Политическая мысль после Мохача

 

Осмысление случившейся у Мохача трагедии занимало всех думающих людей, независимо от их политической и религиозной принадлежности. Много писали о бедственном положении страны протестантские авторы. Так, последователь Кальвина Имре Озораи считал, что турки — это божия кара за грехи венгров против Господа. Гуманисты в своей исторической концепции исходили из той же позиции, что и протестанты. Но «грех» они видели во вполне конкретной политике правящих в Венгрии властей. Их концепция строилась на трезвом анализе фактов из прошлого и настоящего. Канцлер Иштван Бродарич, написавший в 1527 г. по горячим следам мемуары «О гибельном поражении от турок», обвинял в крахе королевства знать за внутренние раздоры и соперничество клик. Автор «Венгерской истории» канцлер князя Иштвана Батори Ференц Форгач начальные причины бедствий королевства видел в том, что Матяш не мог закрепить трон за своим сыном.

Плачевность нынешнего состояния и неопределенность дальнейших перспектив приводили историков к идеализации прошлого. Это стало составной частью их историко-политической концепции. Так, Миклош Олах, бывший перед Мохачем эстергомским архиепископом и правителем страны, написал в эмиграции трактаты «Аттила» и «Венгрия» (1536). С ностальгической болью рисует он богатства и красоты венгерской земли, восхваляет мудрость ее правителей. Историков особенно привлекала эпоха Матяша. Если современники видели в нем тирана, то XVI в. превратил его в героя и мудреца, символ величия и единства Венгерского королевства. В идеализации Матяша проглядывало недовольство историков и публицистов современными им правителями.

Вопрос о будущем Венгрии в политических концепциях XVI в. решался однозначно: раздел Венгрии мыслился как временное состояние, правильной политикой можно и нужно было вернуть единую Венгрию, объединив королевскую часть и Трансильванское княжество. Эти надежды связывались с Габсбургами, поэтому и общественное мнение, выраженное в исторической и политической литературе того времени, лояльно к ним. Подобные взгляды отражены в исторических трудах гуманиста Антала Веранчича («Мемуары о том, что произошло в правление Лайоша»), Дьердя Сереми, написавшего на венгерском языке хронику «О гибели Венгрии». Лишь после неудач 15-летней войны (1591—1606) с начала XVII в. стали очевидными несостоятельность Габсбургов в борьбе с турками, и то, что разделение королевства — это всерьез и надолго. Существование самостоятельного Трансильванского княжества стало восприниматься как залог сохранения Западной Венгрии от окончательного подчинения ее Габсбургами.

Борьба за выживание очень остро поставила перед обществом вопрос о нации. Общественная литература того времени пестрела на все лады склоняемыми понятиями «нация», «народ», «родина», «любовь к родине». Специфика венгерской ситуации заключалась в том, что эти понятия надо было осмыслить в условиях этнической, социальной, культурной, языковой пестроты, а также раздела некогда единого государства на три части. Понимание общности уже сложилось, но отличалось у представителей разных культурных направлений и социальных групп. Так, еще в XV в. среди венгерских гуманистов, многие из которых были выходцами из инородцев (далматинцы, хорваты, словенцы и т.д.), получила хождение мысль о том, что это — общность, объединяющая людей, живущих на одной государственной территории. Ее называли «gens Pannonica», «natio Pannonica». Такое понимание было распространено и в XVI—XVII вв. В XVI в. некоторые авторы исходили из признания венгерского языка в качестве элемента, образующего нацию. Так полагал известный переводчик Библии протестант Янош Сильвестер. Но доминировала в обществе концепция «дворянской нации», сформулированная в начале XVI в. государственным деятелем Иштваном Вербеци: нацию составляют все дворяне (nobiles) королевства независимо от их богатства, должности, языковой принадлежности. Непривилегированные сословия, в первую очередь крестьяне, не включались в такую «политическую нацию».

Что такое «родина», было более или менее ясно: Венгрия, причем единая. Но «патриотизм» в условиях бесконечной политической борьбы трактовался по-разному. В глазах одних предательством выглядела приверженность к Габсбургам, даже если ее целью было изгнание турок. В глазах других непростительными считались попытки сблизиться с турками, даже если они были нацелены на достижение гарантий от посягательств Габсбургов на свободу Венгрии и Трансильвании. В глазах третьих глубокого порицания достоин переход от венгерского короля на сторону трансильванского князя, и наоборот. Редкие спорщики обладали мудростью венгерского историка из Трансильвании Иштвана Самошкези, признававшего допустимость подобных поступков, если они мотивируются заботой «о деле».

Конечно, создание историко-политических концепций было уделом немногих, часто так или иначе связанных с политикой, двором, людей. Действительно, феодальная элита продолжала оставаться и политической элитой, возглавляющей и направляющей политическое развитие страны. Более того, ее роль в этих процессах усилилась во время турецких войн.