Позвольте словам работать в полную силу
Соблюдайте территорию слова. Оставляете место для ключевых слов. Не повторяйте экспрессивные слова, если только Вы не делаете этого специально, для получения особого эффекта.
Я выдумал выражение «территория слова», чтобы описать тенденцию, которую я наблюдаю в собственных текстах. Когда я читаю то, что написал месяц или год назад, я удивляюсь, как часто я бездумно повторяю слова.
Писатели прибегают к приему повторения слова или фразы для усиления рифмы. Авраам Линкольн не был избыточно красноречив, надеясь, что «власть народа, волей народа и для народа[9]». Только вредный или тугой на ухо редактор сократил бы повторяющееся слово «народ».
Чтобы соблюдать территорию слова, нужно видеть разницу между намеренным и ненамеренным повторением. Например, я однажды написал следующее предложение, чтобы описать прием письма. «Длинные предложения создают течение, которое несет читателя по реке понимания, создавая эффект, который Дон Фрай [Don Fry] называет «уверенное продвижение».
Прошло несколько лет, я сотни раз перечитывал текст прежде, чем я заметил, что написал «создает» и «создавая» в одном предложении. Я легко избавился от «создавая», оставив более сильную глагольную форму «создает». И сохранил территорию слова.
В 1978 году я написал следующую концовку истории о жизни и смерти Джека Керуака [Jack Kerouac] — поэте-битнике из моего родного города Санкт-Петербурга, штат Флорида:
«Как хорошо сложилось, что этот ребенок счастья приехал в конце концов в Санкт-Петербург. В наш город золотого солнца, успокаивающей безмятежности и беззаботного счастья, рай для тех, кто знавал тяжелые времена. И, в то же время, город жалкого одиночества, бесцельного выживания и непрестанного бродяжничества; город, куда многие приходят умирать».
Спустя годы я доволен этим отрывком, за исключением ненамеренного повторения важного слова «счастье». Хуже того, двумя абзацами ранее в статье я уже употреблял его. У меня нет оправдания кроме того, что работы Керуака были переполнены чувством счастья.
Я слышал историю, которую не смог проверить, что Эрнест Хэмингуэй старался писать книги так, чтобы ключевые слова не повторялись на одной странице. Такой подход подтвердил бы привязанность к «территории слова», но, по сути не говорит ничего о стиле Хэмингуэя. Он часто повторяет такие слова, как «стол», «скала», «рыба», «река», «море» — потому что попытка найти для них синоним напрягает авторский глаз и читательское ухо.
Рассмотрим отрывок из «Праздника, который всегда с тобой»:
Тебе надо написать только одну настоящую фразу. Самую настоящую, какую знаешь. И в конце концов я писал настоящую фразу, а за ней уже шло все остальное. Тогда это было легко, потому что всегда из виденного, слышанного, пережитого всплывала одна настоящая фраза. Если же я старался писать изысканно и витиевато, как некоторые авторы, то убеждался, что могу безболезненно вычеркнуть все эти украшения, выбросить их и начать повествование с настоящей, простой фразы, которую я уже написал.
Как читатель, я уважаю повторы в тексте Хэмингуэя. Эффект сравним с ударом турецкого барабана. Авторская мысль проникает сквозь поры на коже. Некоторые слова — как «настоящий» и «фраза» — это кирпичики, их повторение дает нужный эффект. Слова особые — как «витиевато» и «украшения» — требуют уникального пространства.
Итак, оставьте «сказал» в покое. Не позволяйте музе разнообразия соблазнить вас, заставив героев «высказывать мнение», «уточнять», «пробурчать», «польстить» или «посмеяться».
Практикум
1. Прочтите текст, который Вы написали год назад. Обратите внимание на слова, которые Вы повторяли. Разбейте их на три категории:
а) Служебные слова (сказал, который). б) Базовые слова (дом, река).
в) Особые слова (силуэт, звенеть).
2. Проделайте то же самое с черновиком, над которым работаете сейчас. Ваша цель — выявить повторения до того, как текст будет напечатан.
3. Прочитайте пассажи из романов или другой прозы, где используются диалоги. Изучите, как автор вводит прямую речь: когда он использует «говорит», «сказал», а когда выбирает более описательный оборот.
Играйте со словами
Обыгрывайте слова, даже в серьезных статьях. Выбирайте слова, которые средний писатель избегает, а средний читатель понимает.
Как скульптор работает с глиной, так писатель создает мир из слов. На самом деле, ранних английских поэтов называли «создателями»; художники, которые шлифовали язык, чтобы создавать истории, подобно тому, как Великий Творец — Бог — создал небо и землю.
Хорошие авторы обыгрываю слова, даже когда пишут о смерти:
«Не уходи спокойный в эту мягкую ночь», — написал уэльский поэт Дилан Томас [Dylan Thomas] своему умирающему отцу, «Борись, борись против умирания света».
Игра и смерть не могут, казалось бы, идти рядом, но поэт находит, что их связывает. Чтобы выразить печаль, он обыгрывает слова, предпочитает «спокойный» вместо «спокойно», выбирает антитезу «ночь-свет», повторяет слово «борись». Позже в поэме, он даже использует каламбур о тех «могильных людях, на пороге смерти, кто видит ослепшими глазами». Двоякий смысл «могильных людей» переходит в оксюморон [10]слепого видения. Игра слов.
Журналист, который пишет заголовки, сродни поэту: он умещает большое содержание в одну строку. Приведу заголовок о шокирующих буднях войны в Ираке: «Торжествующая толпа растерзала трупы четырех американцев».
Подробности статьи устрашающи: гражданские иракцы напали на американских офицеров по безопасности, сожгли их заживо в машинах, избили и расчленили обугленные трупы, протащили останки через всю улицу и повесили на мосту то, что от них осталось. Все это происходило под одобрительные крики толпы. Даже повествуя о такой бойне, автор играет с языком. Он повторяет согласные (т, рж, щ, т, лп, тр) для ударения и обыгрывает контраст «торжествующая — трупы». «Торжествующая» — не случайное слово, оно означает «выражающий торжество, победу, ликование».
«Толпа», «трупы», «американцы», кочуют из репортажа в репортаж. «Растерзать» мы могли бы встретить в истории о бешенной собаке, напавшей на ребенка. Но «торжествующий» — это заметное слово, понятное большинству читателей, но редко используемое в контексте новостей.
Слишком часто авторы зажимают собственный словарный запас из ложного стремления понизить уровень сложности языка до стандартов средней аудитории. Непонятные слова должны быть объяснены в тексте или быть ясными из контекста. Но словарный запас рядового потребителя новостей существенно шире, чем словарный запас рядового репортера. В результате те, кто тщательно отбирают слова, получают особое внимание читателей и зарабатывают репутацию «писателей».
Келли Бенхам [Kelly Benham] из газеты «Санкт-Петербург Таймс» [St. Petersburg Times] одна из них:
«Когда все услышали крики, никто не подозревал петуха.
Двухлетняя Дешардонэ Гейнс [Dechardonae Gaines] прогуливалась по дорожке, волоча за собой игрушечную чудо-печку, когда она стала жертвой одного из страннейших нападений животного на человека на памяти полиции».
Авторский выбор слов живописует диковатую историю нападения петуха на маленькую девочку. «Крики» встречаются в новостях постоянно, но не «петух». Слова «прогуливаться» и «волочить» знакомы читателю, но редки в новостях.
Журналистка использует и другие слова, знакомые читателям, но необычные в репортаже: отважилась, животик, тузить, причудливый, шлепнуть, косой, перемешивать, прилепиться, дубасить, кукарекать, обритый.
Каждый из нас владеет пассивным запасом слов размером с озеро, но пользуется активным запасом малюсеньким, как прудик. Хорошая новость в том, что репортерство расширяет активный словарный запас. Репортер видит, слышит, записывает. Превращает увиденное в слова.
«Писатель должен уметь чувствовать слова внутренне, каждое в отдельности, — пишет поэт Дональд Холл [Donald Hall], — Он также должен уметь отступить мысленно назад и увидеть предложение как целое. Но начинает он с единичного слова». Холл приводит в пример писателей, «самобытных, будто они видят вещи впервые, в то же время, они передают свое видение языком, доступным остальным. Первое необходимое качество писателя — воображение, второе — мастерство. Воображение без мастерства создает живописный хаос; мастерство без воображения — мертвый порядок».
Практикум
1. Прочтите несколько новостей в свежей газете. Обведите слова, которые нехарактерны для газетной лексики.
2. Напишите черновик статьи или эссе, намеренно расширяя свой письменный лексикон. Покажите черновик своему другу-читателю, попросите охарактеризовать выбор слов и уровень сложности текста.
3. Почитайте автора, который Вам особенно нравится, обращая внимание на выбор слов. Выделите любые признаки игры со словами, особенно, когда речь идет о серьезной теме.
4. Найдите автора, возможно поэта, чьи работы вдохновляют Вас писать.
Выясняйте подробности
Узнайте, как звали собаку.
Писатель Джозеф Конрад так формулирует писательскую задачу: «Силой письменного слова заставить услышать, заставить почувствовать — и прежде всего увидеть. Когда Джин Робертс [Gene Roberts], великий американский газетный редактор, был начинающим репортером в Северной Каролине, он читал свои опусы вслух слепому редактору. Последний критиковал молодого Робертса за то, что репортер не заставляет его увидеть.
Подробности о герое и его окружении нравятся читателю, дают возможность лучше понять его. Когда мы говорим «я вижу», очень часто это означает «я понимаю». Неопытный автор выбирает очевидные детали: человек с дымящей сигаретой, молодая девушка грызет то, что было ее ногтями. Это «неговорящие» детали, если, конечно, мужчина не умирает от рака легких, а девушка не страдает анорексией.
У нас в Санкт-Петербурге (штат Флорида) редакторы и преподаватели письма предупреждают репортеров не возвращаться в офис «без имени собаки». Это не значит, что журналист использует в материале эту информацию, просто это задание напоминает ему держать ухо востро. Когда Келли Бенхам [Kelly Benham] писала статью о свирепом петухе, напавшем на ребенка, она не только записала кличку петуха — Рокадудл Второй, но и клички его родителей — Рокадудл и Одноногая Хенни-Пенни (я не могу объяснить, какое значение имеет тот факт, что у матери обидчика была только одна нога, но какое-то имеет).
Накануне приведения в исполнение смертного приговора серийного убийцы, репортер Кристофер Сканлан [Christopher Scanlan] полетел в штат Юта посетить семью одной из предполагаемых жертв преступника. Несколько лет назад молодая девушка вышла из дома и никогда не вернулась. Сканлан нашел деталь, которая передала безграничное горе родных девушки. Он заметил, что выключатель у входной двери заклеен скотчем — чтобы никто не смог погасить свет. Мать всегда оставляла свет включенным до прихода дочери. И хотя уже прошли годы, свет продолжал гореть, как вечный огонь.
Вот разгадка: Сканлан увидел заклеенный выключатель и спросил об этом. Важная деталь, которую он схватил — следствие любопытства, не воображения.
Поиск таких деталей идет на протяжении веков. Убедиться в этом можно, раскрыв любую антологию репортажного жанра. Британский исследователь Джон Каррей [John Carey] приводит ряд примеров из коллекции под названием «Свидетели истории»:
Эта книга… полна необычных, или непристойных, или случайных образов, которые врезаются в память, как-будто Вы видели все своими глазами: посол, рассматривающий вырез платья Елизаветы Первый, замечает там морщинки; тамильский мародер в Куалу Лумпур рассыпает коробку белоснежных слейзенгеровских теннисных мячей; Плиний озирает толпу людей с подушками на голове, убегающих от извергающегося вулкана; отрубленная голова Мэри, королевы Шотландии, резко состарившаяся от насильственной смерти, и ее собачка, пронесенная на казнь и запутавшаяся в складках платья; отрубленная голова Мэри удерживается на одном непокорном хряще; голодающие ирландцы с губами, зелеными от травяной диеты.
(Хотя не сохранилось записи о том, как звали собаку Мэри, я выяснил, что это был скай-терьер. Шотландская порода, известная своей верностью и отвагой!)
Хороший автор пользуется говорящими деталями не только для того, чтобы информировать, но и для того, чтобы убеждать. В 1963 году Джин Патерсон [Gene Patterson] написал следующий абзац в колонке скорби о четырех девочках, погибших при взрыве бомбы в штате Алабама:
Чернокожая мать рыдала в воскресное утро перед баптистской церковью в Бирмингеме. В руке у нее туфелька — туфелька с ноги погибшего ребенка. Мы держим эту туфельку вместе с ней.
Патерсон не позволит белым южанам уйти от ответственности за убийство детей. Он заставляет их услышать рыдания матери и увидеть крошечную туфельку. Автор заставляет нас обратить внимание, скорбеть и понимать. Он заставляет нас увидеть.
Практикум
1. Прочтите свежую газету, выискивая абзацы, обращенные к чувствам. Найдите такие пассажи в романе.
2. Попросите коллег или студентов назвать клички их домашних животных. Какие имена красноречиво характеризуют самого хозяина?
3. Изучите с друзьями подборку работ известного фоторепортера. Представьте, что Вам нужно написать репортаж о том, что схвачено на снимке. Какие детали Вы возьмете? В каком порядке их расположите?
4. Найдите добровольца, который раскроет содержание своего бумажника, сумки, ящика стола. Попросите владельца прокомментировать содержимое. Делайте записи. Какие детали лучше других передают характер владельца?
Ищите оригинальные образы
Ищите оригинальные образы, составляйте списки синонимов, свободных ассоциаций — удивляйтесь возможностям языка. Отвергайте клише и творческие идеи «первого уровня».
Мэр хочет перестроить разрушенный деловой центр города, но не намерен посвящать в детали своего плана. «Мэр не раскрывает карты», — пишите Вы.
Вы написали клише, использовали стертую метафору. Она пришла из мира карточной игры. «Противники мэра хотели бы заглянуть в его карты», — первый человек, употребивший эту метафору, написал бы нечто свежее. Но из-за чрезмерного употребления она стала избитой.
«Никогда не используйте метафору, сравнение или другую фигуру речи, которую Вы часто видите в печатном тексте», — писал Джорж Оруэлл. Он утверждает, что клише — это заменитель мысли, форма автоматического письма: «Проза все меньше и меньше состоит из слов, выбранных ради их смысла, и все больше и больше из фраз, собранных вместе, как секции типового курятника». Последняя фраза Оруэлла и есть свежий образ, образец оригинального стиля.
Язык цитирования угрожает хорошему писателю на каждом шагу. И это нигде так не справедливо, как в спортивной журналистике. Интервью спортсмена после игры в любом виде спорта воспроизводит нарезку из клише: мы боролись до конца. Мы сделали невозможное. Мы просто слегка развлеклись. Удивительно, как лучшие спортивные репортеры сохраняют индивидуальность письма. Любимый мной автор — Билл Конлин [Bill Conlin] — как-то написал о добродетелях звезды бейсбола:
Кол Рипкен [Cal Ripken] — аномалия в мире суперзвезд… его подстриженные в кружок волосы серые от природы, они не выкрашены модным стилистом в зеленый, вишневый или ярко-розовый цвет. Он надевает кольцо на биту во время игры, а не вставляет его в нос, соски или другие части тела.
Итак, как же поступить самобытному автору? Когда Вы соблазнитесь банальной фразой в духе «белый, как снег», прекратите писать. Сделайте то, что сторонники естественного деторождения называют «очищающим вдохом». Затем запишите фразу на листке бумаги. Начните придумывать варианты:
Белый, как снег
Белее самой белоснежки
Снежно-белый
Серый, как снег в городе
Белый, как Принц Чарльз
Сол Петт [Saul Pett], репортер, тонкий стилист, однажды рассказал мне, как он создает и отвергает дюжину образов прежде, чем процесс приведет его к единственно верному варианту. Такое отношение к ремеслу должно вдохновлять нас, но напряженность такой работы обескураживает. Накануне дэдлайна пишите просто: «Мэр умолчал о дальнейших планах». Если Вы все же используете клише, убедитесь, что по соседству не спряталось еще одно.
Еще убийственнее, чем языковые клише, то, что Дональд Мюррей [Donald Murray] называет «клише восприятия»: узкие рамки, через которые журналист воспринимает окружающий мир. В книге «Пишем в срок» (Writing to deadline) Мюррей перечисляет распространенные «мертвые» фразы: жертвы всегда невинные, бюрократы — ленивые, политики — коррумпированные, на верху всегда одиноко, пригороды всегда унылы.
Я описывал одно из «клише восприятия» как «творчество первого уровня». Например, не проходит и недели, чтобы в американской прессе не появилась фраза: «Но мечта превратилась в кошмар».
Эта рамка настолько прилипчива, что ее можно приложить практически к любому сюжету: гольфист в первой игре делает 33 удара, а во второй уже 44; руководитель компании садится в тюрьму за мошенничество; женщина страдает от последствий неудачной операции.
Авторы, постигающие творчество первого порядка, думают, что они умны и оригинальны. На самом же деле, они довольствуются банальностями. Такие драматизм и юмор по плечам любому пишущему человеку при приложении минимальных усилий.
Мне приходит в голову реальная история о жителе Флориды, который по дороге домой свалился в канаву с живым аллигатором. Аллигатор укусил мужчину, после чего его спасли пожарники. На своем семинаре я дал студентам набор фактов и попросил написать пять разных лидов к этой истории в течение пяти минут. Некоторые лиды были очевидные и сенсационные, другие — остроумные и оригинальные. Но практически каждый в аудитории, включая меня, имел такой вариант:
Когда в четверг Роберт Хадсон шел домой на обед, он еще не подозревал, что сам станет чьим-то обедом.
Мы пришли к соглашению, что если тридцать из нас использовали одну и ту же шутку, то это ни что иное, как творчество первого уровня. Чуть более оригинальным был лид такого содержания: «Возможно для десятифутового аллигатора Хадсон имел вкус курочки». Мы также согласились, что простое повествование лучше, чем первый пришедший на ум каламбур.
Некоторые каламбуры очень прочно засели нам в голову. Когда в Санкт-Петербурге, штат Флорида, открылся музей Сальвадора Дали, никто не решился упрекнуть автора заголовка: «Хелло, Дали» [11]. Но если мечта больше не будет становиться кошмаром, американская журналистика и общество, которому она служит, только выиграют.
Практикум
1. Возьмите свежую газету и обведите фразы, которые кочуют из статьи в статью.
2. Проделайте то же самое с собственными материалами. Прочтите Ваши старые работы, найдите клише и избитые метафоры. Переделайте их в простое повествование или подберите свежие образы.
3. Придумайте варианты для таких распространенных метафор: красный, как роза; белый, как снег; голубой, как небо; холодный, как лед; жарко, как в аду.
4. Перечитайте Вашего любимого автора. Есть ли у него клише? Отметьте для себя его яркие и оригинальные образы.
Пишите просто и доходчиво
Подбирайте простые слова вместо узкопрофессиональных. Ставьте короткие слова и абзацы в наиболее сложных местах.
Как-то я узнал о технике «дефамиляризации». За этим безнадежно уродливым словом скрывается прием, при помощи которого автор берет знакомый предмет или явление и делает его странным и необычным. Режиссеры создают такой эффект при съемке суперкрупным планом или при искажающем ракурсе. Применить этот прием на бумаге сложнее, но результат может быть потрясающим, как в описании влажного дня во Флориде у И. Б. Вайта [E. B. White]:
«На долгие дни влажный воздух пропитывает все, что вас окружает, пропитывает саму жизнь. Спички отказываются зажигаться. Полотенце, повешенное сушиться, с каждым часом становится только влажнее. Газета, с заголовками об интеграции, обмякает в руках и безвольно падает в ваш кофе и яичницу. Конверты заклеиваются сами по себе. Почтовые марки «спариваются» друг с другом, как незнающие стыда кузнечики».
Что может быть более привычным, чем усы школьного учителя? Но только не усы из детских воспоминаний Роальда Дала [Roald Dahl]:
«Воистину ужасающее зрелище — плотная рыжая изгородь, разрастающаяся и цветущая между носом и верхней губой, пролегает точно от середины одной щеки до середины другой…Они удивительным образом завивались кверху по всей длине, как-будто это химическая завивка или, быть может, результат работы щипцов для завивки, нагретых с утра над тоненьким пламенем… Еще один натуральный способ добиться такой «крутизны» мы, тогда мальчишки, придумали между собой — час за часом причесывать их кверху жесткой зубной щеткой перед зеркалом каждое утро».
И Вайт, и Дал берут известное явление или предмет — влажный день и усы — и, пропуская их через фильтр собственного стиля, заставляют нас по-новому взглянуть на вещи.
Мы могли бы дать имя обратному и более распространенному процессу. Для баланса назовем его «фамиляризация» — взять незнакомое, сложное, запутанное и силой объяснения сделать его доступным для понимания и даже знакомым.
Слишком часто, авторы передают сложные идеи через сложную прозу, создавая предложения, подобные приведенной ниже колонке редактора:
«Чтобы отвести слишком частые обязательные к исполнению законопроекты, неучитывающие местные расходы и налогооблагаемую базу, комиссия предлагает, чтобы общенациональные интересы были очевидны в каждом поступающем предложении, и чтобы штат частично компенсировал расходы на введение закона и полностью компенсировал в том случае, если речь идет о компенсациях рабочим, условиях труда и пособиях».
Сложность этого пассажа может иметь два объяснения: автор пишет для специализированного издания, юристы уже знакомы с проблемой. Или, автор полагает, что форма отражает содержание, что сложные идеи нужно доносить посредством сложной прозы.
Автору текста не помешал бы совет педагога по письму Дональда Мюррея [Donald Murray], который говорит, что читатель выигрывает от более коротких фраз и предложений в наиболее трудных местах. Чтобы случилось, если бы читатель встретил такой «перевод» колонки редактора:
«Правительство штата сидит в Нью-Йорке и часто издает законы, где говорит местным властям что делать. У таких законов есть название — указы штата. Во многих случаях эти законы одинаково полезны для всех жителей штата. Но их осуществление влетает на местах в копеечку. Слишком часто штат не учитывает возможности местного бюджета и не считает, на сколько придется раскошелиться налогоплательщикам. В такой ситуации мы выступаем с предложением. Штат должен дотировать некоторые из таких указов».
Различие двух этих текстов стоит измерить. Первый занимает шесть строк текста. Переделка — семь. Но важно не это, важно вот что: настоящий автор статьи вместил сорок девять слов в шесть строк; а я семьдесят одно слово в семь строк. Его шесть строк — это одно предложение; я уместил семь предложений в семь строк. Мои слова и предложения короче. Текст прозрачнее. Я использую этот прием для реализации цели — сделать непонятные действия властей доступными пониманию среднего гражданина. Сделать незнакомое знакомым.
Важно не забывать, что ясная проза не просто результат выбора простых слов и составления коротких предложений. Она рождается, в первую очередь, из четкого понимания задачи — информировать. Далее идет напряженная работа репортера, исследование и критическое осмысление. Журналист не может написать ясно, пока предмет не прояснится в его голове. Тогда и только тогда можно воспользоваться приемами и объяснить читателю: «Вот, как это работает».
Практикум
1. Изучите статью, непонятную и перенасыщенную, на Ваш взгляд, информацией. Проверьте длину слов, предложений, абзацев.
2. Проделайте то же с собственными материалами. Попробуйте переделать запутанные и непонятные куски, используя этот прием.
3. Начните собирать примеры хорошего объяснения сложных вещей. Можете поискать в энциклопедии.
4. Найдите возможность употребить фразу: «Вот, как это работает».