Таинственное исчезновение юного изобретателя
Эмма Фишел ЛИЦА В ОКНЕ
Сейчас взорвется
— Выметайся отсюда, — прошипела Флоелла, — не видишь, сейчас взорвется!
Стэн потихоньку подвинулся ближе. Вот еще, уходить, когда тут начинается самое приятное.
Сегодня прямо с утра надо было складывать вещи, и вести себя прилично, и помогать, и не путаться под ногами. Такой омерзительный день мог как-то скрасить только хорошенький Флоеллин эксперимент.
Флоелла, стоя на коленках посреди комнаты, запихивала пробку в горлышко громадной пластмассовой бутыли. Там внутри пенилось и чуть-чуть клокотало что-то коричневое.
— Да отойди ты! — закричала она и изо всех сил замахала руками.
Стэн стоял как вкопанный и во все глаза смотрел на бутылку. Все это бульканье и хлюпанье ужасно его занимало.
Наверное, у Флоеллы опять что-нибудь не получалось. Вид у нее был мрачный-премрачный. Как будто она сама не знала, что теперь будет.
Пу-у-у-умс… Вслед за пробкой вылетел целый фонтан коричневой пены.
Флоелла прыгнула в сторону — совершенно напрасно: темная гадость уже текла у нее по волосам, по лицу и капала с носа.
А потом запахло. Неизвестно откуда взявшаяся, отвратительная, жуткая вонь. Она просачивалась прямо в горло, и Стэну, чтобы совсем не задохнуться, пришлось закутать голову в свитер.
Из бутылки брызгали последние тонкие струйки, они собирались в темные лужи на нежно-розовом коврике и окрашивали в коричневый цвет незабудочки на обоях.
Стэн с восхищением оглядывал комнату. Вот это Флоелла! Дайте девчонке всего два часа, и она разгромит вам любую комнату в любом новом доме.
А уж себя-то его сестра всегда сумеет приукрасить. Посмотрели бы вы на мисс Флоеллу Лампкинс, когда она отдыхает после очередного высоконаучного опыта. Б-р-р, зрелище не для слабонервных. А ей хоть бы что.
— Странно. С какой стати она вдруг взорвалась? — сказала Флоелла и со всех сторон оглядела бутылку. — Придется завтра еще раз попробовать. Ну что, идем чай пить?
«Ну и ну, — подумал Стэн, — ну и Флоелла».
Нормальные вещи ее совсем, ни капельки не интересуют. Ей просто наплевать, что сегодня на обед — рыба или сосиски, сколько недель осталось до Рождества, кто запустил таракана к Белинде Грегори в пенал.
Зато она не задумываясь ответит вам, с какой скоростью движется снежная лавина. Может рассказать кучу всего интересного про зуб динозавра. И наверное, сумеет сделать настоящего робота.
Только имейте в виду, что спрашивать ее о том, какой сегодня день недели или какой автобус идет на каток, совершенно бесполезно. Все равно не ответит. Даже и не подумает.
Ну конечно. У Флоеллы Амелии Лампкинс не было времени раздумывать про нормальные вещи. Уж это-то Стэнли Лампкинс успел усвоить — зря что ли он всю жизнь прожил с ней под одной крышей.
Под этой самой крышей с ними жил еще кое-кто — и этот кто-то только что сердито кричал им из передней, а теперь быстро топал вверх по ступенькам. Такой голос и такие шаги могли быть только у одного человека на всем белом свете — у Алана Морриса Лампкинса, Папочки.
Стэн приготовился. Тут можно и без Флоеллиных мозгов догадаться: сейчас взорвется.
На пороге с открытым ртом стоял Папочка. Он очень внимательно разглядывал стены и пол. Было тихо-тихо.
Потом он взглянул в грязно-коричневое лицо Флоеллы и прищурил один глаз.
Стэн старался не шевелиться. Сейчас Папочка удивительно напоминал небольшого саблезубого тигра.
— Обживаетесь на новом месте, а, детки? — сказал он и скрипнул зубами.
Флоелла ничего не ответила. Ей нечего было сказать. А вот Папочке было. И он сказал. Он набрал побольше воздуха и разразился отменной нотацией.
Воспитанная Флоелла слушала Папочку очень внимательно, почти так же, как на прошлой неделе, когда ее искусственная буря вырвалась из холодильника и перебила на кухне посуду. Правда, на самом деле Папочке вовсе незачем было так стараться. Он и сам прекрасно знал: как только в голове у Флоеллы появится МЫСЛЬ, она бросится ее проверять и плевать ей тогда на любые нотации. Попробуйте-ка остановите голодную слониху, когда она мчится за любимым бананом!
В конце концов Папочка выдохся. Тогда заговорила Флоелла.
— Ничего страшного, — преспокойно заявила она. — Это все отмывается.
И это отмылось.
Переехали
Флоеллин взрыв был далеко не самым неприятным событием в этот день. Сегодня они наконец переехали, но чего это стоило Стэну…
Подняли ни свет ни заря, заставили куда-то бежать…
— Просыпайся-улыбайся! — прогремел Папочка, влетая в спальню и отдергивая занавески.
Стэн приоткрыл один глаз.
— У нас каникулы, — сонно пробурчал он.
— У нас переезд! — провозгласил Папочка и потащил одеяло с кровати. — Нас ждет гора дел, и мы к ним приступаем НЕМЕДЛЕННО!
И началось. Папочка носился по всему дому, считал коробки, искал забытые вещи и всем раздавал поручения.
Стэн и Флоелла бегали взад-вперед, подносили, подавали, протирали, проверяли… Они вынули посуду из шкафа, помыли полки, запаковали корзины. Они смели пыль, пропылесосили, отлакировали… От бдительного Папочкиного глаза не ускользнула ни одна соринка, ни один комочек грязи. В конце концов они так наработались, что тряпка и веник буквально падали у них из рук.
К полудню дом номер один по Кротовьей Дороге блестел и лоснился. Аккуратно упакованные вещи на крыльце дожидались носильщиков. Наконец-то не надо было ничего больше делать, наступила пора прощаться.
Стэн обходил комнаты, одну за другой. По правде сказать, обходить было особенно нечего. Дом номер один по Кротовьей Дороге был совсем крошечным, настоящее «скромное жилище», как называл его Папочка. Все равно, как бы он там ни назывался, Стэн успел его полюбить.
Не важно, что в ванной потолок совсем заплесневел. И пусть кухонная стена наклонилась и вот-вот упадет в гостиную. Главное, что это был его дом. Дом, в котором он прожил всю жизнь и где каждый уголок был знакомым и милым. Здесь ему часто бывало ужасно весело, иногда — очень грустно, и теперь ему так трудно уезжать отсюда.
Он заглянул в кухню. У двери были нарисованы фломастером черточки: зеленые — его, а у Флоеллы — синие. Черточки поднимались все выше и выше, и возле каждой был написан день, когда их с Флоеллой измеряли, и сколько тогда им было лет.
Стэн засопел и позорно всхлипнул.
— Помнишь? — Папочка, оказывается, стоял радом.
— А я правда был таким маленьким? — спросил Стэн и опять засопел.
— И даже еще меньше, — сказал он и странно кашлянул. Было похоже, что он как будто вдруг подавился.
Потом Папочка попробовал пошутить:
— Вот видишь, еще одна забытая вещь. Ну так что, тащим стену с собой?
Он вытер Стэну глаза рукавом своей куртки, а нос — тряпочкой для протирания пыли.
— Я вовсе не потому, что не рад. — Стэну очень хотелось все объяснить. — Просто…
— Ну конечно, — сказал Папочка и обнял Стэна за плечи. — Конечно.
Стэн кивнул. Он ведь правда был рад переезду. Ему хотелось пожить в новом доме, с новым садом, найти новых друзей.
И Папочке, наверное, будет там веселее… В этом доме после маминой смерти стало как-то темно, хотя Стэну все равно было здесь хорошо.
— Знаешь, нам, похоже, пора, — сказал Папочка и сильнее прижал Стэна к себе.
Они постояли немного, а потом вышли на улицу и заперли дверь.
Флоелла уже залезла в машину. Она уткнулась в очередной «Дневник изобретений» и с бешеной скоростью что-то строчила. К ним она даже не повернулась.
Стэн устроился на заднем сиденье, между кормушкой для морских свинок и горой пластмассовых банок с очень острыми краями, которые все время норовили пихнуть его в ребра.
Папочка завел мотор. Соседи дружно замахали платками. Сейчас машина отъедет от фонаря — того самого, при свете которого Стэн всю жизнь засыпал ночью в детской.
— Эй, подождите! — Из двадцать третьего дома выскочил кто-то очень всклокоченный и помчался к машине.
— Мидж, — сказал Стэн и расплылся в улыбке. Потом он быстро опустил окошко.
— Вот, держи, — проговорил знакомый голос, и в руке у Стэна оказался конверт.
Пока Папочка следил за машинами на дороге, Стэн аккуратно распечатал письмо. Клей на конверте еще не высох — Мидж, как всегда, делал все в последнюю секунду.
Внутри была открытка, настоящая, с большими красными цветами и вазой. Такая, как те, что лежат у Папочки в ящике письменного стола, куда нельзя лазить, потому что там «все не для детей». С обратной стороны открытка была исписана красивыми, с завитушками, буквами.
«С наилучшими пожиланиями переежжающим друзьям искренне ваш Уинстон Дж. Миджи иначе говоря Мидж Друг, сосет и одно класник Примичание: Здесь еще афтограф для вашей колекцеи».
К открытке был прицеплен автобусный билетик с каким-то чернильным пятном.
— Это кошачья лапа, — гордо объяснил Мидж. — Совсем измучился, пока подманил этого зверя. Идет только на сардинки.
Машина тронулась. Прощай, милая Кротовья Дорога!
Стэн плакал. Папочка тоже, хотя он-то, конечно, уверял их, что все дело в ужасной пыли, которая почему-то набилась ему в глаза.
Флоелла даже не посмотрела назад.
Дом номер сорок
Через двадцать минут они уже подъезжали к Просеке — так называлась широкая дорога, вдоль которой в прохладной тени деревьев стояли большие удобные дома, все ужасно красивые и похожие один на другой. Дом номер сорок — предпоследний на улице — тоже выглядел очень уютно.
На Кротовьей Дороге такой роскоши они даже представить себе не могли. Дом был раза в четыре больше их прежнего, с окнами во всю стену и с гаражом, в котором уместился бы, наверное, автобус.
Папочка, конечно, бежал к дому первым. За ним семенила Флоелла, а сзади, шаркая кроссовками по песку, топал Стэн.
— Готовы? — спросил Папочка и, как заправский фокусник, достал прямо из воздуха ключ.
Стэн кивнул. Флоелла тоже.
Чик. Ключ повернулся в замке, и они уже стояли внутри. Спереди Папочка, потом Флоелла, потом Стэн.
Все вокруг казалось каким-то чудесным и странным, даже эта прихожая. Стэн раньше заходил сюда, но теперь это был ЕГО дом, и вещи в нем вели себя совсем по-другому.
— Пойдем сверху вниз, — скомандовал Папочка и полез по ступенькам.
Наверху было целых четыре больших пустых комнаты, в которых очень приятно было скакать и кричать: «Чур, это моя!» и «А здесь пусть будет диван!». Потом они пошли в ванную — голубую, всю в солнечных зайчиках, со всякими позолоченными штуковинами, с кафелем и даже с зеркалом.
— Сюда вся наша команда из школы залезет, можно и в бассейн не ходить, — сказал Стэн, после того как со всех сторон обошел ванну.
— А запасные уместятся в душе, — добавил Папочка.
Флоелла их не слушала. Она уже нашла кое-что интересное: небольшой пузырек с этикеткой — наверное, его забыли забрать прежние владельцы. Похоже на йод или что-нибудь в этом роде.
Флоелла вынула пробку, понюхала и сморщила нос. Вид у нее сразу стал важный-преважный. Стэн прекрасно знал, что будет дальше. Ничего хорошего. Сейчас Флоелла устроит им что-нибудь жутко грязное, шумное или вонючее, во всяком случае, что-нибудь такое, что наверняка не понравится Папочке.
— Вы тут смотрите пока без меня, я сейчас, — протараторила она и умчалась в свою новую спальню.
Стэн с Папочкой отправились вниз. На первом этаже оказались три обычные комнаты и четвертая, совсем крохотная. Папочка сразу же забрался в нее, достал бумагу и ручку, и через пару минут на двери красовалась надпись:
ЗДЕСЬ ЖИВУ Я!
Личностям, не доросшим до метра восьмидесяти, вход воспрещен!
Идет работа мирового значения!
Не входить под страхом смерти!
Стэн уже представлял себе эту комнату. Через неделю самое большее она с пола до потолка будет завалена разными папками, стопками и бумажками. Обрывки и кусочки, исписанные и перечеркнутые. Картина называется «Папочка сочиняет статью».
В последнее время Папочка стал настоящей знаменитостью. Все началось после его репортажа о надписях на заборах. Сначала «Новости дня» наградили его специальным призом, а теперь на телевидении захотели снять по его сценарию целый фильм.
Заказов хоть отбавляй.
Наконец-то удастся отдохнуть от «Правил борьбы с вредоносными слизняками», которые он строчил для «Любителей зелени».
Больше ему не придется рассуждать в «Болтушке» о том, почему в жару учителя чаще болеют. И «Новости Ривердитча» уже едва ли уговорят его писать о благотворительных ярмарках или детских аттракционах.
Отныне — только первоклассные публикации в первоклассных газетах. До сих пор все свои лучшие идеи он записывал примостившись где-нибудь в уголочке гостиной дома на Кротовьей Дороге. Отныне с этим покончено!
Наконец-то Папочка, известный читателям как «независимый журналист А. М. Лампкинс», обзавелся собственной, самой настоящей, независимой комнатой.
Их путешествие по дому длилось уже почти три часа. Наконец Папочка решил, что настала пора отправляться на кухню.
— Сейчас будем обедать, — провозгласил он, взглянув на часы. — Скажи Флоелле, что у нее осталось всего пять минут.
Стэн помчался к сестре, но не успел сказать ей ни слова, потому что попал как раз к началу этого ее дурацкого взрыва. Весь вечер после этого Папочка сердился и молчал.
Стэн слизнул с подбородка остаток шоколадного масла и встал.
Он зевнул и пробормотал что-то вроде: «Ну так что, спокойной ночи, что ли».
Он переминался с ноги на ногу и чувствовал себя ужасно неловко. Может, хоть сегодня удастся как-нибудь отвертеться. Хоть сегодня обойдется без этого вечернего поцелуя.
Стэн не знал, как ему быть. Что бы такое придумать? Ему совсем не хотелось расстраивать папу. Особенно в такой день.
Он любил своего Папочку, и даже очень. Иногда он размышлял, какие бывают на свете папы, и выходило, что ему достался едва ли не самый лучший из всех.
Но эти поцелуи… Понимаете, Стэн был капельку… в общем, для таких штучек Стэн уже давно был чуть-чуть СТАРОВАТ.
— Ну, значит, спокойной ночи, — ответил Папочка. Он посмотрел на Стэна, но не двинулся с места.
Стэн совсем растерялся. Папочка сидел на стуле и, похоже, не собирался вставать. И это при том, что обычно он быстренько вскакивал и неизменно целовал Стэна в лоб. Каждый вечер, в любую погоду.
Папочка улыбнулся.
— Давай, топай спать, — сказал он, по-прежнему не шевелясь.
«Вот это да! — подумал Стэн. — Получается, он знает все мои мысли».
— Ага. В общем, это, спокойной ночи, — пролепетал Стэн, пятясь к ступенькам. Он все никак не мог поверить, что такое возможно.
У самой лестницы он остановился и опять повернулся к отцу.
— Знаешь, Папочка, мы здесь заживем просто отлично, — сказал он. — Я это уже чувствую.
— Я был бы очень рад, Стэн, — улыбнулся Папочка. — Очень-очень рад.
Стэн пошел к себе наверх. И тут за спиной он услышал Папочкин голос:
— Послушай, Стэн, мне кажется, ты что-то забыл.
Стэн обернулся. Он так и знал. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сейчас начнется.
— Ты ведь еще не познакомился с местными привидениями, — сказал Папочка и хитренько улыбнулся. А потом послал Стэну воздушный поцелуй.
И подмигнул.
Ступеньки под ногами Стэна громко скрипели. В пустом доме каждый звук казался в десять раз громче.
«Домам плохо без людей, — думал Стэн. — Без людей и вещей. Без детей, без игрушек, без смеха дом — это просто пустое место. Даже хуже: холодный и мертвый кусок камня, как человек без любви и без сердца».
Дверь в его комнату была открыта. Внутри было темно. Стэн перешагнул через порог и быстро включил свет.
Комната была большой и квадратной. Большое квадратное окно выходило в сад. По подоконнику постукивали капли дождя. Стэн прижался носом к стеклу и стал смотреть на улицу.
Он рассеянно оглядывал деревья и огромный соседский дом, который стоял прямо за садом. Он уже его видел мельком, раньше, когда они в первый раз приезжали сюда. Но тогда было лето, и за листьями нельзя было ничего разглядеть — только крышу да трубы. Папочка сказал, что там давно никто не живет. Так он и стоит пустой неизвестно уже сколько лет.
А теперь листья почти все облетели, и его было видно совсем хорошо — во всяком случае, завтра днем наверняка можно будет его рассмотреть во всех подробностях. Сейчас, под дождем, при блеклом свете луны дом казался Стэну огромной тенью — не то зловещей темницей, не то старым замком. Ни проблеска света. Ни звука.
Стэн отошел от окна. Ему почему-то не хотелось больше смотреть на этот дом, такой одинокий и грустный. Ему было как-то не по себе.
Если честно, ему было немножко страшно.
Стэн разделся и забрался в кровать. Надо будет попросить Папочку купить занавески.
В новой комнате с ее незнакомыми темными стенами было очень приятно лежать в старой уютной кровати, закутавшись в милое теплое одеяло. На Просеке было гораздо тише, чем рядом с Кротовьей Дорогой.
Никаких машин, с диким ревом выскакивающих с соседнего шоссе.
Никаких почтальонов, громыхающих на своих мотоциклах. Только иногда слабое постукивание колес где-то далеко, на железной дороге.
Сколько ни прислушивайся, все равно ничего другого не услышишь.
Как будто их дом стоит где-то в пустыне и на многие мили вокруг — никакого жилья.
Стэн уже почти спал. Громыхнул гром, но Стэн только натянул на уши одеяло и повернулся к стене. Еще секунда, и он закрыл глаза и уснул.
Если бы он еще чуть-чуть постоял у окна, он услышал бы, как ветер шумит все сильнее и сильнее. Он услышал бы, что раскаты грома звучат совсем рядом. И увидел бы молнию, которая от края до края разрезала непроглядную черноту неба.
Если бы он чуть-чуть постоял у окна…
Но Стэн крепко спал и не знал ничего ни об ужасной грозе, ни о тех ужасах, которые уже тянули к нему свои костлявые лапы.
У окна
На следующее утро Папочка поднялся раньше всех петухов. Во всяком случае, так показалось Стэну, когда он, потягиваясь, приплелся на кухню. Папочка насвистывал какую-то очень бодрую песенку и весело носился от стола к плите.
Стэн и Флоелла ели в полном молчании. Стэну было как-то не по себе. В воздухе пахло опасностью: с минуты на минуту Папочка скажет, что именно сегодня им СОВЕРШЕННО НЕОБХОДИМО…
— Я в магазин, — сказал Папочка, вскакивая и ловко подбрасывая ключи от машины. — К обеду вернусь. Флоелла, за это время тебе совершенно необходимо…
— Извини, пожалуйста, — произнесла Флоелла, аккуратно разрезая бутерброд на четыре совершенно одинаковых треугольника, — но сегодня ничего не получится. Ты забыл? Мы же с Марджори договорились.
— Н-да, — разочарованно протянул Папочка. Можно было и не сомневаться, что он забыл.
— Ты мне сам разрешил, — не умолкала Флоелла.
«Еще бы, ведь это было до взрыва», — подумал Стэн.
— Тухлые огурцы, — объяснила Флоелла, запихивая в рюкзачок баночку из-под джема с этикеткой «Образцы гнили». — Это для опыта.
Вчерашние нравоучения, похоже, впечатлили ее ничуть не больше, чем предыдущие.
— Флоелла, — начал Папочка очень медленно и очень спокойно, — когда ты вернешься домой, тебе совершенно необходимо будет…
— Да-да-да, обещаю, обещаю, — протараторила Флоелла, натягивая ботинки. — Я ужасно опаздываю. Представляешь, я сказала Марджори, что буду там в девять.
Стэн прекрасно знал этот терпеливый Папочкин голос. Он означал, что еще немного и начнется настоящая буря. Папочка сморщил лоб и мрачно глядел исподлобья. Попадись он сейчас на глаза Белинде Грегори, она наверняка выдала бы ему приз за первое место в конкурсе «Изобрази настроение».
— Так что до вечера, — прощебетала Флоелла, запихивая в рот треугольничек номер четыре.
— До чая. До шести, — твердо произнес Папочка. — Не позже.
— Пока-а-а-а! — прокричала Флоелла, махнула рукой и исчезла.
Стэн вздохнул. Она всегда так — раз-раз, и нету. А что будет теперь, каждому ясно. Не успеешь сосчитать до пяти и…
Один. Два. Три. Четыре…
— Стэн, — сказал Папочка. — К моему приходу тебе совершенно необходимо распаковать все свои вещи и аккуратно разложить их по местам! Ты меня понял?
С этими словами он нырнул в машину, так что отвечать уже не было смысла.
Стэн грустно поплелся к себе. Ему и года не хватит, чтобы разобрать все эти чемоданы, узлы и коробки, по которым, если их взгромоздить друг на друга, наверняка можно будет добраться до Марса. Ну и денек его ждет!
Лучше не бывает.
Он плюхнулся на кровать. В комнате вдруг стало холодно. Снаружи небо потемнело, и по нему опять побежали сизые тяжелые тучи. По стеклу забарабанили капли.
Он заглянул в первый ящик, тот, который стоял поблизости от кровати. Сверху лежала маска клоуна, ее когда-то подарила тетушка Джой. Можно повесить на дверь, там как раз под вешалкой есть свободный крючок.
Потом он вытащил фотографию, их снимали во время самого первого спектакля в школе, он еще играл тогда розового дракона. Потом — какие-то глупые детские рисунки, про которые он давным-давно успел позабыть. Он кинул их на кровать — запихнутся куда-нибудь, когда все остальное разложится по местам. Потом засунул руку поглубже.
Сначала не нащупывалось ничего, кроме разной мягкой плюшевой ерунды. Вдруг он наткнулся на что-то твердое. К Стэну сразу вернулось хорошее настроение. Эту штучку, действительно, стоит повесить поаккуратнее.
Диплом
подтверждающий,
что Стэнли Артур Лампкинс
действительно написал
душераздирающую,
кровеохлаждающую,
ужасающую,
устрашающую историю под названием
«Из тумбочки раздался вопль призрака»,
прочитав которую,
Ми все дружно
ВЗВИ-И-И-ЗГНУЛИ.
Подписал кровью
Стр. Ах. Взвизг.
Из Города Визгов
Стэн подышал на стекло и протер его рукавом.
Это был его единственный настоящий диплом. Тот, который ему выдали в шесть лет за совершенно идиотский танец на детском Фестивале искусств, разумеется, можно было не считать — такие дипломы дали всем шестилеткам, даже той жирной коротышке, которая все время стояла и ковыряла в носу.
Зато этот диплом был только у него и больше ни у кого. Он получил его всего две недели назад. Это был конкурс, который устроили в одном новом магазине на главной улице. Магазин назывался «Эй, взвизгнем!». Ему выдали к тому же кучу жетонов, на которые в «Эй, взвизгнем!» можно было накупить разных разностей. А в «Новостях Ривердитча» о нем была целая статья, с фотографией в полный рост. Папочка клялся, что он тут совершенно ни при чем. Стэн, правда, все равно не поверил.
Но диплом, пожалуй, понравился ему больше всего. С ним он чувствовал себя совсем взрослым. Стэн повесил рамку над изголовьем кровати и отступил на два шага. Неплохо.
Потом стал раскладывать книги. Сначала те, которые купил на жетоны. Подумать только, как долго он их выбирал! Если бы ему разрешили, он взял бы с собой весь магазин. Детективы, рассказы о привидениях, фантастические приключения, описания призраков, вампиры, ведьмы, злодеи! Ох, как ему нравились все эти истории! Читал бы с утра до вечера!
Нельзя сказать, чтобы Папочка пришел в восторг, когда увидел заглавия и обложки. Он сказал, что опасается, как бы Стэну не начали сниться кошмары. Но Папочка просто не понимал. Ничего такого Стэн не боялся, совершенно ни капельки. Когда он читал, у него холодели руки и озноб пробегал по спине, но страшно не было ни единой секунды.
Прийти к Бладжет и обнаружить, что забыл дома тетрадь, — вот это было ужасно. Или пить в школе молоко с пенкой, или сидеть в очереди на прививку, или играть перед кучей народа дуэт с Белиндой Грегори.
Этого он, конечно, боялся. Того, что бывает на самом деле. Настоящих кошмаров. А не ведьм, чудовищ и тумбочек с вопящими привидениями.
Стэн выгрузил все книги на пол и тихонько хмыкнул. Скоро двенадцать. Того и гляди появится Папочка.
Было слышно, как на улице завывает ветер в деревьях. Дождь бил по стеклу звонче и звонче.
Стэн подошел к окну. За черными голыми ветками, на другом конце сада, он снова увидел этот дом. Темные стены и много-много окошек, маленьких, тусклых, как будто слепые глаза, уставившиеся в пустоту.
А потом Стэн заметил еще кое-что. Он придвинулся ближе к стеклу, чтобы скорей разглядеть. Точно. Теперь видно. Лицо. В одном из окошек он увидел лицо. Окно отличалось от всех других: узкое, сводчатое, под самыми скатами крыши.
Стэн зажмурил глаза. Повертел головой. Откуда оно там взялось?
Странно. Получается, в доме все-таки кто-то живет. В конце концов, Папочка мог, как всегда, ошибиться. Стэн открыл глаза.
Нет, здесь что-то не так.
Он и сам не знал, зачем ему нужно снова и снова искать глазами это окно. Что он хочет увидеть там, за мутным стеклом?
Лицо никуда не исчезло.
Лицо мальчика, такого же, как Стэн или каплю помладше. Самое обычное, такие встречаются сплошь и рядом. Вот только…
Стэн заморгал, сильно-сильно. Наверное, ему показалось. Ведь не может же…
Полная ерунда. Мальчик был от него за сотню ярдов, если не больше. Но сквозь потоки дождя и мелькание веток его лицо Стэн видел до ужаса ясно. Так ясно, что хотелось вытянуть руку и потрогать его.
И еще. Оно не шевелилось. Да-да, этот мальчик как будто бы и не дышал. Не мигал, не открывал рта, не вертел головой. Он застыл.
Он смотрел как раз туда, где был Стэн. Только не на него самого, а насквозь, вдаль, в пространство. Даже и не смотрел, а так просто стоял у окна и, может быть, раздумывал или мечтал. Мальчик как мальчик, и все-таки какой-то ненастоящий, как с картинки.
А потом он взял и пропал. Испарился. Только что был тут, а теперь — пустота. Стэн не собирался пугаться: он ведь просто моргнул, и за это время мальчик успел убежать. Он попробовал что-нибудь спеть, но это не помогло — сердце колотилось как бешеное и, главное, очень хотелось скорей отойти от окна.
Вот смешно. Настоящий мираж.
Дзи-и-инь!.. Это Папочка! Стэн помчался в переднюю, перепрыгивая через ступеньки. Папочка успел отпереть дверь и теперь, прижимая локтем коробки с пиццей, пытался расшнуровать ботинок. Хорошо, что он уже дома. Теперь пусть хоть сто застывших мальчишек в окне!
Весь день Стэн уговаривал себя: пустяки, ничего не случилось. Но на кухне, когда он ел пиццу, когда пылесосил, смотрел телевизор, все время вспоминал это неподвижное лицо, и ему делалось страшно.
Этот мальчик был какой-то такой, что от его лица становилось не по себе. Но какой — Стэн совершенно не мог объяснить.
И еще он никак не мог спросить у Папочки одну вещь, хотя еще в обед твердо решил это сделать. Только вечером он наконец собрался с духом и заговорил:
— Ты видел тот дом, ну, знаешь, за садом, ты еще говорил…
— Мм-м-м, — пробормотал Папочка, внимательно изучая какую-то рекламу семян.
— А он правда пустой? — выпалил Стэн. — То есть там правда никого нет?
— Да вроде бы, — сказал Папочка. — Ворота закрыты, на двери замок, и это уже с… с незапамятных времен. — И уткнулся носом в фотографию вьющихся роз.
— Значит, там никто не живет? — еще раз спросил Стэн, чтобы знать уже наверняка. — И никто не может залезть?
Папочка опять поднял голову. Голос у него, как утром, когда он говорил с Флоеллой, стал терпеливым-претерпеливым.
— Нет, конечно. Я же тебе объяснил — там замок. — Он помолчал. — А в чем дело?
— Нет, я так, — быстро ответил Стэн. — Из любопытства. Так просто, — соврал он. Стэн вовсе не собирался разговаривать с Папочкой про лицо в окне. Папочка наверняка скажет что-нибудь про неумеренное воображение и, скорее всего, свалит все на книги из «Эй, взвизгнем!». Стэн уже слышал, как он произносит: «После этих твоих привиденческих книжек еще не такое увидишь». Может, так оно и есть?
Как бы там ни было, Стэна больше ни за какие коврижки не заманить ночью к окну. Он поднимется в спальню и ляжет, и плевать ему на этот дом.
Даже думать о нем неохота.
Стэн выключил свет и прыгнул в кровать. Он зажмурил глаза, но заснуть не удавалось никак. О чем бы он ни вспоминал, мысли в конце концов возвращались к окошку под крышей и к лицу, к его неподвижным и тусклым глазам.
«Ну давай, засыпай, — говорил он себе. — Там, на улице, ничего нет, только сад, только ветки и дом, большой пустой дом. Да, пустой. В нем никто не живет».
Нет, похоже, сейчас не уснуть.
Стэн сел на постели. Он совершенно не хочет вставать и топать к окну… но придется. Ему очень надо взглянуть.
Стэн смотрел и смотрел. Ничего. Тогда почему же он вздрогнул?
Темный дом в бледном свете луны казался огромным и жутким, как чудовище, притаившееся перед прыжком.
Стэн лег на кровать и уткнулся носом в подушку.
Пропал мальчик
— Бассейн… да, зарос… и лягушки… лилии — это так чудесно… вы согласны? — Из сада доносились невнятные обрывки разговора. Один голос — Папочкин, а другой Стэну был незнаком.
Он потянулся и сладко зевнул. Вот и утро. Стэн выбрался из кровати и прошлепал к окну. Дождик кончился, и небо ярко сияло.
Внизу был их сад. Длинный, узкий и чистый, с пригорком из разноцветных камней и жаровней для шашлыка. В середине — лужайка, сейчас она вся засыпана листьями, по бокам — аккуратные клумбы, еще есть бассейн и много цветочных горшков. От настоящего леса он отгорожен высокой деревянной оградой.
Стэн стал разглядывать землю. На мокрой лужайке отпечатались чьи-то следы. Они были широкими, длинными и вели в глубину сада.
Стэн мог дать голову на отсечение, что таких громадных ботинок нет ни у кого, кроме Папочки. А вот и он сам: стоит у забора и болтает с кем-то из дома номер сорок два.
Стэн сморщил нос. Повезет ему, если эта дама окажется такой же ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ, как их сосед на Кротовьей Дороге.
«Уважаемый мистер Лампкинс, я хотел бы только ЗАМЕТИТЬ, что мяч Стэнли опять закатился в сарай третьего дома». Или же: «Мне придется ЗАМЕТИТЬ, мистер Лампкинс, что ваш Стэнли на прошлой неделе катался на роликах и врезался прямо в новый забор соседей из седьмого дома».
Стэн только-только начал чувствовать себя человеком без этих вечных придирок. Соседи — это настоящая катастрофа!
Стэн старался разглядеть Папочкину собеседницу. Нет, так сразу не угадаешь, но с Папочкой она уже, похоже, нашла общий язык, трещит как сорока.
Стэн отошел от окна. Пора одеваться. Потом — завтрак. Он весело насвистывал любимый мотив.
«А НАВЕРХ ТЫ НЕ ПОСМОТРЕЛ, — пропищал голосок у него в голове. — НАВЕРХ, НА ДОМ». — Стэн наклонился, чтобы поправить ботинок.
«ТЫ ПРОСТО БОИШЬСЯ, — долбил свое голосок. — НЕ ХОЧЕШЬ ПОДНЯТЬ ГЛАЗА И ВЗГЛЯНУТЬ».
Стэн выпрямился. То, что случилось вчера, наверняка можно как-нибудь объяснить. Да, объяснить так, чтобы все сразу стало понятно. Никаких тебе тайн. Никаких привидений.
«ТОГДА ИДИ ПОСМОТРИ, — упрямился голосок — НУ, ДАВАЙ!»
И Стэн посмотрел. Сделал два шага к окну и взглянул. Потом потер глаза и взглянул еще раз. Потом засмеялся.
И надо же было так струсить! А там всего-навсего дом.
Большой-пребольшой. Старый-престарый. И совершенно пустой.
Лицо, которое ему тогда померещилось, конечно, было ненастоящим. Да с такого расстояния и слона не увидишь! К тому же шел дождь. Точно: это… как его там? Стэн старался припомнить умное слово. Ну да, атмосферное явление или что-нибудь в этом роде. Капли воды, луна как-то не так отразилась, а он уже успел напридумывать себе невесть что.
«Глупости, — думал Стэн по дороге на кухню. — И что его так напугал этот домишко? И это оконце под крышей, и лицо — полная ерунда. Чушь собачья».
По стенам кухни бегали солнечные зайчики. Под окном щебетали воробушки. По радио передавали отличный концерт, а на столе стояла куча разной вкуснятины.
Стэн отстукивал пяткой такт песни и одновременно запихивал в тостер бутербродики с маслом. Было видно, как Папочка топчется у забора и по-прежнему отвечает что-то соседке. Наверху, похоже, только что выползла из постели Флоелла.
Одной рукой Стэн перекладывал абрикосовый джем, а другой дирижировал воображаемым хором. Все-таки приятно вот так завтракать на новом месте, и по Кротовьей Дороге он теперь почти не скучал.
Надо будет сегодня отправиться на разведку: хорошенько полазить по саду, побегать по Просеке.
Ура! Гренки готовы.
Стэн, насвистывая, подбежал к тостеру и вынул хлебцы. Сложил их на блюдце, обернулся, чтобы поставить на стол…
И застыл на месте.
Прямо перед ним лежала газета… «Новости Ривердитча». А с ее страниц на Стэна внимательно и серьезно смотрело лицо. То самое.
Стэн никак не мог оторвать ногу от пола. Дышать стало трудно. У него закружилась голова, но дело было не только в этом портрете.
Сверху листа вдоль всей страницы шли жирные черные буквы, и Стэн прочитал:
ПРОПАЛ МАЛЬЧИК
Таинственное исчезновение юного изобретателя
Весь Ривердитч с волнением ждет новых известий о судьбе одиннадцатилетнего Раймонда Голайта, пропавшего вчера во второй половине дня.
Вместе с родителями, Дафной и Маркусом Голайтами, мальчик ехал на автобусе номер 22 в Парк на Просеке. Утром он посетил замечательную выставку «Чудеса космоса», открывшуюся недавно в Музее Ривердитча. Миссис Голайт, известный квантовый физик, прочитала там лекцию под названием «Теории гравитации».
Раймонд сел в автобус, следующий по маршруту «Музей — Парковый Холм». Однако по дороге он неожиданно попросил позволения выйти на несколько остановок раньше Парка. Свое решение он объяснил тем, что ему необходимо зайти в магазин на Просеке и купить несколько приспособлений для будущих опытов.
— Мы сразу же согласились, — рассказывает нам отец мальчика. — Раймонд много раз бывал в этом магазине, к тому же мы знаем, как замечательно он ориентируется в пространстве.
— Больше мы его не видели, — со слезами добавляет миссис Голайт. — Это произошло ровно в два часа. Я запомнила, потому что услышала тогда, как играют на руке у Раймонда часы. Он сконструировал их так, что каждый час они исполняли по мелодии из кантаты Баха. Музыка кончилась, и сразу после этого он выпрыгнул из автобуса.
Куда направился мальчик, попрощавшись с родителями, остается загадкой. Его не видели ни в одном из магазинов на Просеке. Родители напрасно ждали его в парке. Дома он тоже не появился.
Полиция считает, что это происшествие останется единственным случаем исчезновения детей в нашем городе.
— Мы не думаем, что в Ривердитче существует какая-нибудь опасная банда преступников, — говорит инспектор Бланд, которому поручено расследовать это дело. — Однако мы просим всех родителей и детей быть сейчас особенно внимательными и осторожными.
Родители Раймонда надеются на помощь всех жителей нашего города.
— Раймонд обязательно должен найтись, — сказал нам его отец. — Он всегда так любил нас!
В прошлом месяце мы уже писали о Раймонде — этот суперумный мальчик стал победителем конкурса «Юные гении Ривердитча», в котором участвовали все одаренные дети города.
Юным исследователям было предложено изучить какую-нибудь серьезную научную проблему, волнующую сегодня наших сограждан.
В своей работе Раймонд подробно описал влияние ливней и влажности на рост овощей в Ривердитче и Петитфоссе — городе на юге Франции. Его исследование жюри единогласно признало самым лучшим.
Не может быть
На негнущихся ногах Стэн еле доплелся до стула. Голосок у него в голове опять принялся за свое:
«ЧТО, НЕ ВЕРИШЬ? ДУМАЕШЬ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ?»
Он изо всех сил ущипнул себя за руку. Пора просыпаться. Ведь должен когда-нибудь кончиться этот сон, ужасный сон… разве на самом деле такое бывает? Но рядом на столе лежала газета, в которой была фотография мальчика… Большая, отчетливая фотография, а на ней — то же лицо, которое появилось вчера перед Стэном в окне проклятого черного дома. Лицо Раймонда Голайта, мальчика, который пропал.
— Ты чего? — Флоелла удивленно уставилась на него с порога. — Заболел? Наверное, опять ангина.
Стэн не мог говорить, не мог пошевелить языком. Просто забыл, как это делается. Когда он передавал Флоелле газету, руки его так дрожали, что фотография чуть не упала на пол.
Флоелла подхватила ее и возмущенно топнула ногой.
— Опять этот Голайт! Сколько можно! Все про него да про него! Ничего себе, — уже тише произнесла она, прочитав заголовок. — Он, конечно, обскакал нас на «Юных гениях», но такого я от него… — Она покачала головой и опять стала читать.
Да-да, теперь Стэн тоже вспомнил. Флоелле ведь все пророчили первое место. Правда, теперь это уже не важно.
— Флоелла… — прошептал он, потянув ее за рукав.
— Мы с Марджори ночами не спали с этим макетом поливальной машины, — бормотала Флоелла, продолжая изучать статью.
— Я его видел, Флоелла, — сказал Стэн и потянул посильнее. — Я его видел вчера. У окна.
Флоелла наконец кончила читать. Голос у нее стал взволнованным:
— Бедный Раймонд! На самом деле он, скорее, милый мальчишка. Он почти заслужил тогда приз. Почти заслужил.
Стэн вскочил. Надо как-то заставить ее помолчать. Он вцепился ей в плечо.
— Я в окне видел лицо, ты понимаешь, Флоелла? Его лицо.
Флоелла ничего не понимала. О чем это он? Стэн придвинул поближе стул и снова сел. Сейчас он ей все объяснит.
И рассказал ей все, но на лице у Флоеллы было написано, что она не верит ни единому слову.
— Идиотская история, — помолчав немного, сказал Стэн. — Я сам не знаю…
— А я знаю, — быстро выпалила Флоелла и мрачно смерила его взглядом с ног до головы. — Опять твои глупые шуточки.
— Нет, Флоелла… — попробовал перебить ее он, но девочка не дала ему договорить.
Она продолжала, грозно подняв указательный палец:
— Слушай, ты видел лицо в окне пустого дома напротив? — Флоелла подошла к окну. — Вон того, на холме, за деревьями, — произнесла она, глядя вдаль. — С окошками и с башенками?
Умоляюще глядя на нее, Стэн кивнул.
Флоелла прищурилась.
— Расстояние отсюда дотуда… — Она замолчала и наморщила лоб, как будто собиралась решать задачку по математике. — Как два футбольных поля. Может, чуточку больше. Потом это лицо испарилось. Пш-ш-ш-ш. Вот так, — продолжала она. — И ты говоришь, что это был Раймонд Голайт, которого сейчас ищет весь город?
Стэн прикусил губу. Не надо было ей говорить. Когда она пересказывала все таким тоном, ему самому начинало казаться, что он все наврал.
— Стэн, — сказала Флоелла с таким видом, как будто догадливей ее нет на свете. — Еще одна совершенно правдивая история про привидения, да? — Она, как учительница, постукивала по столу пальцем. — Зря старался, все равно не поверю. И никто не поверит. Тут даже не страшно, сразу ясно, что это сплошная чушь. По-моему, ты разучился придумывать. Про призрака в тумбочке было гораздо интересней. Даже про ногтедера у меня под кроватью мне и то больше понравилось.
Зря старался. Можно было и раньше догадаться, что ничего из этой затеи не выйдет. Она думает, что это сказки. И ужасно рада, что его раскусила.
— Скажу тебе по секрету, что с такого расстояния вообще ничего разглядеть невозможно, тем более лицо.
— Знаю, — согласился Стэн. — Я что, виноват, что я видел?
— Неужели? — ехидно протянула Флоелла. — Ну давай, ври дальше. И во сколько это, по-твоему, было?
— В двенадцать, — быстро ответил Стэн. — Я как раз посмотрел на часы.
— Ха! — радостно завопила Флоелла. — Попался! Читай-ка. — И она ногтем подчеркнула строчку в газете. — До двух он все время был с папой и с мамой. Понял? Ты не мог его видеть.
Одержав такую блестящую победу, Флоелла на секунду умолкла, чтобы перевести дыхание. Потом с важным видом продолжала:
— Ты все-таки мог бы подумать сначала, про что стоит выдумывать истории, а про что — нет. Это ведь не твои глупые сказки, а настоящее горе. И всякие розыгрыши тут совершенно некстати.
— Да не разыгрываю я тебя, — уже безо всякой надежды попробовал убедить ее Стэн. — Это было на самом деле. Я узнал лицо на фотографии, потому что видел его вчера в окне. Правда!
Крушитель
Через полчаса Стэн до того запутался, что уже и сам перестал понимать, где правда, а где — «глупые сказки». Он сидел на ступеньке крыльца и палкой чертил на песке разные страшные рожи. Флоелла ведь тоже может иногда сказать что-нибудь дельное. И если до того дома действительно так далеко, значит, он просто НЕ МОГ видеть лицо. Он его, наверное, выдумал, а потом нечаянно взял и поверил в свою же историю.
Скри-и-и-ип… Скри-и-и-ип…
Стэн поднял голову. Дверь гаража потихоньку приоткрывалась. Сначала показался ботинок, потом рука, а потом Флоелла выкатила наконец свой велосипед. К багажнику было прицеплено какое-то огромное пластмассовое ведро. Сверху оно было замотано любимым Папочкиным полотенцем, так что у Стэна никак не получалось заглянуть внутрь. Зато на Флоеллу он налюбовался вдоволь: особенно ему понравились ее руки — все в голубых пятнышках и ярких черных подтеках.
— В этот раз должно получиться, — объявила она, запихнув в багажник блокнот. — Если Папочка спросит — я провожу важный эксперимент в одном совершенно безлюдном засекреченном месте.
С этими словами она плюхнулась на велосипед и изо всей силы нажала на педали.
— Главное — скорость! — провозгласила она уже на ходу, и велосипед укатил к перекрестку на другом конце Просеки.
С крыльца Стэну было видно, как Флоелла лихо крутанула руль и помчалась по главной дороге. Он привстал, чтобы посмотреть, куда это она направляется.
И в ту же секунду почувствовал, как внутри у него что-то вздрогнуло.
— Нет уж, только не это! — выдохнул он. Но сомневаться не приходилось.
Прямо по Просеке ехало на велосипеде чудовище совершенно ужасного вида. Восемьдесят килограммов мускулов и мышц: Колин Армитадж, Крушитель. Пятнадцатилетний тупоумный верзила.
Крушитель считал себя прямо-таки знаменитостью. Он был победителем конкурса «Стальные мышцы». Собственно, никакого конкурса там и не было — все просто ходили по сцене, надували мышцы и ждали, кому же дадут первое место. Всего за два часа Крушитель успел так очаровать публику, что главный приз присудили ему, а не прошлогоднему чемпиону, на шесть лет его старше — правда, может быть, все происходило совсем по-другому. У Крушителя разве разберешь что-нибудь.
Во всяком случае, его показали по телевизору, передали по радио его интервью и напечатали на первой странице «Новостей Ривердитча» его огромную фотографию.
И вот сейчас он катил по улице, где жил Стэн, подъезжая все ближе и ближе к их дому.
Стэн передернул плечами. С кем он вовсе не мечтал бы сейчас повстречаться, так это с Крушителем. Он слишком хорошо помнил, как они поговорили с ним в прошлый раз. Все началось со школьного театра и с непредусмотрительной дерзости Стэна…
— Кого я вижу? Лампкинс-писательс-бумагомарательс! — с ухмылочкой пробасил Крушитель, загородив собой вход. — Пришел поделиться со мной денежками за свои привидения?
Стэн прислонил велосипед к стене и пошел прямо к двери.
— Доброе утро, Колин, — сказал он. — Ну как, выучил свою строчку?
Лицо Крушителя перекосилось. Стэн быстро отпрыгнул на несколько шагов назад. Что такого он сделал? Что? Дважды оскорбил мистера Стальные Мышцы. И за это его ждет расплата.
Во-первых, он назвал Крушителя его настоящим именем. А этого тот терпеть не мог. Разве «Колин» может приводить в трепет всю начальную школу?
И потом, у него хватило наглости напомнить Крушителю про его роль. Нельзя сказать, чтобы Крушитель очень уж рвался играть. Честно говоря, его просто заставили. Но если уж он согласился, то вправе был требовать лучшую роль. Вся неприятность заключалась в том, что он абсолютно не годился для сцены. Зато он умел петь. Ангельским голосом.
В этом здоровом балбесе жил голос, чьи звуки заставляли детишек мечтать о том, как они раздадут все игрушки бедным нищим, братьев переполняла непередаваемая нежность к своим сестричкам, а учителя чувствовали, что их обуревает любовь ко всем ученикам. Даже Бладжет, когда слушала Крушителя, всегда подносила к глазам платочек.
Но для сцены он совсем не годился.
Так что после каждой репетиции его роль сокращали и сокращали, и в конце концов, кроме песен, в ней осталась всего одна-единственная строчка. Понятное дело, что Крушитель не любил, когда в разговоре кто-нибудь ненароком касался этой неприятной темы.
Вот и теперь он побагровел и стал бешено вращать глазами.
— Сейчас ты у меня попляшешь, крошка Стэнли, — просипел Крушитель и схватил Стэна за воротник.
Вот так влип! Стэн старался прикрыть лицо рукой.
Фр-р-р-р-р!..
Буквально в самую последнюю секунду во двор на мопеде ворвался мистер Платт — тот самый, который сочинил эту пьесу и собирался теперь ее с ними поставить. Он резко затормозил, соскочил на землю и прокричал им, указывая на дверь:
— Репетиция начинается, все в зал, все в зал!
Стэн перевел дух. Спасен. Во всяком случае, на какое-то время.
Репетиция кончилась самым плачевным образом всего через пару минут — сразу же после той сцены, в которой Крушителю полагалось поднять Мелани Гиббинс и сильно-сильно ее раскружить.
Мелани была звездой их театра — хрупкой и до ужаса красивой.
Может быть, Крушитель залюбовался на нее и забыл все на свете — во всяком случае, его знаменитые стальные мышцы на этот раз его подвели. Раскружить-то он ее смог, но потом почему-то вдруг отпустил, и бедная Мелани полетела прямо на балкон королевского замка.
Ей действительно не повезло, потому что декорацию еще не успели закрепить. Так что в следующую секунду визжащая Мелани Гиббинс исчезла под грудой разноцветных картонок. Все, что от нее осталось, — это синенький бантик, трепещущий на перилах того, что недавно было балконом. Мистер Платт объявил, что в связи с несчастным случаем репетиция прекращается.
Стэн постарался поскорее собрать свои вещи. Того и гляди, Крушитель придет в себя и вспомнит, что еще не разобрался со Стэном.
Последнее, что слышал Стэн, был хвастливый голос Крушителя, который радостно описывал слушателям, как ловко он сумел отправить в полет Мелани Гиббинс.
— Знаете, какие у нее теперь будут переломы — о-го-го! Не хуже, чем у малютки Вилсона. Он подошел ко мне и говорит: «Помоги достать с дерева змея». Ну, в общем, я его подбросил, а этот растяпа не смог ухватиться за ветку. Я ему потом виноград в больницу таскал, так он его даже есть не мог.
Крушитель вдруг замолчал.
— Слушайте, а где этот Лампкинс? По нему ведь тоже больница плачет, я ему…
Но Стэн уже что есть духу мчался домой.
Вот так они поговорили в прошлый раз. А теперь Крушитель, откуда ни возьмись, появился на его улице и преспокойно катил куда-то мимо него. Наконец он остановился, слез с велосипеда и достал ключи.
У Стэна похолодели ладони. Хорошенькая жизнь его ждет. Такое только в каком-нибудь страшном сне может присниться, но сейчас, к сожалению, он не спал: Крушитель действительно был его соседом. Из дома номер тридцать два.
Бамс!
Подул ветерок, и дверь гаража захлопнулась с жутким грохотом.
Стэн застонал. Ну почему ему так не везет?
Крушитель, конечно, повернул голову. Он узнал Стэна, и лицо его расплылось в гадкой ухмылке. Он несколько раз кивнул, спрятал ключи и медленно пошел к дому сорок.
Спасайся!
Стэн дышал быстро-быстро. Флоелла ушла. Папочки нет. А Крушитель шел наверняка не для того, чтобы поздравить его с переездом.
Надо исчезнуть. Чем скорее, тем лучше.
Стэн перелез через заборчик и побежал по тропинке. Здесь начинался их сад.
«ПРЯЧЬСЯ, — шептал ему голосок. — А ТО НЕ УСПЕЕШЬ!»
— Эй, ты, Стэнли Лампкинс, стой, я все равно тебя достану!
Стэн не оглядываясь мчался по саду. Дышать было тяжело, и уже начинал болеть бок. Но вот тропинка исчезла, и Стэн уткнулся носом в забор. Попробуй тут спрячься. Все как на ладони. Сейчас подбежит Крушитель и…
Правда, если…
Он посмотрел на забор. Высокий, но перелезть можно, а уж с той стороны такие заросли, что Крушителю до него не добраться. Пусть хоть весь день ищет.
Стэн подпрыгнул и ухватился за самую нижнюю доску. Потом подтянулся и перекинул за забор ноги. Потом схватился за ветку дерева, которое росло на той стороне. Потом зажмурился и прыгнул.
И как раз вовремя.
Заскрипела калитка — значит, Крушитель уже в саду. Стэн скрючился возле забора, стараясь потише дышать.
— Все равно не уйдешь! Поймаю, не сегодня, так завтра! — злобно прохрипел знакомый голос.
Теперь Стэн слышал громкое «бум, бум, бум» — это Крушитель носился по саду. Стэн сейчас хорошо представлял себе его: длинные руки, глупое круглое лицо, маленькие горящие глазки, которые рыскают туда-сюда в поисках добычи.
Интересно, скоро он догадается, куда исчез Стэн?
Стэн выпрямился и на цыпочках отошел от забора, а потом побежал. Сухие ветки с треском ломались у него под ногами, камушки, громко шурша, разлетались во все стороны, но он уже не думал о том, что его могут услышать. Ему казалось, что главное теперь — успеть отбежать как можно дальше. Скоро он почувствовал под ногами что-то вроде дорожки, прикрытой листьями и заросшей по краям мхом. Стэн помчался по ней дальше, вглубь. Он все время боялся услышать сзади отвратительный голос, и ему было наплевать, куда бежать, лишь бы Крушитель его не догнал.
Он останавливался только для того, чтобы вздохнуть. Подальше отсюда. Еще немножко. Еще капельку, чтобы Крушитель уж точно сюда не дошел.
Дорожка вдруг резко завернула направо, а прямо перед собой Стэн увидел огромные чугунные ворота. Есть там где спрятаться? Тогда, может быть, лучше туда? НАВЕРНЯКА.
Стэн навалился на ручку, толкнул, еще раз. С дорожки ясно послышалось: бум, бум, бум. Он догадался!
«ОТКРЫВАЙТЕСЬ! — упрашивал ворота Стэн. — МИЛЕНЬКИЕ, НУ, ПОЖАЛУЙСТА!»
Бесполезно. Заперты намертво. Стэн сам не знал, как это у него получилось, но через минуту он уже слезал с другой стороны ограды, туда, где почти вплотную стояли темные высокие деревья.
Вопли Крушителя слышались где-то совсем далеко, но Стэн все никак не мог остановиться. Он продирался сквозь кусты, ломая сучья и царапая руки.
Надо посмотреть, может быть, уже можно залечь где-нибудь. Стэн обернулся…
Хрясь!
Он споткнулся и изо всей силы налетел лбом на камень. Голова закружилась, и Стэн растянулся на земле, уткнувшись носом в пушистый прохладный мох.
Он всхлипывал и всхлипывал. Что за размазня! Перестань, ПЕРЕСТАНЬ, а то Крушитель живо сюда прискачет.
Но Крушителя было не видно и не слышно. Надоело без толку бегать или он просто залег в засаду и ждет?
Лучше пока не вставать: вдруг он где-то поблизости. Тихо. Стэн сел и вытер лицо рукавом. Потом моргнул несколько раз подряд. Теперь понятно, во что он врезался.
На земле, покрытая лишаями и мхом, лежала каменная плита.
Похоже на камни, которые бывают на кладбищах. У Стэна вдруг замерзли кончики пальцев. Здесь-то она зачем? С одной стороны плиты были видны буквы. Они почему-то не заросли ни мхом, ни травой. Какая странная надпись:
А ТЕ, КОГО ГНАЛ
ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ СТРАХ,
ДУМАЛИ, ЧТО СПАСУТСЯ,
НО ОКАМЕНЕЛИ.
Стэн еще раз моргнул. За камнем, на том конце парка стояла какая-то глыба. Вернее, фигура. Скульптура.
Стэн нехотя поплелся вперед.
«Мог бы и раньше догадаться, — подумал он. — Парк, ворота… это ведь ТОТ САМЫЙ дом».
Фигура мужчины была выточена из гладкого серого камня. Он стоял спиной к Стэну, но лицо можно было разглядеть, потому что он сильно запрокинул голову. Перекошенное лицо с открытым ртом. Одну руку мужчина прижимал к груди, как будто его ранили, а другую вытянул, чтобы показать что-то. Наверное, вон ту лужайку. И фигуры на ней.
Много-много фигур из гладкого серого камня.
Стэн долго смотрел на них издали, потом шагнул вперед. Еще шаг, еще один, и они окружили его. Он находился в толпе — одни бежали, другие ковыляли из последних сил, кто-то согнулся, кто-то закрыл голову руками. Каменные дети, их папы и мамы — разного возраста, в разной одежде. Некоторые — ростом со Стэна, были и выше, и ниже, но все точно, как в жизни, такие похожие на обычных людей, что Стэну пришлось дотронуться до одной статуи пальцем, чтобы поверить, что она неживая.
Нет, просто камень. Холодный. Как сосулька, если взять ее без варежки.
Но по-настоящему напугали Стэна их лица.
Как будто все они что-то видели. Что-то ужасное. И очень боялись. И не только. Как будто им всем было жутко противно. Противно и страшно.
С него хватит, он сейчас же уйдет и не будет смотреть. Только бы понять, почему они так странно стоят… И Стэн не двигался с места, надеясь разгадать их секрет.
Как будто они прибегали сюда, чтобы спастись от чего-то такого ужасного, мерзкого… И каменели, не успевая подумать ни о чем, кроме своего страха, ничего не замечая кругом.
У них в глазах ужас. Холодный ужас.
На них неприятно было смотреть. Пальцы сжаты, губы закушены, они как будто стонали или молча звали на помощь.
— Прямо как живые, — прошептал Стэн. — Как на самом деле…
А сзади, за статуями и за кустами, был черный дом. Тихий и злобный, настоящее чудище, с каменным телом и с противно сощуренными окошками-глазками. Все, кроме одного: сводчатое окно под крышей было распахнуто настежь. Оно кого-то дожидалось.
«СПАСАЙСЯ! — пробормотал голосок. — СПАСАЙСЯ, ЗДЕСЬ ДОЛЖНО ЧТО-ТО СЛУЧИТЬСЯ! ЧТО-НИБУДЬ НЕХОРОШЕЕ. УХОДИ!»
Но Стэну было страшно повернуться спиной к дому. Он не мог заставить себя опять бежать.
Скульптуры, темные шторы на окнах, тишина… колдовское, противное место. Дышать тяжело, того и гляди в горло забьется что-нибудь скользкое, гадкое. Даже трава и деревья как будто политы ядом. Стэну казалось теперь, что за каждым кустом кто-то прячется.
Кто-то злой… и опасный.
«БЕГИ БЕГОМ!»
Стэн попробовал отвернуться от статуй, шагнуть, побежать, спастись. Он пятился, а сам все смотрел на окошко под крышей, на лужайку… Обратно, по мху, по траве, подальше от дома, обратно в милый добрый сад.
Наконец он собрался с силами и помчался — быстрее, быстрее, пока не увидел ворота, и тут он застыл, остановился как вкопанный.
А потом закричал.
Разговоры
От ворот прямо к нему катился коричнево-черный клубок. Стэн стоял и кричал, а клубок с размаху налетел на него и прицепился к штанине.
— Тяфкин! — донесся из-за кустов чей-то пронзительный голос. — Отпусти немедленно!
И послушный Тяфкин — у мехового клубка, оказывается, было имя! — немедленно бросил штанину и завилял хвостом. Вид у него был очень смущенный.
— Извини нас, пожалуйста, ладно? — прокричал голос. — Он, наверное, собрался меня защищать. Мы здесь первый раз кого-то встречаем.
Стэн увидел, что из глубины сада к нему спешит незнакомая дама. Папочкиного возраста, и тоже, наверное, без ума от разных там новых сортов помидоров, по крайней мере, из дырки в кармане у нее на тропинку падали семена.
Стэн перелез через ограду. Получилось не так быстро, как при бегстве от Крушителя, но радовался он, наверное, не меньше.
— А я тебя знаю, — произнесла дама, поглаживая Тяфкина, который сразу же уткнулся ей носом в колени. — Тебя зовут Стэн. Твой папа показывал мне твою фотографию. — Она протянула ему руку: — Меня зовут Имельда. Я живу в сорок втором доме.
Первый раз в жизни Стэн почувствовал, как приятно, что на свете бывают соседки. А все их замечания — это же, в сущности, такая ерунда! К тому же эта дама с дырой на коленке, похоже, не была особенно ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ.
Она повела Стэна по еле заметной тропинке, которая очень скоро уткнулась в заборчик их сада. Пока они шли, Стэн несколько раз замечал на песке свежие отпечатки кроссовок, а у забора на траве валялась сломанная толстая ветка. Странно. Он что-то не помнил, зачем ее ломал…
С какой стати она бы ему вдруг понадобилась? А если не ему, кому же тогда? Понятно кому. Стэн передернул плечами. Даже если Крушитель сейчас преспокойно обедает дома, можно не сомневаться: он скоро вернется.
Тропинка огибала их сад, шла вдоль каменной стены, за которой был сад Имельды, а потом заворачивала направо.
— Вот здесь гуляй, пожалуйста, сколько хочешь, — говорила Имельда. — Правда, обычно тут не любят ходить. Я, честно говоря, тоже только из-за Тяфкина здесь бываю. Какой-то он мрачный, наш лес. А дом этот…
— Скажите, пожалуйста, кто там живет? — вдруг выпалил Стэн.
Имельда посмотрела на него удивленно:
— Никто не живет. Он пустой. Просто ужас как он запущен. Его столько лет не ремонтировали, что…
— А чей он?
— Сейчас? Даже не знаю. Раньше там жил один врач. По-моему, хирург. — Она поморщилась. — Я с ним как-то раз встретилась. Будем надеяться, что больше он в этих краях не появится.
Тропинка кончилась, и они стояли теперь перед высокой деревянной калиткой. Имельда открыла задвижку и подтолкнула Стэна вперед.
Удивительное дело! Они вдруг оказались прямо на Просеке, у самого крайнего дома.
— Приве-е-е-ет!
И из-за угла на Просеку выкатила Флоелла. Она резко затормозила и спрыгнула с велосипеда. На багажнике у нее по-прежнему болталось ведро, только теперь в нем была огромная круглая дырка.
— Все прекрасно! — радостно прокричала она, отвязывая ведро. — Еще парочка опытов — и наука узнает о необыкновенном открытии!
На штанах у Флоеллы сияли яркие синие пятна. Тяфкин тут же встал в стойку и начал бешено их облаивать. А локти и колени девочки были покрыты толстым слоем грязи.
Имельду Флоеллин вид, кажется, поразил до глубины души. Она даже не остановила Тяфкина и начисто позабыла, что только что болтала со Стэном. Но он вовсе не собирался прекращать их беседу.
— А что этот врач?.. — сказал он.
— Ну да, врач… — очнулась Имельда. — Про него здесь много чего говорили… про его делишки. Как он в этом доме… в общем, разное болтают. Он был не слишком приветлив с соседями, ничего о себе не рассказывал. Что ни слово, то грубость. Вот его и не любили. Придумывали про него невесть что. Я-то ничему такому не верю. А потом его не стало.
— Не стало? — переспросил Стэн.
— Ну, уехал. Исчез. Помер. Про него никто ничего не знает, — ответила Имельда. — Я думаю, у него начались неприятности. Какой-нибудь скандал. Короче говоря, однажды утром оказалось, что в доме никто не живет. За день до того кто-то был, а тут — раз, и ни души. Все заперто: двери закрыты, окна занавешены, на воротах замок. Он так больше и не появился.
— Значит, дом все время пустой? — спросил Стэн.
Имельда кивнула:
— Вот именно. Туда никто никогда не заходит, даже почту не носят. По-моему, парадным въездом уже и пользоваться-то нельзя, так он зарос. — Она замолчала и с хитрой улыбкой поглядела на Стэна: — Конечно, если захотеть, туда можно пробраться через лес, там ведь еще одни ворота — те, у которых мы встретились… про них, правда, мало кто знает. А теперь мне пора, — сказала она и добавила: — Просто преступление так запустить этот парк! Статуи там ни к чему, я согласна, но сама лужайка… — Она покачала головой. — Я по ней прошлась граблями в прошлом году. Может, и не надо было, но я решила, что от этого никому хуже не станет.
Имельда пошла к дому. Уже открывая калитку, она в последний раз обернулась и проговорила:
— Грустные эти фигуры. Бегут куда-то, а на самом деле давно поумирали…
Имельда махнула рукой и скрылась за дверью, потом убежала Флоелла, и Стэн остался один. Он стоял на дороге и думал о старом доме, заброшенном парке и статуях из гладкого серого камня.
Вернувшись домой, Стэн обнаружил в прихожей кипы рваной оберточной бумаги, а на кухне среди кучи разноцветных пакетиков сидел Папочка и извлекал из сумки очередную порцию покупок. Папочка радостно закивал и достал из-под коробок с рассадой большой нарядный сверток. Он усмехнулся и протянул его Стэну:
— Открывай!
Стэн разрезал ленточку… Дротики и мишень. Сколько лет он уговаривал Папочку их купить! Он поменял бы на них любую книжку о привидениях! Но Папочка упорно называл их опасной игрушкой и не желал прислушиваться ни к каким доводам.
— Вот это да! Спасибо! Ну ты даешь! — выпалил Стэн.
Папочка посмотрел на него неожиданно серьезно.
— Я хочу, чтобы у нас опять был настоящий дом, Стэн, — сказал он. — И он у нас будет. — И Папочка улыбнулся.
Стэн кивнул. Да, он понимал.
Когда это началось? Почти три года назад, но Стэну все время казалось, что это случилось на прошлой неделе. Откуда-то выползла странная пустота и проглотила весь смех, все их игры, весь дом.
Во вторник, в тот день, когда умерла мама. Очень солнечный день. Стэн до сих пор помнил, как удивило его, что на улице бегали и хохотали дети.
А у них была тишина. Даже старые часы в прихожей не хотели больше тикать. Эти часы мама всегда заводила сама.
Они с Папочкой сидели в гостиной, но все равно можно было подумать, что дом пустой.
И что здесь всегда молчат.
Они прожили молча много дней, недель, месяцев.
Стэн на цыпочках слонялся по комнатам, боялся присесть, боялся дотрагиваться до вещей. Он мало что понял. И ему не у кого было спросить. Ему никто не объяснил. Никто не мог объяснить, почему она заболела, почему ее не вылечили доктора, почему она умерла и больше к ним не вернется. Флоелла заперлась у себя в комнате и все время читала.
Наверное, ей было еще хуже, потому что она была старше и больше знала. Но Флоеллу трудно понять. Она никогда не плакала. Может быть, у себя в «Дневнике чувств» она заполнила страничку под названием «Грусть» и немного утешилась.
Ну а Папочка… Папочка изо всех сил старался, чтобы все было как раньше. Водил их в школу, в гости к друзьям, покупал им еду и даже заставлял себя время от времени пробормотать: «А ты знаешь, что мама…»
Он хотел, чтобы они видели его веселым, но смех у него был какой-то ненастоящий. И голос тоже: как будто он уговаривал их выпить «это вкусненькое лекарство» или сходить в гости к противному дядюшке Арчи, у которого «вот увидите, как вам понравится». Специальный голос для разных «это-совсем-не-больно». А им было больно. И даже очень.
Им хотелось спрятаться от пустоты. Но было негде. И только прошлым летом они вдруг опять начали жить. Как-то вечером, когда Папочка разбирал антресоли и наткнулся на целую коробку фотографий.
Стэн с Флоеллой их раньше не видели. Они там были совсем малышами — радостные детишки со счастливыми папой и мамой. Все вместе.
Они их рассматривали, а Папочка сказал:
— Просто удивительно, Стэн, как ты на нее похож.
И голос у него был самый обыкновенный. Не торжественный, не особенно грустный, не этакий радостный голосочек. Нормальный голос.
А Флоелла вцепилась в какую-то фотографию и ужасно долго на нее смотрела.
А потом вдруг сказала:
— Я сама тогда больше всего хотела умереть.