Фотография, подписанная Морисом Мейссонье: «Холодный завтрак в три часа ночи».
В грузовике вокруг корзины, принимавшей трупы казненных: слева видны только руки Фернана Мейссонье, потом Марсель Каррье, Жюстен Доде, Морис Мейссонье, Бернар Фортен, а за канистрой Эдуард Риера, шофер
В 1952–1953 мы ходили в «Шарантэ», ресторанчик, находившийся на бульваре Хабиб Бургиба. Хозяин был другом моего отца. Да, мы то тут, то там встречали друзей отца. Такой-то из Алжира купил. дело в Тунисе. Вот была встреча, воспоминания. Какая атмосфера! А потом мы объезжали город на полицейских машинах. Полисмены показывали нам город, служили нашими гидами. У Каррье были коллеги — владельцы дискотек, поэтому иногда мы ходили туда. Два-три раза бывало, что мы не спали, потому что было почти три часа ночи.
После казни мы возвращались в Алжир. И часто мы возвращались весело, как школьники. Мы бы могли вернуться в ночь с четверга на пятницу, но иногда мы приезжали в Алжир только в воскресенье. Если бы мы принимали все приглашения, нам пришлось бы оставаться в командировке две недели. Забавно, сколько друзей у нас было. Надо сказать, что в Алжире отношение людей к нам было совсем другим, чем во Франции. К нам относились намного лучше. И потом, у нас были двоюродные братья в Константине. Мы пользовались этим, чтобы повидаться с ними. К сожалению, в Алжире у всех нас были дела, и приходилось возвращаться.
Во времена протектората в Тунисе были на двадцать-тридцать процентов другие цены, чем в Алжире, примерно как в Андорре по сравнению с Францией. Когда мы ездили туда на казнь, в грузовике, перевозящем гильотину, нам больше ничего не приходилось везти. Но на обратном пути, в направлении Тунис — Алжир, можно было обделать дела. Поскольку у нас были официальные документы — командировочное удостоверение и пропуск Министерства юстиции — на дороге никто не мог обыскать грузовик. Никто, даже таможня. Вы ведь понимаете, что таможенники не полезли бы нас обыскивать, потому что гильотина опломбирована. Они не могли обыскивать грузовик. А значит, я привозил все, что хотел. В Тунисе я покупал патроны для охотничьих ружей, запасные части для автомеханики. Я покупал пять-шесть тысяч ружейных патронов, которые мне заказывали друзья, и перепродавал их в Алжире. Я оказывал им услугу и получал прибыль. У нас были патроны Сент-Этьена, на двадцать процентов дешевле. Так я получал патроны, чтобы охотиться, «на глазок». И то же самое с автомеханикой. Мне нравилось проворачивать мелкие махинации, которые в конечном счете приносили мне деньги.
Люди не знали, что было в грузовике. Однажды два жандарма, разъезжавших на мотоцикле — это было пятьдесят лет назад, — остановились перед грузовиком и попросили у нас документы на машину. Действительно, иногда бывало, что грузовики угоняли. И мы даем документ Министерства юстиции: «Перевозка гильотины, пропустите». Жандармы захотели посмотреть на гильотину. Не смущаясь, они начинают поднимать брезент. Я же помешал им посмотреть, резко задернув его. Они были озадачены. Один из них, получив небольшой удар по носу, с досадой говорит нам: «Как? Вы занимаетесь этой грязной работой?» Отец забрал у него документы из рук и бросил ему: «Пьяница!», и мы поехали дальше. Поехали… А потом приезжаем в деревню, где должны были сделать остановку. Когда мы останавливались, чтобы отдохнуть ночью, мы не оставляли грузовик с гильотиной просто так, где попало. Мы ставили его в жандармерии. И тогда тоже мы заехали в жандармерию и пошли к командующему, чтобы спросить, не можем ли мы оставить грузовик. Через полчаса приезжают наши два жандарма. Пфффф… тот, что отпустил замечание по поводу нашей профессии, держался не очень-то уверенно. Он боялся, что отец скажет его начальнику, какую мысль он высказал. Он был совсем сконфужен. Отец ничего не сказал; он предал это забвению. И так вот мы оставляли грузовик в жандармерии и через несколько часов уезжали дальше.
Была еще история с цирком Амар. Однажды мы были в командировке, и на грузовике, перевозившем гильотину, приехали в деревню. В захолустье. Деревни все похожи друг на друга: мэрия, церковь, кафе. Так вот, мы остановили грузовик на площади. Отец и Каррье, следовавшие за нами, подъезжают на своем «мерседесе». Летом в полдень в такой деревне солнцепек, жара и никого нет. Ни мухи, ни звука… Пустыня. Так вот. Мы заходим в бар, садимся за стол, выпиваем. И тут вдруг отец выходит и начинает мерить шагами площадь. Он делает десять тщательно отмеренных шагов, рисует на земле крестик, ставит бидон. Двенадцать шагов в сторону, крестик, другой бидон… и Жюстен, сообщник, вместе с ним проделывает то же самое. Десять шагов, крестик на земле… Тут же за десять минут возникает сборище тридцати, сорока человек. Представьте себе, грузовик и «мерседес» вот так останавливаются на пустынной площади в центре деревни. А потом какие-то парни меряют ее шагами…
Все люди задавались вопросом, что бы это было? Все арабские детишки пришли посмотреть, и все принялись спрашивать, что происходит, в чем дело? А отец: «Это цирк, мы — цирк Амар!» И он заставил поверить, что мы сейчас разобьем палатку, что приедут тигры и львы, что нам нужна помощь в организации.
И вот все, все люди столпились вокруг Жюстена, чтобы попросить работу. Жюстен заставляет их выстроиться в цепочку, попарно. Он берет карандаш и записывает их на работу. Это была из ряда вон выходящая работа, множество работы. Все они хотели работать, кормить диких зверей. Были даже такие, кто соглашался войти в клетку к тигру, чтобы его покормить! Все толкались, шумели, чтобы пройти первым, чтобы получить работу. Согласны на тигров, на жирафов, на носорогов. Да еще отец прибавлял: «Жюстен, внимательней! Им должно быть минимум восемнадцать лет…» А мальчишки: «Мне, мне восемнадцать лет!» Мальчишки, которым было по четырнадцать. Они готовы были войти в клетку ко льву, настолько им хотелось заработать денег. Отец: «Подожди-ка, я должен посмотреть, сколько тебе лет!» И он говорил им открыть рот и начинал считать зубы. А они стояли с открытым ртом, как лошади…
А в конце был парень с деревянной ногой, с протезом, и он тоже хотел работать. Отец сделал вид, что не заметил его деревянной ноги. «Ну ты бы мог… Жюстен, лестница? Он может поднимать лампочки?» «Да! Могу, могу…» А Жюстен все набивал цену: «Амар — великий дрессировщик! Ему удалось научить верблюдов кататься на роликах!» Арабы слушали, раскрыв рты. Они никогда в жизни не видели цирка. Тогда отец: «Правда, Амар — лучший укротитель мира! Так говорят американцы. Он дрессирует лучше, чем эти дураки французы, которые уже сто двадцать лет в Алжире и даже не смогли научить арабов ходить по тротуарам!» И все смеются…
Какой цирк в маленькой деревне с двумя-тремястами жителей! Отец достает тетрадь, и на виду у женщины, которая была в баре, говорит: «Так что, Жюстен, как мы это сделаем?» И рисует палатку: там животные, тут вход. Ну вот… Он нарисовал вход в цирк напротив другого бара на площади. Тогда женщина, смотревшая на это, говорит: «Почему вы делаете вход с той стороны? Почему бы вам не сделать его с этой?» Тогда отец, который сделал это специально, отвечает: «Да и правда! Мы незнакомы с хозяином бара напротив. Зачем там делать вход, чтобы у него были клиенты?» Мы-то все это устраивали для смеха, но тут же поели бесплатно. Хозяйка не хотела, чтобы мы платили. Нам было неловко: мы не могли сказать ей, что все это розыгрыш! И чтобы немного уравновесить, мы выпили дижестив, чтобы ей, по крайней мере, хоть что-то досталось, бедняжке!.. Мы не могли сказать ей, что это шутка. А потом мы уехали… Цирка они ждут до сих пор!
Конечно, когда мы приезжали в большой город, в такие места, как Сусс, где есть большая улица, все было по-другому. Широкие тротуары, ресторанчики, кинотеатры и все такое… и тюрьма совсем рядом. Так вот, однажды мы приехали вечером. Грузовик не мог въехать в тюрьму. Отец сказал поставить грузовик задом к воротам тюрьмы. И тут же двадцать полицейских были выставлены в оцепление вокруг грузовика. Не больно-то скрытно. Люди задавались вопросом, что бы это было? Начались разговоры. Что это? Шшшш… шшшшш. Это не обычный грузовик. Номер алжирский. Тут же бежит слух: «Это алжирская гильотина. Готово, будет казнь». Мы идем в бар-ресторан. Люди спрашивают у нас: «Так что, говорят, будет казнь? Жена сказала мне, что из Алжира приехал экзекутор». Тогда отец: «Нет-нет, мы ведем разведку нефти; ведем исследования. Кажется, в Тунисе есть нефть, так что проводят разведочное бурение». А Жюстен набивает цену: «По первым результатам, есть месторождения нефти и газа, невероятно богатые. Но это суперсекрет: цена на земельные участки рискует увеличиться в тысячу раз!» Некоторые клиенты бара отнеслись скептично, но другие спрашивали: «А где нефть? с какой стороны?» И вот мы опять впутались в дурацкую историю, с которой трудно развязаться. Всем хотелось знать, где нефть и газ. Я вышел из бара, больше не мог сдерживаться, так мне хотелось посмеяться. И тут через час болтовни о разведочном бурении один полицейский, друг хозяина бара, говорит ему, что мы — алжирские экзекуторы. Они были совершенно ошеломлены, удивлены. Тогда отец и говорит: «Понимаете, мы пытаемся остаться инкогнито…» И вот мы дальше обсуждаем уже новую тему. Нас расспрашивали про гильотину. Все хотели угостить нас. Поэтому мы остались ужинать. В конце концов все мы посмеялись над этим розыгрышем про газ и нефть!
Да, в командировках мы посещали Оран, посещали Тунис… Иногда мы приглашали двух-трех друзей поехать с нами. Мы говорили им, вот, дескать, мы едем на грузовике в Тунис, хочешь с нами? Тогда мы уезжали на пять, шесть дней. Посмотреть на развалины, сходить на дискотеку. Однажды мы взяли с собой одного испанца — испанского булочника, он был приятелем Берже. Он хотел посмотреть на казнь, и поэтому Берже его пригласил. Он приехал с нами в Тунис. Он был немного скуповат. Ну вот, пошли мы на дискотеку. Нас было семь-восемь человек, группа. Девушки, танцовщицы, подходят к нам. Они не знали, кто мы. Иностранцы, туристы. Шампанского!.. Конечно, на дискотеках всегда пили шампанское. Так тот парень, испанец, он кричал шампанского! шампанского! Он думал, что шампанское там было по магазинной цене, с наценкой в двадцать процентов. Когда пришел счет и пришлось платить за пять-шесть бутылок шампанского… Бам! Он чуть не упал. Дорого ему начинали стоить каникулы. Да, все время было так. Мы ходили по лучшим ресторанам. Местный комиссар рекомендовал нам: пойдите в такое-то место. Поскольку нас прислал центральный комиссар, обслуживали нас, как начальство. Чтобы вино было хорошим! Мы дорого платили. Если бы мы должны были путешествовать с теми командировочными, которые нам платили, это был бы маленький ресторан на углу, простенький отель, и в конце кофе в баре. Но мы тратили, о!., это был кутеж! Нет, мы были экзекуторами не из-за денег. Потому что когда ездили в Тунис, зарабатывали мы… скажем, 4 тысячи франков, 5 тысяч тогдашних франков (это были старые франки). Но тратили мы в четыре раза больше! Потому что мы пили шампанское, устраивали пирушки и так далее. Так что все уходило на ветер, все. Это была сладкая жизнь, дольче вита.
Помню, однажды в Сфаксе были велорикши для туристов, которые хотели осмотреть город. Мы тут же взяли рикш и начали баловаться. Нас было шестеро, каждый на своем велорикше, и почти час мы катались наперегонки. В городе получилось настоящая гонка велорикш. Уверен, что жители не были привычны к такому зрелищу. А отец говорил своему рикше: «Смотри, вот франк, еще два франка: обгони его!» Парни жали на педали как сумасшедшие, пот тек с них крупными каплями. Носились как черти! Вот была шутка! Но как только речь шла о казни, шутки заканчивались.
Суд бея
Таким образом, в начале пятидесятых годов в Тунисе и Марокко — протекторатах — была своя судебная власть. В Тунисе, как я уже сказал, если тунисец убивал другого тунисца, применялись законы суда бея, и смертной казнью было повешение. Но если тунисец убьет европейца, алжирского араба, француза, итальянца, испанца или еще кого… действовал французский суд, гильотина. И мы ездили в Тунис. По соглашениям, заключенным между Францией и Тунисом,[44]Тунис оплачивал перевозку гильотины и наши расходы на поездку в Тунис и обратно. Остальное оплачивалось властями Алжира. Теоретически правительство Туниса занималось только обеспечением порядка и расходами на похоронное бюро. Но на самом деле они отвозили тела на арабское кладбище на тюремном грузовике.
На казни через повешение в Тунисе я не смог присутствовать. Но один член суда рассказал мне, как это происходило. Он присутствовал в Тунисе на одной из казней по закону суда бея: семнадцать приговоренных к смерти должны были быть повешены в один и тот же день. Семнадцать! Это происходило так: в пять утра будили осужденных. И потом под звуки музыки они шли, связанные вместе, цепью, к эшафоту. Там был представитель бея и два заседателя. Они подходили к каждому осужденному и решали его судьбу. Помиловать или нет, они читали приговор и совещались за несколько секунд. «Что ты думаешь об этом?.. Гм…» А потом, если они не миловали, одним знаком руки: Bagas! В пустоту! Осужденный падал, повешенный. К следующему! Можете быть уверены, что его сосед, тот, что был следующим, рядом, уже весь мокрый! Он видит, как парень упал в никуда. А теперь его очередь. Ему зачитывают приговор.
«Что ты думаешь об этом?., помиловать! Давай-ка, слезай!» Ах! Ох! Помилован! С него снимают веревку, и, спотыкаясь, он присоединяется к другим помилованным. Говорят, что помилованные — они уходили в пять утра и возвращались в девять — говорят, они страдали желтухой в течение месяца. Некоторые больше не ели из-за пережитой тоски. Из-за пережитого страха! В то время как во Франции, в Алжире человеку, которого помиловали, сообщали об этом утром. Его адвокат и директор тюрьмы приходили объявить ему, что он помилован. Он менял камеру. Если прошение о помиловании было отклонено — Президент Республики дает свободный ход Правосудию — это приходило к генеральному прокурору Алжира. Вызывали моего отца, который решал, в понедельник, вторник или среду… Тогда будили осужденного. Прокурор объявлял ему, что его прошение отклонено. Они всегда надеялись получить помилование. «Ваше прошение отклонено». Вот так.
Алжирские «события»