Творчество Иосифа Бродского 4 страница
Если говорить о художественной стороне, можно вести речь об акциях и перформансах. «Как начнёшь бесфабульно и неорганизованно проводить... Не совсем публика готова». В США популярны, напротив, хэппенинги.
Первым получил известность так называемый московский концептуализм. Совпадение таково, что зачинателями русского концептуализма выступили те же авторы, у которых впервые встречаем децентрированные тексты: Всеволод Некрасов, Лев Рубинштейн, Дмитрий Александрович Пригов. В дальнейшем с ходом времени к ним прибавились Арабов, Друк, Искренко, Кибиров, Сухотин и некоторые другие.
Вот как описывает одну из акций, проведённых им ещё в 1970-е годы, художник и поэт Андрей Монастырский. Он пригласил к себе домой группу художников, 8 человек, и зачитал им 8 стихотворений по одному. Своеобразное задание было таково: он читает, а каждый создаёт на основании своих ассоциаций визуальный образ. После акции сразу выясняется, как многогранно можно трактовать произведение. Это тренировка воображения для художников и отклик для создателя.
Акция Всеволода Некрасова в 2002 в Тюменском художественном музее во время проведения конференции «Постмодернизм: Pro et Contra». C собой Некрасов привёз множество картин андеграундных художников, в основном лианозовцев. (У них принято было на день рождения каждому дарить стихи и картины, так что образовывались личные коллекции. Эти картины сейчас стоят значительных денег.) Картины заняли три зала, что было заранее согласовано с администрацией музея. Между картинами были развешаны его стихи, каждое – в отдельной рамке и под стеклом. Были подобраны стихи нетрадиционного типа, со сносками, в нетрадиционой графической форме. С одной стороны, они уравнивались в правах с картинами, с другой стороны, возвращались в родной художественный контекст. Люди проникались атмосферой, в которой жил и творил Некрасов.
Некрасовские стихи без чтения глазами понять невозможно, так как он экспериментировал с графикой.
После того как всё было осмотрено, посетители собрались в центре одного из залов, и Некрасов, как бы затерявшись в толпе, в непритязательной одежде, начал свои стихи читать. И именно авторское чтение много прояснило в развешанных по залу стихах. По окончании авторского чтения было предложено опять вернуться к картинам. И получилось так, что человек мог синтезировать услышанное от автора и видимое глазами. Такая форма акции была организована поэтом, чтобы помочь потенциальному читателю лучше разобраться в его поэзии.
Как перформер больше всех прославился Пригов, может быть, потому, что проведение перформансов требует чисто актёрского дарования, которое у Пригова, несомненно, было (более 10 лет главный режиссёр студенческого театра МГУ). В частности, в апреле 2001 Пригов приезжал в Минск и давал перформанс в университете. Суть его перформанса в БГУ, в который он пытался вовлечь присутствующих, была в знакомстве аудитории с его стихами. С одной стороны, он читал, играл свои стихи, и, с другой стороны, параллельно, комментировал, прояснял, чем он занимается в литературе, какова его цель. Он рассказал о том, что выступает с индивидуальными авторскими перформансами и с саунд-перформансами (совместными с музыкантами). «Я всегда писал от лица имиджа». Он подчеркнул, что наибольшую известность приобрёл его имидж гиперсоветского поэта, тогда как у него есть книги стихов от лица китайского поэта, поэта-гомосексуалиста, женщины-поэта и др. Различные имиджи выступают у Пригова в роли актёров, а сам он – режиссёра. Рассказывая об имидже гиперсоветского поэта, он читал «Апофеоз милицанера».
Объединяет все без исключения имиджи образ самого автора, главная цель смены этих имиджей и пародирования их – развенчание самого культа писателя-идеолога, которым, как правило, выступал официальный советский автор. Писатель-дидактор, писатель – учитель жизни, который будто бы обладает истиной в последней инстанции. У Пригова, несомненно, есть и певческие способности и дарования, которые он тоже продемонстрировал.
Когда Пригов рассказывал, как проводится операция «конвертации», то обратился к тексту «Евгения Онегина»:
«На машинке я сделал распечатку ЕО, но лермонтизировал её, то есть заменил все эпитеты на безумный и неземной. Потом компьютерным переводом перевёл на английский, с английского на французский, с французского на русский. От текста ничего не осталось».
Тем самым Пригов показал, как сильно меняет произведение неадекватный перевод и неадекватная интерпретация. Он раскрыл версионный характер любого, даже качественного перевода. Поскольку он вовлекал людей в перформанс, то поступало много вопросов.
«Чем занимается литература помимо эстетических устремлений?» – «Сначала литература – составная часть ритуальных действий. Её функция магическая. Далее функция литературы – мифологическая. Её цель – воспроизведение норм социума, живущего по цикличному времени. Далее – эстетическая. Это время развитого буржуазного общества, функция социальной стратификации общества: каждый слой имеет свою эстетику. Эти функции встраивались друг в друга... Для нашего времени характерна мультикультурность, в которой все дискурсы равны...»
«Только в условиях глобализма мир может быть мультикультурным, в отсутствие больших утопий, в отсутствие больших империй. Цель литературы – освоение всё время меняющегося мира, это как бы пособие по овладению миром».
Создаются и коллективные концептуалистские произведения. Наибольшую известность в этом отношении получила ленинградская группа митьков – последователей Мити Шагина. Из числа литераторов в неё входил Владимир Шинкарёв, автор книги «Митьки». Коллективное концептуалистское творение «Сообщество юродивых». Стандартизированные формы существования митьки заменяют своеобразным карнавалом, в который превращают и собственную жизнь. Они создавали и бумажные тексты в традиции соц-арта, а в концептуалистской деятельности переносили их в жизнь. Архетип митька восходит к образам фольклорного Емели, лежащего на печи и мечтающего, чтобы всё произошло само собой, а также к образу щедринских глуповцев. Этот архетип получает современное наполнение. Клоунские маски митьков пародируют образ простого советского человека, созданный официальным искусством. Благодаря осуществляемому пародированию высмеивается социальный идиотизм и разные национальные пороки, укрепившиеся за годы советской власти. Этой цели служит, во-первых, внешний вид митьков (ватники, тельняшки, патриархальные бороды лопатой), во-вторых, особый ритуал определяет отношения митьков между собой и с другими людьми. Чаще всего это гротескная буффонада. «При встрече даже с малознакомыми людьми для митька обязателен троекратный поцелуй». Таким образом пародируется показная русскость, скомпрометированная показными любызаниями по телевизору. Один митёк, войдя к другому, изображает изумление и радость, от которой буквально падает в обморок.
Много сленга. Словарь митьков нарочито убог, сокращён.
Митьки получили известность с большим опозданием, в 1990-е годы.
Драматургия послеоттепельного двадцатилетия
Усилившееся давление цензуры наиболее явственно ощущала на себе именно драматургия этих лет. В частности, появилось большое количество так называемых «датских спектаклей» к дню Октябрьской революции, дню рождения Ленина и проч. Вместе с тем, те процессы возрождения, которые заявили о себе в драматургии оттепельных лет, не только получают продолжение, но также и оппозиционное направление возникает в драматургии. Теперь уже трудно понять, почему такой большой популярностью пользовалась в описываемый период публицистическая дама. Дело в том, что она во многом взяла на себя функции политологии, социологии, отчасти этики, пребывавших в параличе. Публицистическая драма развивалась в направлениях политической и производственной драмы. Михаил Шатров «Шестое июля», «Синие кони на красной тропе», «Так победим», «Дальше, дальше, дальше» – ленинская тематика. Среди производственных пьес больше всего привлекли к себе внимание пьесы Александра Гельмана «Протокол одного заседания» и «Обратная связь». Популярность Шатрова была необыкновенно высока. С позиций шестидесятничества автор трактовал личность Ленина. Из работ Ленина он выбрал цитаты, критикующие недостатки советского общества. И выяснилось, что много из того, что критиковал Ленин ещё в 1920-е годы, не так трудно обнаружить в 1970-е. Спорить с Лениным было весьма сложно. Таким образом автор критиковал брежневскую систему.
Производственная драма, сосредоточенная, казалось бы, на узком круге проблем, говорила средствами иносказательного повествования о бедах и противоречиях общественно-исторического развития. В годы перестройки наблюдается тенденция к скрещиванию политической и производственной драмы, о чём свидетельствует появление пьес «В связи с переходом на другую работу» («Серебряная свадьба») Александра Мишагина – отражение начала перестройки, пьеса «Саркофаг» Владимира Губарева, первой отразившая правду о событиях Чернобыля. (Многих подробностей Губарев не знал, но, будучи журналистом, он значительно приблизился к передаче реальности.)
Вышеназванные тексты сыграли определённую роль в раскрепощении общественного сознания. Вместе с тем, это была форма агитмассовой литературы, предназначенной для театра, собственно художественное начало в пьесах было развито недостаточно. Когда с началом перестройки активизировалась пресса, необходимость в подобной драматургии отпала.
Реалистическая драма
Подлинные успехи в развитии драматургии 1960-80-х годов связаны с обогащением и обновлением реалистической драмы и появлением драмы постмодернистской. Постмодернистские тексты не печатались, на сцене не появлялись, о существовании такого рода литературы долгое время не подозревали. И из реалистических пьес далеко не все цензура допускала до постановок. Тем не менее, обращает на себя внимание возросшее жанровое и стилевое разнообразие.
Поскольку обстановка во многом ухудшилась, в драматургии увеличивается роль иносказаний. Активизируется и успешно развивается в эти годы жанр притчи, в которой на универсальном уровне исследуются проблемы нравственно-философского характера. Наибольшую известность получили в этой ветви литературы пьесы «Ящерица» и «Две стрелы» Александра Володина. В них чувствуется влияние французского театра (Сартр, Ануй).
Володин исследует нравственно-психологические предпосылки зарождения деспотической власти. Автор обращается к материалу первобытно-общинной действительности, к самым ранним этапам появления людей на земле, но ставит на материале древности вопросы, насущно важные для современности. Он стремится показать, при каких условиях зло торжествует над добром, и указывает предпосылки насилия, несправедливости, вражды. Действующие лица – первобытные люди, наделённые своеобразными прозвищами, указывающими на их статус в обществе и личностные качества. «Человек боя» – с одной стороны, военачальник, с другой стороны, человек, проникнутый духом агрессии. «Красноречивый» – не только оратор, но и демагог, способный доказать всё что угодно. «Ходок» – урезанное «ходок по женщинам», развратник. Автор наделяет персонажей первобытной психологией, первобытным мышлением, наивно-упрощённой речью. В то же время выясняется, что перед нами своего рода архетипы. Встречается архетип мудрости, олицетворяемый фигурой главы рода; агрессивности, ограниченности, простодушия, честности, предательства и проч. Эти категории определяют жизнь людей и сегодняшнего дня, поэтому в людях первобытного общества мы узнаём черты современников. Пока герои «Ящерицы» и «Двух стрел» следуют нормам общинной морали, негативное начало в их поведении сглаживается, однако сама эта мораль основана не на высоком сознании, а на наивно-религиозной вере в то, что, если причинишь зло членам рода, духи обязательно накажут. Нельзя обманывать, воровать, убивать. «А помнишь ли ты, что если луна увидит кровь человека, пролитую его сородичем, то этот сородич умрёт?» (В Индии существует штат, где за 200 лет не было ни одного убийства.)
Но, показывает автор, когда вера в духов у взрослеющего человечества начинает исчезать, негативное перемещается внутрь самого человека, стимулирует его творить добро, а не зло. Выработка таких стимулов – дело очень длительное и трудное. Ничем не подавляемые эгоцентризм, жажда власти вырываются наружу и, если не встречают противодействия, начинают вполне развёртывать разрушительный свой потенциал. В пьесе «Две стрелы» показано, как патриархальная община становится военной диктатурой. Достижение своих целей сторонниками военной диктатуры побуждает их не останавливаться перед демагогией, лестью, обманом, шантажом, прямым убийством. «Вот какие люди нам нужны, вот кто сделает наше племя сытым, вот кому первое место на совете и у костра, а слабые и никчемные пусть потеснятся». Человек боя как бы «вербует» самых сильных и здоровых мужчин в свою гвардию. Между тем, каждый когда-то был грудным ребёнком, которого кормила и растила община, и когда-то каждый станет очень старым и тоже захочет, чтобы его кормили. Однако демагогия и обман возымели своё действие, и не в последнюю очередь, даёт понять автор, из-за конформизма большинства, трусости, нежелания наживать неприятности.
О ложности избранного пути предупреждает глава рода, мудрец, но его тоже эти молодые, сильные (и обманутые) люди игнорируют. Автор даёт понять, как опасен обычный конформизм. Он часто оказывается невольным спутником зла, прокладывает злу дорогу. Вместе с тем, Володин проницательно показал, что может сплотить племя после раскола на элиту и плебс. Чаще всего его сплачивает общая опасность. И если такого врага не существует, его образ создают и внедряют в сознание масс. Так убеждают племя, послав наивную, простодушную девушку по имени Ящерица в соседнее племя Скорпионов. Когда затем Человек боя спрашивает, собираются ли Скорпионы напасть на них, разведчица честно говорит: «По правде сказать, как будто бы не собираются, они вообще какие-то неактивные, танцуют, будто спят». Человек боя заявляет: «А не значит ли это только одно – то, что она предала нас?» Ящерицу относят к числу врагов, начинается война. Разумные доводы не действуют на Человека боя, который обо всех судит по себе самому и надеется получить ещё большую власть, подчинив себе соседнее племя.
Через рассказ о первобытном человеке проступают черты брежневского времени: непрерывные поиски врага, конформизм. Конечно, эта дилогия, которая считается главным достижением Володина, была запрещена цензурой и только в период перестройки приобрела популярность. В дальнейшем пьеса «Две стрелы» была экранизирована. Пьесы Володина дают большой материал для раздумий.
Притчеобразно-иносказательный характер имели и пьесы «Беседы с Сократом» (1968) и «Театр времён Нерона и Сенеки» (1982) Радзинского. Они связаны не сюжетно-тематически, а проблемами, которые поднимает в них автор.
Радзинский обращается к временам древней Греции и древнего Рима и воссоздаёт ситуации, которые можно соотнести, в первом случае, с концом оттепели, во втором случае, с панаморализмом, восторжествовавшим в брежневскую эпоху. Радзинский выводит в диптихе образы Сократа и Сенеки, показанных в качестве духовных учителей своего времени. Сократ предстаёт как создатель этической философии, согласно которой смысл жизни человека – в нравственном самоусовершенствовании. Сократ (герой произведения, а не реальное историческое лицо) исповедует высокоморальные нравственные законы, которыми, по его мысли, должны руководствоваться и люди Греции. Он обличает пороки и невежество. Сократ представлен как очень мужественный, стойкий и преданный собственным идеалам человек. Он не склоняется перед авторитетами и в определённый момент начинает казаться опасным властям Афин. По лжесвидетельству он обвинён в развращении нравов и предстал перед афинским судом. Этот суд, по мысли Радзинского, – первый в истории суд над инакомыслящим: философ ничего предосудительного не совершил, только высказал ряд соображений, которые пришлись не по вкусу власти. Сократ до конца остаётся верен убеждениям и не только не кается, но стыдит афинян. Автор выступает против репрессий за образ мыслей на примере Сократа и говорит, что преступно и беззаконно судить за образ мыслей. Умирая, Сократ оставляет ученикам Платону и Аристарху написанное им стихотворение философского содержания, в котором высказывает мнение о том, что делает личность бессмертной: «Мы уходим из жизни с раскрытыми ладонями, ничего не возьмёшь с собой в землю, весь я ваш, боги». Итак, человек останется в памяти других людей и продолжит символическое своё существование в том случае, если что-то важное и полезное даст человечеству. Сократ проповедует идею всечеловеческого гуманистического сотрудничества, продолжающегося в том числе и в вертикальном контексте, в веках. (За Сократом записывал Платон.) Радзинский тоже, вслед за Сократом, утверждает идеи этической философии. «Хочешь переделать мир? Начни с самого себя». Улучшить мир хотя бы на одного человека может каждый.
Безусловно, современники, которым довелось эту пьесу видеть (она попала на сцену театра имени Маяковского), понимали, что её содержание навеяно недавним судом над Даниэлем и Синявским. Суд веков, как и предсказывал в своё время Синявский, – не на стороне гонителей и душителей.
Сенека находится в центре другой пьесы Радзинского. Он в такой же степени противостоит Сократу, как Рим – Греции. Незаурядный мыслитель, Сенека вместе с тем, в отличие от Сократа, поступившись духовной свободой, находится на государственной службе у Нерона, в результате чего происходит раздвоение его личности: в своих трудах Сенека отстаивает возвышенные нравственно-этические принципы, а в жизни сам им отчасти изменяет, потому что становится конформистом – конформистом, по существу, способствующим формированию чудовища. Таковым становится не встречающий никакого противодействия своим диким выходкам император Нерон. Те черты испорченности, эгоизма, отчасти дегенеративности, которыми был от природы наделён Нерон, в тех условиях, когда от его власти всё зависело, достигли своего апогея. Когда Сенека это видит, он начинает чувствовать свою вину. Перед лицом смерти герой Радзинского в результате самоосуждения за собственное расхождение между словом и делом, за трусость, привычку к благополучию впервые в жизни на свой лад бунтует против Нерона. Нерон выяснил в конце концов через свою тайную службу, кто истинный автор «Писем к Луцилию». Но, памятуя, что Сенека его бывший учитель, Нерон дарует ему лёгкую смерть. Сам же Сенека, пользуясь обстоятельствами, занимает место христианского мученика в металлической бочке (аналог «медного быка»), чтобы принять жуткую смерть. Тем самым он пытается очиститься перед высшими силами и одновременно совершить благое дело, избавляя от смерти философа-праведника.
Отличительная черта пьес Радзинского – их насыщенный интеллектуализм. В них очень широко использованы античные и христианские источники. Важны и сами размышления о том, что считать этичным и неэтичным, как попытаться сделать человека более совершенным существом.
Следует отметить, что теория, то есть философия, каждый раз у Радзинского проверяется практикой. Сократ эту проверку проходит, Сенека, по большому счёту, нет. Отсюда трагедийное и в то же время сатирическое начало обеих драм.
Ослабление Греции в результате утраты ею демократических начал, борьбы со свободомыслием, разложение и распад Римской империи – это, в трактовке Радзинского, закономерное следствие торжества антигуманизма и попрания нравственных норм. Наблюдая за аморализмом брежневской эпохи, Радзинский всё время сравнивал её с Римом и предсказывал СССР гибель. Конечно, эту (современную) составляющую второй пьесы улавливали современники, и о постановке не приходилось даже мечтать.
Из числа реалистических пьес, в которых авторы непосредственно изображают действительность, выделяются пьесы Розова «Гнездо глухаря», Арбузова «Жестокие игры», Рощина «Спешите делать добро». Главной фигурой драматургии послеоттепельного двадцатилетия явился Вампилов.