Нравственные начала уголовно-процессуального права и его применения
Прослеживается также тесная связь уголовно-процессуальных норм и, естественно, практики их применения с неписаными нормами морали (нравственности), соответствующими общечеловеческим ценностям, представления о которых формировались на протяжении всей истории человечества. Отражение, учет такого рода неписаных норм в конкретных нормах уголовно-процессуального права и принято называть его нравственными началами.
Нравственные начала свойственны многим предписаниям рассматриваемой отрасли права. К примеру, презумпция невиновности, как известно, требует, чтобы каждый считался невиновным до того момента, когда обвинительный судебный приговор вступит в законную силу. И это вполне соответствует общепринятому положению о том, что человек должен считаться добропорядочным, пока не будет установлено иное. В обыденном общении культурных людей проявлением крайнего неприличия признаны тайное подслушивание чьих-то разговоров, ознакомление с частными письмами и другими сообщениями либо тайное подглядывание за чьими-то поступками. С учетом этого уголовно-процессуальное законодательство вслед за конституционным устанавливает особые правила производства некоторых следственных действий.
Нормы морали, как будет видно по материалу многих глав учебника, лежат в основе практически всех установленных уголовно-процессуальным законодательством запретов: например, применять незаконное (а значит, и аморальное) воздействие, в том числе проявляющееся в насилии, угрозах его применения или недопустимом ином психическом давлении в отношении лиц, подвергаемых допросу; понуждать к даче показаний против самого себя, своего супруга или близких родственников, к разглашению тайны исповеди или адвокатской тайны; совершать во время производства по уголовным делам действия, унижающие достоинство личности либо представляющие угрозу жизни и здоровью людей; включать в оправдательный приговор сведения, порочащие доброе имя оправданного.
При характеристике уголовного процесса важно иметь в виду и то, что нравственные требования предъявляются не только к содержанию процессуальных норм, зафиксированных в законе или иных правовых актах, но и к практике их применения, к тому, как они должны реализоваться. Многовековой человеческий опыт - свидетельство того, что именно в сфере уголовного судопроизводства распространено "сосуществование" внешне пристойных правил, декларируемых в законах, и непристойной (аморальной) практики их применения.
Для сведения хотя бы к минимуму этого явления и создания условий, препятствующих распространению осуждаемых общепризнанными нормами морали способов применения уголовно-процессуальных правил производства судебных и следственных действий, на уровне международного сотрудничества и во многих странах, в том числе в России, в последние десятилетия довольно активно предпринимаются соответствующие усилия. К их числу можно было бы отнести принятие в рамках международного сотрудничества в области прав человека ряда авторитетных документов.
Среди них следовало бы назвать прежде всего Всеобщую декларацию прав человека, одобренную Генеральной Ассамблеей ООН еще 10 декабря 1948 г., в ст. 5 которой записано: "Никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению или наказанию".
Впоследствии эта идея была воспринята в других широко известных соглашениях, выработанных в ходе межгосударственного сотрудничества в рамках Организации Объединенных Наций, в частности: в Международном пакте о гражданских и политических правах (ст. 7), а также в Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. Она признана и в международных документах регионального уровня - к примеру, в европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст. 3) и Европейской конвенции по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (ратифицированы Российской Федерацией в 1998 г.).
В названных международных документах, являющихся юридически обязательными для стран, ратифицировавших их, выражено одинаково негативное отношение как к пыткам, так и к "жестоким, бесчеловечным или унижающим достоинство видам обращения и наказания". Об этом недвусмысленно сказано, например, в ч. 1 ст. 16 Конвенции, одобренной Генеральной Ассамблеей ООН: "Каждое Государство - участник обязуется предотвращать на любой территории, находящейся под его юрисдикцией, другие акты жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания, которые не подпадают под определение пытки, содержащееся в статье 1 (Конвенции. - К.Г.), когда такие акты совершаются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия...".
Эта линия выдерживается в ряде международных документов, адресованных непосредственно должностным лицам, участвующим в производстве по уголовным делам. Например, в ст. 5 одобренного резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 17 декабря 1979 г. Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка (имеются в виду прежде всего "должностные лица, которые обладают полицейскими полномочиями") не менее резко осуждается, наряду с пытками, также бесчеловечное и унижающее достоинство человека обращение с ним. "Ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка, - говорится в этой статье, - не может осуществлять, подстрекать или терпимо относиться к любому действию, представляющему собой пытку или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и наказания, и ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может ссылаться на распоряжения вышестоящих лиц или такие исключительные обстоятельства, как состояние войны или угроза войны, угроза национальной безопасности, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение для оправдания пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания".
Столь же негативно относится международное сообщество к злоупотреблениям, связанным с безнравственностью при производстве по уголовным делам, и в тех случаях, когда они допускаются с участием представителей учреждений, не относящихся к правоохранительным. Об этом свидетельствует, скажем, одобренный тоже Генеральной Ассамблеей ООН 18 декабря 1982 г. документ (Принципы медицинской этики, относящиеся к роли работников здравоохранения, в особенности врачей, в защите заключенных или задержанных лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания). "Работники здравоохранения, особенно врачи, - говорится в принципе 2 данного документа, - совершают грубое нарушение медицинской этики, а также преступление, в соответствии с действующими международными документами (имеется в виду упомянутая Конвенция против пыток. - К.Г.), если они занимаются активно или пассивно действиями, которые представляют собой участие или соучастие в пытках или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видах обращения или наказания, или подстрекательство к их совершению, или попытки совершить их".
Давний и стабильный курс, взятый в рамках международного сотрудничества в области прав человека, естественно, одобрительно воспринят и нашим государством. Оно, как известно, поддержало идею разработки названных документов, принимало активное участие в ней и ратифицировало их в числе первых государств, возложив тем самым на себя обязательство точного и неуклонного соблюдения предусмотренных в них норм.
Реализация этого обязательства проявилась прежде всего в правотворчестве. К примеру, ст. 21 Конституции РФ гласит следующее:
"1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.
2. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским, научным или иным опытам".
Шагом, который должен сыграть позитивную роль в обеспечении нравственных начал в деятельности судов, вполне может стать одобренный в декабре 2004 г. VI Всероссийским съездом судей Кодекс судейской этики, в котором внимание служителей Фемиды привлекается, в частности, к тому, что они обязаны руководствоваться как Конституцией РФ и другими российскими законами, международно-правовыми предписаниями, так и общепринятыми нормами нравственности и правилами поведения, способствовать утверждению в обществе уверенности в справедливости, беспристрастности и независимости суда. В принципе, такую же направленность имеют предписания Кодекса профессиональной этики адвоката, принятого Первым Всероссийским съездом адвокатов 31 января 2003 г. Они требуют, в частности, чтобы адвокат в своей профессиональной деятельности честно, разумно, добросовестно, квалифицированно, принципиально и своевременно исполнял обязанности, активно защищал права, свободы и интересы доверителей всеми не запрещенными законодательством средствами (п. 1 ст. 8).
Надо полагать, что со временем аналогичные документы будут разработаны и одобрены с целью использования их лицами, ведущими оперативно-розыскную деятельность и дознание, следователями и прокурорами. И это в определенной мере должно будет благоприятно сказаться на нравственных основах правоприменения в конкретных областях, связанных с производством по уголовным делам.
Формы уголовного процесса
Путь к современному пониманию сути уголовного судопроизводства был долгим и непростым. Каждая страна шла к нему своей собственной дорогой. С учетом исторических условий в целом, а равно под влиянием множества действовавших в конкретных странах факторов (этнических, культурных, религиозных, экономических и др.) складывались неодинаковые представления о том, как должны решаться узловые вопросы производства по уголовным делам.
К таким вопросам относятся прежде всего процессуальное положение и роль судьи и суда при разбирательстве уголовного дела, объем процессуальных прав обвиняемого и его защитника, пределы процессуальных полномочий обвинителя или лица, производящего расследование, последовательность совершения действий, допустимых при производстве по уголовному делу, определение цели и содержания доказывания, оценки доказательств и т.п. Неодинаковые подходы к решению перечисленных и подобных им узловых вопросов существенно влияют на общую характеристику конкретных уголовно-процессуальных систем. А это в свою очередь дает основание говорить о возможности существования различных форм процесса*(9).
В российской уголовно-процессуальной доктрине, как известно, с давних пор принято различать четыре основные формы уголовного процесса, складывавшиеся и развивавшиеся в разное время: обвинительный, розыскной (инквизиционный), состязательный и смешанный процессы.
Обвинительный процесс, зародившийся еще в период рабовладения, наиболее полное развитие получил на первых этапах существования феодального общества. Характерной его чертой было признание особого положения обвинителя, в качестве которого обычно выступало лицо, потерпевшее от преступления. От его воли зависели возбуждение и прекращение дела. Система доказательств, сложившаяся под большим влиянием широко распространенных в те времена суеверий, предрассудков и религиозных воззрений, включала в себя клятвы, поединки и различного рода испытания (огнем, водой, раскаленным железом и т.д.). Суду была нужна не истина, не правда, не достоверное установление фактов, а подтверждение того, что обвиняемый способен выдержать испытание, поединок, дать клятву так, как это было положено, и т.д. Такую форму разбирательства уголовных дел "опробовали" практически во всех ныне существующих странах. Только происходило это в разное время - где-то раньше, а где-то несколько позже.
Розыскной (инквизиционный) процесс, возникший, как и обвинительный, в недрах рабовладельческого общества, достиг своего наиболее широкого распространения в эпоху абсолютизма. Чаще всего его расцвет связывают со временем, вошедшим в историю под названием эпохи "охоты на ведьм", которая велась церковью. Но такая форма судопроизводства широко была воспринята и светскими властями.
По ее правилам судья одновременно должен был выполнять не только свои функции, но и функции следователя, обвинителя и в какой-то мере защитника. Обвиняемого лишали возможности защищаться. Он считался не субъектом (участником) процесса, а его объектом. О понимаемом в современном смысле слова праве на защиту не было и речи.
Типичной для такого процесса была система так называемых формальных доказательств, которая проявлялась прежде всего в строгой регламентации действий по оценке доказательств. Многочисленные доказательственные правила абстрактно предопределяли, например, что признание обвиняемым своей вины - "царица доказательств", что женщине нужно верить меньше, чем мужчине, богатому - больше, чем бедному, что какие-то конкретные факты или обстоятельства должны устанавливаться с помощью определенного числа свидетельских показаний (не менее двух, трех и т.д.). Пытки не считались недопустимым методом получения доказательств. Их производство открыто разрешалось и даже поощрялось в законодательном порядке, поскольку считалось важным способом получения "царицы доказательств". В некоторых странах законы требовали, чтобы судьи выявляли истину, но под ней понималось не соответствие фактов (обстоятельств) объективной действительности, а выводы судьи, сделанные с соблюдением предписаний законов, предустанавливавших априорно юридическую силу конкретных видов доказательств (см. также § 1 гл. 6 учебника).
Многие институты этой формы уголовного судопроизводства оказались крайне "живучими". О них не раз "вспоминали" и в ХХ веке, особенно там, где возникали диктаторские или тоталитарные режимы, использовавшие жесткие средства борьбы с инакомыслием и непослушанием. Их рудименты (стремление формализовать доказательственную ценность отдельных источников доказательств, придание явно завышенного значения признанию обвиняемым своей вины, установление априорных формализованных критериев допустимости доказательств, ограничивающих возможности для свободной их оценки судьями и другими должностными лицами, и т.д.) продолжают сосуществовать с современными, прогрессивными процессуальными институтами и в других странах, нередко именуемых "цивилизованными", "с развитыми демократическими традициями" и т.д.
Состязательный процесс, развившийся из обвинительного, на первых порах получил наибольшее распространение в государствах с англосаксонскими правовыми системами.
Его широко пропагандируемая в наши дни т.н. классическая модель (схема) базируется на исходном положении о том, что уголовный процесс - это происходящий в суде спор между государством и гражданином, привлекаемым к уголовной ответственности, что в подобном споре обе стороны наделены равными юридическими возможностями по собиранию, представлению и исследованию доказательств, их анализу, выдвижению уместных для конкретного дела доводов и т.п. По идее, считается, что такими равными возможностями они должны обладать полностью как при судебном разбирательстве дела, так и в ходе его досудебной подготовки (предварительного расследования).
Однако подобная "идиллия" практически возможна лишь на бумаге либо в умах оторванных от жизни людей. Это всего лишь одна из иллюзий. Реально же, как известно, во всех странах и во все времена выявление и собирание доказательств по уголовному делу с момента начала производства и до того, как оно попадет в суд, считались и считаются делом специально подготовленных людей, за которыми стоит государство с его широкими материальными, техническими и организационными ресурсами. Они - должностные лица государственных органов, которых обычно (особенно в странах, живущих по традициям англосаксонского права) никто и ничто не обязывает быть объективными. Их дело - собирание лишь обвинительных данных, поскольку они представляют государство, противостоящее обвиняемому в судебном споре и несущее бремя доказывания его виновности. И это делается, как правило, втайне от преследуемого.
При таком существенном фактическом неравенстве выглядят крайне неправдоподобно утверждения о том, что в состязательном процессе все обвиняемые наделяются равными возможностями с преследующими их государственными чиновниками. Равные возможности могут стать реальностью лишь тогда, когда в единоборстве (состязании) лицом к лицу со следователем или детективом сталкивается тот, кто в состоянии обеспечить значительные расходы по привлечению на свою сторону равноценных этим должностным лицам специалистов, к примеру, частных детективов с соответствующей подготовкой, экспертов и т.д. Но, как известно, достаточными средствами для подобного рода расходов обладают далеко не все, кто оказывается "в объятиях" Фемиды. Нет средств на эти цели в достаточном объеме, разумеется, и у государства.
Суду при разбирательстве дела (спора) в условиях состязательной формы уголовного судопроизводства сравнительно часто теоретики, признающие только т.н. классическую модель состязательности, склонны отводить роль некоего крайне пассивного арбитра. Он-де призван всего лишь бесстрастно и безразлично наблюдать за тем, как соблюдаются вступившими в состязание сторонами правила спора, а равно проверять представленные ими доказательства и определять, которая из них его (спор) выиграла. Но это теоретически.
Фактически суду (судье-профессионалу) отводится значительно более активная роль. Даже в странах, откуда чаще всего приходят рассуждения о пассивной роли суда при разбирательстве уголовных дел, именно суды имеют довольно обширные властные полномочия, связанные с руководством судебными заседаниями, собиранием и исследованием доказательств, принятием соответствующих решений и т.п. И это естественно, ибо суд, как известно, является прежде всего органом государственной власти, на который возлагается вся полнота ответственности за принятие законных, обоснованных и справедливых решений по итогам разбирательства уголовных дел. Чтобы оправдывать такое предназначение, он должен быть активным.
Одной из характерных особенностей системы доказательств и построения доказывания в условиях состязательной формы судопроизводства считается то, что оценка доказательств ставится в зависимость от внутреннего убеждения судей, а не от предустановленных априорно формальных критериев. Однако эта особенность в значительной мере является декларативной, поскольку она не исключает сохранения некоторых, порой весьма существенных, элементов формальных доказательств (придание особого значения признанию обвиняемым своей вины, нормативная фиксация в законах и иных правовых актах критериев допустимости доказательств, "стандартов доказывания" и т.д.).
Исторически эта форма процесса начала формироваться в Англии. Затем ее восприняли в бывших английских колониях, где она в общих чертах существует и в наши дни (например, в США, Канаде, Австралии). Ее влияние наблюдается и в ряде других стран.
Смешанный процесс получил свое наименование благодаря тому, что в нем как бы смешаны, с одной стороны, некоторые элементы инквизиционной формы процесса на досудебных стадиях (почти полное отсутствие гласности, ограниченные возможности обвиняемого защищаться, письменность производства и т. д.), а с другой - состязательной формы процесса при разбирательстве дел в суде (публичность заседаний, обеспечение права подсудимого защищаться самому и иметь защитника, их равноправие с обвинителем, в том числе государственным, оценка доказательств судьями и другими должностными лицами, как правило, по внутреннему убеждению и др.).
Исходным документом, заложившим его основы, по праву считается Уголовно-процессуальный кодекс Франции 1808 г. Впоследствии смешанный процесс пустил глубокие корни и получил свое развитие также в законодательстве других стран (преимущественно континентальной Европы, в частности, Германии, Италии, Австрии, Бельгии). Под влиянием последних во времена колониальных завоеваний он обосновался и в странах Латинской Америки, Юго-Восточной Азии, Африки.
Российский уголовный процесс после судебной реформы 1864 г. сформировался и развивался впоследствии под значительным влиянием того, что существовало в странах континентальной Европы. Его вполне можно относить к смешанной форме, хотя, естественно, под воздействием различного рода "домашних" факторов он по ряду положений приобрел свои особенности и не тождественен полностью, скажем, французскому или германскому уголовному процессу. Не стал он абсолютно похожим и на состязательное судопроизводство, характерное для стран с т.н. англосаксонскими правовыми системами, хотя попытки добиться этого предпринимались многократно, особенно в последние годы в связи с подготовкой и принятием нового УПК (см. с. 49-50 учебника).