Среда 21 августа 1991г, московское
Время 08 час 30 мин
Соленов орал как бешеный. Лицо его покрылось красными пятнами. Желваки выделились. Глаза бессмысленно вращались, и никак не желали сосредоточиться на объекте гнева. Помощник забился в самый угол дежурной рубки, стараясь не попасть в поле зрения разгневанного начальничка.
Я стоял перед ним в вестибюле навытяжку и решительно не понимал, какая же муха его укусила? Еще двадцать секунд назад я, наконец, дождавшись первого, хоть и маленького начальника, гаркнул, «Смирно!» и, печатая шаг, приблизился к нему с рапортом. Соленов в наглаженных брюках и новенькой тужурке с орденом Красной звезды и многочисленными разноцветными планками, в безукоризненной белизны рубашке остановился и приложил руку к козырьку огромной, севастопольского пошива, такой же ослепительно белой фуражки. Но уже тогда глаза его не предвещали ничего хорошего.
И вот визжит без остановки уже полминуты! Я включил, наконец, сознание и стал связывать доносившиеся до меня слова, фильтруя мат, цветастые отвлечения и обрывки моей ничтожной характеристики.
- Ба, так вот в чем дело! - оказывается, Соленов недоволен, сообщенной ему по телефону формой одежды, - ну конечно! Готовился как на парад! Даже орден нацепил! А побеждают, или уже победили, демократы! А он в новой форме с иголочки!
- Юрий Павлович! Я не нарочно. Правда, не знал! Ребята вышли на перерыв. Все в форме. Ну, я и подумал….
- В голове твоей одна извилина и та от фуражки, а вместо серого вещества гранит, - неожиданно сник и сразу успокоился Соленов, - после чего он устало, и как-то бочком проковылял во внутренний двор в свое минное подразделение.
- С чего это он взъелся? - спросил меня вылезший из своего укрытия помощник.
- Не знаю, – устало ответил я.
Ни начальник объекта Колтун, ни многочисленное начальство института с Охты, на Обводном, так и не объявилось и не звонило.
Через час появился мой сменщик Слава Катаев. Он как всегда был более информирован, чем я. С места в карьер, пока я заполнял чистовой журнал, а он пересчитывал оружие и секретные пакеты, согласно содержанию которых мы, в случае войны, должны были быть уже за тридевять земель, Слава начал сообщать последние новости: что штурма не было,… что в Москве есть первые жертвы,… что кто-то полетел за Горбачевым,… что войска уходят из столицы,… что Ельцин предупредил республики об ответственности за выход из СССР (а через несколько месяцев именно он в белорусских Вискулях вколотил главный гвоздь в гроб Союза),… - и еще много чего такого, что и переварить-то невозможно.
- И что, будет срочно собрание офицеров и Соленов нудным голосом будет до нас все это доводить? И смыться после дежурства уже нельзя будет?
- Во-первых, не знает, а во-вторых, Соленову сейчас не до того!
- Почему!
- Потому что, пока все в Москве не «устаканится», никто ничего объявлять не будет. Еще там не все ясно. А товарищу Соленову сегодня в Питере намяли бока и выкинули из автобуса.
- Как? Я же только час назад его видел!
- Плохо смотрел. У него сзади на тужурке замытое пятно. Обратил внимание? Видать, пинка дали в автобусе или приземлился в лужу. На пятиминутке сам так и сказал, - «Надавали тумаков, и выкинули из автобуса». Подробностями я не интересовался. Думаю, сболтнул в транспорте лишнее, ты же знаешь Соленова. Людей в форме нынче не жалуют.
- Да!!! Времена!
Постояли, покурили. Каждый думал о своем. Я представил, как тщедушного Соленова выталкивают в грязь, и он силится поймать свою белоснежную фуражку. Мне стало не по себе. Соленов, конечно не ангел, но разве на такую благодарность он рассчитывал, когда полтора года разбирал и исследовал мины, вытраленные в Тонкинском заливе. А потом еще полгода избавлялся от подхваченных во Вьетнаме червей и лихорадки. Красную звезду просто так не дают. Это покойному генсеку плечи расширяли. А Соленов…. Впервые я искренне пожалел его, и впервые мне стало страшно за себя и за страну. Наверное, Слава все прочитал в моих глазах, потому что с ожесточением бросил окурок в обрез и тихо добавил:
- Просрали мы с тобой, Скиба, социалистическую Родину. Просрали.
Доклад о смене с дежурства в этот день мы не делали. Домой после службы я возвращался в гражданском платье.