Рукопись на всех ее этапах

 

 

Рукопись № 1 (1995)

 

Первая рукопись обрела жизнь из 20 часов наработанных записей. Речь идет о полной и систематической (включая повторы, колебания, просодические элементы и т. д.) транскрипции записанных интервью. Учитывая характер изложения и выражения Фернана Мейссонье, транскрипцию мог сделать только я сам. Другой транскриптор, скорее всего, столкнулся бы с невероятными трудностями при расшифровке пленок, и был велик риск того, что целые пассажи на записи были бы сочтены неразборчивыми, непонятными и не были бы переданы в транскрипции.

Эта транскрипция потребовала от меня значительного времени — почти двух лет, поскольку я, кроме того, должен был выполнять свои функции преподавателя-исследователя, а также свой долг одинокого отца. Эта первая рукопись состоит из двадцати тетрадей (каждая из которых включает от 15 до 25 машинописных страниц). Печатный текст занимает лишь две трети страницы по вертикали, а оставшаяся треть служит полями (справа), чтобы Фернан Мейссонье (которому эти тетради были переданы по ходу транскрипции) мог легко вносить возможные изменения и дополнения.

 

Рукопись № 2 (1996)

 

Затем я перенес исправления, замечания и дополнения к рукописи № 1, выполненные Фернаном Мейссонье (постаравшись из соображений учтивости выделить их иным шрифтом, чтобы затем их можно было найти), и это составило вторую рукопись, также состоявшую из 20 тетрадей с полем на треть страницы справа. И я снова передал эти тетради Фернану Мейссонье для повторного чтения, возможных изменений и дополнений.

 

Рукопись № 3 (1997)

 

Я еще раз перенес вторую серию исправлений, замечаний и дополнений к рукописи № 2, выполненных Фернаном Мейссонье (также выделяя их другим шрифтом). Таким образом получилась третья рукопись, также состоящая из двадцати тетрадей.

 

Рукопись № 4 (1998–1999)

 

Далее я перешел к классификации содержания третьей рукописи по темам,которые выделились при повторном прочтении рукописи на разных этапах и согласно моим углубившимся знаниям о «поле» (предмете исследования). Со временем произошло нечто вроде «естественного анализа», наподобие того явления, которое я наблюдал на одном кладбище в Верхних Альпах, где эрозия и время подняли кости покойных на поверхность земли. Терпеливая работа по чтению и перечитыванию, исправлению и добавлению способствовала во мне настоящему насыщению материалом.

Именно составление этих долгих воспоминаний «естественным образом» позволило в итоге осветить правду Фернана Мейссонье, в том виде, как я смог ее воспринять. Настоящее слияние с «объектом», в результате которого возникают некоторые значимые моменты.

Были выделены следующие темы:

• Детство, отрочество, юность.

• Семья.

• Рош (крестный Фернана Мейссонье, главный экзекутор в Алжире с 1928 по 1945).

• Берже (Андре Берже, главный экзекутор в Алжире с 1945 по 1956).

• Морис Мейссонье (отец Фернана Мейссонье, помощник с 1943, главный экзекутор в Алжире с 1956 по 1962).

• Первая казнь (на которой присутствовал Фернан Мейссонье).

• Казни (другие казни, технические и человеческие аспекты…).

• Гильотина (сама машина, монтаж, технические аспекты).

• Происшествия (на казнях).

• Командировки (на казни в Тунисе, Константине и т. д.).

• Общественные отношения в Алжире.

• ФНАО («События», война в Алжире).

• История (размышления Фернана Мейссонье об истории).

• Правосудие и метафизика (общие размышления о смысле жизни).

• Таити.

Я передал новую рукопись (15 тематических тетрадей) Фернану Мейссонье для повторного чтения, возможных изменений и дополнений.

 

Рукопись № 5 (январь 2000)

 

После анализа (расчленения) следует синтез. «После того как мы специально провели излишне углубленное разделение и абстрагирование, необходимо постараться вновь собрать целое»[76]Исходя из четвертой тематической рукописи, просмотренной Фернаном Мейссонье, я перешел к первичному оформлению целого. Эта рукопись № 5 представляет начальное состояние итоговой рукописи.

 

Рукопись № 6 (май 2000)

 

После повторного чтения, внесения изменений и дополнений, удаления лишнего я перешел к первичной работе по написанию текста, чтобы сделать его более легкочитаемым (переход от записанных на пленку элементов к письменному рассказу). Затем я отправил эту рукопись Фернану Мейссонье для повторного чтения и исправлений. В то же время я отдал эту рукопись на прочтение моим просвещенным друзьям.[77]В июле 2000 года мы с Фернаном Мейссонье совместно перечли эту рукопись (с изменениями и дополнениями).

 

Рукопись № 7 (весна 2001)

 

Заключительная редакция. Включение замечаний, изменений и дополнений, осуществленных в ходе совместного прочтения в июле 2000 года. Буквально исполнившись духом Фернана Мейссонье, я расставил в строительстве рукописи «леса и поручни», пустившись в свободную работу по «переписыванию», стараясь сделать текст легким в прочтении, сохраняя тон, присущий Фернану Мейссонье. Эта последняя рукопись подала повод к изменениям структуры (порядок глав). Наконец, я перешел к включению иконографических элементов (фотографии монтажа гильотины, документы из архивов Фернана Мейссонье).

«Сращение» книги осуществлялось на всем протяжении весны 2001, как раз в то время, когда — подобно выходящим на поверхность подземным водам — в коллективной памяти французов всплывали «события», затем война в Алжире (дело Оссаресса, т. д.). На протяжении последних месяцев я почти каждый день разговаривал с Фернаном Мейссонье по телефону. И я намеренно завершил первый этап работы над итоговой рукописью в ту самую неделю, когда Фернан Мейссонье праздновал свой семидесятый день рожденья. Наконец боги сделали так, что «хороший» контракт с издателем — который понял дух выполненной работы — дошел до меня 31 декабря 2001 года. На следующий же день я отнес его Фернану Мейссонье в Фонтэн-де-Воклюз. Весной 2002 года мы, по-прежнему вместе с Фернаном Мейссонье, осуществили последние исправления, следуя советам нашего издателя.

 

Написание

 

Чего мы на самом деле хотели, так это бросить в лицо читателям эту грубую реальность, без какой-либо обработки. Мы намеренно старались быть настолько позитивными и грубыми, насколько это возможно, чтобы вернуть реальности ее жестокость. Вот так. Поскольку все эти истории пронизаны невероятной, почти невыносимой жестокостью. Вот так. Может быть, потому, что мы немного раздавлены реальностью.

По причинам, относящимся к специфике научной работы, но также по причинам, до странности литературным, мы пожелали быть нелитературными, чтобы стать литературными иным образом…[78]

Пьер Бурдье

 

Я решил представить здесь реальность в том виде, в котором она была дана мне Фернаном Мейссонье, без анализа и комментариев. В рамках восстановления речи в биографической форме нет места сведению этих слов к дискурсивным операциям, которые, изменяя дословную передачу фактов, имели бы целью нас уверить и успокоить. Я добавлю, что в человеческом контексте этой работы пуститься в такие комментарии значило бы изменить связывающему нас нравственному договору. Поэтому я решил передать слова Фернана Мейссонье без «отделки», за исключением воплощения в слове того, без чего текст не будет ясным. Для меня речь шла о том, чтобы дать читателю представление об условиях порождения данного текста. Иллюзорной литературности устной речи я противопоставил работу по написанию, имевшую целью передать ее дух и букву. «Переход от устного к письменному предполагает, что вместе с изменением вида речи появляются неточности, которые, без сомнения, лежат в основе истинной достоверности[79]». Стилизовать логику дискурса, ритм речи — значит уважать аутентичность автора и позволить разбить маневры, которые производят — неосознанно? — символическое доминирование научного языка.

Это, в собственном смысле слова, значит создать авторское произведение, то есть расширить речь.

Войдя в пору зрелости как ученый, я пришел к мысли, что в области антропологии грамотное описание стоит анализа. Трудности, как говорит нам Витгенштейн, возникают из-за того, что мы обычно ошибочно ожидаем объяснений, «в то время как хорошо проведенное описание представляет собой решение, при условии, что мы позволим ему занять то место, которого оно заслуживает, что мы остановимся на нем, не пытаясь выйти за его границы. Поскольку самое сложное — это остановиться[80]». Действительно, человеку свойственно тянуть на себя духовное одеяло. Читаем мы только при помощи своей памяти, и в некоторой мере всякое чтение является спонтанным анализом. Заключенную в книге информацию каждый получит в меру своей собственной истории. И то, что тот или иной пассаж, возможно, будет кем-либо воспринят как непристойный, возвращает, согласно классическому закону о размышлении,[81]каждого к самому себе.

«История — это не наука, и она не должна многого ожидать от наук; она не объясняет, и у нее нет метода (…). Так чем же является история? Чем на самом деле занимаются историки, от Фукидида до Макса Вебера или Марка Блоха, когда отходят от своих документов и переходят к «синтезу»? (…) Ответ на этот вопрос не изменился за две тысячи сто лет, истекшие с тех пор, как его нашли последователи Аристотеля: историки рассказывают об истинных событиях, в которых действующим лицом является человек; история — это роман об правде[82]».

Именно в этом значении я старался написать роман о правде.

 

Описывать и понимать

 

Ничто, даже убежденность в том, что я был справедлив, не устраняет моих сомнений касательно того, может ли человек иметь право судить.

Марсель Дюгиамп

 

Я подчеркивал, что Фернан Мейссонье стал говорить со мной, потому что знал, что я его не сужу. Я никогда не рассматривал бывшего экзекутора как месторождение памяти, которое нужно использовать .[83]Отношения, складывавшиеся между мной и Фернаном Мейссонье, с течением времени установили между нами глубокое доверие. Периодическое общение, совместно пережитые моменты, доверительные беседы. совместные обеды, взаимные визиты, праздники, поддержка во время болезни — на протяжении всех сменявшихся этапов моего исследования я выработал установку свободного внимания, настоящего, понимающего. Моя работа заключалась в том, чтобы заставить работать самого Фернана Мейссонье, и сделать это словно без нажима, путем простого и свободного ожидания. На практике такая позиция изнурительна, как проведение опроса на языке, которым не владеешь. Она требует такой степени концентрации, которую трудно «поддерживать. Именно поэтому наши записанные беседы практически длились не более одного дня. В конце концов можно подумать, что эта работа (почти что акушерская!) — настоящая социологическая майевтика — привела Фернана Мейссонье к передаче своей правды, а может быть, и к освобождению от нее.[84]Таким образом я смог проверить, что автобиографическая работа — это не только способ выражения индивидуальности, которая ей «предсуществует», но также процесс, способствующий выявлению «субъекта[85]». Эволюция точки зрения Фернана Мейссонье относительно смертной казни показательна в этом отношении.

Биографический подход является диалектическим отношением. Желание заставить «работать» Фернана Мейссонье было для меня также поводом для работы над собой. Путем этого упражнения, состоящего в освобождении от защитных оков чистой совести (просто совести, и именно в этом отношении интеллектуальное ремесло гибельно), чтобы открыться без предупреждения познанию другого — в его «особости» — в какой-то мере ты «раздвигаешь» границы своего собственного мозга, чтобы открыться новым духовным пейзажам.

Это «стоит небольшой прогулки», как пишут в путеводителях: прогулки по миру других открывают большие знания о себе самом.

Бессознательное — это наша скрытая история. В некотором роде эту работу можно было бы воспринимать как дар — яд — сообществу. В течение двух веков Франция жила в тени гильотины. И пятьдесят лет пришлось ждать, чтобы «события» стали войной в Алжире. Если поставить «Речи палача» в эту перспективу, их можно прочесть как возврат одного из фрагментов нашей коллективной истории. Французы, долгое время в большинстве своем бывшие сторонниками смертной казни, получили возможность взглянуть в лицо реальности. Такой является в чистом виде история смертной казни на гильотине. Написав исторический труд, мы прекращаем рассказывать байки.

 

«Социология не имеет целью уколоть другого, объективировать его, обвинить, потому что он, например, «сын того или другого».

 

Напротив, она позволяет понимать мир, вернуть ему смысл (…), сделать его «данным», но это не означает, что его нужно любить или сохранять как таковой. Понять поведение автора в рамках поля, понять необходимость, вынуждающую его действовать так, — значит сделать необходимым то, что сперва кажется случайным. Это не способ оправдания мира, а способ научиться принимать тысячи вещей, которые иначе будут казаться неприемлемыми».[86]

Так же как афинский pharmakos был призван выполнять роль козла отпущения (термин pharmakos обозначал одновременно и яд, и его антидот), экзекутор, на которого взваливается весь груз насилия, производимого обществом (которое представлено как легитимное), получает ритуальную и регулирующую функцию. В этом смысле свидетельство Фернана Мейссонье напоминает о том театре жестокости, который вызывал к жизни Антонен Арто.[87]Он выводит на поверхность «глубинную латентную жестокость, через которую в индивиде или народе находят место все извращенные возможности духа».[88]

 

Экзекутор, парадоксальный человек[89]

 

Чтобы убивать, существует палач. Кто убивает вместо палача, тот вырезает из дерева вместо плотника. Изображать из себя господина вместо господина, вырезать из дерева вместо плотника, Редко кто не ранит на этом руки.

Лao Цзы, «Дао де цзин»

 

В некотором отношении экзекутор представляется инвертированным образом преступника. Закон — это то, что их одновременно объединяет и разделяет. Они оба убивают, каждый со своей стороны зеркала закона. Экзекутор, в котором пребывает закон, представляется позитивным, легальным убийцей. Народный мститель, вооруженная рука правосудия, меч закона… — он уполномочен обществом на то, чтобы, согласно деликатному популярному выражению, «отрубать гнилые или пораженные гангреной ветви социального тела». Находясь на другом конце власти, обладая высшей властью — властью убивать себе подобных, — палач также встает в пару с королем. Будучи персонажем вне норм, он также является объектом фантазма. И, как отметил Роже Кайюа,[90]существующие рассказы о палачах почти всегда восходят к области утопии, отражая представления, которые питают коллективную мифологию. Здесь мы увидели экзекутора вне этой мифологии, в его повседневной жизни. Обычный человек в необычном положении. В итоге: «Целый человек, созданный из всех людей, который стоит их всех и которого стоит любой».[91]

Парадоксальным образом о палаче можно было бы сказать, что он восстанавливает социальные связи, обрубая их. Он созидает, разрушая.

Пограничный персонаж, он связывает два мира: мир преступления и мир закона, жизни и смерти, реальный и мифический… А. Обрехт в своем дневнике выражает это шизоидное положение, рассказывая о первой своей казни в качестве главного экзекутора, о возникшем ощущении раздвоения: «На этой первой казни я не избежал внутреннего ощущения, которое повторялось каждый раз с приближением последних минут перед действием (…) Полная и безраздельная власть «над» действием. Можно быть палачом и оставаться чувствительным, это может показаться парадоксальным, и никогда я не наблюдал такого раздвоения личности, как в последние минуты перед казнью у всех существ, которые тесно соприкасаются с осужденным».[92]Об этом же говорит нам и Фернан Мейссонье: «Во время казни моя личность менялась. Связывая осужденного, я не выпускал его из виду. Я пристально смотрел на осужденного и не занимался ничем другим. Я даже не слышал, что происходило вокруг нас. Много раз люди говорили мне: «Помнишь? я был на такой-то казни!», а я не помнил, что видел их».

Экзекутор, парадоксальный индивид, находится в своеобразном положении. Человек действия, уполномоченный доминирующими классами, просвещенными классами, теми, кому принадлежит слово, которые изрекают и вершат закон, — правосудие не дорожит знакомством с ним. В администрации криминальной юстиции экзекутор появляется почти незаметно. Его статус контрактный: простая серия кредитов, выделяемых на использование и содержание гильотины. В противоположность этой институциональной ссылке, как только ему передают осужденного, сразу после освобождения из-под стражи, осужденный «принадлежит ему» и экзекутор оказывается единственным распорядителем в процессе казни. «Они» не желают знать, как все это происходит. Главное, чтобы не было проблем, чтобы это произошло и чтобы это произошло как можно незаметнее и как можно эффективнее.

Без сомнения, ни на что не похожее социальное положение палача — единственного индивида, соответствующим образом уполномоченного группой на убийство от ее имени — делало из него особое существо. В буквальном смысле обладавший «властью над жизнью и смертью», отошедший от проторенных путей, он был вне добра и зла, в той крайней точке, где наше общество теряет равновесие. С его исчезновением исчезла и та смутная часть инстинкта нашего общества,[93]которая распределена на каждого из его членов. В отношении морали намерения Пеги стигматизировал индивидов, у которых (в мыслях) чистые руки, но (на практике) рук нет. Свидетельство Фернана Мейссонье, уполномоченного убивать от имени народа, обязывает к размышлениям об отношениях между мифом и реальностью, между представлением и действием. Работа антрополога имеет целью именно осветить социоисторические основы коллективной мифологии. Стараясь выбить с занимаемых позиций социальные и исторические определения некоторых человеческих практик и представлений, антрополог также должен, путем рефлексивного возвращения, отдать себе отчет в социоисторических условиях возникновения своего собственного взгляда. Именно таким образом он в конечном итоге и становится мишенью для самого себя. В этом свете можно сказать, что свидетельство Фернана Мейссонье — отражение палача, существующего в каждом из нас. В каждом из нас есть частичка палача.

 

Жан-Мишель Бессет

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора


[1]Все сноски составлены Жан-Мишелем Бессетом, за исключением тех, которые подписаны именем Фернана Мейссонье. Все тексты приведены с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

 

[2]Сообщение, оставленное на автоответчике 29 октября 1999 года. В итоге для венка, посланного Фернаном Мейссонье на могилу Лезюрка, были выбраны следующие слова: «Памяти Лезюрка, во славу Правосудия». По обращении в мэрию Парижа выяснилось, что невозможно заказать работы по украшению без согласия семьи почившего. Поскольку связи с семьей не было, Фернан Мейссонье смог только возложить на могилу цветы.

 

[3]Анри Рош (1865–1956), главный экзекутор но уголовным приговорам в Алжире с 1928 по 1945 год. Он происходил из рода экзекуторов, восходящего к концу XVII века. Помощник экзекутора в городе Алжире с 1906 года, он был назначен главным экзекутором в 1928 году.

 

[4]Подростком Фернан Мейссонье создал миниатюрный макет гильотины в подарок своему отцу на день рождения. См. с. 26. 64.

 

[5]На профессиональном языке «фотографом» называют того члена группы (обычно это первый помощник), который стоит у «головы» гильотины. Он принимает «клиента», протягивая руки между двумя опорами машины, совершая крайне опасную, как подчеркивает Фернан Мейссонье, операцию. Со своего места он видит осужденного через «объектив» очка, откуда происходит прозвище «фотограф». О жестах «фотографа» см. с. 91.

 

[6]Гильотина, которая была в Алжире, являлась первой моделью, моделью 1868 года. В ней механизм крепления бабки и верхней части конструкции был повернут к скамье. Он выступал. И когда лезвие падало, было необходимо, чтобы полуочко было опущено. Если на пусковой рычаг нажать при поднятом полуочке, то при движении лезвия крепление цепляется за очко, и это все срывает! Собственно, это и произошло! Дядя Рош одновременно опустил и очко, и бабку (на которой закреплено лезвие). Падая, бабка, более тяжелая, догнала очко и сорвала его. Затормозившись в столкновении с очком, нож не выполнил полностью своей задачи — отделить голову от туловища. — Примеч. Фернана Мейссонье.

 

[7]Гильотина, которая была в Алжире, являлась первой моделью, моделью 1868 года. В ней механизм крепления бабки и верхней части конструкции был повернут к скамье. Он выступал. И когда лезвие падало, было необходимо, чтобы полуочко было опущено. Если на пусковой рычаг нажать при поднятом полуочке, то при движении лезвия крепление цепляется за очко, и это все срывает! Собственно, это и произошло! Дядя Рош одновременно опустил и очко, и бабку (на которой закреплено лезвие). Падая, бабка, более тяжелая, догнала очко и сорвала его. Затормозившись в столкновении с очком, нож не выполнил полностью своей задачи — отделить голову от туловища. — Примеч. Фернана Мейссонье

 

[8]Декрет от 25 ноября 1870 года, освобождающий от должности главных экзекуторов и их помощников по всей стране и учреждающий единственную для всей территории страны должность главного экзекутора (находящегося в Париже) и четырех помощников

 

[9]Фронт национального освобождения в Алжире. — Примеч. перев.

 

[10]Говоря «раньше». Фернан Мейссонье подразумевает «до Алжирской войны».

 

[11]Емкость, устанавливаемая под головой преступника, когда он уже находится в том положении, в котором приговор будет приведен в исполнение.

 

[12]Я не пью и никогда не пил ни вина, ни пива, ни шампанского или других алкогольных напитков. Я пью только воду. В некоторых очень редких ситуациях, случается, я пью немного рома. Может, бессознательно, чтобы вспомнить о моем былом занятии… — Примеч. Фернана Мейссонье.

 

[13]«Электричество Франции». — Примеч. перев.

 

[14]Воинское звание. — Примеч. лит. ред.

 

[15]Компания Lebon была национализирована в 1954 году под названием EGA («Электричество и газ Алжира»), став алжирским эквивалентом EGF ( «Электричество Франции») во Франции.

 

[16]В 1990 г. Фернан Мейссонье открыл в Фонтэн-де-Воклюз музей Правосудия и наказаний. Этот музей сейчас закрыт.

 

[17]Havage : устаревшее название налога. Право изымать из каждого мешка с зерном, выставленного на рынке, столько зерен, сколько могли удержать руки. Происходит от havee, разновидности меры (от латинского habere , иметь: то, что можно иметь, держать в руках). Шарль-Анри Сансон, экзекутор, казнивший Людовика XVI, пишет: «С незапамятных времен экзекуторы криминальных приговоров не имели иного жалованья, кроме права, называемого правом горсти, которую они изымали из всех продовольственных товаров, которые доставлялись в город для продажи». Это было подобие вознаграждения от общественности за работу, выполняемую палачом. Но при этом нечистая рука палача не должна была касаться товара, и ему приготовлялась ложка.

 

[18]Это было во время войны в Алжире.

 

[19]CRS — Service republicaine de Securite. — Примеч. перев.

 

[20]Это означает, что официально с сентября 1956 года до января 1957 года не было назначено главного экзекутора. Эту функцию выполнял Морис Мейссонье, поскольку он был первым помощником.

 

[21]Это специальная выплата, назначенная экзекуторам уголовных приговоров постановлением № 75–57 от 17 июня 1957 года.

 

[22]Пьерпойнт был последним британским экзекутором.

 

[23]«Такова воля Божья!» (араб.). — Примеч. перев.

 

[24]В ходе «реконструкции» 30 ноября 2000 года лишь после репетиции четверо условных помощников собрали гильотину минут за двадцать. Но было видно, что Фернан Мейссонье очень старается сделать все побыстрее.

 

[25]Отец подарил два лезвия гильотины. Один центральному комиссару, который об этом попросил, а другой — директору тюрьмы в Алжире.

 

[26]Корзину ставят немного наискось по отношению к скамье, чтобы оставить место для помощника, стоящего справа от приговоренного.

 

[27]Касательно жестов «фотографа» см. фото на с. 93.

 

[28]Другое название ванны.

 

[29]7 февраля 1957 в Оране.

 

[30]Принимая во внимание возраст Фредерика Поттеше, можно все же подумать, что он мог присутствовать на казни, когда приговоры еще приводились в исполнение публично, то есть до 1939.

 

[31]5 января 1757 гола Дамьен предпринял неудачную попытку покушения на Людовика XV. Согласно приговору, его «надлежало в телеге доставить на Гревскую площадь и после раздирания раскаленными щипцами сосцов, рук, бедер и икр возвести на сооруженную там плаху, причем в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру». — Примеч. перев.

 

[32]Можно считать, что с окончанием публичных казней парадные черты в одежде, отмеченной торжественностью (ритуал, символичность), стали менее содержательными и отступили перед соображениями практического порядка. За отсутствием публики не требовалось столь парадного облика.

 

[33]По иронии судьбы, парни из FLN связали моего отца его же собственными наручниками, чтобы отвести в префектуру в ноябре 1962 года… — Примеч. Ф. Мейссонье.

 

[34]Я немного повторяюсь в пассажах, касающихся «фотографа», это потому, что речь идет

 

[35]Фернан Мейссонье ссылается на знаменитую фотографию казни Вейдманна в Версале в 1939, сделанную из окна.

 

[36]Здесь Фернан Мейссонье, имеющий свое представление о роли «фотографа» — поддерживать голову осужденного, держать ее в руках и не дать ей упасть в таз — не может себе представить, что другой «фотограф» мог действовать по-другому. На самом деле на пленке, отснятой во время той казни, видно, что Обрехт, «фотограф», стоит у головы, перед гильотиной, принимает осужденного, когда доска опустилась и проскользнула до ошейника… Потом, когда осужденный занял свое положение — когда верхняя половина ошейника опустилась, — видно, как он быстро отходит на два или три метра в сторону. Дефурно запускает механизм, видно, как тело падает в корзину и «фотограф» быстро возвращается, чтобы забрать голову из таза.

 

[37]На самом деле, если хорошо посмотреть на негатив, снятый в момент падения ножа на этой казни, видно, что «фотограф» отворачивается в решающий момент.

 

[38]Ср. Desmorets, Dictionnaire historique et anecdotique des bourreaux, p. 209.

 

[39]Damhoudere, «Pratiquejudiciaire des causes criminelles utiles a tous, Baillis, Senechaux…»

 

[40]Фернан Мейссонье упоминает о гильотине, находившейся в Алжире, модели 1868 года. На модели 1868 года (которую он обозначает здесь как «первую модель») крепление ножа находится в положении, обратном положению последующих моделей. Если запустить паление лезвия, не опустив верхнюю половину ошейника, выступающий край бабы наталкивается на эту верхнюю половину и вырывает ее.

 

[41]Один из самых крупных парижских универмагов. — Примеч. перев.

 

[42]До этого врач приходил сообщить нам, что он не был парализован. Все-таки парализованного не будут казнить. Однажды мы казнили молодого араба, у которого одна кисть была оторвана, когда он бросал гранату. Надевая ему наручники за спиной, я должен был закрепить его на предплечье недостающей кисти. — Прим. Фернана Мейссонье.

 

[43]Фернан Мейссонье ссылается на заметки, которые вел его отец, отмечая те или иные особые моменты в ходе казни.

 

[44]На самом деле эти соглашения были заключены напрямую между генеральным секретариатом тунисского правительства и экзекутором уголовных приговоров в Алжире, через директора административной службы Генеральной резиденции Франции в Тунисе.

 

[45]19 июня 1956 года — начало казней «террористов»; август 1958 — конец казней «террористов», всего на протяжении алжирской войны казнены сто сорок один человек. Последний «террорист» будет казнен в Алжире 25 августа 1958 года. Затем будут казнены трое по обычному праву: 2 сентября 1958 года в Константине, 21 мая 1959 года в Оране и 12 августа 1959 года в Оране. После этого высшая мера приговора больше не будет приводиться в исполнение алжирской гильотиной.

 

[46]Постоянный трибунал Вооруженных сил.

 

[47]Осужденными были Аусси бен Мохамед и Аусси Мохамед бен Башир.

 

[48]«Мир смелых» был предложен мятежникам де Голлем в 1958 году. — Примеч. перев.

 

[49]Последняя казнь «террористов»: 25 августа 1958 в Алжире.

 

[50]Имя и фамилия, олицетворяющие «стопроцентного» француза. — Примеч. перев.

 

[51]Гимн Первой армии генерала де Латтра де Тассиньи, сыгравшей значительную роль во время Второй мировой войны и состоявшей во многом из населения колоний. — Примеч. перев.

 

[52]Протокол свидетельских показаний Мориса Мейссонье перед французскими властями (консульство) в связи с его задержанием ФНАО.

 

[53]Постановление министра юстиции (J. Foyer, 1963) и директора управления криминальных дел и помилований (1964) положило конец обязанностям Фернана Мейссонье.

 

[54]Арабское блюдо из зажаренного на костре барана Примеч. перев.

 

[55]Экспериментальный центр в Тихом океане, где имели место испытания атомного оружия.

 

[56]Гильотина Таити была задействована, в частности, во время двойной казни китайских эмигрантов в 1926.

 

[57]Морская казнь, заключающаяся в том, что виновного поднимали на высоту реи, откуда его сбрасывали в море, погружая его туда столько раз, сколько требует его приговор. Сухопутная дыба осуществляется путем связывания веревкой ног и рук виновного за спиной, после чего его также сталкивали с высоты в два или три фута над землей: под весом тела это подвергает руки и ноги сильной боли (Литтре).

 

[58]В конце концов дело к этому пришло в конце 1990-х годов. Но за недостатком посетителей музей Правосудия и Наказаний, открытый Фернаном Мейссонье в Фонтэн-де-Воклюз в 1992 году, был вынужден закрыть свои двери осенью 1998.

 

[59]Фукье-Тенвиль Антуан (1746–1795) — деятель Великой Французской революции, общественный обвинитель революционного трибунала во время якобинского террора, добился вынесения множества смертных приговоров, в том числе Дантону, Демулену, Марин-Антуанетте. — Примеч. перев.

 

[60]Леопольд II Австрийский, великий герцог Тосканский (1765–1790), император Священной Римской империи (1790–1792). Во время своего правления в Тоскане ввел новый уголовный кодекс, в котором не предусматривались пытки, смертная казнь и конфискация имущества. — Примеч. перев.

 

[61]Havage: устаревшее название налога. Право изымать из каждого мешка с зерном, выставленного на рынке, столько зерен, сколько могли удержать руки. Происходит от havee, разновидности меры (от латинского habere , иметь: то, что можно иметь, держать в руках). Шарль-Анри Сансон, экзекутор, казнивший Людовика XVI, пишет: «С незапамятных времен экзекуторы криминальных приговоров не имели иного жалованья, кроме права, называемого правом горсти, которую они изымали из всех продовольственных товаров, которые доставлялись в город для продажи». Это было подобие вознаграждения от общественности за работу, выполняемую палачом. Но при этом нечистая рука палача не должна была касаться товара, и ему приготовлялась ложка.

 

[62]Цитата из Цицерона, взятая Паскалем за основу в рассуждении о правосудии и силе, в котором он выражает идею о том, что справедливым называют то. что вынуждены наблюдать.

 

[63]Если быть точным, я опубликовал Sodologie du crime ( Presses Universitaires de France, 1982), работу, озаглавленную Iletait une fois… la guillotine (Alternatives, 1982), написал главу Sociologie criminelle в сборнике Sociologie contemporaine (под ред. Ж.-П. Дюрана и Р. Вейла (Vigot, 1989, переизд. 1996) и руководил редакцией сборника Crimes etcultures (L’Harmattan, 1999).

 

[64]Foucault М., L’Usage des plaisirs, in: Histoire de la sexualite 2. 1984, p. 14.

 

[65]Caligula, Theatre, recits, nouvelles, Bibliotheque de la Pleiade, Gallimard, 1962. p. 77.

 

[66]Bourdieu P., Comprendre, in: La Misere du monde, Seuil, 1993, p. 925.

 

[67]За десять лет позиция Фернана Мейссонье по этому вопросу изменилась. Согласно принципу сообщающихся сосудов — объективные позиции, субъективное восприятие, — Фернан Мейссонье постепенно воспринял точку зрения сторонников отмены смертной казни.

 

[68]II etait une fois… la guillotine, op. cit., p. 104.

 

[69]В итоге, в общем. — Примеч. перев.

 

[70]В том же смысле последовательный антропологический подход к преступлению ведет к рассмотрению так называемых уголовных осужденных как осужденных по основам политики…

 

[71]Mauss М., Sociologie et antropologie, Presses Universitaires de France, 1950.

 

[72]Bataille G., La Notion de depense, in: La Part maudite, Minuit, 1967, p. 44.

 

[73]Cp. Barthes R., Mythologies, «Domicini ou le triomphe de la litterature», Seuil, 1957, p. 53.

 

[74]Cp. Duvignaud J» Le language perdu. Presses Universitaires de France, 1973.

 

[75]Записи происходили многократно, чаще всего дома у Фернана Мейсонье, но иногда и у меня дома. Они возникали как химический осадок долгой работы по выслушиванию, обмену репликами в ходе посещений, совместных обедов, коротких встреч, которые не обязательно планировались как «продуктивные». В ходе моих визитов в Фонтэн-де-Воклюз меня всегда принимали в доме Фернана Мейссонье, где я и ночевал.

 

[76]Mauss М., Essai sur le don, in: Sociologie et Antropologie, op. cit., p. 276

 

[77]Особенно благодарю Карин Гюе, Бесси Леконт, Самюэля Меснье, Бруно Пекино и Жиля Антоновича за их критическое прочтение рукописи.

 

[78]По поводу работы La Misere du monde. Беседа с Г. Грассом в эфире канала Arte, ноябрь 1999.

 

[79]Bourdieu Р., «Comprendre», in: La Misere du monde, op. cit., p. 921.

 

[80]Wittgenstein, Uber Gewissheit, цит. по J.-F. Billeter, in Lecon sur Tchouang-Tseu, Allia, 2002, p. 13.

 

[81]Miller H., L’Obscenite et la loi de la reflexion, Eric Losfeld, 1971.

 

[82]Veyne P., Comment on ecrit l’histoire, Seuil, 1971.

 

[83]Lejeune Ph. Je suis un autre. Seuil, 1980, p. 244.

 

[84]Bourdicu P., Comprendre, op. cit., p. 920.

 

[85]Lejcune Ph. Je suis un autre, op. cit.

 

[86]Bourdieu P., Reponses, Seuil, 1992, p. 171.

 

[87]Французский поэт (1896–1948), пытался превратить театр в сакральное место, где актер и зритель могли бы радикально изменить всю свою физическую и душевную природу, автор сборника «Театр и его двойник». — Примеч. перев.

 

[88]Artaud A., Le theatre et son double, Idees Gallimard, 1964, p. 42.

 

[89]Эти размышления отчасти повторяют текст, который я опубликовал в Incontoumable morale под редакцией A. Stora-Lamarre. Presses Universitaires franc-comtoises, 1998, pp. 121–131.

 

[90]Caillois R.. Socioiogie du lourrean in Instinct et Societes, Gonthier, 1964.

 

[91]SartreJ.-P., Les Mots, Gallimard, 1964.

 

[92]Обрехт в своих записках по поводу своей первой казни в качестве главного экзекутора, ноябрь 1951; цит. пo: J. Ker, Les. Carnets noirs du bourreau, Ed. Gerard de Villiers, 1989, p. 210.

 

[93]Та часть невысказанного, совести — чистой или не очень, — разделенной среди всех, по поводу которой спорят, наносят друг другу оскорбления, бьются или строят иллюзии и которая находится в основе любой коллективной жизни, любой социальности…