свободных дискуссий со мной Цзян Цзинго проверял на мне свои взгляды и оценки политических событий, сформировавшиеся у него в результате чтения информационных отчетов. Он остро чувствовал свою международную изоляцию.
В период с 1973 по 1990 год я посещал Тайвань один‑два раза в год, почти всегда останавливаясь по пути в Гонконге. Наблюдать за экономическим и социальным прогрессом китайцев на Тайване, экономика которого ежегодно росла на 8‑10 %, было поучительно и вдохновляло меня. Начав с развития трудоемких производств, основанных на использовании дешевой рабочей силы: сельского хозяйства, производства текстиля, одежды, спортивной обуви, – Тайвань продолжал настойчиво двигаться вперед. Сначала на Тайване занимались пиратским переизданием дорогостоящих учебников по медицине, юриспруденции и другим дисциплинам, которые затем продавали по смехотворно низким ценам. К 80‑ым годам эти учебники уже издавались по лицензии, на качественной бумаге и в твердых переплетах. К 90‑ым годам Тайвань производил микросхемы, компьютерные платы, персональные компьютеры, портативные компьютеры (notebook) и другие высокотехнологичные продукты. Подобный прогресс я наблюдал и в Гонконге, – и в экономике, и в плане повышения благосостояния. Быстрый прогресс двух прибрежных китайских общин очень вдохновлял меня, я извлекал для себя полезные уроки и считал, что раз они смогли добиться этого, то и Сингапуру это тоже будет по плечу.
Китайцы на Тайване, свободные от смирительной рубашки коммунизма и централизованной плановой экономики, стремительно двигались вперед. На Тайване, как и в Гонконге, практически не было системы социального обеспечения, но, с началом проведения всенародных выборов в начале 90‑ых годов, в этой сфере произошли изменения. Оппозиция в Законодательном собрании оказывала на правительство давление и заставила его ввести систему медицинского, пенсионного и иного социального обеспечения, что привело к тому, что государственный бюджет стал сводиться с дефицитом. В течение 90‑ых годов, ввиду наличия в Законодательном собрании воинственной оппозиции, правительству было сложно ввести новые налоги, чтобы сбалансировать государственный бюджет. К счастью, тайваньские рабочие все еще относятся к своей работе лучше, чем их западные коллеги.
Цзян Цзинго и его министры больше всего гордились успехами в развитии образования. Каждый ученик на Тайване заканчивал, по крайней мере, девятилетнюю общеобразовательную школу, а к 90‑ым годам примерно 30 % учащихся заканчивали университет. Министр финансов Тайваня К.Т.Ли (K. T. Li) жаловался на «утечку мозгов». Начиная с 60‑ых годов, из 4,500 выпускников университетов, ежегодно уезжавших в Америку для продолжения образования и обучения в аспирантуре (Ph.D.), возвращались примерно 500. По мере того как Тайвань становился все более развитой в экономическом отношении страной, К.Т. Ли задался целью привлечь лучших из них вернуться на Тайвань. Особенно это касалось тех, кто работал в ведущих исследовательских лабораториях и крупных МНК – производителях электроники. Он построил недалеко от Тайбэя научный парк и предоставил им льготные кредиты для создания собственных предприятий по производству полупроводниковых материалов. Это дало толчок развитию компьютерной индустрии на Тайване. Эти люди располагали контактами в американской компьютерной индустрии и приобрели знания и опыт, что позволяло им не отставать от последних достижений в данной сфере и успешно продавать свои изделия. Они опирались на инженеров и техников, получивших образование на Тайване. Среди двух‑трех миллионов человек, которые бежали на Тайвань с генералом Чан Кай‑ши, было немало интеллектуалов, администраторов, ученых и предпринимателей. Они были тем катализатором, который превратил Тайвань в мощную экономическую державу.
Тем не менее, представители элиты, прибывшие на Тайвань из континентального Китая, знали, что в долгосрочной перспективе их положение станет сложным. Они являлись меньшинством, составлявшим около 10 % населения острова. Медленно, но неизбежно, в состав государственной бюрократии и офицерского корпуса вооруженных сил, первоначально состоявших из выходцев из континентального Китая и их детей, вливалось все больше коренных жителей Тайваня. Политический вес коренных жителей Тайваня должен был возрасти, – это было только делом времени. Цзян и его высокопоставленные помощники понимали это. Они отбирали среди коренных жителей Тайваня тех, кого они считали наиболее надежными людьми, которые продолжали бы проводить их политику противостояния китайским коммунистам, но при этом не вели бы дело к образованию независимого, отдельного от Китая Тайваня, который предавался анафеме китайскими коммунистами.
К середине 80‑ых годов представители молодого поколения высокообразованных жителей Тайваня стали занимать высшие должности в официальной иерархии. Мы отозвали нашего торгового представителя на Тайване, который был выходцем из провинции Чжэцзян – родной провинции Цзяна. Его место занял человек, который умел говорить на местном диалекте минь (Min‑nan), – одном из диалектов провинции Фуцзянь (Fujan). На наших глазах возникал новый Тайвань. Мы поддерживали отношения с коренными жителями Тайваня, занимавшими должности в органах государственного управления, связанными с Гоминданом, но держались подальше от тайваньских диссидентов, выступавших за независимость острова. Их организации являлись нелегальными, и некоторые из них были посажены в тюрьму по обвинению в мятеже.
В середине 80‑ых годов я заметил, что состояние здоровья Цзян Цзинго значительно ухудшилось. Он уже не мог сопровождать меня во время поездок по Тайваню. В ходе наших бесед я пришел к выводу, что американская пресса и Конгресс США оказывали на него нажим, требуя провести демократизацию политической системы. Цзян отменил военное положение и приступил к процессу демократизации. Его сын Сяо‑ву (Hsiao‑wu), который был торговым представителем Тайваня в Сингапуре, посвящал меня в планы своего отца. Я говорил Цзян Цзинго, что для обеспечения безопасности Тайваня ему следовало заручиться поддержкой со стороны не только президента Рейгана, но также со стороны американских средств массовой информации и Конгресса США, потому что Рейган сам нуждался в их поддержке. Позднее, Цзян разрешил организациям неофициальной оппозиции, которая была легальной, участвовать в выборах в Законодательное собрание.
Цзян Цзинго умер в январе 1988 года. Он пользовался огромным уважением внутри страны, что помогало ему справляться с теми общественными силами, которые развернули свою деятельность после отмены военного положения. Я присутствовал на его похоронах, на которые прибыли, чтобы воздать ему дань уважения, многие японские и американские лидеры, бывшие премьер‑министры и высокие официальные лица. Тем не менее, никого из официальных лиц, занимавших должности в тот период, на похоронах не было. Это были похороны в традиционном китайском стиле. Его тело, как и тело его отца, Генералиссимуса Чан Кай‑ши, было похоронено на временном кладбище около Тайбэя, чтобы храниться там до момента окончательного погребения в будущем в родном уезде в провинции Чжэцзян, к югу от Шанхая.
После этого к власти пришел вице‑президент Ли Дэнхуэй (Lee Teng‑hui). Я впервые встретился с ним, когда он был мэром Тайбэя, а позднее, – губернатором одной из провинций. Иногда мы вместе играли в гольф. Он был компетентным, трудолюбивым человеком, проявлял уважение к старшим, а особенно к президенту и министрам – выходцам из континентального Китая. В то время он был дружелюбным, скромным чиновником. Он был высокого роста, с седеющими волосами, носил толстые очки и широко улыбался. До того, как назначить его на должность вице‑президента, Цзян Цзинго рассматривал кандидатуры нескольких других коренных жителей Тайваня, входивших в руководство Гоминдана, но посчитал их менее подходящими людьми для этой должности. Я предполагал, что он, очевидно, был абсолютно уверен в том, что Ли Дэнхуэй был надежным человеком, на которого можно было положиться в деле продолжения политики Цзян Цзинго, который не вел дело к провозглашению независимости Тайваня.
На протяжении нескольких лет президент Ли Дэнхуэй продолжал проводить традиционную политику Гоминдана, заключавшуюся в признании «единого Китая» и отказе от провозглашения независимости Тайваня. Он решил заполучить поддержку достаточного числа представителей «старой гвардии» и представителей «новой гвардии», – выходцев из континентального Китая, – в составе Гоминдана, чтобы установить полный контроль над партией. Все занимавшие ключевые посты чиновники, которые не соглашались с ним или давали ему нелицеприятные советы, были вскоре смещены. В их число входили премьер‑министр Хао Пейцун (Hau Pei‑tsun) и министр иностранных дел Фредрик Ченфу (Fredrick Chien Fu), который в 1995 году высказывался против визита Ли в Америку. Ли Дэнхуэй провел быструю демократизацию политической системы, позволившую назначить на ключевые должности большее число коренных жителей Тайваня и укрепить его контроль над Гоминданом и страной в целом. Представители «старой гвардии» в Гоминдане давно говорили мне, что они предвидели эти перемены и считали их неизбежными. Тем не менее, они не предвидели того, как быстро президент Ли осуществит передачу политической власти 90 %‑ому большинству населения путем всенародных выборов в Национальную ассамблею (National Assembly) и Законодательное собрание. Он начал реформировать и саму партию Гоминдан, пока, в конце концов, многие члены не оставили ее, чтобы сформировать Новую партию (New Party), что серьезно ослабило контроль Гоминдана над властными структурами.
Как только президент Ли Дэнхуэй сумел консолидировать свои позиции, он стал высказывать свои мысли в выражениях, которые привели лидеров в Пекине к выводу, что ему хотелось бы удерживать Тайвань отдельно от Китая как можно дольше. В 1992 году президент Ли обнародовал свои условия воссоединения с Китаем. Под «единым Китаем» он понимал Республику Китай (Republic of China), а не Китайскую Народную Республику (People's Republic of China). Воссоединение нации, по его мнению, могло быть достигнуто только при условии существования «свободного, процветающего и демократического Китая», другими словами, коммунистический Китай должен был сначала стать таким же демократичным, как и Тайвань. Тогда я еще не знал, что это были жесткие, не подлежавшие обсуждению условия, а не стартовый пункт для переговоров.
В апреле 1994 президент Ли Дэнхуэй дал интервью хорошо известному японскому журналисту Риотаро Шиба (Ryotaro Shiba). Оно было опубликовано в японском журнале, и никаких опровержений по поводу этого интервью не опубликовано до сих пор. В интервью он заявил, что Гоминдан был партией пришельцев, и что народ Тайваня пережил много страданий в результате оккупации этих пришельцев, сформировавших правительство. Он добавил: «Моисея и его народ впереди поджидают трудности. „Исход“ может быть подходящим выходом из положения». Китай не мог проигнорировать заявление президента Тайваня, говорившего о Моисее, ведущем свой народ в «землю обетованную».
Коренные жители Тайваня затаили глубокую обиду на пришельцев с материка за инцидент, получивший название «2‑28». 28 февраля 1947 года тысячи коренных жителей Тайваня были убиты войсками националистов за то, что выражали свое негодование против пришельцев с материка, которые вели себя не как освободители, а как повелители. Любое публичное упоминание об этой трагедии подавлялось, но она жила в памяти местного населения, и, когда президентом стал коренной житель Тайваня, эти чувства вышли наружу. Следует отдать должное президенту Ли, который удерживал под контролем любые попытки свести старые счеты.
Переход к демократическим выборам «помог» разбередить старые раны и способствовал усилению раскола между коренными жителями Тайваня и пришельцами с материка. Чтобы завоевать симпатии 90 % населения, политики делали акцент на своем местном происхождении. Они вели предвыборную кампанию на местном диалекте минь и высмеивали своих оппонентов – пришельцев с материка за их неумение говорить на этом языке. Некоторые даже подвергали сомнению преданность Тайваню пришельцев с материка.
Представители старшего поколения лидеров – выходцев с материка чувствовали себя уязвленными этими нападками. Ученые – выходцы с материка помогли построить университеты и воспитали многих способных коренных жителей Тайваня. Такие выдающиеся лидеры – выходцы из материкового Китая, как премьер‑министры И.С. Сан (Y. S. Sun) и Ю Ку‑хуа (Yu Kuo‑hwa), а также министр финансов К.Т. Ли разработали политику, благодаря которой Тайвань превратился из аграрной страны в индустриальную державу. Это они заложили фундамент для тех выдающихся успехов, которых добился Тайванем.
Еще более зловещим результатом предвыборной агитации явилось растущее вмешательство в политику триад (китайская мафия). Связи Гоминдана с триадами восходят еще к довоенной эпохе, когда генерал Чан Кай‑ши использовал их в Шанхае для борьбы с коммунистами. Триады последовали за ним на Тайвань, где мафия укоренилась и процветала. Пока выборы носили формальный характер и не давали доступа к реальной власти, правительство было способно держать мафию под контролем. Когда же в конце 80‑ых годов была проведена либерализация политической системы, и победа на выборах открыла доступ к реальной власти, триады быстро обнаружили, что они могут добиться избрания своих представителей в органы власти. К 1996 году 10 % депутатов Национальной ассамблеи и 30 % депутатов местных законодательных органов являлись членами секретных обществ, – мафия стала политической силой. Широко распространились коррупция и подкуп избирателей, поэтому, заполучив мандаты, избранники должны были возместить эти расходы.
Свободная пресса оказалась неспособной контролировать коррупцию («черное золото») или подавить триады, которые пресса сравнивала с сицилийской мафией. Триады стали настолько мощными, что, когда в 1996 году печально знаменитый главарь мафии был убит соперничающей бандой, то генеральный секретарь администрации президента публично воздал ему дань уважения, послав традиционный похоронный венок, чтобы заполучить поддержку сторонников покойного. На похоронах присутствовали заместитель спикера Законодательного собрания, другие видные депутаты, а также несколько лидеров оппозиции. Мафия проникла в строительную индустрию, сельскохозяйственные кооперативы и даже в бейсбольную лигу. Она проложила себе дорогу на ежегодные собрания акционеров компаний, акции которых котируются на бирже, проникла в богатые церковные общины, и даже начала набирать своих членов в школах.
В июне 2000 года, через две недели после своего назначения на должность, первый в послевоенной истории Тайваня министр юстиции, не являвшийся членом Гоминдана, Чен Диньнан (Chen Ding‑nan), сказал: «Ситуация с коррупцией на Тайване, по сравнению со всеми другими странами Восточной Азии, является наиболее серьезной. На протяжении 50 лет на Тайване ничего не предпринималось для борьбы с коррупцией. Источником политики „черного золота“ на Тайване является Ли Дэнхуэй. Он знал о положении с коррупцией, но, кроме разговоров о необходимости борьбы с ней, не принимал никаких мер. Из‑за того, что бывшие министры юстиции искренне верили словам господина Ли и пытались очистить общество, они вынуждены были уйти. Общественная атмосфера, культура, люди, – все это может легко оказывать воздействие на судей, полицейских и даже законодателей. Мы должны заставить их взять ответственность на себя».
Я принял президента Ли Дэнхуэя в Сингапуре в 1989 году, – это был первый визит президента Тайваня в страну, расположенную в Юго‑Восточной Азии. Я оказал ему все личные почести, подобающие главе государства. Несмотря на то, что Сингапур тогда еще не установил дипломатических отношений с КНР, я решил, что в рамках официального протокола официальные почести, подобающие главе государства, оказаны не будут. Не было ни государственных флагов, ни почетного караула, ни других церемониальных атрибутов визита на высшем уровне. Во всех публичных заявлениях мы упоминали о президенте Ли «с Тайваня» (from Taiwan), а не о «президенте Тайваня» (of Taiwan). Тем не менее, этот визит помог повысить его политический статус в регионе.
Поскольку я действовал в качестве связного между КНР и Тайванем, они избрали Сингапур местом своих первых переговоров в апреле 1993 года. Китайцы назвали их «переговорами Ван‑Ку» (Wang‑Koo Talks), в соответствии с именами руководителей, которые возглавляли «неофициальные» делегации сторон. Я встретился с лидерами обеих делегаций поодиночке и знал, что их президенты поручили им обсудить с противоположной стороной перечень вопросов, не совпадавших друг с другом. Представитель Тайваня Ку Ченфу (Koo Chen‑fu) стремился урегулировать только такие технические вопросы как удостоверение подлинности документов и проверка утерянной заказной корреспонденции; его президент не хотел вести какие‑либо дискуссии относительно либерализации торговли, а тем более, – переговоры о воссоединении. Представитель КНР Ван Даохань (Wang Daohan) хотел, чтобы обсуждение этих незначительных вопросов привело к содержательной дискуссии о воссоединении Китая с Тайванем. Как и ожидалось, переговоры не способствовали улучшению отношений.
Президент Ли Дэнхуэй является заядлым читателем, обладающим невероятной способностью к поглощению информации. Он получил образование в японской школе на Тайване в те времена, когда Тайвань еще был Формозой (Formosa), колонией Японии. Во время войны он был в числе немногих жителей Тайваня, избранных японцами для получения образования в японских университетах. Ли Дэнхуэй учился в Императорском Университете города Киото (Kyoto Imperial University), который уступал по престижности только Токийскому Императорскому Университету (Tokyo Imperial University). После войны он вернулся на Тайвань, чтобы завершить свое университетское образование в Тайбэе. Позднее, Ли Дэнхуэй дважды отправлялся для продолжения своего образования в Америку, получив докторскую степень (Ph.D.) в области экономики сельского хозяйства в Корнуэлле (Cornell).
Ли Дэнхуэй с гордостью сказал мне, что ежедневно читает четыре главные японские газеты и смотрит спутниковые трансляции японского телевидения НТК (NTC) из Токио. Даже книги он предпочитал читать не в английских оригиналах, а в японских переводах, – так ему было легче. Он был так глубоко погружен в японскую историю и культуру, что был не слишком высокого мнения о материковом Китае, рассматривая его глазами получившей японское образование элиты. Это касалось и истории, и культуры Китая, и его нынешних коммунистических лидеров. Он с презрением относился к коммунистическим лидерам Китая, публично называя их «дебилами», «тупицами» и «безмозглыми людьми». Китайские лидеры никогда не отвечали на эти «комплименты», но я был абсолютно уверен в том, что референты в Пекине старательно записывали эти реплики.
Президент Ли показался мне человеком, уверенным в себе, начитанным и хорошо информированным по любому интересовавшему его вопросу. Несмотря на это, из‑за международной изоляции Тайваня он не мог понять, почему руководители иностранных государств не симпатизировали Тайваню в той же степени, что и японцы. Он придавал большое значение поддержке со стороны Японии. Ли Дэнхуэй также считал, что, если он будет следовать предписаниям американских либералов и Конгресса США в области демократии и соблюдения прав человека, то США будут защищать Тайвань от коммунистического Китая.
Я не мог понять позиции президента Ли. Один его старый друг объяснил мне, что японское образование вселило в Ли дух японского воина «бусидо» (bushido), и что он считал своей миссией вести народ Китая в «землю обетованную». Он также добавил, что Ли Дэнхуэй был набожным христианином, и поэтому, вдохновляемый духом «бусидо», он будет выполнять волю Божью любой ценой.
В июне 1995 года, после мощного лоббирования, президент Ли Дэнхуэй добился от Конгресса США единогласного принятия резолюции о выдаче ему визы для посещения Корнуэлла, – университета, где он учился. Этот визит и речь, произнесенная им в Корнуэлле, имели куда более серьезные последствия, чем конгрессмены могли себе представить. Я опасался реакции со стороны Китая, но даже не представлял себе, насколько глубоким было недоверие Китая к президенту Ли, и того, насколько серьезно отнесутся китайцы к решению президента США разрешить этот визит. Позднее, в октябре того же года, я спросил премьер‑министра КНР Ли Пэна, почему он был так убежден в том, что Ли Дэнхуэй стремился к провозглашению независимости Тайваня. Ли Пэн сказал, что китайские руководители просмотрели полную видеозапись выступления Ли Дэнхуэя в Корнуэлле. В ней он вообще не упомянул о «едином Китае», делая ударение на Тайване и называя его Китайской Республикой на Тайване (Republic of China on Taiwan). В марте 1996 года это привело к наиболее серьезной конфронтации между двумя сторонами со времен кризиса 1958 года в Цюмое (Quemoy). Китайцы развернули войска, провели военные маневры в провинции Фуцзянь, расположенной через пролив от Тайваня, и произвели пуски ракет в акваторию моря, прилегающую к важным морским портам на западном побережье Тайваня.
3 марта 1996 года, чтобы разрядить обстановку, я выступил с обращением к обеим сторонам: «Китайские лидеры называли меня своим старым другом, моя дружба с Тайванем имеет еще более длинную историю. Если одна из сторон пострадает, Сингапуру тоже будет нанесен ущерб, если же обе стороны пострадают, то Сингапуру будет нанесен двойной ущерб. Сингапур извлекает выгоду из процветания обеих сторон, их сотрудничества и взаимопомощи». Вице‑премьер Китая, министр иностранных дел Сян Сишен сказал на пресс‑конференции, что этот конфликт был внутренним делом Китая, и, несмотря на то, что я знаю о Тайване больше, чем большинство посторонних, данный конфликт был из разряда тех, которые посторонних не касались. Этот вежливый отказ не удивил меня, ибо он согласовывался с основным принципом китайского руководства: отношения с Тайванем являются внутренней китайской проблемой, которая должна быть разрешена непосредственно лидерами обеих сторон.
Тем временем, президент Ли Дэнхуэй развернул кампанию, в ходе которой связи Тайваня с Китаем всячески приуменьшались. С момента окончания войны в 1945 году до смерти Цзян Цзинго в 1988 году, в школах и университетах Тайваня преподавание шло на китайском литературном языке. Студенты изучали историю и географию континентального Китая, провинцией которого являлся Тайвань. Теперь же в школах больше внимания уделялось преподаванию истории и географии Тайваня, и в меньшей степени – Китая. Уже в 1989 году, вскоре после того, как умер Цзян Цзинго, я стал свидетелем неловкого положения, в котором оказался премьер‑министр Тайваня Ю Ку‑хуа, выходец из континентального Китая, сопровождавший меня во время визита в старый японский курорт Тайдун (Taitung), расположенный у горячих источников минеральных вод. После ужина местные тайваньские министры исполняли песни в сопровождении караоке на местном диалекте минь, которого он не понимал.
На протяжении 12 лет своего правления президент Ли Дэнхуэй постоянно разжигал сепаратистские настроения, которые до того лежали на Тайване под спудом. Он недооценил волю руководителей и народа континентального Китая удержать Тайвань в пределах своей зоны влияния. Ли мог проводить такую политику только при поддержке США. Действуя таким образом, будто бы поддержка со стороны США будет продолжаться вечно, он подталкивал народ Тайваня к мысли о том, что ему не следует вступать в серьезные переговоры с руководством Китая о будущем Тайваня. В результате его «вклада» в развитие отношений с Китаем проблема воссоединения стала для КНР самой главной.
Китайские лидеры внимательно наблюдали за кампанией по выборам нового президента Тайваня в марте 2000 года. Они были обеспокоены растущей поддержкой кандидата от Демократической прогрессивной партии (Democratic Progressive Party) Чэнь Шуйбяня (Chen Shui‑bian). Он был коренным жителем Тайваня, сформировавшим эту партию и длительное время боровшимся за независимость Тайваня. За это он был посажен в тюрьму и подвергался наказаниям правительством Гоминдана при президенте Чан Кай‑ши и его сыне, президенте Цзян Цзинго. 22 февраля 2000 года пекинские средства массовой информации опубликовали «Белую книгу» Госсовета КНР. В ней содержалось предупреждение о том, что, если Тайвань будет бесконечно откладывать обсуждение проблемы воссоединения, то Китай будет вынужден прибегнуть к силе. Эти предупреждения были прямо направлены против Чэнь Шуйбяня. 15 марта, за три дня до голосования, премьер‑министр КНР Чжу Чжунцзи, во время транслировавшейся в прямом эфире пресс‑конференции, предупредил Тайвань, что для защиты своей территории Китай не остановится перед кровопролитием.
Чэнь Шуйбянь победил на выборах, набрав менее 40 % голосов, опередив независимого кандидата Джеймса Суна (James Soong), за которого проголосовало 36 % избирателей. Кандидат от Гоминдана Лянь Чжань (Lien Chan), занимавший должность вице‑президента, потерпел сокрушительное поражение. Дело выглядело так, что президент Ли Дэнхуэй бросил Лянь Чжаня на произвол судьбы, когда произнес невразумительную предвыборную речь в его поддержку. Несколько ближайших помощников президента Ли Дэнхуэя поддержали кандидатуру Чэнь Шуйбяня. Это только усугубило недоверие, испытываемое к Чэнь Шуйбяню китайскими руководителями. Они заявили, что будут выжидать, слушать, что он говорит и наблюдать за тем, что он делает. После того, как Чэнь Шуйбянь был провозглашен победителем, он выступил с примирительными заявлениями, но ни одно из этих заявлений не содержало никаких обязательств относительно возможного воссоединения с Китаем. Президент Цзян Цзэминь заявил, что переговоры могут возобновиться только на основе принципа «единого Китая». Чэнь сказал, что принцип «единого Китая» мог бы стать одним из пунктов дискуссии. 20 мая, во время инаугурации, Чэнь Шуйбянь сказал: Обе стороны обладают достаточной мудростью и воображением, чтобы совместно решать вопрос о будущем «единого Китая». Этим он не дал китайским лидерам никакого повода для немедленных действий против Тайваня, но сказанного было недостаточно для того, чтобы поколебать веру китайских руководителей в то, что он будет продолжать политику «эры Ли Дэнхуэя без Ли Дэнхуэя». Через два часа после окончания его выступления китайские руководители заявили, что Чэнь Шуйбянь говорил недостаточно искренне. Вероятно, в Пекине подождут до ноября 2000 года, чтобы узнать, кто станет следующим президентом США, и уже тогда определятся с планом собственных действий. Возможно, дело идет к драматическому противостоянию. Если новый президент будет выражаться двусмысленно и не согласится с тем, что Тайвань и континентальный Китай являются частями «единого Китая», как бы его не определяли, ситуация может стать нестабильной. Для любого пекинского лидера потеря Тайваня означала бы верную политическую смерть.
Новый президент Тайваня может выбирать между двумя вариантами действий: либо продолжать проводить политику Ли Дэнхуэя, что приведет к конфликту с Китаем, либо закрыть эту главу истории и начать новую, руководствуясь реализмом. Тайвань существовал отдельно от континентальной части Китая на протяжении более 100 лет, начиная с 1895 года. Китайцы на Тайване не в восторге от перспективы слияния с огромной массой 1,200‑милионного населения Китая. Они предпочитают свое правительство, отличное от китайского, свой образ жизни, более высокий уровень жизни, на который они поднялись благодаря упорному труду. Даже выходцы из континентальной части Китая, которые жили на острове с 1949 года и поддерживают идею воссоединения, не хотят, чтобы оно произошло в ближайшем будущем.
Соединенные Штаты, возможно, смогут удерживать Китай от применения силы на протяжении следующих 20–30 лет. В течение этого периода времени Китай, вероятно, сумеет нарастить свой военный потенциал до уровня, который позволит ему установить контроль над морскими проливами. Возможно, было бы мудрее еще до того, как баланс сил склонится в сторону континентального Китая, согласовать условия для будущего, а не немедленного воссоединения.
Предположим, что развитие событий пойдет по наихудшему сценарию: континентальный Китай применит военную силу и этим вызовет ответную реакцию со стороны Соединенных Штатов, которые победили бы НОАК, используя превосходство в военной технологии. «Закончится ли все на этом?» – такой вопрос я задал трем американским аналитикам вскоре после выборов на Тайване. Один из них ответил: «Это было бы только началом». Он хорошо продумал этот вопрос. Если бы американцам, используя средства современной военной технологии, удалось разбить китайскую армию, то нетрудно представить себе реакцию 1,200 миллионов китайцев, которые стремились бы в мощном едином порыве доказать, что они не являются трусами или низшей расой.
Если президент Чэнь Шуйбянь станет продолжать политику Ли Дэнхуэя по созданию отдельной и особой тайваньской национальной идентичности, то это подтвердит подозрения Пекина, что он ведет дело к провозглашению независимости Тайваня. Это увеличит опасность форсированного решения Пекином проблемы воссоединения. Если Тайвань станет независимым государством, Ли Дэнхуэй войдет в историю Тайваня как герой. Если же Тайвань будет воссоединен с КНР силой, история будет не столь благосклонна к человеку, который принес китайцам Тайваня ненужные страдания и боль.
Китайцы по обе стороны пролива могут уменьшить остроту стоящих перед ними проблем путем постепенного снижения напряженности в отношениях между странами. Для мирного воссоединения Китая и Тайваня необходимо постепенное сглаживание, а не подчеркивание ныне существующих различий между ними. Обеим сторонам необходимо время для того, чтобы уменьшить социальные, экономические и политические различия между ними. Чувство принадлежности к китайской нации на Тайване слабее, чем в Гонконге. КНР обладает достаточным весом и размерами, чтобы смириться с этим и принять на вооружение открытый и великодушный подход, который поможет процессу воссоединения. Воссоединение путем применения силы оставило бы неизгладимые шрамы. С другой стороны, на руководстве Тайваня лежит ответственность за то, чтобы не вести дело к провозглашению независимости и умышленно не усугублять различия, существующие между двумя обществами.
Глава 36. Китай – «дракон с длинным хвостом»
Ни одна иностранная держава, за исключением Великобритании, не оказывала такого влияния на политическое развитие Сингапура, как Китай – земля предков для трех четвертей жителей города. Отношения между Китаем и Сингапуром были долгими, сложными и неравными. С момента основания Сингапура в 1819 году и до 1867 года правившая в Китае династия Цин не признавала китайцев, проживавших за границей. Эта политика изменилась в 1870‑ых годах, когда Китай организовал консульства в Наньяне (дословно – «страны южных морей»), – странах, которые были тогда колониями Великобритании, Франции и Голландии. Эти консульства, включая консульство в Сингапуре, были задуманы не столько для защиты интересов китайцев, сколько для укрепления связей с ними и использования их лояльности к Китаю путем поддержки китайской культуры и образования, а также с целью получения от них финансовой поддержки.
В 1920‑х годах Коммунистическая партия Китая (КПК) послала в Сингапур своего агента с целью организации коммунистического движения в регионе. Когда в 1930 году коммунисты провели в Сингапуре тайную встречу для организации Коммунистической партии Малайи (КПМ), на ней присутствовал легендарный лидер вьетнамских коммунистов Хо Ши Мин. Конфликт между Националистической партией Гоминдан (Гоминдан – Kuomintang Nationalist Party) и КПК, разгоревшийся в Китае, распространился и на их сторонников в Сингапуре и Малайе. Во время войны и Гоминдан, и КПК сражались в Китае против японцев. Так как КПК более решительно боролась против японцев, она пользовалась более широкой поддержкой китайских рабочих и крестьян.
Образование коммунистического Китая в 1949 году вызвало прилив патриотической гордости среди членов китайской общины. Китайцы ожидали, что в результате этого возникнет мощное китайское государство, которое покончит с чувством унижения и покорности, которое они испытывали, находясь под властью англичан и других европейцев. С другой стороны, это событие разбудило глубоко укоренившиеся опасения среди малайцев, индусов, англоязычных китайцев и находившихся в меньшинстве представителей китайской общины, поддерживавших Гоминдан. В 1949 году и Гоминдан, и КПК были запрещены в Сингапуре, но раскол между поддерживавшими их членами китайской общины не исчез.
Целью Китайской Народной Республики (КНР) было усиление лояльности к Пекину среди китайцев, живших за рубежом. В 1949 году в КНР была образована Комиссия по связям с китайцами за рубежом (Overseas Chinese Affairs Commission), организовавшая трансляцию радиопередач. Комиссия поддерживала развитие китайского образования за рубежом и поощряла живших в регионе китайцев направлять в Китай своих сыновей для образования и посылать денежные переводы родственникам. Комиссия также обратилась с призывом к специалистам: докторам, инженерам и учителям, – вернуться в Китай и помочь восстановлению родины. Она вела подрывную деятельность против колониальных правительств и правительств стран, недавно получивших независимость: Индонезии, а позже – Малайи. «Радио Пекина» (Radio Beijing), «Жэньминь жибао» (People's Daily – «Народная газета» – орган ЦК КПК), «Пекинское ревю» (Beijing Review) регулярно выступали против образования Малайзии, называли ее неоколониалистским заговором, направленным против этнических китайцев.
Тунку и другие малайские лидеры опасались влияния Пекина на КПМ и этнических китайцев в Малайе. Когда в 1963 году премьер‑министр КНР Чжоу Эньлай направил мне и главам других правительств письмо с предложение уничтожить ядерное оружие, я мягко ответил ему, что подобное решение приветствовалось бы всеми государствами. Это происходило в тот период, когда Сингапур еще был самоуправляемой колонией, а не штатом Малайзии. Когда в 1964 году в Китае было обнародовано мое письмо к Чжоу Эньлаю, Сингапур был уже штатом Малайзии, и Тунку публично сделал мне выговор за то, что я «вступил в прямую переписку с правительством, которого Малайзия не признает, и которое на словах и на деле доказало свою враждебность Малайзии».
В январе 1965 года, во время выступления перед делегацией Индонезии в Пекине, премьер‑министр Чжоу Эньлай осудил образование Малайзии. После получения независимости Сингапур не поддерживал дипломатических контактов с КНР. До 1970 года Пекин вообще не признавал существования независимого Сингапура. В транслировавшихся из КНР радиопередачах и выходивших там публикациях Сингапур упоминался в качестве «части Малайи». Малайзии для Пекина также не существовало, ибо она была «неоколониалистским заговором». Китайская пропаганда регулярно подвергала нападкам «власти Сингапура» за «преступное подавление народа Сингапура силой оружия». В 1966 году Всекитайская федерация профсоюзов (All China Federation of Trade Unions) направила телеграмму в адрес левых профсоюзов Сингапура с выражение негодования китайских рабочих по поводу «варварских актов подавления рабочих, совершаемых властями Сингапура, плетущимися в хвосте у американского и британского империализма». В 1968 году «Радио Пекина» подвергло меня персональным нападкам, назвав Ли Куан Ю «гончим псом американского и британского империализма».
В разгар китайской «культурной революции» нам приходилось конфисковывать огромное количество китайских марок с напечатанными на них «мыслями Мао», импортированных некоторыми китайскими книжными магазинами, а также тысячи экземпляров маленьких красных цитатников Мао, привозимых в Сингапур китайскими моряками, которые хотели распространять их. Даже сингапурское отделение «Бэнк оф Чайна» (Bank of China) оказалось вовлеченным в это безумие: клиентам банка стали раздавать пропагандистские памфлеты «культурной революции». Мы арестовывали и наказывали своих собственных граждан, которые занимались этими глупостями, но оставили в покое граждан КНР, чтобы не прерывать торговли с Китаем.
В конце 70‑ых годов Пекин потихоньку изменил свою политику по отношению к Сингапуру. В столицах тех государств, где мы имели дипломатические представительства, китайцы стали приглашать наших дипломатов на приемы, посвященные Национальному празднику КНР. В то время приоритетом китайской политики являлось сплочение рядов правительств как можно большего числа государств против Советского Союза, чтобы ограничить распространение его влияния в Юго‑Восточной Азии. Советское вторжение в Чехословакию в 1968 году и столкновения между китайскими и советскими войсками на реке Амур в 1969 году показали, что революционная деятельность Китая стала опасной для него самого, ослабив способность Китая противостоять советской агрессии.
К 1971 году Китай прекратил публичные нападки на правительство Сингапура. В том же году, во время празднования Национального праздника Сингапура, сингапурский филиал «Бэнк оф Чайна» вывесил на своем здании флаг Сингапура, – до тех пор ничего подобного не случалось. Баланс в торговле между КНР и Сингапуром был всегда в пользу Китая. В то время Сингапур был для КНР вторым по величине, после Гонконга, источником поступлений твердой валюты. Отрицательный баланс в торговле с Китаем не причинял нам особого беспокойства, потому что посредническая торговля была основой экономики Сингапура. Тем не менее, мы требовали, чтобы все китайские фирмы Сингапура, которые торговали с Китаем, регистрировались в правительственном агентстве, контролировавшем торговлю с коммунистическими странами. Таким образом, лицензию на ведение торговых операций со стороны КНР необходимо было дополнить разрешением со стороны правительства Сингапура.
Первые контакты между странами были установлены в 1971 году в результате «пинг‑понговой дипломатии» (Ping‑Pong diplomacy). Мы разрешили сборной Сингапура по настольному теннису принять участие в Афро‑азиатских Играх Дружбы по настольному теннису (Afro‑Asia Table Tennis Friendship Games) в Пекине. Через несколько месяцев вторая делегация отправилась на соревнования Азиатского союза настольного тенниса (Asian Table Tennis Union). Затем мы приняли предложение Пекина направить китайскую сборную по настольному теннису с дружественным визитом в Сингапур в следующем году, через несколько месяцев после того, как президент США Никсон посетил Китай. Мы отклонили предшествовавшие этому предложения: о гастролях группы акробатов и о визите торговой делегации Пекина. Наш министр иностранных дел Раджа считал, что третий отказ был бы ненужным оскорблением китайцев. Во время проведения матча по настольному теннису я был возмущен, когда значительная часть аудитории освистывала команду Сингапура и выкрикивала лозунги в честь Мао. Я публично осудил этих инфантильных сторонников левых организаций как сингапурских «мини‑Мао».
КНР также изменила свое отношение к китайцам, проживавшим заграницей. В мае 1974 года, за год до падения Сайгона, премьер‑министр Малайзии Разак направил делегацию в Пекин. По возвращении делегации правительство Малайзии прислало нам отчет о переговорах. Руководитель делегации задал премьер‑министр Чжоу Эньлаю два вопроса: во‑первых, об отношении КНР к китайцам, живущим за рубежом; во‑вторых, о поддержке, оказываемой КПМ со стороны КНР. Чжоу Эньлай ответил, что термин «китайцы, живущие за рубежом» являлся не совсем точным, так как многие из них уже стали гражданами государств, в которых они проживали. По его словам, они являлись очень консервативными по натуре людьми, и уже создали значительные проблемы в отношениях между КНР и этими странами. «Новый Китай» проводил новую революционную политику по отношению к «так называемым китайцам, живущим за рубежом». Он сказал, что КНР даже распустила Комиссию по связям с китайцами за рубежом, чтобы отбить у них охоту поразмышлять о возвращении в Китай. КНР не стала бы вмешиваться, если бы какая‑либо страна, в которой проживали китайцы, стала бы закрывать китайские газеты или школы. Что же касалось КПМ, то Чжоу Эньлай сказал, что «вопрос должен рассматриваться с точки зрения исторической перспективы». Он заявил, что КНР всегда поддерживала освободительные движения, боровшиеся против колониального гнета, и подчеркнул, что такое движение могло добиться успеха только в результате поддержки внутри страны, а не со стороны КНР. Следовательно, если страны Юго‑Восточной Азии и Китай будут смотреть вперед, то они смогут добиться улучшения отношений и установления дипломатических отношений.
Начиная с 1969 года, КНР стала требовать, чтобы посещавшие страну китайцы обращались за визами, тогда как до того их въезд в Китай был свободным. Правительство КНР поняло, что, если Китай хотел установления нормальных дипломатических отношений со странами Юго‑Восточной Азии, в которых проживали китайцы, то ему было необходимо отказаться от принципа «закона крови» (jus sanguinis), согласно которому любой человек, имевший отца‑китайца, автоматически становился китайским гражданином.
В октябре 1971 года постоянный представитель Сингапура в ООН, принимая участие в голосовании о приеме КНР в члены организации, заявил: «Существует один Китай, и Тайвань является частью Китая… Из этого следует, что „тайванский вопрос“ является внутренней проблемой Китая, которая должна быть разрешена китайским народом, включая людей, живущих на Тайване». В тот период мы все еще не поддерживали каких‑либо официальный контактов с КНР. После того, как в мае 1974 года правительство Малайзии установило дипломатические отношения с КНР, я подумал, что для Сингапура наступил подходящий момент, чтобы инициировать официальные контакты с правительством КНР. Я согласился с тем, чтобы в марте 1975 года Раджа посетил Китай.
Мы считали, что для китайцев наибольшую важность представлял вопрос об отношениях Сингапура с их злейшим врагом – Советским Союзом. В октябре 1974 года заместитель министра иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа (Qiao Guanhua) встретился в ООН с Раджой и задал ему вопрос о советских кораблях, которые ремонтировались в Сингапуре. Раджа ответил ему, что Сингапур – открытый порт и потому не отказывал судам ни одной страны, желавшей отремонтировать здесь свои корабли. Тем не менее, он также заверил Цяо, что мы не позволили бы кому‑либо использовать Сингапур для подрывной деятельности против соседних государств и наших соседей, включая Китай. Раджа снова разъяснил нашу позицию на встрече с Чжоу Эньлаем. Он добавил, что, поскольку наши соседи проявляли особую чувствительность по поводу того, что большинство населения Сингапура составляли этнические китайцы, то мы могли бы установить дипломатические отношения с Китаем только после того, как это сделает Индонезия. Мы должны были предотвратить любые возможные подозрения относительного того, что родственные связи с Китаем оказывали влияние на политику Сингапура. Чжоу Эньлай ответил, что КНР уважает права Сингапура в качестве независимого государства. У нас была еще одна неотложная причина для нормализации отношений с Китаем, о которой китайцы могли догадываться: мы хотели искоренить подрывную деятельность коммунистов в китайских средних школах и Университете Наньян. Нам также необходимо было выиграть время, пока в составе населения сократилась бы доля жителей Сингапура, родившихся в Китае, а потому подверженных шовинистической пропаганде и способных оказывать влияние на различные организации, включая Китайскую коммерческую палату. Мы уже убедились, насколько сильным был «зов крови» у людей, родившихся в Китае.
Премьер‑министр КНР Чжоу Эньлай передал мне приглашение посетить Китай через премьер‑министра Таиланда Кукрита Прамоя, посетившего Пекин в июне 1975 года. Я не ответил. В сентябре 1975 года, во время моей встречи с шахом Ирана в Тегеране, премьер‑министр Ирана Ховейда (Hoveida) также передал мне приглашение Чжоу Эньлая, добавив, что времени для визита оставалось мало. Я понял это таким образом, что мне следовало поехать в Пекин в самом скором времени, иначе эта встреча могла и не состояться, – в прессе появлялись многочисленные сообщения о том, что Чжоу Эньлай подолгу находился в больнице. Я решил поехать, но еще до того, как нам удалось договориться о дате моего визита в мае 1976 года, Чжоу Эньлай умер. Мы выступили с сообщением о предполагаемом визите в середине апреля. Несколько дней спустя Раджа еще раз заявил о позиции нашего правительства: Сингапур станет последней страной‑членом АСЕАН, которая обменяется дипломатическими представительствами с Китаем.
Этот визит в Китай мы готовили тщательнее и обдумывали детальнее, чем любой из моих зарубежных визитов. Мы знали от членов других делегаций, посещавших Китай, что китайцы подходят к этим визитам очень систематично и пытаются получить информацию от каждого члена делегации. Мы условились об общей позиции по ключевым вопросам со всеми высокопоставленными членами моей делегации. Во‑первых, это был вопрос о дипломатическом признании и установлении дипломатических отношений. Мы не могли отказаться от нашей принципиальной позиции, что Сингапур должен был стать последней страной АСЕАН, установившей дипломатическое отношения с Пекином, и мог пойти на это только после Индонезии. Во‑вторых, это был вопрос о деятельности Советского Союза в Сингапуре. Мы не позволили бы Советскому Союзу вести любую деятельность, направленную против Китая, но экономика Сингапура была свободной, поэтому мы разрешил открыть в городе филиал «Московского народного банка» (Moscow Narodny Bank) для проведения торговых операций. Китайцы опасались, что русские покупали поддержку ведущих китайских бизнесменов. Мы решили заверить китайцев, что Сингапур относился к сильному Китаю без подозрений. Мы не стояли ни на просоветских, ни на прокитайских позициях, – мы занимали прозападную позицию, потому что это было в интересах Сингапура и его соседей. Мы были полностью осведомлены о деятельности Советского Союза в Сингапуре и странах региона и собирались и впредь внимательно следить за ней.
Мы ожидали, что китайцы будут настаивать на обмене офицерами связи или торговыми представителями, и решили дать ясно понять им, что это будет сделано только после того, как они обменяются подобными представительствами с Индонезией. Тем не менее, мы согласились бы с предложением, чтобы китайский представитель «Бэнк оф Чайна» работал в его сингапурском филиале. В то время как мы поощряли расширение торговли с Китаем и были готовы допустить развитие таких относительно безобидных форм культурного и спортивного обмена как визиты команд по баскетболу, настольному теннису или трупп акробатов, но мы не хотели давать им никакого повода для ложных надежд относительно чего‑то большего. Мы также не желали вступать в конфликт с Советским Союзом. Относительно Тайваня мы были готовы подтвердить нашу политику признания «единого Китая», а именно, – КНР. А самое главное, так как мы ожидали, что китайцы станут подчеркивать, что Сингапур являлся «родственным государством», то мы решили всячески подчеркивать нашу самобытность и независимость.
Я попросил китайскую сторону позволить продлить сроки моего визита, чтобы у меня была возможность увидеть в Китае как можно больше. Китайцы установили сроки визита с 10 по 23 мая 1976 года. Чтобы устранить всяческие подозрения относительно того, что мы ехали в Китай в качестве делегации родственников‑китайцев, мы включили в состав нашей делегации, состоявшей из 17 человек, министра иностранных дел Раджаратнама (тамила, уроженца полуострова Джафна), парламентского секретаря Ахмада Маттара (малайца), которые должны были присутствовать на всех заседаниях. Сами переговоры должны были вестись на английском языке.
Поскольку прямого авиарейса из Сингапура в Пекин не было, делегация вылетела в Гонконг. Там мы пересели на поезд, который доставил нас к пограничному пункту Ло Ву (Lo Wu), где мы пешком пересекли границу с Китаем и пересели в специальный поезд, доставивший нас в Кантон (Canton). После обеда мы полетели на самолете британского производства «Трайдент» (Trident) в Пекин, где к нашему прибытию была приготовлена церемония встречи в аэропорту. После того как военный оркестр исполнил государственные гимны Сингапура и Китая, я осмотрел строй почетного караула из представителей всех родов войск Народно‑освободительной армии Китая. Затем нас приветствовали примерно 2,000 школьниц в цветных костюмах, которые размахивали китайскими и сингапурскими бумажными флагами и цветами, скандируя «Добро пожаловать» (Huan ying, huan ying) и «Сердечно приветствуем» (Re lie huan ying, Re lie huan ying). В аэропорту был установлен огромный транспарант, на котором по‑китайски было написано: «Решительно поддерживаем народ Сингапура» (jian jue zhi chi xin jia po ren). Поддержки в адрес правительства Сингапура наши хозяева не высказывали. В отличие от церемонии встречи глав государств, с которыми у Китая были установлены дипломатические отношения, в «Жэньминь жибао» не была опубликована передовая статья, а в аэропорту меня не встречали представители дипломатического корпуса. За исключением этих моментов, они оказали мне все почести, предусмотренные официальным протоколом.
Премьер‑министр Чжоу Эньлай умер в январе того же года, Дэн Сяопин попал в опалу, в Пекине его не было. Поэтому меня принял Хуа Гофэн (Hua Guofeng), который выглядел и действовал как жесткий руководитель службы безопасности коммунистической страны, которым он до того и являлся. Позиции сторон были заявлены во время официального банкета вечером 11 мая. Хуа Гофэн похвалил нас: «В сфере международных отношений Сингапур противостоит гегемонизму и проведению политики с позиции силы, выступает за мир и нейтралитет в Юго‑Восточной Азии, активно развивает отношения со странами „третьего мира“ и вносит положительный вклад в развитие экономических отношений и торговли между странами». После этого он огласил стандартные обвинения в адрес «сверхдержавы – гегемониста», не прямо, но вполне очевидно обращаясь к Советскому Союзу, который продолжал проводить политику проникновения и расширения своего влияния в Юго‑Восточной Азии после вывода американских войск из Вьетнама.
В ответном выступлении я сказал: «История свела вместе в Сингапуре китайцев, малайцев и индусов. Мы гордимся нашим наследием; на основе нашего общего опыта складывается своеобразный образ жизни. В силу географических факторов, наше будущее в большей степени зависит от наших соседей по Юго‑Восточной Азии».
Между нами состоялись три официальные встречи общей продолжительностью семь часов. На первой встрече, состоявшейся 11 мая в Большом Дворце Народов и продолжавшейся три часа, Хуа Гофэн предоставил мне слово первому. Я изложил основные факты, относившиеся к Сингапуру. Малайзия и Индонезия подозревали, что Сингапур занимал прокитайскую позицию, из‑за того, что 75 % нашего населения составляли этнические китайцы. Американцы и русские также относились к нам с подозрением. Сингапуру приходилось бороться против этого упрощенного восприятия: раз большинство нашего населения составляли китайцы, то мы, якобы, должны были занимать прокитайскую позицию. Проблема заключалась в том, что часть нашего китайского населения действительно была настроена шовинистически. Это были представители старшего поколения жителей Сингапура, родившиеся в Китае, но они старели, и численность этой группы населения постепенно сокращалась. В городе жили также представители молодого поколения китайцев, получившие образование на китайском языке, которые не смогли выучить английский язык и найти хорошую работу. Хотя они не были так эмоционально привязаны к родине, как те жители, которые родились в Китае, они, в основном, были настроены прокитайски, а некоторые из них – прокоммунистически. Нам следовало следить за тем, чтобы они не причинили вреда Сингапуру.
Я добавил, что Сингапур не станет антикитайским. Чем сильнее становился Китай, тем более уравновешенным становился баланс сил между США, Советским Союзом и Китаем. Так было бы безопаснее и для всего мира, и для Сингапура. Если бы Китай пришел к выводу, что существование независимого Сингапура не противоречило интересам Китая, то многие разногласия между нашими двумя странами уменьшились бы. С другой стороны, если бы китайцы решили, что существование независимого Сингапура противоречило их интересам, или если бы Китай стремился привести к власти в Сингапуре коммунистическое правительство, то разногласия между нами усилились бы.
Вместо того, чтобы ответить на мои тезисы, Хуа Гофэн начал по бумаге излагать теорию «трех миров», которая в тот период представляла собой стандартное видение международной ситуации со стороны Китая. Язык выступления был по‑революционному суров. По его словам, текущая международная ситуация должна была ускорить упадок сверхдержав и пробуждение стран «третьего мира». Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к «первому миру», развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и других регионов мира (включая Китай и Сингапур) – к «третьему миру», а развитые страны – ко «второму миру». Соединенные Штаты и Советский Союз боролись за мировую гегемонию, Соединенные Штаты перенапрягли свои силы, и русские хотели доминировать в мире. Пока это соревнование двух держав продолжалось, мир катился по направлению к новой войне, поэтому все страны мира должны были готовиться к подобному развитию ситуации. Тем не менее, Китай рассматривал и США, и Россию как «бумажных тигров», реальная сила которых не соответствовала их амбициям. Проводя политику экспансионизма и агрессии, русские должны были потерпеть поражение. Китай был озабочен тем, как бы в Азии «волка» (США) не сменил «тигр» (Россия). Его речь была произнесена на том неестественном языке, который использовался китайским радио и газетами для критики империалистов и ревизионистов.
12 мая, прямо перед началом второго раунда переговоров, китайский шеф протокола неожиданно примчался в наш пансион, чтобы сообщить, что нас примет Председатель Мао (Chairman Mao). Посещавшим Китай официальным лицам встречи с ним заранее, как правило, не назначались. После того как китайцы оценивали визитера, и приходили к выводу, что проведение такой встречи было бы целесообразно, они незадолго до встречи сообщали гостю, что он будет удостоен особой чести встретиться с великим китайским лидером. Моя жена и дочь были вызваны в нашу резиденцию прямо во время осмотра достопримечательностей Летнего дворца императрицы Довагер (Empress Dowager) без объяснения причин. Избранные члены нашей делегации: я, моя жена и дочь, Раджаратнам (министр иностранных дел), Хон Суй Сен (министр финансов) и К.Ч.Ли (министр культуры), – были доставлены в закрытую резиденцию Мао.
Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал напротив Большого Дворца Народов под названием Чжуннаньхай (Zhongnanhai), расположенный неподалеку от площади Тяньаньмынь. Мы проехали через покрытые лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле, расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели внутрь. В гостиной находился «великий кормчий» Мао Цзэ‑дун (great helmsman Mao Zedong), одетый в светло‑серый маоистский костюм, поддерживаемый двумя помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил довольно‑таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао, который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я предположил, что у него была болезнь Паркинсона, – в возрасте 82 лет он выглядел хрупким физически и умственно.