Глава XII Понедельник, 11 мая
В понедельник Симеи опять провел общевойсковой смотр.
– Костанца, – начал он. – В вашей статье о ночных бабочках вы применяете такие выражения, как «бардак», «бандерша», «укокать». И даже одна ваша героиня посылает другую «на хрен».
– Да это для колорита, – стал защищаться Костанца. – В телевизоре теперь уже тоже именно так все выражаются, даже дамы.
– Обычаи высшего общества нам не указ. Мы думаем о читателях, которые все еще стесняются сильных выражений. Высказывайтесь обиняками. Да, Колонна?
Я подхватил:
– «Дом терпимости», «мэтресса», «уложить на месте», «послать кого-либо подальше».
– Кто знает, дальше чего… – хихикнул Браггадоччо.
– Дальше чего, мы объяснять читателю не обязаны, – отрезал Симеи.
Перешли к другим вопросам. После собрания Майя отозвала нас с Браггадоччо:
– Я уже боюсь высказываться, чтоб никого не раздражать, но хорошо бы раздать заменительный словник.
– Какой заменительный? Кому раздать? – не врубился Браггадоччо.
– Раздать всем редакторам. Заменяющие слова, вместо крепких выражений. Ну, ведь говорили.
– Говорили, но час назад! – выкрикнул Браггадоччо, глядя на меня со значением: «Видишь, вот она всегда так».
– Ну и что, – ответил я успокаивающе. – А она не переставала целый час думать. Ну-ка, Майя, поделись же с нами своей достопримечательной мыслью.
– Ну, например, вместо «послать на хрен» будем посылать на «внешний орган генитоурологической системы мужского организма в форме цилиндрического отростка, граничащего с передним отсеком перинея».
– Дикая идея, – отозвался Браггадоччо. – Колонна, задержись ненадолго со мной, хочу тебе показать один документ.
Я отошел, куда меня тянул Браггадоччо. Майя кивнула с пониманием. Если у нее и были черты аутизма, меня это привлекало в ней все больше и больше.
Все поуходили из редакции, смеркалось, в круге настольной лампы Браггадоччо примащивал россыпи ксерокопий.
– Колонна, – начал он, загораживая локтями свои бумаги, будто обороняя от всего мира. – Посмотри, какие документы я сумел отыскать в историческом архиве. После поругания на площади Лорето труп Муссолини отвезли к патологоанатомам в университетский морг. И вот отчет официального вскрытия. Читай. Институт судебной медицины и страховых дознаний Королевского миланского университета. Профессор Марио Каттабени. Протокол вскрытия номер 7241, произведено 30 апреля 1945 года, вскрытие тела Бенито Муссолини, скончавшегося 28 апреля 1945 года. Тело готово к препарированию, находится на анатомическом столе, без одежды. Вес – 72 кг. Рост – приблизительно 1,66 м, точное измерение затруднено вследствие травматических искажений формы головы. Лицо несет следы множественных поражений от выстрелов, произведенных из огнестрельного оружия, а также от контузий, чем затруднено опознание характерных черт лица. Невозможно произвести антропометрические исследования головы вследствие деформации и переломов черепно-лицевых костей. Я пропускаю… Череп деформирован… Теменной отдел лобно-теменно-затылочной области вдавлен… Раскрошена глазная орбита с той же стороны. Глазное яблоко сплющено и разорвано, стекловидное тело вытекло. В орбите, опустевшей вследствие механических повреждений, не имеется следов крови. В медианной плоскости лба и в теменно-лобной области слева содраны в двух местах участки кожного и волосяного покрова, повреждения около шести сантиметров каждое, причем обнажены кости черепа. В затылочной части справа от серединной линии имеются два близко расположенных отверстия с выпяченными нерегулярными краями, диаметром около двух сантиметров, на которых имеются следы размельченного мозгового вещества без следов проникновения крови. Ты представляешь себе? Размельченного мозгового вещества!
Браггадоччо обливался потом. Руки его дрожали. Нижняя губа покрылась пузырьками слюны, у него был вид завзятого обжоры, унюхавшего дух жареных мозгов или парной требухи, переработанной в гуляш.
Он продолжал, продолжал и продолжал:
– На затылке справа вблизи серединной линии широкое рваное отверстие диаметром почти три сантиметра, с выпяченными закраинами, не содержащими следов крови. В височной правой области два близко расположенных отверстия круглой формы, с закраинами, имеющими дробно-рваные очертания, не содержащими следов крови. В левой височной области наличествует обширное отверстие рваных очертаний, с выпяченными закраинами, с присутствием церебрального вещества. Обширное повреждение левой ушной раковины. Оба повреждения имеют типичный вид постмортальных увечий. У корня носа небольшое рваное отверстие, с фрагментами измельченных костей, проникающих наружу, в окружении умеренного количества крови. На правой щеке три ранения острым предметом, удары наносились извне и вглубь, с легкой оттяжкой назад, вследствие чего закраины приобрели конусообразную форму, следы крови отсутствуют. Раздробление верхней челюсти, множественные разрывы как мягких тканей, так и скелетного каркаса, расколото нёбо, описанные повреждения носят характер посмертных увечий. Я пропущу тут немножко, Колонна, потому что там как-то однообразно про замеры и расположение увечий… Так ли уж нам нужно знать, как и куда ему попадали… Черепная коробка треснула. Многочисленные фрагменты костей отколоты и отсутствуют, вследствие чего открыт доступ во внутричерепную полость. Толщина черепной коробки в норме. Твердая мозговая оболочка местами раздавлена. Обширные множественные разрывы в передней части. Следы эпидурального либо гиподурального кровоизлияния отсутствуют. Извлечение мозга целиком невозможно из-за того, что мозжечок, седло, средний мозг и нижняя часть обеих церебральных долей расплющены, причем гематом и прочих инфильтратов крови не наблюдается…
Браггадоччо так сочно выговаривал, что где-то что-то «треснуло», а другое что-то было «расплющено», все эти красочные описания он смаковал с таким сладострастием, что мне припомнилось, как Дарио Фо в «Мистерии-буфф» изображает голодного, накинувшегося на пиццу.
– Дальше, дальше! В целости сохранены полушарная выпуклость, мозолистое тело и часть основания мозга. Артерии головного мозга удается определить только частично среди треснутых и расколотых крупных и мелких костей черепа, проникнувших в мозговое вещество… Колонна, ты согласен, что никакой врач не мог бы сказать, кому при жизни принадлежало все это молотое мясо и дробленые кости? Это был врач, заранее уверенный, что перед ним останки дуче. Даже и он, мог ли он бы? Да и мог ли он работать спокойно в той обстановке, когда все входили-выходили, журналисты, партизаны, любопытные зеваки? Помнишь, кто-то описывал, как потеряли даже внутренности какие-то, там они внутренности забыли положить обратно в труп, и какие-то медбратья стали перебрасываться этими кишками, или что там у них валялось, печень, легкие, какая-то начинка…
Браггадоччо выглядел в совершенности как кот, забравшийся в витрину мясного магазина. Будь у него усы, они топорщились и дрожали бы.
– Вот, читаем дальше. Мы еще не расследовали желудок. А между тем, судя по документам, в желудке не было найдено следов той самой знаменитой язвы, которой, мы знаем, Муссолини при жизни страдал. И ни капельки сифилиса. А ведь ходили рассказы, будто покойник был довольно-таки запущенным сифилитиком. Учтем, кстати, к слову, что Георг Захарие, немецкий доктор, лечивший Муссолини в Салу, отмечал, что он наблюдал у дуче низкое давление, анемию, увеличенную печень, спастическую болезнь желудка, вялость кишечника и острый запор. А при вскрытии ничего такого не было найдено. Печень в пределах нормы, как на поверхности, так и при взрезывании. Желчные пути в порядке, почки и надпочечники без дефектов, мочевыводящие пути и гениталии… нормальные вполне гениталии. И последнее, что там сказано: извлечен головной мозг в остаточном объеме и заложен в формалинный раствор с целью последующего исследования. Часть мозговой коры передана, согласно просьбе Медицинского управления Штаба Пятой армии (Кельвин С. Дрейер), доктору Винфреду Оверхольстеру из психиатрической лечебницы Святой Елизаветы (Вашингтон). Вот теперь я кончил!
Ну, он просто вроде как жрал труп, вроде как физически присутствовал там, или, напротив, если бы в таверне «Мориджи» вместо свиного антрекота с капустой ему бы подали ту самую надбровную дугу со сплющенным глазным яблоком и вытекшим стекловидным телом: откушайте мозжечка, седла, среднего мозга и нижних частей обоих мозговых полушарий!
Мне было очень, очень гадко, но и, не стану отрицать, очень любопытно и невозможно оторваться от Браггадоччо и пожираемого им истерзанного тела. Так в беллетристике девятнадцатого века героев завораживали магнетические глаза змей. Чтобы хоть как-то соответствовать, я пробормотал:
– Чье это вскрытие, не поймешь.
– То-то же! Теперь ты видишь, что мое предположение имеет самые твердые предпосылки. Тело Муссолини было не муссолиниевское. По крайней мере, никто не мог бы поклясться, что оно было его. Теперь мы в полном покое можем расследовать, что же происходило в интересующем нас вопросе с двадцать пятого до тридцатого апреля.
В этот вечер мне было просто необходимо осветлить душу и побыть с Майей. Чтобы окончательно отделить наше с ней взаимное пространство от пространства редакции, я решил рассказать ей все без утайки. То есть что газета «Завтра» ни завтра, ни послезавтра, ни когда-либо в будущем выходить не собирается и не будет.
– Ну и фиг с ней, – ответила Майя. – Теперь, ура, можно не волноваться и не нервничать. Продержимся несколько месяцев, заработаем немного денег, ноги в руки и на южные моря.
Глава XIII Конец мая
Жизнь моя катилась сразу по двум колеям. Дни я проводил в редакции, унизительно. А вечера были жизнью вдвоем с Майей, то у нее, то у меня. Субботы-воскресенья в Орте. Вечера бывали достойной компенсацией за дни, проводимые нами с Симеи. Майя оставила свои закидоны с предложениями и идеями, которые все равно никто не принимал, кроме меня. А я теперь принимал их дома, и это была наша любимая игра.
Она показала мне газету брачных объявлений.
– Ты почитай только, – сказала она. – Хорошо бы печатать вот это с переводами.
– Как с переводами?
– Ну вроде… Вот, значит, оригинал. «Меня зовут Саманта, мне двадцать девять, аттестат техникума, домохозяйка, разведенная, без детей, ищу мужчину приятной наружности, обязательно общительного и веселого…» А вот тебе перевод: «Скоро тридцатник, муж бросил, диплом бухгалтера, доставшийся тяжкой зубрежкой, непроходимо устарел. Работы нет. Сижу в квартире одна, заботиться не о ком, ищу мужчину, не обязательно Аполлона, но чтоб не бил, как та сволочь, за которую меня угораздило в свое время, дуру, выйти замуж».
Еще, пожалуйста. «Меня зовут Каролина, мне тридцать три, свободна, образование высшее, бизнесвумен, утонченная, темноволосая, стройная, характер открытый, уверена в себе, увлекаюсь спортом, кино, театром, путешествиями, чтением, танцами, с интересом отношусь к новым хобби. Мой друг должен быть обаятельным и нестандартным, образованным и востребованным в профессии, будь то независимая или офисная работа или служба в армии. Не более шестидесяти. С целью создания семьи». В переводе на нормальный язык звучит так: «До тридцати трех лет искала и не нашла самого завалящего мужичонку. Видимо, оттого, что я плоская как доска и не умею прилично покраситься в блондинку. Получила диплом учительницы, но на ставку ни разу не взяли. Открыла кустарное производство носков, посадила за вязальные машины трех албанцев. Не знаю, чем себя занять. То смотрю телик, то хожу в кино, то в приходский самодеятельный театр с подругой. Читаю газету брачных объявлений. Хотела бы танцевать, но никто не приглашает. Если мне пообещают законного мужа, увлекусь чем угодно, только пусть он будет не полный оборванец и даст мне возможность больше не видеть ни носков, ни албанцев. Пожилой так пожилой, бухгалтер так бухгалтер, годится и регистратор земельной управы или сержант карабинеров».
А, тебе еще? Да, я могу. «Патриция, сорок два года, свободна, работаю в сфере предпринимательства, темноволосая, стройная, милая и отзывчивая, ищу чуткого, доброго и искреннего мужчину, семейное положение не принципиально, главное – хорошее отношение». Мой тебе вариант такой: «Господи, подумать только, сорок два (кстати, в скобках, я сильно сомневаюсь насчет сорок два, Патриции должно быть не меньше пятидесяти, потом это имя уже не давали), до сих пор не побывала замужем. Слава богу, что покойная мама мне оставила галантерейный ларек. Склонна к анорексии, а также к истерикам. Ищу попросту с кем переспать, пусть он будет хоть четырежды женат». Ну и наконец: «Надеюсь, что есть еще на свете женщины, способные по-настоящему любить. Я холост, я работаю в банке, мне 29 лет, внешне привлекателен, откровенен. Ищу красивую, серьезную и образованную девушку, которая сумела бы вовлечь меня в яркую любовную историю». Переводим. Вот: «Ничего не получается с женским полом. Те немногие, с которыми у меня случалось хоть что-то, всегда оказывались стервами и хотели только замуж, а на кассирскую зарплату хрен я могу кого-нибудь содержать. Характер у меня не дай бог, так что я посылаю их далеко и бесповоротно. И все же я не Квазимодо. Так что же, не найдется на свете тетки, желательно городской, которая бы попросту согласилась попрыгать со мной в кровати без особенных претензий?»
Я, кстати, умею и не про интим. Вот, чем плохо: «Театральная ассоциация ищет и наймет актеров, статистов, гримировальщиков, режиссера, костюмера на весь будущий сезон». Почему они публику не нанимают, вот чего я не понимаю.
Майю правда жалко было тратить на это дурацкое «Завтра».
– Ты что, это Симеи нести собралась? Ему, может быть, объявления и понадобятся. Но не с твоими, Майя, интерпретациями.
– Знаю, знаю, но мечтать ведь не запрещено.
– И как ты столько лет прозанималась вот-так-сюрпризами…
– Так есть ведь что-то надо. С пасынками судьбы случается.
И она подвинулась ближе.
– Но теперь я уже не пасынок… не пасыница. Я выиграла в лотерею! Что выиграла? Ну как! Тебя.
Что оставалось, услышав такие слова от не пасыницы… Я к ней тоже подвинулся, и мы занялись любовью, и у любви был вкус победы.
В тот вечер телевизор мы не включали. Новость об убийстве прокурора Фальконе дошла до нас на следующий день. Нас это просто оглушило. В понедельник и все прочие в редакции выглядели изрядно подавленными.
Костанца спросил у Симеи, не следует ли выпустить тематический номер.
– Надо обдумать, – произнес с сомнением Симеи. – Начинать о гибели Фальконе – придется и о мафии, и о непрофессиональности силовых структур, о всяком прочем, и неизвестно сколько. Восстановим против себя полицию, карабинеров и Козу Ностру. Как знать, понравится ли это коммендатору… Когда начнем делать ту, настоящую газету, взорвут нового прокурора, деваться будет некуда, напишем на эту тему. А сейчас писать – значит выдвигать свои версии, объяснения. Через несколько дней все окажется наоборот. Риск наговорить глупостей пусть берет на себя настоящая газета, а нам зачем? Даже и в настоящей газете часто осторожничают, бьют на чувства, ходят расспрашивать родственников. Посмотрите внимательно. Посмотрите, как в телевизоре ходят, звонят в двери матери, у которой только что десятилетнего сына растворили в серной кислоте. «Госпожа такая-то, что вы почувствовали, узнав о смерти своего ребенка?» У зрителей увлажняются глаза. Результат достигнут.
Есть одно хорошее немецкое слово, Schadenfreude, радость по поводу чужих бед. Именно это чувство старается пробуждать в любом читателе уважающая себя печать.
До поры до времени, однако, мы можем себе позволить разными неурядицами не заниматься, а возмущенный тон оставим левой прессе, она на этом собаку съела. Да и что, собственно, такого случилось? Мало ли наубивали этих судейских. Еще столько же убьют. Будут еще у нас подходящие оказии. Не стоит так нервозно на это реагировать.
И так, вторично ликвидировав Фальконе, мы занялись вопросами более насущными.
После всего ко мне подкатился Браггадоччо и толкнул локтем в бок:
– Видел? Ну теперь ты понял, что эта новая история подтверждает мою теорию?
– Да с какого боку, черт возьми, подтверждает?
– Сам ты черт возьми. Я еще не знаю с какого. Но обязательно подтвердит. Все всегда подтверждает все! Как только догадаемся, с какого боку. Дай срок. Нужно только присматриваться к кофейной гуще.
Глава XIV Среда, 27 мая
Проснувшись утром, Майя сказала:
– Но этот хмырь нравится мне все меньше и меньше.
К тому времени я уже умел распознавать ход ее мыслей.
– Браггадоччо нравится меньше…
– Ну да, кто еще.
И тут же, будто бы спохватившись:
– Это как же ты смог понять?
– Радость моя, как сказал бы наш начальник Симеи, мы с тобой знаем вместе шесть человек, я подумал, кто из них тебя обхамил, и у меня получился Браггадоччо.
– Но мог же быть, не знаю, президент Коссига.
– Мог быть, но был Браггадоччо. И вообще, я наконец научился понимать тебя с лету. Чего тебе еще надо?
– Ну да. Ты теперь и впрямь думаешь и знаешь то же, что и я.
Damn, она права.
– Гомики, – так открыл наш Симеи утреннюю пятиминутку. – Гомики, это да, они интересуют всегда и всех.
– Теперь уже не говорят «гомики», – отозвалась Майя. – Говорят «геи», знаете?
– Знаю, знаю, моя радость, – огрызнулся Симеи, – но читатели нашей газеты продолжают говорить «гомики» или, по крайней мере, хотели бы, потому что это слово вызывает у них ярость. Я, конечно, знаю, что не полагается говорить «негр». Что теперь вместо «слепые» говорят «слабовидящие». И тем не менее негр белым не стал, а слепой как ни хрена не видел, так и не видит. Я против гомиков ничего не имею, так же как и против негров, лишь бы они сидели у себя и не лезли.
– Но зачем же нам заниматься геями, если они вызывают у публики ярость?
– Я не всех гомиков имею в виду, моя радость. И вообще я за свободу, только пусть все сидят и не лезут. Но гомиков полно в парламенте и даже в правительстве. Народ-то думает, наивный, будто только писатели и балетные танцовщики… А между тем гомики нами правят, а мы и знать не знаем. А это мафия! Один другого обязательно поддерживает. Вот чем нашего читателя заинтересовать-то можно.
Майя не сдавалась:
– Времена меняются. Примерно через десять лет каждый гей спокойно сможет объявить свою ориентацию, никто и бровью не поведет.
– Вот через десять лет пускай и объявляет. Как всем известно, нравы всегда только портятся, как это ни огорчительно. Но пока что нашему читателю только это и подавай. Лючиди, у вас, по-моему, есть любопытные информанты. Что вы скажете насчет подборки о гомиках в политике? Только осторожнее, без имен. Наша цель – не получить повестку в суд, а тоненько, деликатненько намекнуть, дать идею, заволновать…
Лючиди сказал:
– Я могу сколько угодно имен. А если надо, как вы тут выражаетесь, намекнуть и раззадорить, можно рассказать под видом сплетни о таком одном книжном магазине в Риме, где встречаются гомосексуалисты из верхов, никто не обращает внимания, книжный магазин, нормальные люди. Там можно получить без труда и кокс в пакетике, просто идешь на кассу и пока платишь, в твой кулек, где книга, доложат запросто и такой интересный сверточек. Постоянный посетитель господин… ну бог с ним, с господином, был министром, политик, гомосексуалист и кокаинщик. Это место популярно. Популярно, я имею в виду, среди значительных людей. Конечно, не у уличных проститутов и даже не у балетной шатии. Танцовщики слишком бросаются в глаза, с их жеманными ужимками.
– Вот-вот, на общем уровне, необязательный треп, но с пикантными детальками. Так и пишутся удачные очерки нравов. Можно, кстати, и на имена понамекать, только без четких привязок.
– Как это?
– Ну, когда вы пишете, какой это популярный книжный магазин, дайте семь-восемь имен писателей, журналистов, сенаторов, господ вне всяких подозрений. Что-де они туда ходят. И подмешайте в их ряд двух или трех общеизвестных гомиков. Нас никому не удастся обвинить, что будто мы оклеветали. Мы просто перечислили почтенных и порядочных людей, заодно внесли и общеизвестных бабников туда же, в тот список. Именно так внедряется подсознательная информация.
Майю просто выворачивало. Остальные же, по виду судя, вполне одобряли идею и уже предвкушали, зная Лючиди, нечто ядовитенькое и занимательное.
Майя вышла, не дожидаясь меня. Я прочел на ее лице: извини, сегодня вечером лучше я полежу одна, еще лучше со снотворным. Ну и соответственно в меня тут же впился Браггадоччо со своими липкими разоблачениями, и все пошло по новой – опять эта улица Баньера, где зловещие стены усугубляли макабрическую направленность разговора…
– Слушай-ка, я нашарил тут один матерьялец, можно было бы подумать, будто он противоречит моей теории, а на самом деле он в высшей степени работает «за»! Значит, Муссолини вспороли брюхо, кое-как зашили и погребли вместе с Клареттой и остальными мертвяками на кладбище Музокко в никому не известном месте, чтоб туда не ходили ностальгики почитать прах. Именно это-то и требовалось настоящему Муссолини, чтобы сбежать спокойно. Чтобы перестали эту смерть обсасывать. Конечно, трудно было ожидать такого мифа, который сложился вокруг Гитлера, что он-де прячется, потому что о Гитлере вот уж действительно неизвестно ни где труп, ни умер ли Гитлер на самом деле. Но так как Муссолини вроде бы умер и партизаны вообще сделали из этой площади Лорето святое место, трудно было ожидать, что он вдруг встанет живее всех живых, как поется в одной хорошей итальянской фашистской песне… От заштопанного мешка внутренностей трудно было ждать… И тут нам очень сильно работает на руку этот бестолковый Леччизи.
– А, Леччизи? Который выкрал мертвого дуче?
– Да-да. Сопляк двадцати шести лет. Из последних фанатиков Республики Салу. Только идеалы, ноль мозгов. Достойное погребение боготворимого дуче. А может, Леччизи собирался путем скандала привлечь внимание к фашистам, к недоморенным, не смирившимся фашистам. Словом, он набрал таких же, как он, головорезов и темной ночью в апреле сорок шестого года залез на кладбище. Сторожа, естественно, спали. Налетчики пошли прямиком на место захоронения. Они почему-то знали, где все это лежит. Кто-то навел. Выкопали гнилятину, провонявшую еще хуже с предыдущего года, ты можешь сам живо в красках представить себе, что в этом ящике лежало, и тихо потащили прочь, теряя по дороге клочочки разложившейся органики, например две фаланги пальцев. Бестолковые, ну что с таких можно взять…
Браггадоччо, видимо, жалел, что ему не привелось поучаствовать в этой соблазнительной процессии. В несомненной своей некрофилии, думал я, кто знает, что бы он там еще отчебучил.
А тем временем рассказ Браггадоччо тек:
– Что тогда началось! В газетах заголовки такими буквами, чтобы еле влезали в лист. Полицейские с карабинерами сотню дней носились туда и сюда, не нашли ни черта, хотя, я уверен, эти пахучие останки были вполне находимы по следу, по траектории перемещения… Но господь с ними. Через несколько дней после кражи был задержан первый сообщник, некий Рана, а потом еще другие сообщники, и по цепочке к июлю они дошли до Леччизи. Что выяснилось? Что сначала бренные останки были припрятаны в доме Раны в долине Вальтеллина, а ближе к маю их принял на хранение отец Дзукка, настоятель францисканской церкви Святого Ангела в Милане, где он пристроил труп в один из саркофагов в третьей капелле. Проблема отца Дзукки и его помощника отца Парини тоже возникла, конечно, но о ней отдельно. К ним принято было относиться как к почтенным капелланам, на них равнялся буржуазный Милан, реакционная часть буржуазного Милана, но имеются также сведения, что на них был завязан трафик фальшивых денег и наркотиков в неофашистских кругах. Имел место, однако, и образ добрых пастырей, выполнивших свой добрый христианский долг и похоронивших бедное тело по христианскому обычаю. Мне лично, знаешь, до их доброты дела нет. Мне есть дело до следующего совокупного решения, тайно принятого правительством Италии и архиепископом Милана кардиналом Шустером. Останки было решено погрести в одной из капелл капуцинского монастыря Черро-Маджоре. Там они пролежали с сорок шестого по пятьдесят седьмой. Одиннадцать лет! И никуда их секрет не просочился! Ты подумай, не просочился! Вот это-то и самый хитрый момент!
– Почему?
– Потому что болван Леччизи вытащил на поверхность труп дублера! Ну да, я знаю, в этом состоянии разобраться и идентифицировать, скорее всего, уже не было возможности. Но в любом случае тем, кто имел сведения о подлинном, скрывавшемся Муссолини, не хотелось, чтобы эту историю снова ворошили. Хотелось, чтобы она звучала как можно меньше, как можно меньше. Но история все же звучала… Леччизи вышел из тюрьмы через двадцать один месяц, баллотировался в парламент, сделал карьеру. Новый председатель Совета министров Адоне Золи, избранный при содействии неофашистов, в благодарность им устроил перенос останков дуче из тайника на фамильное кладбище в Предаппио. Там теперь возникло капище. Туда едут старички-ностальгики, но и не только. Там молодые новые фанатики! Там черные рубашки, римские приветствия! Думаю, что о судьбе настоящего Муссолини премьер-министр не знал. Поэтому он бестрепетно воздвиг алтарь двойнику. Ну не знаю, не знаю… Может, я чего-нибудь пока что в этом деле и недоуловил. Но похоже, что в историю с дублером не были вовлечены неофашисты. Думаю, кое-кто повыше, кое-кто повыше!
– Извини, а семья его как? Какую играла роль?
– Или они не знали, что дуче остался в живых… думаю, это маловероятно – должны были знать все-таки! Или все в тех же стратегических целях разрешили внести в фамильную капеллу труп двойника. Слушай, Колонна, я про семью, честно, еще не все понял. Но не могли же они не знать, что их муж и отец жив-здоров и недурственно живет где-то на одной с ними планете! Если он скрылся в Ватикане, видеться им с ним было затруднительно. Стоило бы муссолиниевским родичам зачастить в Ватикан, это не прошло бы незамеченным! Поэтому вероятнее всего, я думаю, Аргентина. Доказательства? Ну а разве не доказательство судьба хотя бы Витторио Муссолини? Его же не тронули. Писал себе сценарии, работал в кино и долгое время после войны, много лет, прожил в Аргентине. Ловишь мысль? Не где-нибудь, а в Аргентине. Чтобы поближе к своему скрывающемуся отцу. Ловишь мысль? Есть фотографии Витторио Муссолини и прочих родственников, как они его провожают в аэропорту, а он летит в Буэнос-Айрес. Зачем, хочу спросить, было бы придавать такое значение отлету родственника, который даже и до Второй мировой войны летал на самолете? Ну, подумаешь, даже если он едет в Соединенные Штаты? Разберемся теперь с Романо.
– С Романо, сыном Муссолини?
– Сыном, ага. Он стал известным джазовым пианистом, гастролировал, ездил по разным странам. Мы не имеем списка заграничных гастролей, но, вероятно, в Аргентину он просто не мог не заехать. И о жене не забудем.
– О жене дуче.
– Да, о донне Ракеле. Ракеле свободный человек, никто ей не может помешать ездить куда она хочет. Она спокойно могла, ну не знаю, кататься себе в Париж или в Женеву, а оттуда в Буэнос-Айрес. Как знать? Когда Леччизи и Золи устроили свой цирк, о котором только что я тебе рассказывал, и приперли ей неожиданно какого-то тухляка, не могла же Ракеле сказать, что это совершенно не родственный ей покойник. Пришлось ей, что называется, держать хорошую мину в плохой игре. Пришлось принять что принесли и погрести с наивысшими почестями. Но этот труп, я думаю, полезен. Он подогревает эмоции новых фашистов, покуда ожидается возврат настоящего дуче. Мне лично, знаешь, до этой семьи дела нет. А важно, что именно тут начинается вторая половина моего расследования.
– Вторая половина?
– Но сейчас уж поздно. Мне остается подобрать еще два-три винтика ко всей конструкции. Потом я тебе все расскажу.
Вот поди пойми, этот Браггадоччо – просто какая-то Шехерезада, сочинитель сериалов. Саспенс и «продолжение следует». Или действительно он монтирует по кускам свою любопытную версию и не успевает рассказывать?
Настаивать, впрочем, не стоило. В частности потому, что мысленная демонстрация всех этих дурно пахнущих закоулков и клочков довела меня до тошноты. Пошел домой и сам, подобно Майе, тоже принял штильнокс.
Глава XV Четверг, 28 мая
– Для номера 0 / 2 предлагается создать редакционную статью на тему «Честность», – изрек Симеи. – Мы видим, что в партиях все гнило. Так сказать, в датском королевстве. Все тащат, берут взятки. Что будем делать? Спускать с цепи газеты против партий? Нам бы пригодилась сейчас партия честных людей. Граждан, чья совесть рвется в груди и велит поговорить о честной политике. – Это дело хорошее, – произнес я. – Однако не то же ли самое проповедовали в «Партии простых людей»?
– «Партию простых людей» сумели подмять и использовать христиан-демократы во времена своего высшего могущества, высшей своей изворотливости. Но теперь они и сами уже пшик, демохристиане! Кончились геройские времена. Не на что поглядеть: горстка хиляков. Что теперь поминать «Партию простых людей», Partito dell’uomo qualunque.Публика уже забыла, кто они такие. За сорок пять-то годков. Публика не помнит и что было десять-то лет назад. Вот сегодня в национальной газете, как раз в юбилейные дни…
– Освобождение, двадцать пятое апреля, конец войны…
– Ну именно, конец войны. Вижу две фотографии. На одной грузовик с партизанами. На другой черносуконная компашка, римское приветствие, подписано «боевики». Ну что за бред! Боевики были в двадцатые годы, и у них были не суконные униформы, а рубашки. Те, которые на снимке, – это фашистские добровольные отряды тридцатых и начала сороковых годов. Очевидец моего возраста, естественно, возмущается. Я не требую, чтоб редакции собирали отзывы и мнения только у очевидцев моего возраста. Но я, скажем, не спутаю берсальеров бригады Ламармора с воинами Бавы Беккариса, хотя и появился на свет, естественно, когда ни тех ни других уже не существовало… Так вот. Я говорю. Если даже у наших коллег такая девичья память, чего вы ждете от читателей? Чтобы они припомнили «Партию простых людей»? Давайте лучше обсудим мою идею. Предложим «Партию честной политики» и, думаю, под нее соберем будь здоров сколько новых подписчиков.
– «Лига порядочных», – улыбаясь, сказала Майя. – Вот название на ура. Так назывался роман Джованни Моска, написанный до войны: «Лига порядочных». Он неплохо читается и сегодня. В романе рассказывается о священном союзе порядочных людей, которым приходилось внедряться в разные объединения непорядочных, выводить тех на чистую воду, а в самых удачных случаях – перевоспитывать в порядочных. Чтобы непорядочные признавали их за своих, порядочным приходилось порядочно безобразничать. Это завязка, а дальше – вы, конечно, догадались – «Лига порядочных» превратилась в лигу совершеннейших безобразников.
– Беллетристика, радость моя, – ощерился Симеи. – Этого вашего Моску, естественно, никто не помнит. Вы слишком много читаете. Ну ясно, идея вам, мадам, не по вкусу, пускай другой займется. Колонна, к завтрему чтобы был серьезный материал, редакционное размышление, сильное, крепкое. И достойное.
– Ну что сказать, – ответил я. – Призывы к честности всегда повышают тиражность прессы.
– Призыв о «Лиге порядочных безобразников», – хохотнул Браггадоччо, не спуская глаз с Майи.
Совершенно явно эти двое ни в коей мере не были созданы друг для друга. Мне все противней и противней становилось видеть, как изнывает в плену у Симеи моя милая, начитанная, тоненькая Майя. Но я пока что не имел возможности освободить ее… Проблема Майи становилась моей навязчивой идеей (да, я ведь думал то же, что и она), и постепенно я проникался примерно таким же отвращением к нашей редакции.
Когда в перерыв мы уселись в соседней бутербродной, я сказал ей:
– А хочешь, пошлем все к дьяволу, пойдем куда следует и донесем на этих махинаторов, на Симеи с его командой?
– А куда следует? – отозвалась Майя. – Прежде всего, не следует, чтобы ты потерял все из-за меня. Кроме того, непонятно, куда идти. Кому рассказывать о махинациях, если все газеты, ну или почти все газеты в стране делаются по этому рецепту? И покрывают махинации друг друга.
– Ну, только ты уж, пожалуйста, не превращайся в Браггадоччо, он видит заговоры повсюду… Извини, извини, не сердись, я напряжен, потому что, – не было ясно, как закончить эту фразу, – ну потому что я тебя как-то вот… полюбил.
– Ты в первый раз мне это говоришь.
– Зачем говорить, балда, если мы обмениваемся мыслями.
Между тем все было чистой правдой. Как-то вот полюбил. Лет тридцать я никому не говорил ничего подобного.
Был май, я был с Майей, впервые за тридцать лет я прямо чувствовал, что весна овладела мной до мозга костей.
А причем тут мозг костей?
Ох. Да ведь вечером именно того дня, прекрасно помню, Браггадоччо мне назначил встречу возле старого Университета перед церковью Святого Бернардино на Костях. Это на улочке, отвиливающей от площади Санто-Стефано.
– Хорошая церковь, – приговаривал Браггадоччо, таща меня туда. – Средневековая. Но одряхлела, горела и вообще развалилась, так что ее наново перестроили в восемнадцатом веке. Ее построили, чтобы было где погребать кости с того чумного кладбища, которое тут очень близко, очень близко.
Ну чего от него еще было ждать. Покончив со смакованием трупа дуче, который выкапывать уже не было возможности из мраморного фамильного саркофага, Браггадоччо пошел себе искать новую покойницкую.
И действительно, вот подземный ход, вот и оссуарий. В помещении никого не было, только старушечка на скамейке молилась, обхватив голову руками. Другие головы, уже совсем оголенные, глядели из-за сеток по всем стенам, от колонны к колонне, от пилястра к пилястру, забивая все ниши. Этот зал состоял из сплошных костей. Бедренные кости были вдавлены в кучи черепов, образуя беловидные кресты, а вокруг красовалась мозаика – позвонки, коленные чашечки, ключицы, лопатки и копчики, грудинные и загрудинные кости, плюсны, стопы, ладьевидные, полулунные, гороховидные, пястные, таранные… Все было выстроено из разобранных скелетов под сводом, украшенным росписями в духе Тьеполо, нежными и светлыми, со счастливыми розоватыми тучами из заварного крема, облекавшими сонмы ангелов и спасенных душ. Горизонтальная гирлянда над старыми забитыми дверями была образована черепами, тесно составленными друг с другом. Так белеют тесно составленные фарфоровые банки на стеллажах аптек. А в полный человеческий рост за просторной металлической сеткой – суй, если хочешь, пальцы – кости и черепа были уже отшлифованы, отлакированы миллионами прикосновений. Гладили их верующие, гладили и некрофилы. Заласкивали до дыр, как ногу статуи святого Петра в Риме. Черепов было не меньше тысячи, мелким костям просто не могло быть счета. На пилястрах монограммы Христа были выложены бедренными и берцовыми. Веселые Роджеры с острова Тортуга.
– Здесь не только зачумленные лежат, – сыпал и сыпал словами Браггадоччо, словно не находя ничего прекраснее в подлунном мире. – Тут скелеты из прочих захоронений. Больше всего трупов тех, кто преставился тут поблизости в бедняцкой больнице. Вдобавок к этому обезглавленные. Висельники. Каторжники. Воры. Побирушки, доходившие прямо на этой паперти. Все равно другого места помирать у них, поди, не было. Это было чрево Милана. Дурная слава квартала… Не могу передать! Ну и смешная же сидит старушонка, пришла молиться, как будто это святое место с благими частицами мощей. А это все была сволочь, беззаконники, бандиты, распроклятые души… И все же… ты согласен? Что монахи вели себя поавантажнее гробокопателей, вырывших труп Муссолини? Глянь, лепота какая. Какая любовь к искусству! Пусть это и небывалый цинизм, начнем разбираться… Видишь, они уложили в узоры, как византийцы укладывали мозаику, косточки всякого сброда? Старушку пленяет гармония смертельной картины, которую она соответственно полагает и божественной. Хотя, доложу тебе, не все тут так гладко. Даже совсем не так уж гладко. Где-то под этим алтарем есть трупик девочки… В Ночь Мертвецов, в начале ноября, она выходит, вызывает хоровод голых мощей, и все, взявшись за руки, они отплясывают тут данс-макабр.
Я хотел бы вставить, что девчоночка, поди, догуливает со своими костлявыми товарищами даже и до улицы Баньера, но ограничился молчанием. Подобных запредельных зрелищ я видел несколько: крипту капуцинской церкви Зачатия Марии в Риме, жуткие катакомбы Палермо с подвешенными, как бы живыми, одетыми в истлелые рубища мумиями капуцинов… Но Браггадоччо, значит, безраздельно предпочитал наших с ним миланских сограждан. Местных милейших жмуриков.
– Тут еще есть гноилище… putridarium! Туда сходят по лестнице перед главным алтарем. Но это только если найдем дьячка и он будет к нам расположен. Вообще туда не пускают. Монахи усаживали туда трупы преставившихся братьев и оставляли разлагаться, разжижаться на специальных стульчаках с отверстиями. Из тел медленно вытекали соки. Тела сохли. А после, пожалуйста, чистенькие скелетики, беленькие, как зубки на рекламных роликах «Капитанской пасты». Тут на днях я задумался, это-то было бы как раз идеальное место, чтобы упрятать Муссолини. То есть труп его, выкраденный Леччизи. Но, увы, я составляю не роман, а серьезное расследование. Собираю исторические факты. Факт, что останки Муссолини поместили в другое место. Жаль, но факт. И все же в эту церковку я зачастил в последнее время. Мне тут думается. При бренных останках приходят удивительные мысли.
– Ах, вот что.
– Ну да. Кому-то полезно выезжать, не знаю, в Доломиты, на Лаго-Маджоре. А мне думается здесь. Вообще-то мне самое место было бы, наверно, служить надзирателем в морге. Видно, отпечаток в моей психике скверной смерти дедушки. Пусть ему земля пухом будет, покойнику.
– А меня ты, извини, зачем привел?
– Просто нужно выговориться перед кем-нибудь, не то я лопну. Найти правду и быть при этом в полном одиночестве сильно действует, извиняюсь, на голову. А здесь самое место говорить. Никто не мешает. Ну, бывает, забредет иностранный турист. Так ведь он же и не поймет ни единого слова. Итак, мы благополучно дошли с тобой уже до самого стей-бихайнда.
– Стей чего?
– Ну помнишь, я тебе говорил. Нам теперь предстоит решить, что нам сделать с дуче. Ну, с живым. Чтоб он не гнил себе бесполезно в Аргентине или в Ватикане, почти так, как его дублер. Что, ты думаешь, надо сделать с дуче?
– Нет, это ты что думаешь сделать с дуче?
– Англо-американцы, или кто за них, хотели сохранить ему жизнь, чтобы было кого вытащить в нужную минуту. Противостоял бы коммунистической революции, нападению СССР. В мировую войну англичане координировали деятельность освободительных движений в оккупированных Осью странах через распространенную сеть информаторов Соединенного Королевства, Special Operations Executive.Эта сеть была распущена после окончания военных действий. Но ее опять восстановили в пятидесятые годы. Она стала ядром новой силы, призванной защищать европейские правительства от Красной армии или от коммунистов на местах, если коммунистам вздумается бунтовать против правительств. Координация осуществлялась высшим командованием союзников в Европе. Вот тогда и учредили стей-бихайнд (как переведем, Колонна? «Начеку», или как?) в Бельгии, Англии, Франции, Западной Германии, Голландии, Люксембурге, Дании и Норвегии.
– Военизированный тайный союз.
– В Италии для этого имелись все предпосылки с самого сорок девятого. В пятьдесят девятом тайные службы Италии кооптировались в Плановый комитет по координации, после чего, наконец, в шестьдесят четвертом официально была создана организация «Гладиаторы», на цереушные деньги. Имечко! Говорящее. Вспомнишь гладиаторов – вспомнишь также и ликторские пучки и прочую фашистскую символику. Имя притягивает ветеранов войны, любителей приключений, фашистов-ностальгиков. Война, конечно, была уже позади. Но много у кого еще полыхали внутри воспоминания героических денечков. С гранатой, с выдернутой чекой, с папироской смертельной в зубах, «и громко строчил пулемет». Бывшие солдаты Республиканской гвардии, идеалисты-католики. Кто не хотел, чтобы русские казаки поили своих коней из святых чаш Ватикана. Кто скорбел по утраченной монархии. Говорят, туда входил даже партизанский вожак Эдгардо Соньо, командовавший горными бригадами Пьемонта, герой, но монархист до глубины души и, следовательно, большой поклонник исчезнувшего мира. Завербованных посылали в лагеря переподготовки в Сардинию, где они учились (или восстанавливали умение) минировать мосты, рассчитывать траекторию полета снарядов, ползать ночью через нейтральную полосу с кинжалом в зубах, становиться саботажниками, диверсантами…
– Но это были, небось, сплошь полковники на пенсии, прихрамывающие сержанты, рахитичные бухгалтеры. Трудно мне их вообразить залезающими на телеграфные столбы и опоры, как в «Мосте через реку Квай».
– Почему же, там были и молодые неофашисты, у которых чесались кулаки. И хулиганы без политических убеждений.
– Я читал что-то об этом пару лет назад.
– Да, конечно. «Гладиаторы» оставались засекреченными весь послевоенный период. Знали о них лишь спецслужбы и верха военного командования… Допуск имели только предсовмины, министры обороны и президенты. И лишь сейчас вот недавно, когда Советский Союз стал разваливаться, все поняли, что организация «Гладиаторов» потеряла смысл и стала чересчур дорого стоить, и тогда не кто иной, как президент Коссига, пустил в ход нечто вроде намеков и утечек, после чего не так давно, в девятьсот девяностом году, Андреотти, председатель совета министров, открыто высказался и расставил акценты: ну да, ну, «Гладиаторы» существовали, но нет никакой причины негодовать и потрясаться, тайный союз должен был быть, и он был, а нынче нету, его отменили, довольно.
В общем-то никто негодовать и не стал, благополучно позабывалось.
Только в Италии, Бельгии и Швейцарии были заведены в парламентах какие-то расследования. Но Джордж Эйч Даблъю Буш отказался давать комментарии по этому вопросу. У него как раз началась война в Заливе, и было некстати катить бочку на НАТО в такой момент. Все заглушилось, замолчалось во всех странах, где в свое время существовал стей-бихайнд… Слабые попытки довести до гласности оказываются несостоятельными.
Во Франции, надо отметить, начали было выяснять, как там ОАС связана с бихайндовцами, но в Алжире как раз возник путч, и де Голль, давя его, задавил и диссидентов. Надо отметить, что и в Германии объявили, что на ту бомбу, которую взорвали в Октоберфест в Мюнхене в восьмидесятом, использовались материалы из стей-бихайндовского тайника. Опубликовали, что в Греции стей-бихайндовская армия «Атакующая сила Эллады» привела к власти хунту черных полковников. Да и в Португалии пару раз в газеты просочились сведения, что именно лиссабонская «Ажинтер пресс», того же стей-бихайндовского разлива, организовала убийство Эдуардо Мондлане, главы Фронта освобождения Мозамбика. В Испании через год после смерти Франко двух карлистов убили правые террористы, а через год стей-бихайндовцы сорганизовали теракт в Мадриде в адвокатской конторе, близкой к коммунистическим кругам. Плюс еще в Швейцарии два года назад полковник Элбот, бонза местного стей-бихайнда… я имею в виду, экс-бонза… направил конфиденциальное письмо в департамент обороны, объявляя, что согласен «рассказать чисто все как есть», и его тут же нашли в квартире, прошитого штыком. Его собственным штыком. В Турции с этим стей-бихайндом очень тесно связаны «Серые волки», ну те, которые, как ты знаешь, стреляли в папу Войтылу.
– Знаю, конечно.
– Да. Вот думаю, продолжать? Я вообще перечислил сейчас только часть стей-бихайндовского датабейза. Но, можно сказать, все это мелочи, по одному или по два убийства за раз, заметки для хроники. Все это печатается и забывается. Мы знаем прекрасно, газеты на то и существуют.
– На что?
– На то, чтобы не закреплять в общей памяти, а выводить из общей памяти новости. Что-то случается… приходится обнародовать… народ может, вообще-то, превратно понять… Ну, в этих случаях хорошо открывать газету заголовком на четыре ряда на первой полосе, чтобы волосы у читателей сразу дыбом встали. Мать зарезала четверых младенцев. Наши сбережения превратятся в пыль. Найдено оскорбительное послание от Гарибальди к военачальнику Нино Биксио. Бах, бах, а настоящая-то новость тю-тю, уже потонула в водовороте информации. Однако я попробовал раскопать, чем действительно проявили себя «Гладиаторы» в Италии с шестидесятого по девяностый год. Что только не раскопалось! Много чем они себя проявили. Ввязывались по самую шею в террористическое движение правых экстремистов. Замешаны в знаменитом кровавом покушении на пьяцца Фонтана в шестьдесят девятом. В эпоху студенческого бунтарства шестьдесят восьмого, в эпоху забастовок и волнений на фабриках, которую у нас любили именовать всякий год «горячей осенью», кое-кто из них дал себе полную волю…
– Понимая, что любую террористическую акцию можно навесить, в порядке подозрения, на левых.
– Да, Колонна. «Гладиаторы» полновесно присутствовали и в пресловутой масонской ложе П-2, которую организовал…
– Личо Джелли.
– Личо Джелли. Мы приближаемся к самым существенным моим выводам. Ведь не могла же (подумал я) организация, противостоящая советскому влиянию, только устраивать теракты и ничего не организовывать? И я решил подключить материал из истории. Взялся за князя Юнио Валерио Боргезе…
Тут Браггадоччо высыпал на меня новую кучу эрудиции, выдранной, естественно, из газет. Поскольку в шестидесятые немало всего напубликовали о возможных военных заговорах и переворотах, «бряцании саблями», я тоже помнил, например, разговоры о путче, о несостоявшемся путче генерала Де Лоренцо.
Но Браггадоччо вытащил и другой путч – забавный, – так называемый путч лесников. Гротескная история. Верно ли помню, что из нее в свое время сделали кинокомедию?
Значит, так. Юнио Валерио Боргезе, называемый также Черный Принц, командовал Десятой флотилией МАС. Боргезе был безусловно не трус. Это о нем всегда говорится. Фашист – некуда пробу ставить. Естественно, геройствовал в Республике Салу, и никому не удастся объяснить нам, почему в сорок пятом году, когда всех расстреливали не разбираясь, ему удалось не только выжить, но и продолжать существовать с тем же видом бравого вояки, в берете набекрень, с автоматом у плеча, в брюках гольф, как это там у них, фашистов, считается модным, и с такой наглой рожей, что, будь он в штатском, вы бы не доверили ему и ломаного гроша.
Вот в 1970 году этот Боргезе и решил, что наступил наконец момент для смены государственной власти.
Браггадоччо предполагал, что путем простого подсчета было найдено, что Муссолини, приведись ему прийти на царство из своего секретного тайника, к этому времени был бы уже в возрасте восьмидесяти семи лет, и тянуть время в общем-то не имело смысла, ибо и в сорок пятом он уже выглядел серьезно потрепанным.
– Иногда я просто не могу, до чего его жалко, – не утихал Браггадоччо. – Ты подумай, бедняга! Ладно уж, если отсиживался в Аргентине, где… даже притом что об этих их бифштексах полупудовых он все равно и думать не мог из-за язвы желудка… но хотя бы любовался на бескрайнюю пампу! С другой стороны, даже и бескрайней пампой поди пролюбуйся подряд двадцать пять лет… Тем не менее это лучше, чем просидеть двадцать пять лет в Ватикане с разрешением на прогулку раз в день под вечер в преподобном огородике. Протертый супчик каждый день подает на стол монахиня с усами. И это потеряв Италию, потеряв любовницу, не имея возможности обнять детей! Бог знает, что мечталось обвисавшему на подлокотниках кресла, обсасывавшему былую славу, о целом белом свете узнававшему из черно-белого телевизора, в то время как замутненный годами мозг, покалываемый сифилисом, то и дело восстанавливал в смутной грезе толпу под балконом палаццо Венеция и летние «битвы за урожай», когда, обнаженный по пояс, он картинно молотил зерно перед кинооператорами, целовал бутузов, а их бурные мамаши брызгали пеной из уст, лобзаньями покрывая его самого… И помнил о полуденных часах в зале Глобуса, куда камердинер Наварра вводил ему трепещущих буржуазок, а он, едва приотстегнув ширинку, крыл их, прислоняя к письменному столу, осеменял в секунду, с их сучьими повизгиваниями, о мой дуче, мой дуче… Он вспоминает все это в кресле и таращится, пучится, пыжится, пускает слюни, уд его давно увял, ему вводят в уши сказки о возможном восстановлении власти…
Тут мне вспомнился анекдот о Гитлере, по тому же стандартному сценарию Гитлер скрывается в Аргентине, неонацисты уговаривают его снова вылезти, снова завоевать мир, Гитлер мнется, никак не решается, все же как-то… уже не те года… Потом все-таки старые чувства перевешивают, и Гитлер говорит: «Хорошо, но на этот раз я нежничать не стану. Договорились?»
– И, – заливался Браггадоччо, – в семидесятом году сложились такие условия, что, по всей видимости, переворот должен был получиться. Во главе специальных служб состоял тогда генерал Мичели, тоже из масонской ложи П-2, через несколько лет его выбрали депутатом от «Социального движения», ну, от неофашистов. Хе! Не помешало, как видим, разбирательство по вопросу заговора Боргезе. Как миленького выбрали, он тут недавно в полной благости скончался, пай-мальчик, пару лет назад. Вдобавок хорошо информированные люди мне сказали, что через два года после заговора Боргезе Мичели передали задолженные восемьсот тысяч долларов из американского посольства, а за что и почему задолжали, узнать нельзя. Как видим, Боргезе мог вполне рассчитывать на поддержку на самых верхах, а также рассчитывать на «Гладиаторов», плюс на объединение ветеранов-фалангистов, уцелевших в гражданской войне в Испании, плюс на масонские круги. Говорили также, что в компании нашла свое место и мафия. Она, понятно, находит место всюду. Туда же примазался и вездесущий Личо Джелли. Он славно мутил воду среди карабинеров и высшего армейского командования, и без того кишевшего масонами. Давай пройдем пунктирно всю историю Личо Джелли, она принципиальна для моей теории.
– Ну если принципиальна…
– Принципиальна, увидишь. Джелли не отрицал, что в прошлом он воевал в Испании, а также в рядах Социальной Республики, причем его должность называлась «офицер связи с СС». И он же налаживал контакты с партизанами, а после войны подвизался в смычке с ЦРУ. Он просто не мог не иметь самого прямого отношения к «Гладиаторам». Теперь, вот еще записано: в июле 1942 года, когда он был инспектором фашистской партии на национальном уровне, он ввез в Италию казну царя Петра Второго Югославского, в казне было шестьдесят тонн золотых слитков, две тонны старинных монет, шесть миллионов долларов, два миллиона реквизированных британских фунтов. Это вернули югославам только в сорок седьмом году, но сокровище успело уменьшиться на двадцать тонн слитков. Говорили, Джелли умыкнул их в Аргентину. А? Каково? В Аргентину, ты слышал? Там у него была дружба не разлей вода с самим Пероном и, как будто мало этого, еще и с генералами ранга Виделы. В Аргентине они сделали ему диппаспорт. Кто с ним ездил в Аргентину? Умберто Ортолани, правая рука, его доверенный связной с кардиналом Марцинкусом. Нет, ты слышишь? Снова дорога ведет нас в Аргентину, где проживает дуче и где подготавливается его возвращение на престол. Это, сам понимаешь, стоит денег. Нужно организовывать логистику и поддержку на местах. Джелли, видишь, центральная фигура в плане Боргезе.
– Что ж, выглядит убедительно…
– Не выглядит, а так и было. Тем не менее полчище Боргезе было типичное, что говорится, с бору по сосенке. Ностальгические дедушки (самому Юнио Валерио было за шестьдесят), выползки из регулярной армии и почему-то целые табуны лесников. Только не спрашивай, почему именно лесников. Думаю, в войну сгорели леса и лесникам просто стало нечего делать. У этой рати чесались руки, как бы что-нибудь гадкое отчебучить. Из документов судебного процесса явствует, что Личо Джелли было поручено взять в плен президента республики. Это тогда был Сарагат. Один судовладелец в Чивитавеккье готов был предоставить танкеры для перевозки на Липарийские острова всех лиц, арестованных при перевороте. Ты не поверишь, кого они еще разыскали и приобщили! Отто Скорцени, легендарного фашистского аса…
– …который выкрал Муссолини из заключения на Гран-Сассо в девятьсот сорок третьем году…
– Конечно! Оказалось, что он на полном ходу. И почему послевоенные чистки его, как и Боргезе, не затронули – это бог весть. На ходу и на связи с цереушниками. Его роль была – договориться, чтобы перевороту не помешали Штаты, при гарантии, что власть будет передана военной хунте «центро-демократического» окраса. Красиво, что скажешь?
– Лицемеры.
– Да, лицемеры. Но что никакие расследователи не огласили – это что Скорцени, естественно, не терял связи с Муссолини, с тех пор как его выкрадывал из тюрьмы. И что именно Скорцени, скорее всего, уполномочивался переместить дуче из тайника на верх власти. Это бы создало дополнительный геройский флер, который для переворота – необходимое дело. В общем, результат задуманного зависел от триумфального возвращения Муссолини. Теперь, пожалуйста, внимание! Очень важно! Путч программировался на шестьдесят девятый год, понял? И на тогда же планировался взрыв в банке на площади Фонтана.
– Который действительно был.
– Ну да. Это явно было так нарочно и подготовлено, чтобы нагнать подозрение на итальянских левых и психологически подвести общественное мнение к настрою на «пусть будет порядок!». Путч перепланировали на семидесятый. Боргезе должен был начать с захвата министерств внутренних дел и обороны, с телевидения, связи (радио и телефоны) и с взятия под стражу всей оппозиции, присутствующей в парламенте. Это, имей в виду, не домыслы. Не мои домыслы. Существует текст выступления, который Боргезе должен был прочитать в первой передаче радио. В таком духе, что: «Вот наконец долгожданные политические перемены! Правивший двадцать пять лет подряд класс довел Италию до катастрофы в экономическом отношении и в отношении моральном. Вооруженные силы и силы охраны порядка помогают нам преобразить лицо страны. Итальянцы! (Предполагалось, так заключит свою речь Боргезе.) Итальянцы! Передавая в ваши руки наш достославный трехцветный стяг, пусть же ваши голоса вольются в наш неукротимый гимн любви! Вива Италия! Да здравствует Италия!» Согласись, риторика в точности муссолиниевская.
Седьмого и восьмого декабря семидесятого года, продолжал Браггадоччо, Рим наполнился сотнями заговорщиков. Им раздавали вооружение и патроны. Два генерала гарантировали свое присутствие в Министерстве обороны. Летучий вооруженный отряд лесников засел поблизости от телевизионной вышки. В Милане готовился налет на пролетарский коммунистический район Сесто-Сан-Джованни.
– Да что ты!
– Я тебе точно говорю! Но тут случилась неожиданность. В то время как все это разыгрывалось буквально по нотам и Рим был уже, можно сказать, в полном порядке, в руках путчистов, Боргезе разослал везде и повсюду весть, что операция прерывается. Официальные источники впоследствии утверждали, будто государственный управляющий механизм воспрепятствовал заговору и одержал верх. Но, по-моему, в этом случае они могли бы и превентивно арестовать Боргезе за день до катавасии, не дожидаясь, покуда лесники окопаются повсеместно в Риме.
Как ты ни объясняй, налицо объективный факт: вся эта оргия тихонечко рассосалась, путчисты разошлись, не протестуя, Боргезе отбыл благополучно в Испанию, а зацапать себя позволили совсем уж полные дураки. Но и этих отправили «под надзор» в уютные частные клиники, и ко многим, пока их там вылечивали от бузотерства, приходил сам Мичели, обещая кучу благ в обмен на безоговорочное молчание. Подтверждения всего этого есть. В парламенте были проведены расследования. Однако пресса ничего не осветила вообще, и до общественного мнения дошли какие-то ничтожные отголоски лишь три месяца спустя или около того. Что там произошло, я знать не интересуюсь. Меня интересует только один аспект. Путч, так дивно подготовленный, почему-то сам собою неожиданно отсох, серьезнейшее предприятие свелось к фарсу. Почему, скажи, это случилось?
– Ты скажи.
– Я скажу. Только я один поставил такой вопрос. И уж точно лишь я знаю ответ. Ответ ясен как божий день. Просто-напросто Муссолини, который прибыл уже, который готов был уже явить торжественно себя ликующей нации, вдруг неожиданно пал в самый торжественный момент. Ну, умер. В его года, при таком волнении и при том, что его перемещали с места на место, как почтовую посылку, все могло случиться. Потому захлебнулся путч. Харизматический символ исчез. На этот раз исчез без дураков, в самом деле. Через двадцать пять лет после лжегибели…
Как блестели глаза Браггадоччо, с ума сойти. От них падали блики на гирлянды черепов, окружавших нас. Руки тряслись. На губах пенилась белая слюна. Он схватил меня за плечи и тряс, как куль.
– Ну, Колонна, как тебе моя реконструкция фактов?
– Погоди, там же было разбирательство, процесс…
– Ерунда, а не процесс. Андреотти сделал все, чтобы прикрыть и скрыть. В тюрьму попали самые мелкие сошки. Нет, ты вот вдумайся, что я тебе тут втолковываю. Я втолковываю, что все известное нам до сих пор – ложь. Величайшая дезинформация. Мы прожили в грандиозной лжи все эти последующие двадцать лет, по сегодня. Я говорю: никогда не верь, что бы ни рассказывали тебе…
– И это твоя главная мысль?
– Что ты! История, которую я решил разобрать, не окончена. Из этой рождается другая. Я мог бы, понятное дело, не браться за нее, если бы она впрямую не вытекала из последствий этой смерти Муссолини.
– В каком же смысле?
– Вот смотри. Смотри! Нами доказано, что дуче больше нет. «Гладиаторам» о власти нечего мечтать. Советское нашествие все менее вероятно. Началась разрядка. Разрядка международной напряженности. Тем не менее, заметь, организация «Гладиаторы» не распускает себя. Наоборот, она все четче, все оперативнее организовывается именно-таки после смерти Муссолини, в течение лет.
– С чего, почему?
– Потому что на первый план выходит другая, новая идея. Не ставить новое правительство, не сбрасывать старое. Нет! «Гладиаторы» вошли в контакт со всеми тайными силами, дестабилизирующими Италию. «Гладиаторы» все сделали, чтобы остановить продвижение левых сил и подготовить страну к наступлению репрессий иного плана, замаскированных, овеянных каким угодно флером законности.
Ты слушай, Колонна, вот я тебе по порядку рассказываю.
– Я слушаю…
– Да. Полагаю, ты не можешь не знать, что до путча прошло совсем немного серьезных покушений, терактов. Площадь Фонтана… вот, в общем, и все! А как раз в том году появляются первые подпольные «Красные бригады». Вот! И в последующие года начинается терроризм.
Следи сам. Семьдесят третий: взорвали миланскую квестуру. Семьдесят четвертый: бомба на площади Лоджия в Брешии плюс еще одна мощная бомба в поезде «Италикус», Рим – Мюнхен, двенадцать погибших и сорок восемь пораненных, и причем, обрати-ка внимание, на борту должен был находиться не кто иной, как Альдо Моро! Альдо Моро уже был на борту, но сошел перед отправкой, потому что из министерства подбежали с какими-то неотложными бумагами. Через десять лет, пожалуйста, еще один взрыв, такой же точно. На поезде Неаполь – Милан. И я не говорю про покушение на Альдо Моро, похищение Альдо Моро, поскольку там черт ногу сломит, никому не понять, что происходило на деле.
– Да.
– Но этим же не исчерпывается! В сентябре семьдесят восьмого года, через месяц после избрания, при таинственных обстоятельствах преставляется свежеиспеченный папа Альбино Лучани. Инфаркт ли был там, инсульт ли был там, что бы ни говорили, но из комнаты папы святым духом исчезли все личные вещи, форменным образом: очки, тапочки, записки и флакончик эффортила, который старичок принимал каждый день от низкого давления. И зачем, я вас спрошу, потребовалось их убирать? Разве низкое давление само собою не могло его отправить на тот свет? Почему самым первым в комнату вошел кардинал Вийо? Да, он государственный секретарь. Но есть же известная книга Яллопа, в ней приводятся примечательные факты. Похоже, папа задал несколько вопросов по поводу деятельности поповско-масонской камарильи, которой управлял именно-таки Вийо с кардиналами Агостино Казароли…
– Зам главного редактора «Оссерваторе романо»…
– Точно. И директор «Ватиканского радио». И, куда уж без него, ватиканский банкир Марцинкус. Безраздельно главенствовавший в ИОР, банке Ватикана. А банк-то, кто бы мог думать, жил за счет налоговых неплательщиков и отмывателей грязных денег, покрывая в придачу тайные финансовые операции таких господинчиков, как Роберто Кальви и Микеле Синдона. Которые – вот те новость! – в скорейшем времени и довольно красочно скончали свой жизненный путь. Одного нашли повешенным под мостом Черных Братьев в Лондоне, а другого отравили в тюрьме. На письменном столе опочившего папы был найден журнал «Иль Мондо», открытый на расследовании по поводу ватиканского банка. У Яллопа шесть подозреваемых на примете: Вийо, чикагский кардинал Джон Коди, Марцинкус, Синдона, Кальви, итого пять, и шестой – наш Личо Джелли, герой рассказа, магистр П-2, тайной масонской ложи.
– Но «Гладиаторы» где?
– Не «Гладиаторы», так другие аферисты. Что до Ватикана, он, как ты помнишь, отличился, предоставив поддержку и убежище Муссолини. Может быть, Лучани обнаружил как раз вот это. Пусть даже через несколько лет после настоящей, не фиктивной, гибели дуче. Может, папа задумал вывести на чистую воду эту свору, то и дело вылезавшую с планами путчей с послевоенного периода и по сегодня? Добавлю также, после гибели папы Лучани материалы, по идее, попали в руки Иоанна Павла Второго. Через три года и его попытались убрать «Серые волки». Те самые волки, из которых, я рассказывал, вербовался стей-бихайнд в Турции… Папа, помнишь, простил волка. Тот раскаянный сидел в темнице. Тем не менее святейший перетрухнул и решил больше в неподобающие дела не лезть. Тем более что Италия его вообще не волновала, и задача его была – подавить протестантов в третьем мире. Ну и они его не трогали. Как тебе все это, кажется убедительным?
– Мне кажется, тебе свойственно желание обязательно найти заговор в любой ситуации.
– Мне? При чем тут я? Официальные юридические улики! Нужно только уметь находить улики в архивах. Другое дело, что их прячут, маскируют попутными новостями. Вспомни, Петеано. Май семьдесят второго, Петеано, в районе Гориции. В полицейский участок позвонили: на улице стоит «фиат-500» с двумя пулями в лобовом стекле. Три карабинера, прибыв на место вызова, дотронулись до багажника, все взлетело на воздух. Грешили на «Красные бригады», доказательств не было, годы шли, и вдруг выплыл из небытия некий Винченцо Винчигуэрра. Парень не промах. Скрывается от ареста по совершенно другому делу в Испании, его покрывает международная антикоммунистическая сеть «Ажинтер пресс», мы о ней говорили – стей-бихайндовцы, убийцы Мондлане, помнишь? Прибыв в Италию, связавшись еще с одним правым террористом, Стефано Делле Кьяйе, Винчигуэрра примкнул к «Национальному авангарду», скрывался, мотался то в Чили, то в Аргентину, но в 1978 году самостоятельно дошел до мысли, что борьба против государства безрезультатна, и сдался итальянским властям. Он нисколько не раскаивался, это важно сказать особо. Он считал, что его прошлая деятельность – правильная. Это важно сказать особо. Потому что возникает существенный вопрос: зачем тогда Винчигуэрра сдавался?
– Да, зачем?
– У меня есть объяснение. Он искал популярности. Маньяки довольно часто подбрасывают улики на себя. Они в глубине души хотят провала, хотят оказаться на первых полосах газет. И когда этот Винчигуэрра открыл рот… Признания, признания! Среди прочих признаний он публично взял на себя и Петеано, поставив в сложное положение органы правопорядка, которые тогда, по утверждению Винчигуэрры, его прикрыли. Ну а в восемьдесят четвертом году один судья, Кассон, обнаружил, что применявшаяся в Петеано взрывчатка была вынута непосредственно из тайника, заложенного «Гладиаторами», и самое восхитительное, что о существовании этого тайника доложил ему… Ну никогда не угадаешь кто! Андреотти! То есть премьер-министр знал и не проронил ни слова!