К. Симонов. Майор привез мальчишку на лафете...(читается за 3 минуты).
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
М.А.Шолохов. Родинка (в сокращении, читается за 4 минуты)
На столе гильзы патронные, пахнущие сгоревшим порохом, баранья кость, полевая карта, сводка, уздечка наборная с душком лошадиного пота, краюха хлеба. Все это на столе, а на лавке тесаной, заплесневевшей от сырой стены, спиной плотно к подоконнику прижавшись, Николка Кошевой, командир эскадрона сидит. Карандаш в пальцах его иззябших, недвижимых. Рядом с давнишними плакатами, распластанными на столе,- анкета, наполовину заполненная. Шершавый лист скупо рассказывает: Кошевой Николай. Командир эскадрона. Землероб. Член РКСМ. Против графы "возраст" карандаш медленно выводит: 18 лет.
Плечист Николка, не по летам выглядит. Старят его глаза в морщинках лучистых, спина, по-стариковски сутулая,- мальчишка ведь, пацаненок, куга зеленая, говорят шутя в эскадроне,- а подыщи другого, кто бы сумел почти без урона ликвидировать две банды и полгода водить эскадрон в бои и схватки не хуже любого старого командира!
Стыдится Николка своих восемнадцати годов. Всегда против ненавистной графы "возраст" карандаш ползет, замедляя бег, а Николкины скулы полыхают досадным румянцем. Казак Николкин отец, а по отцу и он - казак. Помнит, будто в полусне, когда ему было лет пять-шесть, сажал его отец на коня своего служивского.
Давно это было. Пропал в германскую войну Николкин отец, как в воду канул. Ни слуху о нем, ни духу. Мать померла. От отца Николка унаследовал любовь к лошадям, неизмеримую отвагу и родинку, такую же, как у отца, величиной с голубиное яйцо, на левой ноге, выше щиколотки. До пятнадцати лет мыкался по работникам, а потом шинель длинную выпросил и с проходившим через станицу красным полком ушел на Врангеля.
***
Во дворе скрипнула калитка, собака забрехала. Голос взводного:
- Командир дома?
Приподнялся на локтях Николка.
- Вот он я! Ну, чего там еще?
- Нарочный приехал из станицы. Говорит, банда пробилась из Сальского округа, совхоз Грушинский заняла...
Прочитал Николка, что председатель просит его выступить с эскадроном на подмогу. Вышел на крыльцо, заряжая на ходу карабин, а мысли, как лошади по утоптанному шляху, мчались: "В город бы уехать... Учиться б..."
***
Рассвело.
Николка, от ночей бессонных зелененький, подскакал к пулеметной двуколке.
- Как пойдем в атаку - лупи по правому флангу. Нам надо крыло ихнее заломить!
И поскакал к развернутому эскадрону.
За кучей чахлых дубков на шляху показались конные - по четыре в ряд, тачанки в середине.
- Наметом! - крикнул Николка и, чуя за спиной нарастающий грохот копыт, вытянул своего жеребца плетью.
У опушки отчаянно застучал пулемет, а те, на шляху, быстро, как на учении, лавой рассыпалась.
Повернул атаман коня, а на него, раскрылатившись, скачет один и шашкой помахивает. По биноклю, метавшемуся на груди, по бурке догадался атаман, что не простой красноармеец скачет, и поводья натянул. Издалека увидел молодое безусое лицо, злобой перекошенное, и сузившиеся от ветра глаза. Конь под атаманом заплясал, приседая на задние ноги, а он, дергая из-за пояса зацепившийся за кушак маузер, крикнул:
- Щенок белогубый!.. Махай, махай, я тебе намахаю!..
С седла перевесившись, шашкой махнул, на миг ощутил, как обмякло под ударом тело и послушно сползло наземь. Соскочил атаман, бинокль с убитого сдернул, глянул на ноги, дрожавшие мелким ознобом, оглянулся и присел сапоги снять хромовые с мертвяка. Ногой упираясь в хрустящее колено, снял один сапог быстро и ловко. Под другим, видно, чулок закатился: не скидается. Дернул, злобно выругавшись, с чулком сорвал сапог и на ноге, повыше щиколотки, родинку увидел с голубиное яйцо. Медленно, словно боясь разбудить, вверх лицом повернул холодеющую голову, руки измазал в крови, выползавшей изо рта широким бугристым валом, всмотрелся и только тогда плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:
- Сынок!.. Николушка!.. Родной!.. Кровинушка моя...
Чернея, крикнул:
- Да скажи же хоть слово! Как же это, а?
Упал, заглядывая в меркнущие глаза; веки, кровью залитые, приподымая, тряс безвольное, податливое тело... Но накрепко закусил Николка посинелый кончик языка, будто боялся проговориться о чем-то неизмеримо большом и важном.
К груди прижимая, поцеловал атаман стынущие руки сына и, стиснув зубами запотевшую сталь маузера, выстрелил себе в рот...
В.Осеева. Рыжий кот (в сокращении, читается за 10 минут)
Под окном раздался короткий свист. Прыгая через три ступеньки, Сережа выскочил в темный сад.
- Левка, ты?
- Иди сюда! Живо! - позвал голос.
Сережа подбежал к товарищу.
Левка обеими руками прижимал к земле что-то большое, завернутое в пальто. Из-под пальто высунулся пушистый рыжий хвост.
- Поймал? - ахнул Сережа.
- Прямо за хвост! Он как заорет! Я думал - все выбегут.
Мальчики присели на корточки.
- А куда мы его денем? - забеспокоился Сережа.
- Чего - куда? Отдадим кому-нибудь, и баста! Он красивый, его каждый возьмет.
Кот жалобно замяукал.
- Бежим! А то увидят нас с ним...
Левка прижал к груди сверток и, пригибаясь к земле, помчался к калитке.
Сережа бросился за ним.
На освещенной улице оба остановились.
- Вон старушка идет по той стороне, пойдем к ней!
- Бабушка, бабушка! - закричал Сережа. - Подождите!
Старушка остановилась.
- Возьмите у нас котика! Хорошенький, рыженький! Мышей ловит!
Старушка погладила мягкую шерстку. Кот выгнул спину, вцепился когтями в пальто и забился в руках.
- Ах ты батюшки! Замучился он у вас! Ну давайте, что ли, авось приживется.
* * *
Мальчики присели на крыльце, настороженно прислушиваясь к каждому шороху.
- Дома ищет. По всем углам, верно, шарит, - толкнул товарища Левка.
Скрипнула дверь.
- Кис, кис, кис! - донеслось откуда-то из коридора.
Сережа фыркнул и зажал ладонью рот. Левка уткнулся ему в плечо.
- Мурлышка! Мурлышка!
Нижняя жиличка в стареньком платке с длинной бахромой, прихрамывая на одну ногу, показалась на дорожке.
- Кис, кис!
Хлопнула калитка. Под ногами заскрипел песок.
* * *
Когда Сережа и Левка еще ходили в детский сад, в нижнюю квартиру приехали жильцы - мать и сын. Под окном повесили гамак. Каждое утро мать, низенькая, прихрамывающая старушка, выносила подушку и одеяло, стелила одеяло в гамаке, и тогда из дому, сгорбившись, выходил сын. На бледном молодом лице лежали ранние морщинки, из широких рукавов висели длинные, худые руки, а на плече сидел рыжий котенок. У котенка были три черточки на лбу, они придавали его кошачьей физиономии смешное озабоченное выражение. А когда он играл, правое ушко у него выворачивалось наизнанку. Больной тихо, отрывисто смеялся. Котенок забирался к нему на подушку и, свернувшись клубком, засыпал. Больной опускал тонкие, прозрачные веки. Мать неслышно двигалась, приготовляя ему лекарство. Соседи говорили:
- Как жаль! Такой молодой!
Осенью гамак опустел. Желтые листья кружились над ним, застревали в сетке, шуршали на дорожках. Марья Павловна, сгорбившись и тяжело волоча больную ногу, шла за гробом сына... В пустой комнате кричал рыжий котенок...
* * *
С тех пор Сережа и Левка подросли. Часто, забросив домой сумку с книгами, Левка появлялся на заборе. Засунув два пальца в рот, коротким свистом он вызывал Сережу. Старушка не мешала мальчикам играть в этом уголке сада.
Как-то летом Левка, примостившись на заборе, помахал рукой Сереже.
- Смотри-ка... рогатка у меня. Сам сделал! Бьет без промаха!
Сережа выбрал камешек покрупнее и натянул резинку. Из окна Марьи Павловны со звоном посыпались стекла. Мальчики замерли. Сережа испуганно оглянулся по сторонам.
- Бежим! - шепнул Левка. - А то на нас скажут!
Утром пришел стекольщик и вставил новое стекло. А через несколько дней Марья Павловна подошла к ребятам:
- Кто из вас разбил стекло?
Сережа покраснел.
- Никто! - выскочил вперед Левка. - Само лопнуло!
- Неправда! Разбил Сережа. И ничего не сказал своему папе... А я ждала...
- Ну и ябедничайте! - крикнули ей ребята.
Настали неприятные дни.
- Старуха обязательно пожалуется, - говорил Левка.
- Вот подожди... я ей устрою штуку! Будет она знать...
* * *
Утром, когда Сережа пил чай, в кухне послышались громкие голоса. Жильцы обсуждали пропажу кота.
Сережа схватил тюбетейку и незаметно проскользнул мимо женщин. Засунув руки в карманы и небрежно покачиваясь, он пошел по саду. Из-за забора выглянул Левка. Сережа подошел ближе.
- Слезай, - сказал он хмуро. - Наделал, дурак, шуму на весь двор.
- А что? Ищет она? - спросил Левка.
- Ищет... Всю ночь проплакала...
- Врешь! - усомнился Левка и сейчас же добавил:
- А может, и правда?.. Ведь она знаешь как любила его...
Марья Павловна прыгающей, неровной походкой шла по дорожке. Седые волосы, связанные узлом на затылке, растрепались, и одна прядь рассыпалась по смятому воротничку. Она подошла к мальчикам.
- У меня Мурлышка пропал... Не видели вы его, ребятки? - Голос у нее был тихий, глаза серые, пустые.
- Нет, - глядя в сторону, сказал Сережа.
Марья Павловна вздохнула, провела рукой по лбу и медленно пошла домой. Левка скорчил гримасу.
- Фи! - свистнул Левка. - Плакса какая! Подумаешь - рыжий кот пропал!
- Да он, говорят, у нее еще при сыне был. Так она его на память держала.
Мимо прошел старик профессор. Подойдя к раскрытому окошку Марьи Павловны, он постучал указательным пальцем в стекло и, положив локти на подоконник, заглянул внутрь комнаты.
- Ну как, Марья Павловна? Не нашелся еще?
Мальчики прислушались.
- А этот-то чего лезет? - удивился Левка.
- Жалеет ее, - шепнул Сережа. - Всем жалко почему-то... Пойдем послушаем: может, она на нас наговаривать ему будет.
Они подошли близко и спрятались за кустами.
Марья Павловна говорила:
- Долго он Колю забыть не мог... И на кладбище со мной ходил... Было что-то теплое, живое... Колино...
Мальчики завернули за угол и сели на скамейку. Сережа сказал:
- А она-то опять ждать будет... Пожалуй, и спать не ляжет сегодня...
- Ясно, не ляжет... А отчего у ней сын-то умер?
- Не знаю... Болел долго... А еще раньше муж умер. Один кот остался, а теперь и кота нет... Обидно ей все-таки!
* * *
Прошло несколько дней. О Мурлышке не было ни слуху ни духу. В комнате Марьи Павловны было тихо. В сад она не выходила. То одни, то другие жильцы навещали старушку.
Как-то вечером, сидя на заборе, они увидели, как в окошке Марьи Павловны тихонько поднялась штора. Старушка зажгла маленькую лампочку и поставила ее на подоконник. Потом, сгорбившись, подошла к столу, налила в блюдечко молока и поставила его рядом с лампочкой.
- Ждет... Думает, он увидит свет и прибежит...
Левка вздохнул.
- А знаешь чего? - вдруг оживился Сережа. - Тут у одной тетеньки много котят родилось, пойдем завтра попросим одного. Может, как раз рыженький попадется! Отнесем ей, она обрадуется и забудет своего Мурлышку.
* * *
Они на цыпочках прошли по коридору. Котенок пищал и барахтался в картузе. Левка тихонько постучал.
- Войдите, - отозвалась старушка.
Ребята боком протиснулись в дверь. Марья Павловна сидела перед раскрытым ящиком стола. Она удивленно подняла брови и вдруг заволновалась:
- Что это пищит у вас?
- Это мы, Марья Павловна... Вот рыжего котеночка вам... Чтобы вместо Мурлышки был...
Левка положил картуз на колени старушки. Из картуза выглянула большеглазая мордочка и желтый хвостик...
Марья Павловна нагнула голову, и в картуз быстро-быстро закапали слезы. Мальчики попятились к двери.
- Подождите!.. Спасибо вам, голубчики, спасибо! - Она вытерла глаза, погладила котенка и покачала головой. - Всем мы с Мурлышкой хлопот наделали. Только напрасно вы беспокоились, ребятки... Отнесите котеночка назад... Я уж так не привыкну к нему.
Левка, держась за спинку кровати, прирос к полу. Сережа морщился, как от зубной боли.
- Ну ничего, - сказала Марья Павловна. - Что же делать? Вот у меня карточка на память...
Она показала на маленький столик около кровати. Из деревянной рамки глянули на мальчиков большие печальные глаза, улыбающееся лицо и рядом удивленная усатая мордочка Мурлышки. Длинные пальцы больного тонули в пушистой шерстке.
- Любил он Мурлышку... Сам кормил. Бывало, развеселится и скажет: "Мурлышка никогда нас не бросит, он все понимает..."
Левка присел на краешек постели, уши у него горели, от них было жарко всей голове, и на лбу выступил пот. Сережа мельком взглянул на него: обоим вспомнилось, как царапался и отбивался пойманный кот.
* * *
- Ну ладно, - нахмурился Левка. - Найдем как-нибудь.
Сережа выплюнул изо рта ветку и зашагал рядом с товарищем.
- Хоть бы раз в жизни повезло!
Но мальчикам не везло. Наоборот, дела пошли еще хуже.
- Где ты шатаешься, Сережа? Избегался, почернел... С утра до вечера пропадаешь! - сердилась мать.
Многие улицы были исхожены за это время.
* * *
Низенькая старушка в черном платке подошла к ним сбоку и с любопытством оглядела обоих.
- Не то я обозналась, ребятки, не то нет? - громко сказала она.
Сережа оторопело глянул на нее и с размаху толкнул товарища:
- Смотри!
- Эх! - рявкнул он, растопырив руки. - Сережка! Она! Она!
Левка подпрыгнул и, размахивая кружкой, заорал во все горло:
- Старушечка! Миленькая!
- Да чего вам от меня надобно-то?
- Котика рыжего, бабушка! Помните, мы отдали вам вечером на улице.
- Ишь ты... Назад, значит, взять хотите?
- Назад! Сейчас же назад!
* * *
Левка торжественно шагал по улице.Рыжий кот острыми когтями царапал ему шею.
Марья Павловна сняла с подоконника блюдце, вылила из него посиневшее молоко и, стоя посреди комнаты, прислушалась. Дверь широко распахнулась.
- Вот! - крикнул Левка, разжимая руки.
Рыжий пушистый ком сорвался с его груди и, взметнув хвостом, прыгнул на руки своей хозяйке. Блюдце с радостным звоном скользнуло на пол.
- Роднушка моя!.. Да как же это?..
Сережа шлепнул Левку по спине. Оба выкатились за дверь и с визгом упали в траву.
В буйной мальчишеской радости они тузили друг друга под бока:
- Нашелся-таки!.. Нашелся! Усатый-полосатый!