ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ И ВРЕМЕННЫЕ ГРАНИЦЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ РУН

NORDLAND VERLAG G. m. b. H. / BERLIN 1941

ЭДМУНД ВЕБЕР

РУНИЧЕСКОЕ

ИСКУССТВО

Санкт-Петербург 2002

УДК 930

ББК 63.2

В26

За помощь в осуществлении издания данной книги издательство «Евразия» благодарит Кипрушкина Вадима Альбертовича

Научный редактор: к. и. н. Хлевов А. А.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие к русскому изданию …………..............6

Предисловие................. ……………………….....…...15

О слове «руна»…………………………………….…18

Пространственные и временные границы

распространения рун . ………………………………24

О футарке ..................... …………………………....…26

О форме рун.................. ……………………………....45

Особенности рунического письма ……………….55

Чтение и толкование рунических надписей………..64

О трех родах ................ ……………………………….73

Об именах рун ............ ……………………………….74

К вопросу о датировке рунических памятников ......86

К вопросу о происхождении рунического письма ...90

О возрасте рунического письма …………………….97

Руны как практическое письмо …………………….102

Руны как священные знаки ………………………....108

Руны как носитель энергии …………………………114

О «тайных» рунах .... ……………………………….127

О руническом мастере ……………………………...129

О божестве рунического знания…………………….133

Руны и домашнее клеймо…………………………....137

К вопросу о культурно-историческом значении

рунического письма………………………………….141

Заключение………………………………………..….150

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Без сомнения, книги являются одними из наибо­лее верных индикаторов времени своего создания — поспорить с ними на этом поприще способна, быть может, лишь архитектура. В этом смысле «Руническое искусство» Эдмунда Вебера представляет собой блес­тящий слепок эпохи, вольно или невольно отражаю­щий всю гамму настроений, веры и опыта немцев, от­носящуюся к краткому, но чрезвычайно емкому пери­оду рубежа 30—40-х гг. двадцатого столетия.

1941 год стал годом наивысшего взлета германско­го Райха, когда подавляющему большинству — как сторонникам правящего режима, так и его противни­кам — казалось, что противостоять победоносному шествию вермахта и бравых парней из люфтваффе и кригсмарине не сможет ни одна держава. Большая часть Европы вошла в состав гитлеровской империи, были захвачены Балканы, высажен образцово-пока­зательный десант на остров Крит. Двойственность си­туации и надлом обозначали лишь до сих пор непоко­ренная Британия, да еще неведомая и загадочная Рос­сия. Впрочем, тогда об этом задумывались немногие.

На подъеме германской национальной идеи и по­явилась предлагаемая читателю книга. Она представ­ляет собой классическое научно-популярное издание — классическое как для жанра и эпохи, так и для гер­манского менталитета в целом. Вебер не покушался на решение «вечных» проблем рунологии, не пытался найти окончательные ответы на те вопросы, которые волновали великих исследователей рун. Его роль в этой книге совершенно иная. Подобно педантичному, но увлекающемуся и знающему школьному учителю — опять же, учителю именно немецкому — Вебер ведет читателя от вопроса к вопросу, не позволяя слишком глубоко увязнуть ни в одном из них, но настойчиво и весьма сжато комментируя для нас и раскрывая те сложности, которые встают перед исследователем. Два образа возникают, когда размышляешь над страница­ми этой книги: первый — образ экскурсовода в стро­гом черном костюме, аккуратно показывающего длин­ной указкой на наиболее интересное из разложенного в витринах большого старинного музея. И второй — образ человека, предлагающего нам взглянуть на ра­бочий стол исследователя — ненавязчиво, как бы из-за его плеча, пользуясь старой дружбой: Вебер то и дело ссылается на авторитет известных специалис­тов — впрочем, преимущественно немецких, а не скан­динавских.

Стиль писателя представляет собой сочетание стро­гой научности и своеобразного германского романтиз­ма, уходящего корнями в те самые времена, когда рунология складывалась как самостоятельная научная дисциплина. В силу этого перед нами действительно образчик не только научно-популярного произведения, но и срез определенного пласта этнического само­сознания, относящийся к эпохе обостренного интере­са к собственным корням и праистокам. К слову ска­зать, этот патриотический порыв в Германии все-таки реже принимал на себя черты типичной славянской «квасной идеи» — прежде всего, конечно, в силу нали­чия более адекватного фонда источников.

Катастрофа Первой мировой войны обернулась для немцев, в частности, обостренным осознанием ар­хаического наследия предков. Естественно, из числа древнейших ценностей этноса не могли быть исклю­чены руны, которые и в самом деле являются чрезвы­чайно оригинальной знаковой системой — во всяком случае, не обнаруживающей себе равноценных анало­гий в Европе. Осознаваемые как наследие германцев вообще, но и немцев, как потомков континентальных изобретателей рун, в особенности, эти символы дей­ствительно стали общеупотребимой частью повсед­невного быта страны в эпоху господства фашистской идеологии. Прошедшие через общества любителей ис­тории и старины, через многочисленные культурные организации, массово возникавшие и в конце XIX, и в начале XX вв., вожди нацистской партии выплеснули руны, бывшие прежде достоянием исследователей или интеллектуалов-любителей, в общественное сознание. Инициативы «сверху» и «снизу» сомкнулись и при­шли в резонанс, в результате чего руны действительно стали органической составной частью повседневной жизни немцев, о чем и упоминает Э. Вебер в своем предисловии.

Собственно говоря, руническое искусство никогда не исчезало в германоязычном мире. В период после XIV в. руны полностью вытесняются латинской графи­кой и оказываются на периферии культурного поля — преимущественно как часть крестьянского быта либо база для криптографических опытов. Но уже с XVI в. древнегерманская знаковая система становится пред­метом внимания интеллектуалов в Скандинавских стра­нах, а вслед за тем — и в Германии. Так что перерыв в «публичной» жизни рун, если он и был, был все же чрезвычайно кратким. Допустимо даже утверждать, что скандинавы эпохи викингов или периода записи устного наследия (XII—XIV вв.) успели забыть ничуть не меньше из исконного, раннего рунического искус­ства, чем тот объем знаний, который ускользнул от любителей старины нового времени. Однако карди­нальный перелом в рунологии, а вернее, само ее появ­ление как научной дисциплины со всем категориаль­ным и методологическим аппаратом и собственными традициями относится ко второй половине девятна­дцатого столетия и связано с именами ряда исследова­телей, среди которых первым должен быть упомянут, без сомнения, Людвиг Виммер.

Разумеется, в предисловии к научно-популярному изданию, отчетливо обозначающему начало своеоб­разной издательской программы «Евразии», связан­ной с представлением вниманию читателей ряда книг, связанных с научной рунологией, неуместно подробно останавливаться на специфической «кухне» иссле­дователей и далеко выходить за пределы намеченного автором информационного поля. Однако некоторые пояснения все же необходимы.

Рунология — весьма консервативная наука. Мно­гие истины не потеряли своего значения и по сей день, поэтому, как ни парадоксально, в сфере собственно научных изысканий этой дисциплины практически нет не только безнадежно, но и просто устаревших книг. Многочисленные исследования, тем более пуб­ликации памятников, увидевшие свет еще в середине XIX в., продолжают сохранять свое значение. Именно поэтому предлагаемая читателю книга актуальна и по сей день — в частности, как блестящий пример гра­мотной популяризации чрезвычайно сложной отрасли научного познания.

Вместе с тем, многое меняется. Так, в частности, со времен Вебера в полтора раза возросло количество известных ученым рунических надписей, что, есте­ственно, не могло не повлиять на их выводы. К при­меру, до совсем недавнего времени общеизвестной и непреложной истиной было то, что континентальные германцы не ставили рунических камней — первые камни с руническими надписями относили к рубежу IV в. и единственным регионом их распространения в этот период была Скандинавия. Отдельные находки (Березанский камень) связывались лишь с поздней эпохой викингов. Однако обнаружение в 1997 г. в Крыму рунического камня, датируемого IV в., в корне меняет не только наши представления о германцах Причерноморья, но и ставит под вопрос всю прежнюю стройную систему генезиса и развития рунической письменности.

Весьма сложный и принципиальный вопрос о мес­те, времени и обстоятельствах появления футарка, ко­нечно, обрел в последние десятилетия ряд новых ва­риантов решения. Однако заметим, что практически ни один из них не является качественно новым: все основные версии — автохтонная, «греческая», «рим­ская», «этрусско-североиталийская» — были сформу­лированы еще до Вебера. Представление о них дает блестящая монография Ричарда Л. Морриса «Руни­ческая и Средиземноморская эпиграфика», вышедшая в Оденсе в 1988 г. Меняются акценты, появляются но­вые источники — по мнению выдающегося рунолога Э. Мольтке, процарапанная на фибуле из Дании, от­носимой ко II - I вв. до н. э., совокупность штрихов может быть рунической надписью, что сразу удревнит начало «археологической» рунологии не менее чем на два с половиной столетия. Однако вопрос о генезисе рун так окончательно и не решен — как и во времена Э. Вебера.

Словом, предлагаемая читателю книга обладает, среди прочих, неизбежно требуемым достоинством, наличие которого определяет ценность литературы по­добного рода — она является не фактом историогра­фического прошлого, но действенным инструментом познания, позволяющим начинающему исследовате­лю окунуться в мир подлинно научного знания о ру­нах. В условиях очевидного дефицита подобных книг на отечественном рынке и неизбежного заполнения вакуума низкопробными поделками на тему «магии рун» не вызывает сомнения, что данное издание вне­сет свой вклад в борьбу за обретение истины.

Поскольку книга, как отмечалось выше, является одновременно и «фотографией эпохи», мы не считаем возможным изменять тональность, стилистику и со­держание тех пассажей, которые относятся к совре­менным автору реалиям жизни Германии. Их наличие в тексте неотделимо от сложной и многогранной ис­тории жизни замечательного наследия германских на­родов — рунической письменности.

ПРЕДИСЛОВИЕ

По словам шведского рейхс-антиквара конца XVII в. Олава Верелия, руническое письмо заслу­живает «первого места в замечательном наследии наших предков». Не случайно слова эти произнес швед, ибо именно на его родине уже за сто лет до этого возникло научное занятие рунами, которое было связано с существующими в Швеции много­численными камнями с руническими надписями, а также с живущими в народе воспоминаниями о последних ветвях рунического письма. В Герма­нии, напротив, руны были полностью преданы заб­вению из-за культурного разрыва, который был обусловлен введением монастырского школьного образования после победы римско-католического христианства и заботой о латино-франкской сме­шанной культуре при императоре Карле I и его по­следователях в VIII и IX вв.[1] Дело в том, что руны были настолько глубоко связаны с древнегерманской партиархальной традицией, что римское ду­ховенство в империи франков старалось искоре­нить любое воспоминание о них.

Из Швеции и Дании в XVII в. исходил импульс, заставивший немцев вновь вспомнить о рунах. Ин­терес к давно забытому национальному наследию охватил не только научные круги, но и широкие слои общества. Но, в то время как ученые в тиши кабинетов старались разгадать многочисленные за­гадки, связанные с рунами, а результаты их иссле­дований до захвата власти национал-социалисти­ческим движением становились достоянием ши­рокой публики исключительно через посредство тесного круга специалистов, осознание немецким народом своих корней и собственных достижений вело все большее число немцев, чувствующих себя единым народом, к попыткам пробудить руны к но­вой жизни. Так, например, такие общественные ор­ганизации, как «Перелетные птицы», дали толчок изготовлению украшений, в которых использова­лись германские священные знаки и руны. Там, где такое использование отрабатывалось стилистиче­ски точно, его следовало бы только приветствовать как выражение стремления вновь обрести древнее отеческое наследие.

Отрадным результатом такого обращения к ру­нам является то, что СС и Гитлерюгенд в качест­ве отличительного знака избрали себе старшую ру­ну Солнца как символ всепобеждающей силы; что древняя Odals-рунавыбрана символом верности до смерти; что аптеки используют раннюю Man-руну, и что эта руна во всевозрастающем объеме упот­ребляется в качестве символа человеческой жизни при регистрации рождения, как и ее перевернутое изображение — при регистрации смерти[2].

Чем глубже немецкий народ проникается инте­ресом к рунам, тем больше становится число тех, кто причастен к вопросам, связанным с научной рунологией. Хотелось бы, чтобы этой потребности послужило предлагаемое маленькое исследование о рунах.

Берлин-Шпандау, в Остермонде 1941 г. Эдмунд Вебер

О СЛОВЕ «РУНА»

Руны найдешь

и постигнешь знаки,

сильнейшие знаки,

крепчайшие знаки,

Хрофт их окрасил,

а создали боги

и Один их вырезал.

(Речи Высокого, 142)

От глагола rаипеп (шептать, нашептывать) на здравомыслящего человека нашего века техники веет таинственностью. Похожее чувство вызывает и слово «руны», которым обозначаются почтенно­го возраста письменные знаки наших германских предков. В народном восприятии эти знаки окру­жены чем-то особенным, чем-то захватывающим. Так было уже в древней Германии. Дело в том, что германское имя существительное «rипа», истори­чески связанное с «rаипеп» и «Rune» (руна), высту­пает в появившемся в VI в. н. э. готском переводе Библии в значении «тайна». В Евангелии от Мар­ка, 4, 11 сказано: «Вам дано знать тайну (rипа) Цар­ствия Божия». В run = «таинственность», «тайный совет» и в runa-wita = «тайный советчик» древне­английской песни «Беовульф» (около 700 г. н. э.), в rипа = «доверяю» или «тайное совещание» древ­несаксонской песни «Хелианд» (около 830 г. н. э.), а также в древневерхненемецком giruni = «тайна» так или иначе содержится смысл слова «тайна». В величественной эддической песни «Прорицание вельвы» говорится: «[Встречаются асы и] ...вспо­минают о славных событьях и рунах древних ве­ликого бога (Fimbultýs fornar rúnar)» (Прорицание вёльвы, 60), где под rúnar подразумевается таинст­венная мудрость Одина.

Но, наряду с этим, одновременно со значением слова runa, приведенным готской библией, в Скан­динавии встречается второе значение этого слова. На установленном в IV в. н. э. камне из Эйнанга в Норвегии написаны рунами слова: «...dagastiz runo faihido». Предварительное толкование, относящее­ся к 1938 г., гласит: «[Я Гу]-дагастис окрасил ру­ны». Здесь «rúno», очевидно, означает «письменные знаки». Во франкском государстве Меровингов во второй половине VI в. н. э. епископ из Пуатье Венанций Фортунат шутливо предостерегал неради­вого в письме друга латинским дистихом:

Barbara fraxineis pingatur runa tabellis

Quodque papyrus agit, virgula plana valet.

В вольном переводе это двустишие может быть передано так:

Уверенно рисуй франкские руны на ясеневой дощечке!

Если тебе не хватает бумаги, послужит оструганная палочка.

Здесь слово runa тоже, несомненно, означает германские письменные знаки.

Объективно употребление рун в качестве букв в Рейнской области во времена сочинявшего латин­ские стихи епископа подтверждается серебряной застежкой-фибулой, которая была извлечена в 1873 г. из женского захоронения во Фрайлауберсхайме возле Кройцнаха, датируемой, с большой долей ве­роятности, VI в. и находящейся ныне в Централь­ном музее Майнца. На обратной стороне пластинки имеется двустрочная надпись, верхняя строчка которой читается: «Boso wraet* runa» и истолковы­вается так: «Бозо начертал руну». Единственное число слова руна при этом следует отнести ко всей надписи.

Согласно господствующей точке зрения, содер­жание термина, подразумевающее прежде всего письменный знак, выросло из значения «тайна»[3]. Кроме того, вслед за Мюлленхоффом в руне виде­ли и видят «таинственный, нуждающийся в истол­ковании знак». Считают, что изменение значения шло через знаки, в которых наши предки, согласно 10 главе «Германии» Тацита, нуждались при бросании жребия. Так как начальный звук полного на­звания руны на жребии служил нахождению соот­ветствующего стихотворного изречения, знаки мог­ли сами развиться в буквы, обозначающие звуки, и использоваться для передачи сообщений. Тот факт, что рунические письмена могли пройти этот путь, исследователи рун раннего времени допускают, ис­ходя из возможности заключить, что древнеирланд-ское слово «rún» обнаруживает только значение «тайна». С точки зрения истории языка следует все-таки обдумать, не могли ли готское runa (тайна) и скандинавское runo (буква) произойти от двух раз­личных слов: это было бы вполне допустимо**.

Но есть еще и другая возможность. Если до сих пор исследователи пытались в общих чертах от по­нятия «тайна» через изречение на жребии добраться до понятия «буква», то можно было бы и наобо­рот — от понятия вырубленного знака через изре­чение на жребии прийти к понятию «тайна»***. Уже в XVII в. датский ученый Оле Ворм хотел объяс­нить слово «руна» (письменный знак) скандинав­ским «ryn» (борозда, морщина, надрез). Таким же образом основатель научной рунологии в Германии Вильгельм Карл Гримм в 1821 г. обдумывал, могли первоначальный смысл слова «руна» появиться из слов «надрез» или «насечка». Он указывал при этом на древнегреческий глагол graphein, означающий «писать», древний смысл которого был «делать на­сечки [зарубки]»; определенные аналогии вызыва­ет в этом контексте немецкое слово «kerben». В са­мом деле, до сих пор в восточно-фризском языке существует глагол «runen», который имеет смысл «резать» (еще до сегодняшнего дня он употребляет­ся также и в липштадтском диалекте)****. Имеет зна­чение и тот факт, что в нижненемецкой языковой области и в Швабии существует слово «der Raun (Raune)», которое обозначает кастрированного же­ребца (мерина).

В своей сегодняшней фонетической форме сло­во «руна» представляет собой заимствование из скан­динавского. В XVII в., после появления научных изысканий в области рунческой эпиграфики в Шве­ции и Дании, термин был введен в употребление и в немецком научном языке. Как показывают име­на существительные «der Alraun» и «die Alraune» (мандрагора, волшебный корень), а также глагол «raunen», древненемецкая форма runa при беспре­пятственном дальнейшем развитии превратилась бы в «Raune». Причина того, что так не случилось, заключается в упомянутом выше искоренении не­мецких рун средневековой церковью.

Определенная неуверенность, присущая объяс­нению происхождения слова «руна», свойственна и вопросу истолкования его объективного содер­жания. Рунология долго относила названия рун исключительно к письменным знакам рунических памятников и видела в них только обозначение зву­ков. Лишь с начала XX в. некоторым исследователям стало ясно, что наряду с рунами, несомненно яв­ляющимися буквами, подобные рунам знаки встре­чаются в большом числе на находках из области распространения древнегерманской материальной культуры: например, на погребальных урнах и ору­жии. Подобные символы следует понимать не как знак, обозначающий звук, или как простой декора­тивный элемент, а как Odals-руны — вероятнее все­го, как идеограммы. Подавляющее большинство скандинавских и немецких специалистов по рунам пока еще отказываются трактовать эти знаки как письмена и признавать их рунами.

ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ И ВРЕМЕННЫЕ ГРАНИЦЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ РУН

Германцы не оставили после себя научных ис­следований о своей письменности. То, что к на­стоящему времени известно о руническом письме, основывается главным образом на изучении пред­метов, на которых изображены руны.

Область распространения рунических памятни­ков простирается с востока на запад от Волыни до Ирландского моря и с юга на север от Герцегови­ны до Гренландии[4]. Памятники датируются про­межутком времени, по меньшей мере, в тринадцать столетий. Число рунических памятников в архео­логическом материале приближается к четырем ты­сячам и, к счастью, продолжает увеличиваться бла­годаря новым находкам, которыми мы обязаны возросшему вниманию к рунам[5].

Очень неодинаково количество находок из мест обитания различных германских племен. К настоя­щему времени насчитывается свыше сорока на­ходок из континентальных областей Германии — главным образом из погребений и искуственно насыпанных жилых холмов[6] на побережье Северного моря, которые в Голландии называются Terpen, a на побережье Северной Германии — Warfen или Wurten. Немало предметов извлечено из болот, в которых они некогда были утоплены — вероятно, в качестве священного дара богам. В Англии насчи­тывается также свыше сорока находок, на острове Мэн в Ирландском море — двадцать семь, в Нор­вегии — около трехсот шестидесяти, в старой Да­нии[7] — примерно двести, в Швеции же — свыше двух тысяч пятисот, о других областях находок умолчим.

Древнейшие памятники, найденные на древне­немецкой территории, — это такие предметы, как части оружия, украшения, инструменты различ­ного рода, обереги (амулеты) и т. д.; здесь до сих пор не найдено ни одного камня с изображением рун. Рунические свидетельства германского севе­ра, напротив, по большей части состоят из таких камней.

О ФУТАРКЕ

Древнегреческий буквенный ряд по первым двум буквам был назван алфавитом (Alphabet), а латин­ский — по трем первым — абц (Abc). В соответствии с этим принципом германскому буквенному ряду по первым шести знакам дано название «футарк» (Futhark), потому что он начинается с f-u-th-а-r-к. Хотя футарк начинается с f и, таким образом, слово «алфавит» фактически к нему не подходит, оно все-таки обычно применяется по отношению к нему в научном обиходе[8].

В то время как греческий и латинский ряды со­хранились как очень постоянные структуры в тече­ние столетий, футарк проявил способность к изме­нению. В течение тысячелетий возник целый ряд футарков. Может быть, в этом отражаются также основные черты германского характера, которому присуще не так много упорства при однократном достижении цели, как при дальнейшем творческом развитии своих достижений. Древнейшим немец­ким рядом букв является общегерманский футарк.

Он получил свое название оттого, что рунические надписи, сделанные с его помощью, появляются в общегерманской области и в общегерманский ис­торический период — между 200—700 гг. н. э.

Общегерманский рунический ряд состоит из 24 букв, последовательность которых получена из северо- и южногерманских так называемых алфа­витных надписей на металлических предметах и камнях, а также из рукописей.

Образцами подобных находок могут служить та­кие предметы, как камень из Кюльвера (Готланд) начала V в.; носившиеся как амулеты золотые штам­пованные брактеаты из Вадстены и Грумпана (оба в Швеции) VI в.; найденная близ Шарнэ в Бургун­дии, вероятно, алеманнская или франкская застеж­ка-фибула конца VI или начала VII в., а также об­наруженная близ Брезы в Боснии каменная полу­колонна VI столетия.

Ни один из этих памятников не содержит пол­ного футарка. На камне из Кюльвера первую букву следует дополнить добавочными штрихами; на брактеате из Вадстены знак D в конце закрыт петлей (ушком); на амулете из Грумпана отсутствуют пят­надцатая и шестнадцатая руны, кроме того, третий от конца и предпоследний знаки вверху поврежде­ны; на фибуле из Шарнэ в конце надписи отсут­ствуют три последние руны, а на колонне из Брезы руна L повреждена и точно так же отсутствуют три последних знака.

Памятники, содержащие футарк, хотя и позво­ляют понять значительную общность традиций, но наряду с этим обнаруживают, кроме указанных пробелов и повреждений, некоторые расхождения в формах и последовательности отдельных букв. Эти расхождения могли быть обусловлены племен­ными различиями или стремлением резчика к более легкому изготовлению рунических надписей путем упрощения трудных знаков. При этих об­стоятельствах следует рассматривать приведенный на рис. 2 футарк как созданный с учетом древней­ших форм образец, определяемый временем своего создания.

Заслуживает внимания тот факт, что, по пред­положению шведского языковеда С. Агрелла, имен­но функциональное предназначение древнейшего памятника такого рода, камня из Кюльвера, могло обусловить определенные видоизменения алфавита.

В общегерманском футарке бросается в глаза то, что руны для к, fig, и j имеют меньшие размеры, чем остальные знаки. Правда, в отношении j это касается только древнейших форм

Шестнадцать из двадцати четырех рун обо­значают согласные звуки, шесть — гласные и две (j, w) — полугласные. Английский язык, как из­вестно, полугласное звучание w сохранил до наших дней.

Третья руна при передаче рунических надпи­сей буквами нашего современного письма описы­вается через th согласно английскому употребле­нию букв; она обозначает германский зубной, или фрикативный, звук. Английский язык сохранил его до сих пор; в немецком же после 600 г. н. э. он постепенно превратился в d. Поэтому в XIX в. не­которые германские исследователи говорили о «фударке», но это приведение в соответствие с немец­ким произношением не прижилось. Шестнадцатая руна согласно принятой в нау­ке традиции описывается как R; однако первона­чально она обозначала звонкий звук s (Sage, Rose), который позже на германском Севере превратился в промежуточный между s и r звук и окончательно стал чистым R. Звонкий звук s, кроме того, обозна­чается в фонетической транскрипции через z.

Еще не совсем точно установлено звуковое зна­чение тринадцатой руны , которая описы­вается как е. Предполагается, что речь могла бы идти об узком Е, приближающемся к i. Обращает на себя внимание наличие знака для носового зву­ка ng (Angel, Engel) и особых знаков для полугласных j и w. Этих букв не было в латинском алфавите: W была вставлена в него после принятия немецки­ми переписчиками римской последовательности букв лишь существенно позже, а J — только в со­всем недавнее время; отдельный знак для ng про­пал у нас лишь сейчас. Наличие этих трех рун сви­детельствует о том, как тонко было развито чувство звука создателя футарка и как полно руническое письмо соответствовало германскому звукоряду в противоположность употреблявшимся духовенством латинским буквам, принятым при обращении в христианство, введение которых с точки зрения письма означало шаг назад[9].

Какие возможности для дальнейшего разви­тия были заложены в общегерманском футарке, демонстрируют древнеанглийские рунические ряды. Путем видоизменения старых знаков (так называемые «формы-отпрыски [ответвления]»), количест­во букв возросло сначала до 28, а потом даже до 33 букв. Так, старому (а) были приданы формы и , чтобы была возможность обозначить звуки а, ä и открытое о.

В качестве примеров, подтверждающих завер­шение оформления этих рядов, можно привести извлеченный из Темзы боевой нож-скрамасакс, так называемый «скрамасакс из Темзы», на лезвии ко­торого рунический ряд изготовлен путем инкруста­ции серебряной проволокой и который датируется VIII в., а также немецкие и английские рукописи X и XI вв. Здесь древнее А на четвертом месте стало открытым О, так что следовало бы вести речь о футорке.

Основания для этого расширения лежали в фо­нетических преобразованиях языка. Однако они были актуальны не только на английской земле, но могли существовать и на материке, в области распространения англо-фризского языка[10]. Прямо противоположен древнеанглийскому обогащению ряда из двадцати четырех рун процесс, который шел в скандинавских странах. Там по окончании общегерманского периода около 700 г. н. э. отказа­лись от дальнейшего увеличения числа букв старого футарка. Так дело пришло к сокращению руниче­ского ряда. Результатом этого постепенного преоб­разования был ряд, состоявший только из шест­надцати рун. Он был назван скандинавским футо-ком, или датским руническим рядом.

Выражать все звуки древних скандинавских язы­ков шестнадцатью буквами было возможно только при значительном отказе от фонетической точно­сти. Для обозначения звуков и, ü и о довольствовались руной и, для i, e, j — руной i, для а и ä — руной а, для k, g, ng — руной k, для t и d — руной t, для b и р — руной b, для th (глухой зубной звук) и dh (звон­кий зубной звук) — руной th. Для наглядности упадка письменной картины, которая была связана с этим сокращением старого футарка, следует ска­зать, что слово, обозначающее короля, «konungR», должно было писаться так: «kunukR»[11].

Так как более длинный рунический ряд преоб­ладал по сравнению с более кратким, то часто пер­вый обозначался как «старший», а последний — как «младший».

Мнение науки об отношении обоих рядов друг к другу сильно изменилось. В начале XIX в. пред­полагали, что краткий футарк был первоначальным и являлся основой длинного, который развился из него подобно тому, как англосаксонский ряд раз­вился из общегерманского футарка. Казалось, что этот взгляд соответствует закону развития от более простого к более совершенному, действие которого так часто можно наблюдать в культурной жизни германского мира. Но более глубокое исследова­ние древнескандинавских языков в нашем столетии показало, что надписи, сделанные длинным футарком, представляют собой первую языковую ступень тех же текстов, начертанных с применени­ем краткого футарка. Дело в том, что слова во всех германских языках со временем сделались короче. В результате мнение переменилось: был сделан вы­вод о том, что как раз краткий футарк представляет собой обедненный вариант длинного, из которого он образовался путем упрощения. То, что фонети­ческие изменения были одним из стимулов к со­кращению длинного ряда, понятно. Дело в том, что звук j в начале слова в скандинавском языке был упразднен и обычно мог быть заменен на i; е был в праскандинавском редок и оттого особый знак для него не был настоятельно необходим; была возмож­на замена W согласными V или F. Но кроме языко­вых оснований в процессе сокращения имелись еще, конечно, основания технического и художест­венного рода. Несомненно стремление при разви­тии различных рунических знаков приводить их к форме, имеющей только один главный ствол, или уравнивать эти знаки с величиной большинства ос­тальных рун. Это стремление наглядно обнаружи­лось при изменении форм рун для k, j и ng, кото­рые изначально вообще не имели осевого ствола и не достигали обычной величины. Для руны k полу­чается следующая картина развития: и для руны j ряд форм

Поэтому появилось предположение о том, что старые руны для g, p, о и d были отвергнуты, вероятно, потому, что их общегерманские формы про­тиворечили чувству стиля скандинавских резчиков рун: чистокровный германец любит все развиваю­щееся и выдающееся; ведь до руны s все без исклю­чения знаки датского футарка также имели лишь одну вертикальную линию. Стремление привести изломанную скандинавскую руну s к одностволь­ной форме появилось в норвежских и сконских надписях: или ; таким образом, левую верхнюю часть руны протянули до самого низа или правую нижнюю часть продлили до верха. Датский руни­ческий ряд распространился на Норвегию и Шве­цию и стал соперничать с обычными там норвежско-шведскими знаками. В Швеции он получил такое распространение, что свыше двух тысяч памятни­ков созданы именно с его помощью. В Норвегии удержались некоторые особые формы, как, напри­мер, для S , которые использовались также в Ис­ландии.

Упрощение, напоминающее о стенографии но­вого времени, демонстрирует относимый к XI в. ряд знаков, который обычно называют по шведской местности Хельсингеланд хельсингскими рунами. Их отличительной особенностью является то, что в них отказались от большинства вертикальных ли­ний, а оставшиеся укорочены.

Несовершенство обозначения звуков в датском футарке было осознано самими датчанами благо­даря их многочисленным военным и торговым по­ходам в Англию в течение X столетия. Едва ли могло быть случайным, что в Скандинавии с конца X в. начали принимать меры против терпимой до сих пор недостаточности шестнадцатизначного ряда путем введения «пунктированных рун». В сканди­навских странах эти обозначаемые пунктиром бук­вы называются также «колотыми» рунами. Вероят­но, это исправление было стимулировано древне­английскими знаками для или (рис. 7). Так, на найденном в 1857 г. у Бисдорфа под Шлезвигом, недалеко от заброшенного и обнаруженного лишь в начале XX в. торгового места викингов Хайтабу (которое у местных крестьян называется «Ольденбург»), руническом камне — камне, вновь уста­новленном затем на свое первоначальное место, — встречается по одной пунктированной руне i - , как и руне k - со звуковым значением е и g.

Чтобы получить представление о том, что же со­общают рунические надписи на камнях, исследо­ватель должен владеть древними скандинавскими языками в их историческом развитии. В результате он должен прежде всего дословно воспроизвести ру­нический текст, затем определить его древнедатское соответствие и уже затем — его современный пере­вод. Проделаем и мы этот путь. При этом пусть концы строчек на камне будут обозначены через //, зуб­ной звук — через th и обе пунктированные руны — разрядкой: suin:kunukR:sati//stin//uftiR: skartha//sin:himthiga.ias:uas//farin:uestR:ian:nu// (на кромке камня) uarth:tauthR:at:hitha:bu//. Древнедатская форма гласит: «Swénn konungR satti stén öftiR Skardha sinn hemthega, es was farinn westr, en nu wardh dödhr at Hédhabý». Немецкий перевод дает следующее: «Ко­нунг Свейн водрузил этот камень для Скарде, сво­его хаймдегена*, который уехал на запад и теперь убит при Хедебю**».

В надписи особо выделяется то, что Скарде со­вершал поход на запад в Англию вместе со своим царственным господином.

Несколько позже появляется пунктированная руна и с фонетическим значением ü (у). Затем пунктирование охватывает руны t и b и таким образом создаются знаки для обозначения d и р .

Помимо пунктирования краткий рунический ряд расширяется за счет так называемой «расщеплен­ной формы» для гласных а и о — может быть, под норвежским влиянием. Скандинавская руна а с проходящей насквозь косой чертой в XII в. была расщеплена на для а и для д. Приблизительно в это же время стало обычным расщепление для руны о. Еще в XI в. она могла дополняться парал­лельными косыми чертами, находящимися справа или слева от главной или пересекающими ее: ; но в XII в. звуку ц была присвоена форма с проходящими насквозь косыми штрихами.

В качестве свидетельства связей между датчана­ми и англичанами на английской земле может быть, пожалуй, упомянут футляр гребня из Линкольна, который датируется временем около 1050 г. На нем надпись датскими рунами: kamb:kotn an: kiari:ThorfastR (Хороший гребень сделал Торфаст). Вторая и третья К ещене пунктированы, хотя они имеют фонетическое значение g (следует читать godhan : giari).

Согласные t и n около 1100 г. тоже были подвер­гнуты расщеплению. Руна t потеряла правую боковую черту и превратилась в , знак лишил­ся левой половины наклонного бокового штриха и принял вид . Так возник так называемый «позд­ний» N.

При обращении Норвегии и Швеции в христи­анство наряду с немецкими значительную роль иг­рали английские священники[12]. В древней Англии римско-католическое духовенство не отличалось неприятием рунического письма и позволяло ис­пользовать его, в том числе, в христианских надпи­сях на каменных крестах. Эта англосаксонская тер­пимость, возможно, пошла на пользу руническому письму в Скандинавии. Тем не менее об определен­ном соперничестве между местными рунами и по­явившимся вместе с церковью латинским шрифтом свидетельствует тот факт, что резчики рун Сканди­навии перешли к попыткам привести рунический ряд в соответствие с латинским алфавитом. При­мером такой попытки мог бы служить маленький камень с алфавитом из Эстер-Марие на о.Борнхольм. На нем 18 рун: a b th e f g h I k l m n o r R s t u.

Стараниям уподобить футорк латинскому алфави­ту значительно способствовали предложения руни­ческого мастера Торрода (ок. 1125 г.), а завершены они были исландцем Олафом Хвитаскальдом в его грамматическом трактате (ок. 1250 г.).

Так возник «младший рунический ряд», который тоже был назван «пунктированным», или, вслед за Гуннером Олафсом, по имени датского короля Валь-демара II Победителя, именуется также «рунами Вальдемара».

С XII по XIV век многие предметы из церковной утвари были снабжены руническими надписями: купели, кадила, церковные колокола, раки с моща­ми и т. д. Сами латинские слова и выражения, как, например, Ave Maria, написаны рунами.

Но это употребление рун заглохло в XV в. Время рун в Дании закончилось. В Швеции, — правда, особенно в отдаленных районах, — появились раз­личные ответвления рунического письма в народ­ной среде; в ограниченном кругу руны даже ожидал новый расцвет. В Норвегии рунические надписи исчезли в конце XIV в., в Исландии же — только после Реформации. Там в 1626 г. один человек даже был сожжен за то, что среди его писем были найдены рунические знаки.

Так как германский щелевой звук Т не пере­давался непосредственно с помощью латинского шрифта, то англосаксонские монахи в течение сто­летий среди латинских букв своих рукописей удер­живали его рунический знак. Таким же образом они долго сохраняли употребление руны для обозначения w. В Исландии руну Т пишут еще и сегодня.

Записанный ученым архиепископом из Майнца Рабаном Мавром рунический алфавит и его руко­писную разновидность следует оценивать лишь как свидетельство стремления немецких монастырских священнослужителей к духовным занятиям. Побу­ждение к этому могло исходить от англосаксонских монахов на франкской службе.

Тому, что живое воспоминание о рунах в Скан­динавии никогда не угасало настолько, насколько в Германии, способствовал широко распространенный в городе и деревне предмет обихода — руниче­ский календарь. На нем изображены «воскресные буквы», с помощью которых можно определить от­дельные дни недели на весь год, с первыми семью рунами футорка и «золотыми числами» девятна­дцатилетнего зодиакального цикла, важного для определения наступления новолуния с помощью шестнадцати рун футорка, расширенного на три знака. Древнейший доступный пониманию руни­ческий календарь на деревянной палочке датируется первой половиной четырнадцатого столетия.

Но уже на купели из Борсе (Зеландия), вскоре по­сле 1200 г., появляется золотой ряд чисел, изобра­женных рунами[13].

О ФОРМЕ РУН

Форма рун характеризуется тем, что она, в об­щем, избегает горизонтальных и изогнутых линий, как и прямых углов, напротив, предпочитаются вертикальные и остроугольные черты. Вообще, исследования объясняют угловатые формы рун спосо­бом изготовления рунических знаков путем выре­зания на дереве.

Теперь, конечно, большая часть дошедших до нас рунических свидетельств состоит из металли­ческих, каменных, костяных, янтарных предметов и в редких случаях изделий из обожженной глины; из «Речей Сигрдривы» Эдды мы узнаем о проца­рапывании рун на стекле, в других сочинениях — о нацарапывании на роге и китовом усе. Число же сохранившихся до нашего времени деревянных предметов с нанесенными на них рунами весьма незначительно. Но это могло бы найти достаточно убедительное объяснение в недолговечности дре­весины. Дело в том, что только при особо благо­приятных условиях хранения древесины в жирной почве, как, например, искусственные жилища-хол­мы на фризско-саксонском побережье или в боло­тах, как в Шлезвиге и на датских островах, дере­вянные предметы могли сохраниться.

К находкам, сделанным в голландской Фрислан­дии, принадлежит игрушечный деревянный меч из Арума, на котором имеются англо-фризские руны.

Меч сделан из тисовой древесины, другие дере­вянные части — из дуба и ясеня. Но использовался ли в качестве писчего материала бук, как предпо­лагали до недавнего времени на основании слов «Buch» (книга) и «Buchstabe» (буква), в последнее время стало сомнительно.

Оказалось, что буковая древесина мало подходит для резьбы и процарапывания, а слово «Buchstabe» вошло в употребление только после введения мо­нашеского шрифта и относится к латинским пись­менным знакам. Это заключение можно сделать на основании того, что в древневерхненемецком, древ­неанглийском и древнескандинавском языках от­дельные письменные знаки называются «Runstab» или кратко «Stab».

Словами, обозначающими какую-либо деятель­ность, связанную с руническим письмом, переводится слово writan = «reißen» (чертить), «schneiden» (резать), «ritzen» (царапать) в Германии, Англии и Скандинавии. В Англии оно живо еще и сегодня как to write — писать, в Германии — еще только в таких существительных, как «Grundriss» (план, чер­теж), «Reisszeug» (готовальня) и т. д.

Другие специальные глаголы — это «hauen» (ру­бить), т. е. «einhauen» (вырубать, насекать), «einmeifieln» (высекать) (только в Скандинавии с X в.), «scheren» (срезать) (только в Скандинавии, в Германии со­хранившееся еще в «bescheren» (остригать)), «merken» (замечать), т. е. снабжать маркой, и «wirken» (толь­ко в Скандинавии).

Древний термин «färben» (красить), который так­же переводится как «рисовать», мог первоначально относиться к рисованию рун на камне для резчика, или к заполнению насечки окрашенной массой, как на средневековом календаре, или указывать на магическое действие. Он вымер вместе с общегер­манским футарком.

«Reißen» (чертить) и «scheren» (срезать) относят­ся к «резанию» и поэтому к деревянной основе. Де­рево самых различных пород было в изобилии в распоряжении германцев. Верно также то, что сак­сы, переселившиеся в V в. в Англию, наряду с други­ми терминами, касавшимися рунического письма, взяли с собой слово «writ-seax» (Reißmesser — резец, долото). Черчение стало нарезанием канавок, при котором из основы вынимались клинышки и полу­чившееся углубление промазывали смесью воска и свинцового сурика или охры, так что вырезанные знаки очень отчетливо выделялись. Еще в Средние века на большом количестве рунических камней, как, например, на камнях из Ардре (о. Готланд), высеченные руны были заполнены красной краской, так что они ярко выделяются на тусклом фоне.

Датский историк Саксон Грамматик еще в 1200 г. знал о древнем обычае посылать «вырезанные в де­реве» буквы в качестве почтового сообщения.

В распоряжении германцев для письма наряду с древесиной была древесная кора. Уже упоминав­шийся выше Венанций Фортунат в дистихе писал:

“Тебе давно ни один торговец не предлагал бумагу?

Над тем, в чем тебе отказывает время, не властна и любовь.

Так пусть же ствол бука, готовый помочь, распоясает себя!

И твои слова на коре порадуют мою душу.”

Из этих стихов следует, что епископу-сочини­телю бросилось в глаза использование коры бука в качестве писчего материала. Вероятно, он сделал свое наблюдение у франков. Спустя тысячу лет после него шведский архиепископ Олаф Стуре, кото­рый называл себя историком Олафом Магнусом, наблюдал употребление древесной коры для пись­менных целей среди крестьян. Кроме коры бука для передачи сообщений, во всяком случае, упот­реблялась также кора березы. Изготавливали же находчивые фронтовики во время мировой вой­ны 1914—1918 гг. открытки полевой почты из коры березы.

Однако, в то время как немецкие солдаты писа­ли чернилами или карандашом, а сочинявший сти­хи на латыни Венанций думал о письме с помощью тростниковой трубочки, о чем в его приводившем­ся уже выше двустишии позволяет заключить сло­во «malen» (рисовать, писать красками), германцы могли работать по коре с помощью резца. Когда они процарапывали руны на серебристой стороне коры с помощью двух параллельных разрезов, то могли снимать верхний слой коры. Тогда светлые буквы выделялись на сером фоне.

При таком действии можно обоснованно гово­рить о процарапывании (Ritzen), т. к. это слово в новом верхненемецком языке означает лишь лег­кое разрывание поверхности. При насечках же на дереве должно быть приложено определенное уси­лие. В этом отношении подходит обычное выраже­ние «вырезать руны», объективно не подходящее для надписей, которые насекаются на дереве, ре­жутся на глине или выдалбливаются на камне. Его применение объясняется тем, что оно как фонетическая форма «руна» заимствовано из скандинав­ского словоупотребления, потому что с десятого столетия в Скандинавии стали преобладать специ­альные глаголы rísta и rista (резать, вырезать) для нанесения рун на любой материал.

Однако были также случаи, где руны лишь слег­ка нацарапаны на дереве. Это наглядно демонстри­рует руническая надпись на узкой кромке деревян­ной рейки в церквушке Ванг из Вальдреса в Норве­гии, которая стоит в Брюкенберге в исполинских горах. Тонкие надрезы отнюдь не облегчают чте­ние. Надпись гласит: Æindridhiskarmja: fingr:sonr:Olafsilla. Истолкование может быть следующим: «[Эти врата] вырезал Айндриди, Тонкий палец (т. е. ловкий на руку), сын Олафа Скупого». Эту надпись следует привести здесь в ка­честве примера норвежских процарапанных рун, относящихся к эпохе вскоре после 1200 г.

Если руны действительно изначально были пись­менами, вырезанными на дереве, то становится по­нятным вывод почти всех специалистов о том, что остроугольную форму рун убедительнейшим обра­зом следует объяснять чисто техническими причи­нами: приспосабливанием к материалу и учетом направления волокон древесины. Но уже в 1898 г. появились возражения против этого на том осно­вании, что германцы, по свидетельству Венанция, использовали полированные (выровненные) дощеч­ки или поленца, на которых и вырезали руны. В та­ком случае нанесение круглых и горизонтальных линий совершенно не вызывало затруднений, как явствует из сохранившихся до нашего времени чу­десных скандинавских резных работ. Поэтому и в ранний период изучения рун подчеркивали, что на­стоятельно рекомендуется не решать вопрос одно­сторонне и с чисто технической точки зрения, а учитывать также надлежащим образом германское чувство стиля, которое предпочитало закруглять уг­ловатые и сводить к прямоугольным остроугольные формы.

Поучительно с этой точки зрения рассмотреть рунические формы футорка. Все его буквы, за од­ним исключением, имеют вертикальную осевую ли­нию, так называемый ствол. К ней справа или слева, как ветви, присоединяются боковые, дополнитель­ные линии. У руны f имеются как прямые, так и изогнутые боковые штрихи, у руны th пузатая боко­вая черта сильно преобладает над угловатой, руна r почти всегда имеет закругленную боковую линию, у знака k прямой и восходящий штрихи встречают­ся в равной мере, а у знака b значительно преобла­дает закругленная пузатая боковая линия. Наконец, руна R на датском руническом камне имеет почти исключительно изогнутые боковые штрихи.

Особого рассмотрения требует руна m. В длин­ном футарке она имела две вертикальные черты, которые были связаны между собой скрещивающи­мися косыми штрихами. На датских камнях деся­того столетия знак т появляется только с одним вертикальным стволом, который вверху проходит через круг или ромб ( ), однако эта форма не смогла возобладать. В середине XI в. побеждает знак, который имеет форму полукруга или полу­ромба, открытого сверху: . При этом сущест­венно, что круглые или прямые линии появляются как будто по собственному усмотрению данного резчика по камню.

Знак u имеет формы и , у англичан также ; итак, боковая черта имеет угловатую или наклон­ную форму. Но уже на камне из Кюльвера появля­ется боковой штрих ниже вершины основной чер­ты, отчего последняя выделяется сильнее. И в анг­лийских памятниках также нередко попадается эта форма. Особенно она бросается в глаза на камне из Рек (Швеция), где встречаются одновременно обе формы.

Тенденция присоединять отличительную чер­точку ниже вершины главной затронула также зна­ки l и r, хотя и в меньшей степени, чем U.

Далее, она изменила старое на (с фонети­ческим значением открытого О). Развившиеся в дальнейшем из этого формы уже упоминались выше. В некоторых скандинавских памятниках появляет­ся знак с тремя дополнительными штрихами: , эта форма руны считалась, возможно, особенно на­дежной защитой.

Древнеанглийское D имеет косые штрихи, кото­рые не связывают больше верхние и нижние концы обоих вертикальных штрихов, а присоединяются глубже и заканчиваются выше: . Эта форма встре­чается уже на фибуле из Фрайлауберсхайма.

Общегерманская руна h в южногерманской об­ласти имеет два наклонных поперечных штриха, на севере же — только один. Позже там появился знак только с одним стволом и с двумя перекрещиваю­щимися боковыми штрихами:

Древнее R , начиная с восьмого столетия, вы­тесняется формой . После фонетического совпа­дения R и r этот знак стал употребляться для обо­значения ü (примерно с 1050 г. и сначала только в Норвегии). В результате этого пунктированная ру­на и оказалась ненужной.

Знак ng (Кюльвер) или (Вадстена) получил в древней Англии форму , в которой линии раз­двинуты на нормальной высоте. В Скандинавии эта руна уже в VI в. свелась к одной вертикальной ли­нии, которая имела наверху ромб.

Древняя руна s появляется со слегка изогну­той линией вместо традиционной угловатой; она встречается также с четырехколенным штрихом вместо трехколенного. Позже в Скандинавии она пре­вращается в (см. стр. 34). Древняя руна о, Odals-знак, имеет чаще всего угловатую форму, однако встречаются варианты и с изогнутыми как петля линиями.

Знак z фибулы из Шарнэ с двумя боковыми штрихами, направленными кверху, и двумя — книзу, мог бы продемонстрировать древний вариант, в ко­тором упрощенные формы выделяют осевую черту.

Иногда встречаются значительно отклоняющие­ся от обычного формы, например, для t и для d на острие копья из Ковеля или для у на скрамасаксе из Темзы. В этих случаях следует условно принимать во внимание материал (насечка сереб­ряной проволокой по железу).

12
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• Далее ⇒