Тема 8: ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ
8.1. Понятие общественного прогресса.В отличие от примитивного общества, где крайне медленные изменения растягиваются на многие поколения, уже в древних цивилизациях общественные изменения и развитие начинают осознаваться людьми и фиксируются в общественном сознании; одновременно возникают попытки теоретического объяснения их причин и стремление предвосхитить их характер и направление. Поскольку наиболее явно и быстро такие изменения происходят в политической жизни – периодический расцвет и упадок великих империй, преобразование внутреннего строя различных государств, – постольку первые концепции общественного развития в древности стремятся дать объяснения именно политическим изменениям, которым придается характер цикличности. По мере развития общества циклический характер общественных изменений распространялся и на другие сферы его жизни.
Всемирная история воспринималась как история расцвета, величия и гибели великих империй, сменявших друг друга на протяжении долгих столетий. И даже мощный взлет и расцвет культуры в Западной Европе в XV–XVII веках воспринимался современниками как эпоха Возрождения лучших достижений периода античности.
Потребовалось еще два-три столетия, чтобы наиболее проницательные умы эпохи Просвещения к концу XVIII века (Тюрго и Кондорсе во Франции, Пристли и Гиббон в Англии, Гердер в Германии и др.) пришли к убеждению, что новая эпоха в общественном развитии Европы далеко превзошла античность и является дальнейшей ступенью общественного развития. Так появились первые теории общественного прогресса во всемирной истории, подорвавшие представления о ее цикличности и утвердившие идею поступательного развития человечества.
На протяжении XIX в. теория общественного прогресса, непрерывного поступательного развития человечества, несмотря на отдельные скептические замечания, явно возобладала над циклическими и упадочническими концепциями. Она стала ведущей как в академических трудах, так и в общественном мнении. При этом она принимала разные формы и выступала отнюдь не как отвлеченная теоретическая концепция, а была тесно связана с идейной борьбой в обществе, с социально-экономическими и политическими прогнозами будущего человечества.
Концепция прогресса включает в себя следующие компоненты: 1) понятие необратимого времени, текущего линейно и обеспечивающего непрерывность прошлого, настоящего и будущего. Прогресс, по определению, является положительно оцениваемой разницей между прошлым и настоящим (достигнутый прогресс) или между настоящим и будущим (предполагаемый прогресс); 2) понятие направленного движения, в котором ни одна стадия не повторяется, а каждая более поздняя ближе к предполагаемому конечному состоянию, чем любая более ранняя; 3) идея кумулятивного процесса, который протекает либо по возрастающей, шаг за шагом, либо революционным путем, через периодические качественные «скачки»; 4) различие между типичными, «необходимыми» стадиями (фазами, эпохами), которые проходит процесс; 5) особо выделяемые «эндогенные» (внутренние, имманентные) причины процесса, проявляющегося в качестве самодвижущегося (автодинамического), т. е. раскрывающего внутренние возможности общества, в котором происходят изменения; 6) признание неизбежного, необходимого, естественного характера процесса, который не может быть остановлен или отвергнут; 7) понятия улучшения, продвижения вперед, усовершенствования, которые отражают тот факт, что каждая последующая стадия лучше предшествующей. При этом ожидается, что кульминацией на конечной стадии явится полная реализация таких ценностей, как счастье, изобилие, свобода, справедливость, равенство и т. д.
Последнее утверждение позволяет говорить о том, что прогресс всегда соотносится с ценностями, т. е. это не чисто описательная, а, скорее, ценностная категория. Один и тот же процесс может квалифицироваться по-разному в зависимости от предполагаемых ценностных предпочтений, которые совершенно различны у разных индивидов, социальных групп, наций. Следовательно, мы постоянно должны задаваться вопросом: прогресс для кого и в каком отношении? Если абсолютного прогресса не существует, то всегда необходима шкала ценностей, принятых в качестве измерителя, или критерия, прогресса.
Но означает ли это, что выбор таких ценностей полностью субъективен? Степень относительности ценностей может быть различной. На одном полюсе мы найдем такие параметры, с которыми согласится, наверное, большинство людей и которые могут рассматриваться как наиболее близко приближающиеся к абсолютному критерию прогресса (например, ценность человеческой жизни, знания).
Однако существуют области, в которых выбор критерия прогресса в значительной степени зависит от контекста. В XIX в. и в большей части XX в. индустриализация, урбанизация, модернизация считались синонимами прогресса, и только недавно обнаружилось, что они могут иметь далеко идущие последствия (перенаселенные города, забитые аэропорты, пробки на автострадах, перепроизводство товаров и т. д.) и что хорошие вещи могут давать весьма неприятные побочные эффекты (распыление ресурсов, загрязнение и разрушение окружающей среды, болезни цивилизации). Кроме того, стало очевидным, что прогресс в одной области зачастую возможен только за счет регресса в другой.
На протяжении длительного периода интеллектуальной истории многие мыслители (Платона, Т. Мор, К. Маркс и др.) верили, что прогресс можно сохранить на всех уровнях общества для всех его членов одновременно и в конце концов достичь полного и всеобщего процветания. Они рисовали образы совершенного общества, создавали социальные утопии. Прогресс означал приближение к этому совершенству.
Вместе с тем среди исследователей немало тех, кто, отдавая себе отчет в несочетаемости, амбивалентности и несоизмеримости различных измерений прогресса, предлагает иные, более специфические критерии. Они выбирают такие стороны социальной жизни, которые, на их взгляд, одинаково важны для всех, и определяют прогресс в соответствии с ними. Для одних доминирующей областью является религия, и потому духовный и моральный прогресс, ведущий к спасению, рассматривается как самый важный. Для других важнее всего секуляризация знания, и, следовательно, решающим оказывается прогресс знаний, ведущий к «позитивной» науке. Третьи фокусируют свое внимание на сфере повседневной жизни и отмечают значимость социальных связей, солидарности в смысле обозначения наличных общностей как наиважнейшего аспекта прогресса. Четвертые считают центральной сферу политики и выдвигают критерий свободы. Еще одной версией этого критерия стала эмансипация – расширение поля деятельности для тех, кто является полноценным членом, правомочным субъектом – гражданином общества. Иными словами, прогресс в данном случае измеряется постоянным ростом вовлеченности людей в общественную жизнь и исчезновением неравенства. Некоторые мыслители придают большое значение техническому развитию, считая господство над природой конечной мерой прогресса. Другие усматривают предпосылки прогресса в гуманно организованном производстве и равномерном распределении, а его основные критерии – в справедливости и равенстве. Наконец, кое-кто отдает предпочтение реализации возможностей доступа к ним: в выборе рода занятий, образования, отдыха и досуга и т. д. В более узком смысле – это возможность выбора для потребителя, растущее изобилие и разнообразие товаров и услуг, доступных на рынке. Критерий возможностей часто сочетается с понятием равенства, при этом упор делается на равенство возможностей для самых широких слоев общества. В качестве измерителя прогресса принимается не наличие возможностей и их выбора, а лишь равные и всеобщие возможности как таковые.
Однако в ХХ в. идея прогресса начинает подвергаться сомнению. Обнаруживаются исторические факты, противоречащие этой идее, формируются некоторые интеллектуальные направления, не согласные с ее глубинными, базовыми постулатами.
Так, например, идеи уверенности в необходимости неуклонного экономического и технологического роста, безграничного усиления человеческой мощи, противостоит альтернативная идея «пределов роста», барьеров для всякой экспансии. Если идея прогресса основывалась на вере в разум и науку как единственные источники ценностного и практически применимого знания, то сейчас мы наблюдаем атаку на науку со стороны эпистемологического релятивизма и атаку на разум, которому противопоставляется роль эмоций, интуиции, подсознательного и бессознательного, и утверждение иррационализма. Наконец, концепция прогресса в ее современной секулярной версии основывалась на вере в глубоко присущую важность, в нетленную ценность жизни на земле. В нынешнем индустриальном обществе, где царит потребительская культура с ее ориентацией на отдых и гедонистические удовольствия, вдохновляющий и мобилизующий потенциал, похоже, выдыхается, и обществом овладевают чувство бессмысленности, апатии и отчуждение.
К этому можно добавить еще: во-первых, крушение утопизма, а во-вторых, утверждение концепции кризиса. Утопизм, т. е. выражение всеобщих идеализированных образов лучшего, желаемого общества в судьбе нескольких поколений был тесно связан с идеей прогресса, однако сейчас мы становимся свидетелями явных антиутопических настроений. Окончательный удар по утопическому мышлению был нанесен падением коммунистической системы, последней из попыток практически реализовать утопическое видение мира. Что осталось, так это неуверенность в будущем, его непредсказуемость; будущее представляется всемерно ограниченным, открытым случайности и случайному развитию. Это подрывает другой постулат идеи прогресса – ориентацию на будущее. Не существует больше проектов, ориентированных на будущее, способных захватить человеческое воображение и мобилизовать коллективные действия (роль, которую ранее так эффективно выполняли социалистические идеи). Уже не существует и видения лучшего мира (когда-то его обеспечивала утопия коммунизма); вместо этого мы имеем либо катастрофические пророчества, либо простые экстраполяции нынешних тенденций (как, например, в теориях постиндустриального общества). Более того, не существует программы социальных улучшений, нет понимания того, как избежать пессимистических предсказаний. Не удивительно, что люди не думают о будущем, занимают позицию, ориентированную на сиюминутный успех, на получение немедленной выгоды, их горизонты ограничены ежедневным существованием.
В результате всех этих исторических и интеллектуальных перипетий концепция прогресса была заменена концепцией кризиса. Это справедливо не только для общественного мнения, но для социальной науки, в которой также доминирует критическое рассмотрение текущих процессов в терминах кризиса.
8.2. Движущие силы прогресса. Понимание сущности прогресса связано с поиском ответа на вопрос: что является его движущей силой. На этот вопрос существуют четыре варианта ответа:
1. Доктрина «провиденциализма», которая помещает движущую силу прогресса в сверхъестественную область, видит в нем проявление божественной воли.
2. Доктрина «героизма», которая находит агента деятельности исключительно среди великих людей – монархов, пророков, законодателей, революционеров, полководцев и т. д. В данном случае движущая сила прогресса видится в земной сфере, но она все еще внесоциальна, потому что зависит от личностных (более или менее случайных) свойств индивидов.
3. Доктрина «органицизма», которая видит первопричину прогресса в свойстве социального организма расти, эволюционировать, развиваться. Источники прогресса социальны, но, как ни парадоксально, внеличностны. В картине мироздания люди до сих пор отсутствуют. Компенсаторные, автоматические, саморегулирующиеся механизмы царствуют, кажется, независимо от человеческих усилий. Если люди и появляются, то только как хорошо управляемые марионетки, бездумные исполнители, носители предопределенных вердиктов истории, воплощенных в производительных силах, технологических, демографических тенденциях или революционном порыве.
4. Доктрина «конструктивизма», которая акцентирует внимание на реальных социализированных индивидах, причем не вырванных из социального и исторического контекста, т. е. движущая сила прогресса отыскивается в нормальной повседневной социальной деятельности людей. В рамках этой доктрины прогресс в какой-то степени рассматривается как результат осознанных, целенаправленных действий, но в основном он трактуется как ненамеренный и зачастую неосознанный итог человеческих усилий. В результате субъект деятельности очеловечен и социализирован одновременно. Таким образом, историю делают обычные люди. Они – знающие, но не всевидящие; обладающие силой, но не всемогущие; созидающие, но не волшебники; свободные, но не беспредельно.
Социальный прогресс рассматривается как потенциальная способность, а не как конечное достижение; как динамическое, изменяющееся в ходе эволюции, относительное качество конкретного процесса, а не абсолютный, универсальный, внешний стандарт; как историческая возможность, открытый выбор, а не необходимая, неизбежная, неуклонная тенденция, и, наконец, как продукт (часто непреднамеренный и даже неосознанный) человеческих – индивидуальных разнонаправленных и коллективных – действий, а не результат божественной воли, благих намерений великих людей или автоматического действия социальных механизмов.
Таким образом, если проанализировать представления о прогрессе по его движущим силам, то можно установить их главное различие: оно заключается в том, что прогресс трактуется либо как автоматический, саморазвертывающийся процесс, либо как понятие человеческой деятельности, активности. В первом случае движущие силы выносятся за рамки человеческих возможностей, во втором они напрямую связываются с деятельностью людей. Первая версия провозглашает необходимость прогресса, вторая обосновывает его ограниченность, поскольку он может происходить (но может и не происходить) в зависимости от действий, предпринимаемых людьми. По первой версии прогресс случается, по второй – достигается. Первая версия поощряет пассивное, адаптивное отношение («поживем, увидим»), вторая требует активного, творческого, конструктивного участия.
Но в каком случае можно считать, что агент действия прогрессивен? Ясно, что прогресс невозможен без направленного изменения, и если мы признаем, что оно осуществляется людьми, то, видимо, должны признать и тот факт, что некоторые из нихдействительно являются носителями прогресса. Однако действия людей – лишь необходимые, но отнюдь не достаточные условия. Кроме того, не надо забывать, что направленное изменение может быть не только прогрессивным, но и регрессивным. Какие же черты субъекта деятельности наиболее существенны в этом смысле?
Прежде всего, важную роль играют, конечно, личностные характеристики исполнителей. Ведь они могут быть людьми творческими, способными к выдвижению новых идей, ориентированными на достижение определенных целей; но могут быть и пассивными, консервативными, стремящимися удержать занимаемые позиции; они могут стремиться к автономии, независимости, цельности своей личности или, напротив, демонстрировать конформизм, адаптивность, зависимость; могут адекватно оценивать наличную социальную ситуацию, но могут быть абсолютно невежественными, пребывать в тисках мифов или ложного сознания. То, что отличает большинство деятелей или особо влиятельных исполнителей, имеет решающее значение для формирования качеств деятеля.
Характеристики структуры также весьма значимы. Они могут быть разнообразными, плюралистичными, гетерогенными, комплексными или, наоборот, ограниченными, гомогенными, простыми, обладающими бедным выбором. Они могут быть открытыми, гибкими, толерантными, допускать широкий спектр вариаций, либо закрытыми, жесткими, догматичными, решительно отрицающими новшества. И опять-таки, на качестве субъекта деятельности отражается то, какой именно тип структур окружает большинство деятелей или особо влиятельных исполнителей.
Характеристики естественной среды, в которой находится общество, оказывают воздействие на двух уровнях: посредством объективного обусловливания и через субъективное отношение к этим условиям. Они могут быть благоприятными, богатыми ресурсами, щадящими, либо суровыми, бедными и ограничивающими. Поведение людей тоже может быть двояким: они либо овладевают природой, покоряют ее, укрощают ее стихию, приспосабливая к своим нуждам и чаяниям, либо сами приспосабливаются к ней, оставаясь в состоянии пассивного подчиненного слияния с природой.
Поскольку нельзя отказаться от исторического измерения общества, необходимо помнить и о традициях, причем, как и в предыдущем случае, надо учитывать объективный и субъективный уровни отношения к традициям. На первом уровне, видимо, имеет значение, является традиция постоянной, непрерывной, длительной, или она прерывиста, непродолжительна, неоднозначна. На втором, субъективном, уровне уважительному отношению к традициям, стремлению следовать им может быть противопоставлено предпочтение сиюминутности, огульное отрицание прошлого (что типично для «нового поколения»).
Наконец, существенно варьируют и характеристики предполагаемого будущего. На одном полюсе находятся оптимизм и надежда, на другом – пессимизм, катастрофизм и отчаяние. Вера в то, что будущее зависит от человеческих усилий и потому вариативно, противопоставляется всем видам фатализма и финализма. Образ будущего или стратегический план на будущее представляют собой прямую противоположность ожиданию его скорого наступления, немедленного «пришествия» или приспособленческой схеме действий.
Если мы еще раз посмотрим на полный список характеристик субъекта деятельности, то заметим, что они распадаются на две группы. Одна определяет, будут ли люди стремиться изменить свое общество (входящие в эту группу переменные формируют мотивации, ориентированные на действие), вторая – будут ли люди способны действовать (переменные данной группы формируют поведенческие возможности, направленные на действие). Деятеля можно считать прогрессивным только в том случае, если он сочетает обе предпосылки: мотивации и возможности, иными словами, если он хочет и может действовать.
Такая ситуация достигается благодаря слиянию ряда условий на начальных полюсах каждой дихотомии, т. е. при следующей комбинации: (1) творческие, независимые, адекватно осознающие реальность деятели; (2) богатые и гибкие структуры; (3) благоприятные и активно воспринимаемые естественные условия; (4) долгая и уважаемая традиция; (5) оптимистичный, долгосрочный взгляд на будущее и его планирование. Это – идеальный (с установкой на прогрессивную самотрансформацию) тип «активного общества», которое генерирует прогрессивно ориентированную деятельность.
До сих пор мы описывали качества деятеля, рассматривая его с внешней перспективы, сводя эти качества к факторам, приложимым извне. Теперь необходимо проанализировать действия прогрессивно ориентированного субъекта, так сказать, изнутри. Вопрос можно сформулировать так: каков образ действия субъекта, который помещен в определенные условия и подвергается структурным, личностным, естественным и историческим воздействиям?
Образ действия можно описать с помощью двух всеобъемлющих понятий: «свобода» и «самотрансценденция» (т. е. способность выходить за пределы собственных возможностей). Жизнеспособный, ориентированный на прогресс деятель до известной степени свободен. Имеется в виду и негативная свобода («свобода от»), которая дает возможность сохранять свою независимость от довлеющих над ним обстоятельств, действовать в пределах определенного поля потенций, выборов и шансов; и позитивная свобода («свобода для», т. е. «свобода делать что-либо»), которая позволяет влиять, модифицировать, преодолевать трудности и обеспечивает определенную степень власти и контроля над обстоятельствами.
Решающей же, наиболее важной чертой является тенденция к самотрансцендентности – к способности выходить за собственные пределы, прорываться через сдерживающие трудности, «переступать границу». Можно сказать, что самотрансценденция проходит по трем «границам» условий человеческого существования: 1) трансценденция природы посредством ее покорения, контроля и регулирования; 2) трансценденция социальных структур посредством отказа от прежних, пересмотра, реформ и революций; 3) самотрансценденция посредством обучения, тренировки, самоконтроля, продвижения вперед и т. д.
Это свойство (тенденция к самотрансцендентности) проистекает из двух основных черт человеческого мира: 1) склонности к инновациям, выдвижению оригинальных, новых идей; 2) кумулятивного (суммарного) характера постоянно расширяющегося и обогащающегося человеческого опыта, который на индивидуальном уровне приобретается путем обучения, а на историческом – через социальную сферу и культуру. Таким образом, основной росток, источник прогресса обнаруживается в неистребимой и в сущности неограниченной способности человека к созиданию и обучаемости, в возможности воспринимать или создавать новшества, а также наследовать и постоянно наращивать общий багаж знаний, мастерства, стратегий, технологий и т. д.
8.3. Основные социальные субъекты исторического процесса. Основными социальными субъектами исторического процесса в послепервобытной истории человечества являются общественные классы.
Классы возникли в период разложения родового строя. Основной предпосылкой расслоения общества на классы явилось наличие двух процессов: развития производительных сил и разделения труда. Эти два процесса столь тесно взаимосвязаны, что фактически о них можно говорить как о двух сторонах одного явления – общего прогрессивного развития производительных сил. Но так или иначе это развитие имело своим следствием социальную дифференциацию людей, которая чем дальше, тем больше развивалась по линии образования определенных классов. Первое известное в истории крупное разделение труда произошло тогда, когда из общей массы племен выделились скотоводческие племена и начался обмен между скотоводами и земледельцами, способствовавший росту общественного богатства и социальной дифференциации людей. Второе еще более крупное разделение произошло путем отделения ремесла от земледелия. Это значительно интенсифицировало обмен и углубило экономическое неравенство людей. Следующий шаг в данном направлении был сделан отделением умственного труда от физического. Противоположность между этими видами труда стала определяющим признаком всех классово-антагонистических обществ.
Определяющий признаком общественного класса, его сущность находится в прямой зависимости от места, занимаемого им в общественном производстве: собственник ли он средств производства или лишен их. От этого зависит и его социальное положение в обществе, формы его быта, образ жизни, а это в свою очередь определяет и его психологию, идеологию, мировоззрение. Поскольку решающим условием жизни и развития человеческого общества является материальное производство, постольку именно оно и составляет действительную основу деления общества на классы.
Однако при определении классов необходимо учитывать не только экономические признаки, но принимать во внимание и идеолого-психологические. Существенную роль в формировании класса играет субъективный фактор: осознание классом своих коренных интересов и создание им своих организаций, политических партий. Класс, который еще не осознал своих интересов, – это класс «в себе». Осознав же их и организовавшись, он превращается в класс «для себя». Это значит, что развитие класса должно подняться до уровня его самосознания, то есть он должен осознавать себя именно как класс – силу, противостоящую другим классам.
Общественные классы можно разделить прежде всего на основные и неосновные. К основнымотносятся классы, порожденные данным способом производства, выражающие его сущность и представляющие собой главную общественную силу данной формации. Скажем, в капиталистическом обществе таковыми будут буржуазия и рабочий класс. Неосновныеклассы – это те, которые или остались от предшествующих эпох, или зародились в недрах старого общества как носители будущей формации. Например, крестьянство, являясь одним из основных классов феодального общества, остается и при капитализме, но уже в качестве неосновного.
История послепервобытных обществ заполнена борьбой классов. Можно выделить три основные формы классовой борьбы: экономическая, политическая и идеологическая. Исторически первой, в значительной степени стихийной формой борьбы эксплуатируемых классов явилась экономическая, то есть главным образом борьба за улучшение условий труда. Именно в экономической борьбе происходит непосредственное осознание классом своих коренных интересов и целей, вырабатываются формы его организации, развиваются чувства классовой солидарности, достоинства, чести и ответственности. Однако эта форма борьбы не может принести желаемого освобождения, ибо, по существу, является борьбой лишь за частичное улучшение экономических условий эксплуатируемых масс. Она поэтому не может вести к ликвидации самих условий угнетения.
Иной формой борьбы является политическаяборьба, которая характерна в основном для рабочего класса. Политическаяборьба отличается более высокой классовой организацией. В процессе ее по мере роста сознания рабочего класса и роста его организованности складываются первые его классовые объединения – профессиональные союзы, высшей же формой его классовой организации являются политические партии. Политические требования отличаются от экономических тем, что касаются самых основ эксплуатации – вопроса о собственности и политической власти.
Наряду с экономической и политической формами классовой борьбы существует борьба идеологическая. Ее цель – освобождение сознания рабочего класса от буржуазной идеологии и формирование собственной.
В каждом обществе наряду с классами существуют также социальные группы, которые по своему положению в системе общественного производства и по своему отношению к собственности не входят в состав того или иного класса, а образуют особые социальные слои, сословия, касты и т. д. Ярким примером сословной организации является феодальное общество с характерным для него различием людей по экономическому и правовому положению. Так, крупный землевладелец как собственник средств производства – представитель класса, а дворянин – представитель сословия (он мог быть «гол как сокол», но обладал привилегиями «благородного сословия»). Сословия характеризовались замкнутостью и строились по принципу строгой иерархичности, закрепленной в правовых нормах.
Одной из социальных групп, сыгравших большую роль в нашей истории, была интеллигенция. Под интеллигенцией иногда понимается социальная группа людей, состоящая из людей, профессионально занятых умственным трудом[1]. Однако в западной социальной науке такая группа людей называется интеллектуалами. В европейских языках очень трудно найти понятие, соответствующее слову «интеллигенция». По мнению русских мыслителей XIX – начала XX в. интеллигенция как понятие и как явление являются порождением российской цивилизации.
Причиной появление интеллигенции как особого социального слоя стало отставание России от западноевропейской цивилизации. Ее формирование связано с деятельностью Петра I, заложившего своими радикальными реформами программу модернизации России по европейским образцам. Для реализации этой программы необходим был новый «образованный класс». Ее задачи мыслились Петром как сугубо утилитарные[2] – военно-технические и управленческие. Для решения этих задач и воспроизводства «образованного класса» потребовалась секуляризация[3] просвещения, самой духовности, ее утилизация. Этот процесс изначально носил противоречивый, двойственный характер. С одной стороны, секуляризация просвещения способствовала приобщению русской служилой интеллигенции к европейской образованности. С другой, вследствие форсированно-волевого решения этой задачи, произошел ее отрыв от традиционной народной культуры. Отсюда вытекают основные особенности интеллигенции как социального слоя:
1) русская интеллигенция ориентирована на западную культуру, и уже это обстоятельство очевидным образом отличает русского интеллигента от западного интеллектуала (для которого Запад не может быть культурным ориентиром). Она принадлежит западной культуре, но эта принадлежность имеет особую социальную функцию, особый характер общественного служения (которую, опять-таки, она не могла бы иметь на Западе): интеллигенция представляет западную культуру, однако реципиентом[4] этой культуры должен быть русский народ — при всей неопределенности и исторической изменчивости этого понятия.
Однако западная культура была воспринята поверхностно, не критически. Была усвоена определенная система «истин», на основе которой создавался идеал личного и общественного поведения. Однако такое мировоззрение не способно развиваться (т.к. оно не критично). Она может быть только вытеснено другим мировоззрением, построенном на новой системе догм. Именно это обстоятельство, по мнению Н. А. Бердяева, предопределило низкий уровень философской культуры интеллигенции, которая всегда охотно воспринимала идеологию. Кроме того, интеллигенция игнорирует русскую философию, т. к. философия есть отражение национального духа[5].
2) ее основная задача – европеизация России. Отсюда – разрыв между интеллигенцией и народом с одной стороны («религиозное отщепенство»), а с другой – противостояние ее государству (политическое отщепенство»). Этот отрыв от быта, от национальной культуры, от национальной религии, от государства, от класса, от всех органически выросших социальных и духовных образований, Г. П. Федоров назвал «беспочвенностью». По его мнению «русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей»[6].
3) именно отсутствие социальных корней (кроме собственно интеллигентских) создает основу интеллигентского индивидуализма, который существенно ограничивает способность представителей этого «сословия» объединяться для достижения социально-политических целей. Индивидуализм – важнейшее условие и источник того интенсивного творческого поиска, который является визитной карточкой интеллигенции и который делает наиболее выдающихся ее представителей совестью нации. Но этот же индивидуализм делает российскую интеллигенцию принципиально неспособной осознать себя как единый слой, который должен уметь защищать свои интересы.
В настоящее время эта группа представлена в основном носителями либеральных взглядов, которые продолжают ориентироваться на европейскую (в ее североамериканском варианте) модель, считая ее наиболее оптимальной для России.
[1] Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. – М., 1987. – С. 167.
[2] Утилитарный – сообразующийся исключительно с практической выгодой или пользой, практичный, прикладной.
[3] Секуляризация – процесс освобождения всех сфер общественной и личной жизни из-под контроля религии.
[4] Реципиент (лат. recipere – получать, принимать) – объект или субъект, получающий (принимающий) что-либо от другого объекта или субъекта.
[5] Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. – М. : Правда, 1991. – С. 11–30.
[6] Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. – М., 1990. – С. 409.