Вещь и феномен: начала (пост)феноменологии

Сама мысль о рассмотрении инструмента в качестве отдельной единицы в схеме, при этом единицы, обусловливающей возможность синхронной и диахронной структурации, возникает из прочтения «Начал геометрии» Гуссерля. На наш взгляд, Гуссерль дает одно из возможных описаний образования инструмента, занимаясь поиском общего знаменателя между традицией и абстрактными математическими формами современной геометрии. Не будем забывать, что весь текст «Начал геометрии» являет собой, по сути, историю утраты изначальных смыслов исходных геометрических понятий и поиск этих самых априорных форм. В качестве инвариантной формы Гуссерль рассматривает телесность, как главный атрибут «мира вещей»: человека, в момент формирования принципов (аксиом) геометрии окружают вещи, обладающие определенной формой, протяженностью, объемом и т.д.: «Ясно также и может быть удостоверено в своем сущностном ядре тщательной априорной экспликацией, что эти чистые тела имеют пространственно-временные формы, связанные с ними «вещественные» свойства (цвет, теплоту, тяжесть, твердость и др.)» [6, с. 241]. Следуя за Протагором, все вещи наделяют различной степенью полезности, при этом вышеобозначенные свойства вещей могут подгоняться под требования практики. Таким образом, вырабатываются устойчивые формы: «Сначала от образов вещей отделяются плоскости – более или менее "гладкие", более или менее совершенные плоскости; более или менее грубые края или в своем роде "ровные", иными словами, более или менее чистые линии; углы – более или менее совершенные точки; затем, например, среди линий особо предпочитаются прямые, среди плоскостей – ровные; например, из практических причин предпочитаются прямоугольные доски, ограниченные плоскостями, прямыми, точками, так как целиком или местами искривленные плоскости для многих практических целей оказываются нежелательными». Установление измерения как априорного элемента любой культуры (и в этом смысле характерен пассаж Гуссерля о справедливости «при разделе поровну») [6, с. 241] задает внеисторическое условие для постулирования философом на базе данного материала неких оторванных от практики принципов – начал геометрии: «Определенная техника измерения, более низкая или, может быть, более высокая, сущностно возможная или обладающая реальностью исторического факта, гарантирует прогресс культуры, а значит, мы можем всегда предположить искусство чертежа для построек, замер полей, дорожных дистанций и т.д., которое уже всегда налицо, уже в избытке преддано философу, который еще не знал геометрии, но которого мы должны помыслить как ее изобретателя. Как философ, переходящий из практически-конечного окружающего мира (комнаты, города, ландшафта и т.д., периодических процессов, дней, месяцев и т.д.) к теоретическому взгляду на мир и его познанию, он имел конечно-знакомые и незнакомые пространства и времена как конечности в горизонте открытой бесконечности. Но это еще не давало ему геометрического пространства, математического времени и всего прочего, что составляло бы вместе с этими конечными величинами материал для духовного образования нового типа …» [6, с. 241–242]. Здесь вступает в силу мыслительный акт, отделяющий практики от социально-культурных условий, их порождающих, и переносящий их в область духовного мышления, в область чистых форм и производящий на их основании «идеальные предметности»: точки, линии, круга, прямоугольника. В данном случае Фрасимах и Сократ становятся в одном ряду с Евклидом: первые обсуждают «справедливое деление поровну», в то время как второй применяет его в процедурах деления абстрактных фигур. При этом Гуссерль настаивает на том факте, что для начала геометрии необходимо первичное отчуждение измерения от измеряемых вещей, отказ от бытия сознания в рамках ритуальной практики с последующим вовнесением части ритуальной практики в иной контекст (чертеж для построек в одном случае, чертеж абстрактных фигур в доказательстве геометрической теоремы в другом).