Джонсон Джеймс Эдгар | Johnson James Edgar Лучший английский ас
Эта неизвестная война
(Предисловие переводчика)
К сожалению, российский читатель практически ничего не знает о войне на Западе. Те немногие книги, которые издаются в наше стране, скорее наводят тень на плетень, чем описывают события, имевшие место в действительности. Когда читаешь британские мемуары, сразу бросается в глаза их резкое отличие от официальных историй Лиддел-Гарта, Ричардса и Сондерса (особенно!), Роскилла. Создается более чем странное ощущение, что англичане вообще не знают, что такое война и как следует воевать. Официальные историки смотрят на все из горних высей штабов, которым нет дела до всяческих мелочей. Действительно, будет ли главнокомандующий Королевскими ВВС лорд Тренчард планировать операции, исходя из того, что пилоты бомбардировщиков ни разу не летали с бомбами на борту?! Конечно же, нет. Ричардc и Сондерс в своей истории Королевских ВВС тоже о подобной ерунде не упоминают.
Подготовка британских вооруженных сил ко Второй Мировой войне велась не то что из рук вон плохо. Ее вообще не было, этой самой подготовки. Была куча оружия (иногда хорошего, иногда не очень), была толпа людей в форме, которую кто-то, неудачно пошутив, назвал армией. Только эта так называемая «армия» совершенно не собиралась воевать, потому что не умела и не очень хотела.
Офицерский корпус британских вооруженных сил заслуживает особого разговора. Когда читаешь, что думают и говорят британские офицеры, понимаешь, что они не военные! Это просто джентльмены, члены некоего закрытого клуба, объединенные заботами как можно удобнее и приятнее провести досуг. Регби, гольф, крикет, охота, конное поло — вот занятия британских офицеров. Как меланхолически заметил один из британских адмиралов: «Артиллерийские учения они считали неизбежным злом». А то, что эти люди [4] ходили в военных мундирах, совсем не делало их офицерами.Этого требует клубный устав.
Дилетантизм и разгильдяйство пронизывали офицерский корпус снизу доверху, причем эти качества старательно насаждались сверху. Вот вам один характерный пример. Крымская война, бой под Балаклавой 13 октября 1854 года. Знаменитая атака легкой кавалерийской бригады, вдохновившая Теннисона на бессмертную поэму. Только дело в том, что эта атака завершилась сокрушительным поражением англичан и фактическим уничтожением 5 отборных кавалерийских полков. Британские генералы Кардиган и Лукан бросили их в безумную и бессмысленную атаку на укрепленную позицию, занятую численно превосходящими силами русских. Потери англичан составили около 80 процентов! И что? После войны генерал Кардиган становится генерал-инспектором британской кавалерии. Генерал Лукан вполне успешно движется по служебной лестнице и становится фельдмаршалом. И никого не смущает то, что самая мягкаяхарактеристика интеллектуальных способностей этих полководцев в трудах британских же историков звучит как «дурак». Но ведь они обладают другими выдающимися качествами. Разве может какое-то поражение бросить тень на репутацию бригадного генерала седьмого графа Кардигана? Или генерал-майора графа Лукана? Кардигана дважды увольняли от службы за некомпетентность, ну и что? Зато это истинный британский джентльмен.
Вот с такими традициями британская армия подошла ко Второй Мировой войне. Стоит ли удивляться, что генерал лорд Горт или адмирал граф Корк энд Оррери действовали ничуть не лучше своих предшественников.
О крайне запутанной и переусложненной структуре британских вооруженных сил мы уже писали в нескольких книгах. Структура британской авиации тоже была крайне архаичной. В ее основе лежал территориальный принцип. Авиакрыло мирного времени было намертво привязано к авиабазе, представлявшей собой комплекс аэродромов и вспомогательных служб. Отсюда и названия: авиакрыло Кенли, авиакрыло Хорнчерч. При этом эскадрильи в составе крыла менялись, постоянными оставались только штабные структуры. Как в таких условиях заниматься боевой подготовкой, добиваться слетанности, взаимопонимания, совершенствовать совместную тактику, — непонятно.
Еще больше ухудшало положение то, что авиакрыло фактически имело двух командиров — wing commander и wing leader. Первый являлся комендантом авиабазы, в его подчинении находились все наземные службы и аэродромный персонал. Ему подчинялся, но обладал значительной самостоятельностью командир летного состава. Англичане, по сути, воспроизвели на суше морскую цепочку командования, существующую на авианосцах: капитан корабля и командир авиационной боевой части. После того как летом 1944 года союзники высадились на континенте, говорить о комендантах авиабаз уже не имело смысла, так как авиачасти постоянно перемещались [5] вслед за линией фронта. Поэтому в книге появляются командир крыла и лидер крыла.
Или другой пример. В какой еще армии возможно то, что происходило в канадском авиакрыле Джонни Джонсона? «Сумасброд» Берлинг (31 победа) считается лучшим асом-канадцем, но лучшим асом Канадских ВВС называют Уолли МакЛеода (21 победа). А все потому, что Берлинг большую часть войны прослужил в рядах Королевских ВВС, которые вам совсем даже не то, что Королевские Канадские ВВС.
И вот, с такими вооруженными силами Великобритания неизменно выигрывает войны. Наверное, бог действительно очень ее любит.
Воспоминания английских летчиков слегка развеивают миф о «Спитфайре». Нет сомнений в том, что это выдающийся самолет, один из лучших истребителей своего времени. Однако и на солнце есть пятна. Из мемуаров Джонсона, всю войну пролетавшего на «Спитфайрах», следует, что на этом самолете можно было вести лишь маневренный бой на виражах. Во время пикирования «Спитфайр» становился почти неуправляемым и неустойчивым. Поэтому стандартный прием немцев и американцев — удар сверху и уход с набором высоты — на «Спитфайре» был неосуществим. Первая атака проводилась ударом сверху от солнца, так как это позволяло добиться внезапности. Но пике было пологим и медленным, и немцы довольно часто обнаруживали атакующих. А потом начиналась, как любят говорить западные историки, «собачья свалка». Да, британский истребитель был значительно маневреннее «Мессершмитта». Если они начинали виражить, то после 2 или 3 кругов «Спит» оказывался на хвосте у «мессера». Но что делать, если немец просто не принимал боя и уходил на вертикали?
Вдобавок, «Спитфайр I», в отличие от немецкого Ме-109, имел только два положения шага винта. Вернер Мёльдерс, испытывавший летом 1940 года трофейные английские самолеты, писал: «Вести воздушный бой на «Спитфайре» сущее мучение, при резком переходе в пикирование двигатель на несколько секунд остается без топлива. Винт самолета имеет два фиксированных положения (взлет и рабочий), поэтому в бою на вертикали двигатель «Спитфайра» не может развить полную мощность». Ну, а как мучились пилоты при переходе на пушечные «Спитфайры Vb» — прекрасно описано в книге.
Однако перейдем к нашим героям. Эти два человека заслуживают самых хвалебных эпитетов, и могут служить примером истинного мужества и душевной твердости. Лишившись обеих ног, Дуглас Бадер возвращается в военную авиацию, становится одним из лучших британских асов, разрабатывает новые тактические приемы, что ставит его в один ряд уже не с блестящими снайперами, а с такими знаковыми фигурами, как Покрышкин и Галланд. Джеймс Джонсон без колебаний идет на тяжелейшую операцию, только чтобы вернуться на фронт, хотя ему предлагают тепленькое местечко в учебной эскадрилье. Он становится лучшим английским асом, совершив [6] около 1000 боевых вылетов. Для немцев эта цифра была бы не удивительной, однако она примерно вдвое превышает среднее число вылетов лучших английских летчиков-истребителей. При этом Джонсон ни разу не был сбит, и лишь один раз его самолет получил повреждения в воздушном бою.
Дуглас Роберт Стюарт Бадер родился 10 февраля 1910 года в Лондоне, поступил на учебу в летную школу Истребительного Командования в Кранвелле. Первый год обучения он закончил 18-м (при том, что в школе был всего 21 курсант!). После головомойки, устроенной начальником училища вице-маршалом авиации Хала-ханом, разгильдяй и нарушитель дисциплины Бадер спохватился и закончил училище уже вторым! От себя замечу: такая обширная программа развития истребительной авиации, несомненно, говорит о том, что Великобритания стремилась к мировому господству и постоянно угрожала напасть на страну победившего пролетариата.
Катастрофа произошла 14 декабря 1931 года на аэродроме Вудли. Демонстрируя пилотаж на сверхмалой высоте, Бадер врезался в землю. В результате полученных ранений правую ногу ему ампутировали выше колена, левую — на 6 дюймов ниже колена. Бадер оправился от тяжелых ран и еще более тяжелых операций, но был уволен из рядов Королевских ВВС. Хотя он нашел неплохую работу в нефтяной компании «Шелл», Бадер всегда мечтал вернуться обратно в авиацию. После начала Второй Мировой войны ему это удалось, и 27 ноября 1939 года он совершил первый самостоятельный полет на учебном самолете.
И вот здесь самое время сделать небольшое отступление. Когда читаешь книгу Бориса Полевого, в глаза бросается неоднократно повторяемый рефрен: Алексей Маресьев сумел совершить это только потому, что был настоящим коммунистом. Да, Маресьев — настоящий герой, и повторить его подвиг дано очень немногим. Но вдруг выясняется, что это он повторил подвиг Дугласа Бадера. И как же быть с отсутствующим в данном случае партийным билетом? Вообще, то немногое, что мне известно о пилотах-инвалидах, вдребезги разносит легенду коммунистических баснописцев. Среди таких летчиков мы видим коммуниста Маресьева, фанатика-фашиста Руде-ля, абсолютно безыдейного джентльмена Бадера. И не только они. Командир звена в эскадре Руделя лейтенант Швирблат. Колин Ходжкинсон из британской морской авиации. Наверняка этот список железных людей далеко не полон. Так может, дело вовсе не в партбилете, а в качествах человека? И можно лишь восхищаться душевной твердостью и несокрушимой волей этих настоящих мужчин, добившихся своего наперекор судьбе. Наверное, стоило бы провести отдельное исследование по данному вопросу.
Однако вернемся к Дугласу Бадеру. Он не только возвращается в строй. За достаточно короткий период Бадер сбивает 22 немецких самолета, что выводит его в ряды лучших британских асов того времени. Подполковник Дуглас Бадер становится командиром истребительного [7] авиакрыла и разработчиком тактики массированного использования истребительной авиации. Он вводит в своем крыле вместо устаревшего и неуклюжего клина-тройки гибкие и эффективные тактические единицы — пару и четверку. То есть, он не только блестящий пилот, но и выдающийся командир.
Читая описание действий эскадрильи Бадера во время Битвы за Англию, становишься в тупик. А как же англичане сумели эту битву выиграть? Тактика английских истребителей способна повергнуть в столбняк. Эскадрилья, выстроенная колонной, смотрится потрясающе. Но, как заметил по поводу других действий англичан французский генерал Боске: «Это прекрасно, но так не воюют!» К тому же, проскальзывает интересная подробность. Похоже, англичане перешли к массированному использованию истребителей уже после фактического завершения Битвы за Англию. Как разрозненные эскадрильи останавливали налеты групп по 200—300 самолетов, мне решительно непонятно. Но ведь останавливали же!
Приключения Бадера в плену оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, нельзя не восхищаться неоднократными попытками безногого человека бежать. И это спокойно сходит ему с рук. Вот здесь и начинают появляться вопросы. «Я не войду в камеру, пока туда не поставят стол с белой скатертью и не пришлют камердинера!» Да, о таком плене можно только мечтать. А заключенные тюремного лагеря, играющие в футбол?! Или те же самые прогулки Бадера вокруг замка Кольдиц? Продовольствие, которое он ухитряется выменивать на сигареты и проносить в тот же замок? Какой-то оченьстранный плен получается. После этого начинаешь отчасти понимать тех западных деятелей, которые пытались объявить Освенцим и Майданек несуществующими. Но с другой стороны, книга писалась уже после войны, и Бадер просто не мог не знать хотя бы об инциденте в Шталаг Люфт III, когда бежавших и пойманных британских летчиков расстреляли.
Вызывает восхищение боевой дух Бадера, который после освобождения из плена, пытается раздобыть «Спитфайр», чтобы успеть совершить еще хотя бы пару вылетов. Поэтому вполне заслуженной наградой ему стало командование воздушным парадом над Лондоном в честь победы.
В феврале 1946 года Бадер уходит в отставку и возвращается на работу в компанию «Шелл», где продолжает летать по всему свету. При этом он неоднократно посещает госпитали для ветеранов войны. В 1976 году королева Елизавета II возвела Бадера в рыцарское достоинство за его деятельность в пользу инвалидов, «многих из которых вдохновил его личный пример». Полковник сэр Дуглас Бадер скончался 5 сентября 1982 года от сердечного приступа во время турнира по гольфу в Айршире.
Маленькая биографическая справка. Джеймс Эдгар Джонсон родился 9 марта 1916 года. Лучший ас Королевских ВВС в годы Второй Мировой войны, 38 побед, все над одномоторными истребителями. [8] Некоторые историки считают, что счет Джонсона превышает 40 побед. В годы Корейской войны воевал в составе американских ВВС, был награжден американской Воздушной медалью и Орденом Легиона доблести. Позднее командовал первым авиакрылом стратегических бомбардировщиков «Виктор», силами КВВС на Среднем Востоке. Вице-маршал авиации Дж.Э. Джонсон, кавалер Ордена Бани, Ордена Британской империи, Ордена за выдающиеся заслуги в двумя пряжками, Креста за летные заслуги с пряжкой, Ордена Почетного легиона (Франция), Ордена Легиона доблести (США), Креста за летные заслуги (США), Воздушной медали (США), Ордена Леопольда (Бельгия), Военного Креста (Бельгия) в 1965 году вышел в отставку. Он скончался 30 января 2001 года.
* * *
А сейчас нужно немного рассказать о Добровольческом Резерве Королевских ВВС (RAF Volunteer Reserve) и Вспомогательной Авиации (Auxiliary Air Force). Проводить аналогии между военными структурами разных государств крайне сложно. С некоторой натяжкой можно сказать, что Добровольческий Резерв — это аналог нашего ДОСААФ. Он был создан в 1926 году. Добровольцы обучаются летать в клубах, а в случае войны могут рассчитывать на звание сержанта. Были сформированы так называемые «университетские эскадрильи». Добровольческий Резерв использует гражданские аэродромы и клубы на коммерческой основе, а тренировки проводятся по выходным.
Вспомогательная Авиация была создана в 1924 году. Фактически это была авиационная ветвь Территориальной армии. Или американский аналог — Национальной гвардии. У нас таких структур нет до сих пор, потому что любой тоталитарный режим, как чумы, боится вооруженного народа. Придет, понимаешь, ГБ-шный сокол и карающий меч применять меры социальной защиты — а ему автомат в морду. Впрочем, мы отвлеклись. К началу войны 3 сентября 1939 года Вспомогательная авиация насчитывала 20 авиационных эскадрилий и 44 эскадрильи аэростатов заграждения. Тренировки проводились по выходным, а летом пилоты отправлялись на сборы в лагеря. Как и армейские полки, эскадрильи Вспомогательной авиации формировались по территориальному признаку. Все они носили названия графства или города: «500-я эскадрилья графства Кент» или «613-я эскадрилья города Манчестер». Первые 4 эскадрильи Вспомогательной авиации носили номера 500, 501, 502, 504, следующие 16 эскадрилий — от 600 до 616.
В годы войны пилоты Вспомогательной авиации отличились во многих боях. В конце войны часть ее эскадрилий была перевооружена реактивными истребителями «Метеор». 16 декабря 1947 года король Георг VI даровал Вспомогательной авиации почетную приставку «Королевская» (Royal Auxiliary Air Force).
Хочу выразить признательность М.В. Зефирову (Нижний Новгород) и Г.О. Слуцкому (Москва) за помощь в подготовке и оформлении книги.
Глава 1.
Добровольческий резерв
Когда закончилась война в Европе, я командовал авиакрылом «Спитфайров». Мы базировались в Целле, самом восточном из наших аэродромов в Германии. Со дня форсирования Рейна, которое произошло 6 недель назад, мы каждый день встречались с Люфтваффе. Хотя положение немцев было безнадежным, им не хватало топлива и запасных частей, а их аэродромы подвергались постоянным бомбардировкам, к их чести следует заметить, что они сражались до конца.
В эти последние недели, когда мы патрулировали над немецкими аэродромами и охотились с рассвета и до заката, мы сбили более 100 самолетов, в том числе новейшие реактивные самолеты, хорошо нам знакомые истребители «Мессершмитт» и «Фокке-Вульф», беспилотные разведчики, неуклюжие транспортные машины, бомбардировщики и легкие связные самолеты. Люфтваффе не просили пощады, и мы продолжали охоту до самого дня победы.
Мы взлетали на «Спитфайрах» со слабо освещенных полос ночью и летели навстречу розовым лучам восхода на восток. На малой высоте мы пролетали над Берлином, старательно держась подальше от огромных стай русских истребителей. Мы видели сплошной поток солдат и танков, который рвался через открытые ворота Восточной Европы.
Теперь все было кончено, и немцы начали сдаваться. Они прилетали даже из Норвегии и Дании. Один смелый [405] молодой пилот прилетел на новейшем бомбардировщике в Целль, выпрыгнул из кабины и торжественно откозырял мне. Он был очень рад сообщить, что больше Люфтваффе не сражаются с Королевскими ВВС. Однако общий враг еще находился рядом. Поэтому он был бы рад, если бы мы смогли дать ему несколько бомб и пару «Спитфайров» в качестве сопровождения... Он был крайне обижен, когда мы отправили его в ближайший лагерь военнопленных.
Следующие несколько месяцев были для нас очень трудным периодом перехода от войны к миру. Моей главной задачей было не обеспечение полетов, а демобилизация тысяч бывших военных. Причем нужно было сделать так, чтобы у них остались хорошие воспоминания о КВВС. В свободное время мы занимались ловлей форели в ближайших речках. Осенью можно было ждать неплохой охоты. В сосновых лесах можно было встретить оленей и косуль, а в полях водились дикие кабаны. Здесь было все, чего душа желает. И впервые за 6 лет можно было спокойно и всерьез заняться отдыхом.
На следующий день после того, как все это кончилось, я медленно ехал по периметру аэродрома, стараясь привыкнуть к странной картине — более 50 «Спитфайров» без дела стояли на зеленой траве. В голубом безоблачном небе ярко сияло солнце. Внезапно над головой появился маленький самолетик — трофейный Физелер «Шторх», который уже нес наши опознавательные знаки. Он скользнул над самыми вершинами деревьев и аккуратно приземлился. Это мог быть только мой командир авиагруппы, вице-маршал авиации Гарри Бродхерст. Поэтому я помчался к самолету и прибыл на место еще до того, как он выключил мотор.
«Ну, Джонни, как тебе нравится безделье мирных дней?» — спросил он.
«Не знаю, сэр. Кажется странным сидеть на земле в такую погоду. Но я полагаю, нам следовало бы это использовать».
«Вам больше не придется использовать такую погоду. Но у меня есть работенка для ваших парней. Не догадываетесь, что это?» — спросил вице-маршал. [406]
«Ни малейшего представления, сэр», — ответвил я.
«Я думаю, вам это понравится. Нас попросили символически отправить британские войска в Копенгаген. Это будет просто отдых. Так как ваши парни очень хорошо показали себя, я решил в качестве награды отправить вас туда. Развлекайтесь, как можете. Примерно через месяц я заменю вас другим авиакрылом. Вам лучше прибыть в Копенгаген уже сегодня и присмотреть себе помещения. Собери парней как можно быстрее. Я прилечу через несколько дней, чтобы проследить, как вы там устроились».
Я поблагодарил командира группы. После того как он отбыл, я собрал оказавшихся под рукой командиров, мы прыгнули в старенький «Ансон» и направились на аэродром Каструп, который находится на южной окраине Копенгагена. Мы были свидетелями освобождения Парижа и испытали нечто подобное в Брюсселе. Несколько недель в Копенгагене станут достойным завершением путешествия через всю Европу.
После полутора часов полета я посадил потрескивающий «Ансон» на асфальтовую полосу Каструпа. Вокруг нее собралась целая толпа: полиция, солдаты, деятели Сопротивления, газетные репортеры, фотографы и симпатичные блондинки. Едва мы вышли из самолета, нас тут же обступили со всех сторон и засыпали вопросами.
«Прилетят ли «Спитфайры»?»
«Где теперь русские?»
«Здесь еще остались немцы. Они нам не сдаются, так, может быть, вы...»
«Где Монти?»
«Русские на Борнхольме. Наш остров! Они придут сюда?»
«Пожалуйста, цветы».
И так далее.
Наконец восстановилось какое-то подобие порядка. Я объяснил цель нашего визита. Скоро прилетят «Спитфайры», вероятно, завтра. Подразделения знаменитой 6-й парашютно-десантной дивизии уже движутся сюда. Они займутся немецкими войсками, которые в самое ближайшее время покинут Данию. Через пару дней в порт войдут [407] корабли Королевского Флота. Будет создана специальная военная миссия для разрешения возникающих проблем. И все будет хорошо!
Не будет ли кто-нибудь любезен одолжить нам автомобиль? Нам нужно осмотреть аэродром и постройки, чтобы ускорить прибытие наших «Спитфайров». Вскоре появился довоенный «Бьюик», и мы решили, что аэродром вполне способен удовлетворить наши скромные запросы. Питание не было проблемой. Даже если нам понадобится пара дней, чтобы наладить работу тыла, сытые физиономии датчан ясно показывали, что здесь не голодают. Поэтому наша разведывательная вылазка была недолгой, и мы приготовились лететь обратно. Чем быстрее мы вернемся в Целль, тем быстрее мы обоснуемся в приятном Копенгагене.
Следующий день стал серьезным испытанием для нас. Путь предстоял длинный, а «Спитфайры» имели не такую уж большую дальность полета. Поэтому было решено лететь в Каструп эскадрильями. Я возглавил первую, и мы полетели над Нижней Саксонией и Шлезвиг-Гольштейном, почти не соблюдая строя. Но когда на горизонте показался Копенгаген, я собрал своих парней в сомкнутый строй, и мы торжественно промчались над датской столицей. Я думаю, датчане оценили по достоинству этот спектакль.
Когда мы рулили по большой бетонной площадке перед административными зданиями Каструпа, нас снова встречала толпа, которая была даже больше, чем накануне. Нескольких пилотов возбужденные датчане просто вытащили из кабин. Наверное, хорошо, что бои уже закончились!
Лично я нуждался в отдыхе. Прошлое вспоминалось не по годам, а по событиям. Добровольческий резерв, Битва за Англию, наши вылазки через Ла-Манш, полеты над Францией, Дьепп, мое первое канадское авиакрыло, Нормандия, Париж, Брюссель, Арнем, форсирование Рейна и Германия.
* * *
После упорной, тяжелой работы и некоторой доли везения на экзаменах, в 1938 году я, 22-летний дипломированный инженер-строитель, получаю направление на работу [408] в Лоутон. Там я вступил в регбийный клуб Чингфорд и сыграл несколько великолепных игр в компании отважных молодых людей, большинство из которых уже служило в той или иной организации Территориальных войск. Во время одной из игр меня с силой швырнули на промерзшее поле, в результате чего я сломал ключицу. Хотя я в то время не подозревал об этом, перелом сросся неправильно, и кости защемили нерв предплечья. Позднее, в 1940 году, этот инцидент едва не поставил крест на моей карьере летчика.
Я попытался стать пилотом одной из эскадрилий Вспомогательной авиации. Меня принял офицер, который, как я узнал позднее, был прекрасным охотником на лис. Он задал мне обычные вопросы о школе, профессии, спортивных увлечениях, поинтересовался, есть ли у меня какой-нибудь летный опыт. Естественно, я с жаром ответил, что уже начал учиться летать, платя за это из собственного кармана. Однако это не произвело впечатления. У меня появилось отчетливое чувство, что наша беседа вскоре завершится обычным «Мы сразу известим вас, как только у нас появятся вакансии». Однако мои надежды снова начали крепнуть, когда я ему, что родился в Лейстершире и мой дом находится в Мелтон Мобрей. Офицер обрадовался:
«Это очень здорово. Я прекрасно знаю эти места, так как не раз там охотился. Скажите, а какую свору вы держите?»
Я постарался как можно тактичнее объяснить, что все свободные деньги трачу на обучение полетам, а не на содержание собак. Поэтому беседа вскоре закончилась, и мои услуги понадобились Вспомогательной авиации, лишь когда в воздухе запахло порохом.
После Мюнхенского кризиса началось стремительное перевооружение нашей армии и расширение территориальных и вспомогательных частей. Еще раз я попытался вступить во Вспомогательную авиацию. Меня кратко проинформировали, что уже имеется более чем достаточно пилотов, зато существуют вакансии в эскадрильях аэростатов, Не заинтересуют ли меня эти войска, крайне важные [409] для обороны страны? Я столь же кратко ответил, что я совсем не желаю летать на воздушных шарах!
Пара моих приятелей по регби уже вступили в Добровольческий резерв Королевских ВВС. Они учились летать и готовились получить заветные крылышки, которые имели право носить только дипломированные пилоты. Добровольческий резерв был сформирован в 1936 году. Его задачей была подготовка пилотов. Все вступившие в него числились рядовыми, хотя кое-кто получал офицерское звание одновременно с крылышками. Добровольческий резерв отнюдь не считался элитной организацией, к которым относилась Вспомогательная авиация. Мне оставалось лишь надеяться, что окажет действие моя просьба, отправленная прямо в министерство авиации. В положенный срок пришел вежливый ответ. В нем выражалось сожаление, что желающих гораздо больше, чем вакансий в Добровольческом резерве. Однако, если система подготовки будет и далее расширяться, они сразу со мной свяжутся.
В результате все мои надежды тем или иным способом пробраться в одну из организаций, связанных с Королевскими ВВС, рассеялись. Я решил рассмотреть вариант с какими-нибудь другими частями Территориальных войск. По своей гражданской специальности я мог получить бронь в случае войны, однако перспектива строительства бомбоубежищ не вызывала энтузиазма. Несмотря на полное отсутствие интереса к охоте, я в детстве все-таки научился ездить верхом. Поэтому во время следующей поездки к родне в Мелтон Мобрей я решил вступить в Лейстерскую добровольческую кавалерию (йоманри). Мне пришлось побеседовать с местным командиром, и я был рад обнаружить, что его в равной степени не интересует, умею ли я летать, и умею ли я ездить верхом.
Служба в добровольческой кавалерии была скорее развлечением, чем обузой. Мы провели много достаточно веселых дней в поле на различного рода маневрах. Когда я вернулся в Лоутон, потощав на несколько фунтов, меня ждал официального вида конверт из министерства авиации. Было решено значительно расширить систему Добровольческого резерва, и они вспомнили о моих просьбах. [410]
Если я все еще желаю поступить в авиацию, меня просят в течение 2 дней явиться в Лондон на Стор-стрит, где размещается штаб Добровольческого резерва, для прохождения медицинской комиссии. Я уже стоял под дверями, когда они распахнулись. Вместе с несколькими десятками других парней я прошел через длинную череду кабинетов, населенных врачами самых различных специальностей. После ленча те из нас, кто получил благоприятное заключение медиков, были собраны в кабинете какого-то полковника авиации. Он без лишних формальностей сообщил, что все мы стали сержантами Королевских ВВС и должны приступить к подготовке. Мне было приказано явиться в летную школу в Стэплфорд Тауни, графство Эссекс, для полетов по выходным. Однако они будут рады, если я смогу уделить этому занятию и свободные вечера. Кроме того, нам сообщили, что по вторникам и четвергам мы должны прибывать на Стор-стрит, где нам будут читать лекции по штурманскому делу, вооружению, связи и так далее. Нас недвусмысленно предупредили, что лекции имеют такое же значение, как и летная практика, а потому прогульщики будут отчисляться немедленно.
Два вечера лекций на Стор-стрит, летная практика по выходным и в свободные вечера означали, что свободного времени у меня не останется совершенно. Нашими инструкторами были отставные офицеры Королевских ВВС. Они подписывали краткосрочные контракты, а после увольнения наслаждались жизнью, предлагая свои услуги различным фирмам, которые по договорам с министерством авиации занимались подготовкой летчиков для Добровольческого резерва. Среди нас были представители всех слоев общества, в том числе фермеры, инженеры, брокеры, студенты, клерки и молодые люди без определенных занятий. Отбор был очень жестким. Достаточно регулярно во время полетов нас проверяли компетентные инструкторы ВВС. В результате этих проверок довольно много учеников были отчислены. Точно так же поступали с теми, кто пропускал лекции или не мог сдать теоретические экзамены. Несмотря на расширение, у Добровольческого резерва все еще было гораздо больше добровольцев, чем вакансий. [411] Поэтому на место каждого отчисленного претендовали десятки желающих.
В Стэплфорд Тауни новички отправлялись учиться на «Тайгер Мотах». Они с завистью следили за ветеранами, которые, не спеша, шествовали по траве к ожидавшим их Хаукер «Хартам». Иногда безмятежную тишину неба над нашим клочком Эссекса разрывал рев моторов «Харрикейнов», которые взлетали с находящегося неподалеку аэродрома Норт-Уилд.
Наши инструкторы постоянно напоминали:
«Внимательно следите за этими уродами. Они носятся, сломя голову. И если они на вас налетят, то разнесут в клочки».
В конце августа мы получили мобилизационные предписания. Когда мы явились на Стор-стрит, нам просто приказали возвращаться по домам, куда будут присланы детальные инструкции. Несколько дней мы отдыхали и убивали время, кто как может. Все сомнения, что как-нибудь обойдется, и это только очередная паника, рассеялись 1 сентября. Германские Вермахт и Люфтваффе решили продемонстрировать всему миру новый метод ведения войны — блицкриг. Королевские ВВС были немедленно приведены в состояние полной боевой готовности. Наши истребительные и бомбардировочные эскадрильи были направлены во Францию. Мы в очередной раз явились на Стор-стрит, но на сей раз, как и было приказано, с вещами. Прослушав по радио выступление премьер-министра и впервые услышав вой сирен воздушной тревоги, мы все, несколько сотен человек, отправились поездом в Кембридж.
Приехав, мы столпились на платформе, совершенно не понимая, что следует делать дальше. Внезапно на платформе появился щеголеватый, полный уоррент-офицер. Как мы узнали позднее, его звали мистер Долби. Пока он проталкивался между нами, кое-кто услышал, как он бормочет себе под нос:
«Ни разу в жизни не видел столько сержантов. Сержанты! Сержанты! Все они сержанты. И ни одного капрала».
Из этого монолога мы поняли одно — мистер Долби [412] остался недоволен первой встречей с Добровольческим резервом. Он схватил меня за руку.
«Сержант, — произнес он, сделав ударение на моем звании. Не сомневаюсь, что ему этот скромный чин дался ценой многих лет тяжелой службы, — назначаю вас командиром этой толпы. — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону двух сотен моих товарищей. — Не сможете ли вы, сержант, построить их по четыре и повести вслед за первой группой, которую возглавлю я сам?»
Постаравшись сохранить приличествующую случаю серьезность, я заверил его, что смогу. При этом я постоянно называл его «сэр», что доставляло уоррент-офицеру неслыханное удовольствие. Итак, длинной колонной мы двинулись в Кембридж, в колледж Иисуса, которому предстояло быть нашим домом следующие несколько недель. Мы должны были оставаться в Кембридже, пока нас не распределят по различным летным школам.
В начале декабря около 30 человек были вызваны в штаб и получили приказ на следующий день отправляться на аэродром Маршалла на окраине Кембриджа. Там мы должны были возобновить тренировочные полеты на «Тайгер Мотах». До войны Маршалл был гражданской летной школой и по контракту с министерством авиации занимался подготовкой летчиков из местных резервистов. Большинство инструкторов мирного времени теперь стали офицерами или сержантами. На несколько недель наша судьба оказалась у них в руках.
Обучать — это целая наука, сложная и тяжелая. Далеко не всегда хороший пилот становится хорошим инструктором. Многим из нас пришлось летать с теми, кто рвался воевать и постоянно бурчал, что их таланты расходуются на подготовку бездарных учеников. Такое отношение неизбежно отражалось на качестве их работы и, как следствие — на качестве «продукта». Несвоевременная и грубая критика, когда требуется поддержка и одобрение, часто подрывали веру ученика в себя. Не приходится сомневаться, что кое-кто из отчисленных пилотов мог успешно закончить курс подготовки, если бы попал в руки настоящего инструктора. [413]
Лично мне в Маршалле повезло. Четыре человека попали к сержанту Таппину. «Тап», которого мы все-таки называли «сэр», был почти идеальным инструктором. Вежливый и скромный, он летал просто блестяще и всегда находил удобный повод приободрить и поддержать ученика. Тап никогда не жалел времени, чтобы разъяснить сложную проблему.
Наш курс закончил школу Маршалла весной, примерно в то же самое время, когда бронированные колонны Вермахта при поддержке эскадрилий Люфтваффе вторглись на территорию ничего не подозревавших нейтральных государств. В моей летной книжке было отмечено, что я вышел из Маршалла, налетав скромные 84 часа, но при я сдал все теоретические экзамены. В последний день несколько человек собрались вместе и пригласили наших инструкторов посидеть на прощанье в местной пивной. Вечеринка удалась на славу. Однако, когда настало время прощаться, я почувствовал настоящую грусть. Мы должны были продолжить обучение в военных летных школах, где нам предстояло летать на монопланах. Через 10 недель, если все пойдет нормально, нас должны были направить в боевые эскадрильи. А вот инструкторы оставались в Маршалле, чтобы готовить одну партию новичков за другой, практически не имея шансов попробовать современные самолеты. Наиболее предприимчивые в конце концов прорвались на фронт, но большинство так и остались всю войну прикованными к тренировочной колеснице. Хотя, скажем прямо, они делали исключительно важное и нужное дело.
Глава 2.
Дни учебы
Вместе с «Батчем» Лайонсом, евреем, который служил в лавке мясника в фешенебельном квартале Лондона, мы отправились из Кембриджа в летную школу, которая находилась в Силенде, недалеко от Честера. Там мы должны были продолжить наше обучение. Мы прибыли в караулку вечером в субботу, что стало причиной некоторых сложностей. Нас не включили в список курсантов и потому не направили в сержантское общежитие. После некоторых расспросов мы выяснили, что далеко не все из нас зачислены в строй и во время обучения в Силенде мы будем считаться офицерами-курсантами и жить в офицерском общежитии. Это была важная веха в карьере любого из нас, и мы отправились туда. Пожилой слуга показал каждому его комнату. Хотя мы спали в деревянных домиках, само общежитие было прелестным каменным зданием. Еда там была превосходной, а обслуживание выше всяких похвал. Большинство слуг проработало здесь несколько лет, и они вели себя со сдержанным достоинством. Вскоре нас снова собрал молодой капитан, который постарался разъяснить как можно доходчивей, что мы пока еще только курсанты. Поэтому за нашим поведением и учебой будут следить особенно тщательно.
И снова мне повезло, так как я получил хорошего инструктора. Уже после двух совместных полетов сержант Брод отправил меня в воздух одного на самолете Майлс [415] «Мастер». Летать на «Мастере» очень приятно, так как он имеет достаточно высокую скорость и может подниматься выше, чем любой самолет, с которым мы до сих пор имели дело. В один из хмурых дождливых дней, когда тучи ползли над равнинами Чешира, я произвел настоящую сенсацию, пробив слой туч и выскочив на залитую солнечным сиянием облачную равнину.
Наше пребывание в Силенде представляло резкий контраст по сравнению с ленивыми днями в Кембридже. В конце июня мы начали читать газетные заголовки и внимательно слушать сводки Би-Би-Си. То, что осталось от эскадрилий Передового ударного соединения, было отозвано из поверженной Франции. Началась эпическая эвакуация Британского экспедиционного корпуса, и в небе над пляжами Дюнкерка эскадрильи 11-й группы схватились с «Мессершмиттами» Люфтваффе. Все эти события не могли не сказаться на темпе нашей жизни в Силенде. Мы летали с утра до вечера, без отдыха и выходных, чтобы как можно быстрее завершить сложный курс подготовки.
В Силенде со мной произошел неприятный инцидент. Люфтваффе точно было известно место нахождения нашего аэродрома, и несколько раз по ночам немецкие самолеты бомбили его, когда мы проводили полеты. Поэтому в будущем было решено проводить учебные полеты с отдельного небольшого аэродрома по соседству. Слабо освещенная взлетная полоса не должна была привлечь внимание противника. Поздно вечером мы уселись в кузов грузовика и отправились, без всякого комфорта, на эту базу. Перед тем как окончательно стемнело, полдюжины «Мастеров», пилотируемых инструкторами, перелетели на этот аэродром. Ветер нес изрядное количество густого дыма с многочисленных заводов Ланкашира. Поэтому видимость была скверной и ухудшалась все больше. После некоторых споров старший инструктор все-таки решил провести этой ночью тренировочные полеты.
Я должен был лететь вместе с инструктором. Перед взлетом я постарался вспомнить все основные сложности слепого полета. Большая часть полета темной безлунной ночью проводится исключительно по приборам, поэтому [416] требовалось особое внимание, чтобы не залететь к черту на рога. Находясь в воздухе, следовало как можно чаще следить за альтиметром, так как чувства не могли подсказать, на какой высоте мы летим. Пока летчик не отработает до автоматизма обращение с проборами, он может не раз попасть в сложную ситуацию, когда собственные ощущения обманут его относительно высоты полета. Такое заблуждение может легко привести к замешательству и панике, что в свою очередь приведет к роковой ошибке.
Во время моих первых кругов над аэродромом инструктор с заднего сиденья постоянно сообщал наше положение относительно посадочных огней, поэтому все шло довольно гладко. Через час мы приземлились для небольшого отдыха, и я получил возможность выкурить сигарету перед самостоятельным полетом.
Заводской дым, ползущий с севера, стал гуще. Когда я на «Мастере» выруливал по траве, то с тревогой отметил, что видимость ухудшилась по сравнению с нашим предыдущим полетом. Я испытывал сильнейшее желание просто повернуть назад и сказать, что погодные условия слишком плохи для моего ограниченного опыта ночных полетов. Однако мигающие зеленые огоньки в конце взлетной полосы разубедили меня. Полный дурных предчувствий, я начал разбег по неровной полосе, окаймленной огнями. Один или два сильных толчка — и я в воздухе. Убрать колеса. Сектора газа назад, на взлетный режим. Внимание на приборы. 500 футов, и пока все нормально. Медленный, плавный поворот на 180 градусов влево с набором высоты, выровняться на высоте 1000 футов. Сектор еще дальше назад, на крейсерский полет. Держать «Мастер» ровно слабыми движениями ручки и педалей. Все нормально. Посадочные огни в 1000 футов слева. Но что это? Я высунулся из кабины, но все, что смог различить — мерцающие отблески красных и зеленых собственных огней на крутящихся вокруг мутных тучах. Это был всего лишь мой третий ночной полет на «Мастере» и второй одиночный. Еще больше осложнило ситуацию то, что я попал в зону турбулентности. «Мастер» плохо подчинялся рулям, и на мгновение я даже запаниковал. У меня возникло твердое [417] ощущение того, что мы несемся к земле в крутом пике. Автоматически я начал выводить самолет из него. Однако приборы показывали, что я летел по прямой, а сейчас самолет начал набирать высоту. Доверять приборам! Я напрягся изо всех сил, сжимая ручку управления. Расслабиться! Запеть или просто завопить! Постараться пробить слой облачности, и наверху будет более безопасно. Там появится время подумать.
На высоте 3000 футов небо расчистилось. Луны не было видно, но звезды сверкали довольно ярко и дружески подмигивали, что было очень приятно после холодной и предательской мглы облака. Вскоре мне кое-как удалось увидеть линию горизонта, и это было большим облегчением после напряжения непривычной работы с приборами. Я оказался в особом мирке, окруженном облаками и звездами. Теперь у меня было время определить, что следует делать дальше. Трезвые размышления сменили панические метания. У меня не было радио, чтобы запросить пеленг на аэродром, который был закрыт тучами. Местность в этом районе была холмистой. Отроги горных массивов Уэльса находились всего лишь в нескольких милях, а на востоке возвышались массивы Пеннин. У меня еще оставалось бензина на полчаса полета, а после этого мне следовало быть на земле. Либо вместе с самолетом, либо без него, но с парашютом. Я решил лететь 5 минут одним курсом, а потом повернуть точно назад на такое же время. В этом случае я постоянно крутился бы где-то возле аэродрома, который можно было постараться найти. Я буду снижаться на запад, так как этот курс уведет меня от холмов к плоскому ланкаширскому берегу. Я снижусь до 500 футов и постараюсь определиться. Если это окажется невозможно, то снова наберу высоту и выпрыгну с парашютом. Теперь, когда я твердо решил, что следует делать, я почувствовал себя значительно лучше. Затянув привязные ремни, я проверил парашют и начал снижаться.
Звезды пропали, и «Мастер» нырнул под верхнюю кромку облаков. Снова мы оказались заключенными внутри враждебного мира крутящихся серых струй. Мы снижались со скоростью 500 футов в минуту. Это немного, но [418] вполне достаточно, чтобы проделать чертовски большую дыру в склоне какого-нибудь холма. Ерунда! Сосредоточиться на управлении! 1000 футов — все еще в тумане. Подавить невольную панику. 800 футов. На 600 футах туча стала реже, и я увидел светящиеся окна какой-то одинокой фермы. Так, теперь полет по коробочке, чтобы найти аэродром. 2 минуты на каждую сторону квадрата, и если ничего не увижу — наверх сквозь облака и прыгать. 2 минуты на юг — ничего. 2 минуты на запад — снова никаких признаков аэродрома. Повернув на север, я вдруг увидел тонкий луч прожектора, бегающий по облакам. Я помчался туда. Вскоре я увидел внизу огоньки посадочной полосы. Пришлось подавить сильнейшее желание бросить «Мастер» прямо на полосу. Я описал широкий круг над аэродромом, помигав огнями, чтобы меня узнали. На мой сигнал последовал ответ с земли. Я приземлился и вырулил на стоянку, чувствуя огромное облегчение и гордость. Я сумел приземлиться, не разбив машину и себя самого.
Старший инструктор перехватил меня, когда я выбирался из самолета.
«Что случилось?!» — воскликнул он.
«Я выровнялся на высоте 1000 футов, сэр, и не смог увидеть посадочной полосы. Я попал в облако».
«Ну разумеется, идиот! Нижняя граница облачности находилась на высоте 600 футов. Почему ты не остался внизу?»
Я огрызнулся:
«Но у меня была инструкция подняться на высоту 1000 футов. Я не знал, где находится облако, пока не попал в него».
Инструктор согласился:
«Я это понимаю. Но я думал, у тебя хватит соображения лететь ниже туч. Мне совершенно ясно, что тебе требуется дополнительная практика в ночных полетах».
Но мне было совершенно ясно, что такого неопытного летчика нельзя выпускать в воздух одного в подобных условиях. Поэтому я высказал в спину инструктору (про себя) все, что думаю о его глупости, и отправился спать. Однако все последующие ночные полеты проводились только в хорошую погоду. [419]
Наше обучение в Силенде завершилось в конце июля. Командир отобрал 6 или 7 человек из нашей группы и рекомендовал зачислить их в строй. Нам выдали военную форму и через несколько дней направили в учебно-боевую эскадрилью в Хавардене, в нескольких милях от Си-ленда. Там мы должны были налетать несколько часов на «Спитфайрах», прежде чем нас отправят в эскадрильи первой линии.
* * *
День, когда я впервые поднялся в воздух на «Спитфайре», я запомню навсегда. Для начала инструктор провел меня вокруг поджарого истребителя, выглядевшего довольно мрачно в сером камуфляже с зелеными пятнами, и объяснил систему управления. Потом я залез в кабину, а он остался стоять на крыле, показывая, как действуют различные ручки и рычаги. Меня неприятно поразила страшно узкая кабина. Так как я довольно широк в плечах, мои предплечья невольно скребли по металлическим стенкам.
«Немного жмет в плечах», — пожаловался я.
Однако инструктор ответил:
«Скоро ты научишься это использовать. Ты еще порадуешься, что он такой маленький, когда один из желтоносых ублюдков повиснет у тебя на хвосте. Советую вертеть головой, словно шея у тебя резиновая. Иначе для тебя все кончится быстро».
Приободрив меня таким образом, он приступил к уроку. Через полчаса я запомнил, как что действует, а инструктор проверил мои привязные ремни и проследил, как я застегиваю кожаный летный шлем.
«Запускай!»
Я проделал все, как положено, и «Мерлин» под капотом пробудился, радостно взревев. Этот звук не забудет ни один летчик-истребитель. Инструктор прокричал мне в ухо:
«Машина настроена на взлет. Не забудь малый шаг винта, иначе ты не оторвешься от земли. Удачи».
Он спрыгнул с крыла, закрывая лицо от воздушной струи. Однако я знал, что он будет внимательно следить за моим взлетом и посадкой. [420]
Я неуклюже повел «Спитфайр» по траве, чуть поворачивая его из стороны в сторону тормозами и сектором газа. Это было совершенно необходимо, так как длинный нос совершенно закрывал обзор прямо вперед, и уже не один ученик столкнулся с другими «Спитфайрами» или бензовозами. Я добрался до края аэродрома и перед тем, как развернуться против ветра для взлета, в последний раз осмотрелся кругом. Поблизости не было видно ни одного самолета, в моем распоряжении был весь аэродром. Я развернулся против ветра. Больше никаких задержек, взлетаем. Сектор газа мягко вперед. Самолет ускоряется очень быстро, гораздо быстрее, чем «Мастер». Ручку вперед, чтобы поднять хвост и создать нормальный воздушный поток вокруг рулей высоты. Компенсировать занос в сторону рулем. Больше никаких ударов. Но мы еще не можем быть в воздухе! Нет, оказывается, мы взлетели и сейчас плавно набираем высоту. Да, на «Спитфайре» все обстоит иначе! Убрать колеса. Регулятор шага винта назад, а газ установить на скорость 200 миль/час. Закрыть фонарь. После некоторой борьбы, во время которой самолет то и дело клевал носом, я сумел сдвинуть плексигласовый колпак, после чего кабина показалась мне еще более тесной, чем прежде. Я немного поразмыслил над идеей летать с открытым фонарем, но на больших высотах так нельзя ни летать, ни драться. Поэтому следовало смириться и привыкнуть к самолету.
А теперь пришла пора взять вожжи в свои руки и показать этой маленькой норовистой лошадке, кто главный в нашей паре. Я выполнил широкий вираж и попытался уловить свои ощущения. Прошло не более 4 или 5 минут с момента взлета, но я уже находился в 20 милях от Хавардена. Я полетел назад, с каждой секундой обретая уверенность. Впереди и чуть ниже появился «Мастер». Я легко обошел его и, чтобы продемонстрировать свое превосходство, попытался сделать иммельман. Но я забыл, что тяжелый нос «Спитфайра» требует энергичной работы ручкой управления, и мы бесславно посыпались вниз, теряя высоту и достоинство. Следует побольше сосредоточиться на определении летных характеристик и оставить высший [421] пилотаж на другой день. Снова над Хаварденом. Сектор газа назад, посадочная скорость. Открыть фонарь. Впереди все чисто. Разворот. Выпустить закрылки и повернуть против ветра. 120 миль/час, заходим на посадку, но мы все еще высоковато. Сбросить газ. Самолет камнем идет вниз. 100 миль/час, это мало! Ручку назад, высунуть голову из кабины, чтобы проследить за посадкой. Все еще слишком высоко. Самолет словно зависает, и мы низвергаемся с небес, чтобы врезаться в негостеприимную землю с неприятным треском. Подозреваю, что мой инструктор все это видел, потому что он возник рядом, как только я выключил мотор.
«Я видел, как «Спит» поднял тебя в воздух! Полагаю, что если бы ему дали возможность, он сел бы лучше тебя! Если ты ошибся при заходе на посадку — давай газ и уходи на второй круг. Вам это повторяют каждый раз, когда вы садитесь в кабину. Марш на переднее сиденье «Мастера», и я покажу тебе, как управлять «Спитфайром»!»
Отправиться в группу для новичков! Это был серьезный удар по моей гордости.
«А теперь следи за мной, Джонсон. Мы сейчас идем против ветра. «Спит» тяжелее «Мастера» и быстрее теряет высоту, когда ты выключаешь мотор. Поэтому делай свой круг поменьше и попытайся постоянно поворачивать. Это было бы разумно. Ты быстро снижаешься, и если в это же время поворачиваешь, то можешь следить за небом. Помни, если ты идешь на посадку по прямой, то превращаешься в легкую добычу! Выпустить колеса, шаг винта. Выпустить закрылки. Продолжай поворот. Теперь против ветра. Достаточный запас высоты, может, даже слишком большой. Поэтому слегка скользнем на крыло, вот так! Сектор газа назад. Ручку чуть на себя и держать. Самолет снижается. Ручку резко на себя, и он сел. Просто, как два пальца!»
Через 4 дня я снова попытался выполнить образцовую посадку, но теперь результаты оказались ужасными. На земле мне приказали садиться в Силенде и доставить туда маленькую пачку карт, которые были засунуты в мой меховой сапог. Небо над Силендом было забито «Мастерами [422] », и мне пришлось вилять между ними, чтобы занять удачную позицию против ветра. Дул сильный порывистый ветер, травяное поле аэродрома было совсем небольшим, поэтому я прицелился сесть возле самой ограды, чтобы получить как можно больше места для пробега. Я прошел над забором слишком высоко и слишком медленно. «Спитфайр» завис и рухнул на землю, словно бомба. Мы ударились с громким треском. Так как привязные ремни не были затянуты втугую, меня бросило вперед, и ремни больно врезались в плечи. Шасси пропахали две глубокие борозды. Затем одна нога шасси подломилась, самолет описал полукруг, вторая нога пробила крыло насквозь, и мы остановились. Я поспешно выключил подачу топлива и зажигание, после чего вылез. Дежурный по аэродрому, невозмутимый капитан в полной форме при револьвере, выскочил из автомобиля и холодно произнес:
«Мне сразу стало ясно, что вы разобьетесь. Вы шли слишком высоко, слишком медленно, на малой мощности... — Он немного помолчал и добавил: — А вы знаете, что у нас не хватает «Спитфайров»? Что вы теперь намерены делать?»
«Мне приказано доставить вам это», — ответил я и протянул ему карты.
Обратно в Хаварден мне пришлось добираться «пешим строем». Я доложил обо всем командиру звена. Он оказался добрым человеком и принял во внимание, что мне пришлось садиться на короткую полосу. Вскоре после этого он снова отправил меня в воздух, уже на другом «Спитфайре», и я больше не слышал об инциденте. Однако я подозреваю, что он пристально следил за мной во время полетов. Еще одна авария — и меня попросту вышвырнут вон.
В это время главной проблемой Истребительного Командования было не получение новых «Харрикейнов» и «Спитфайров», а подготовка достаточного количества новых пилотов для эскадрилий первой линии. К началу сентября 1940 года количество подготовленных пилотов значительно сократилось по сравнению с августом. Дополнительные опасения вызывало то, что пилоты Добровольческого [423] резерва, приходящие взамен выбывших, были подготовлены далеко не так хорошо, как погибшие и раненные кадровые летчики. Все наше время в Хавардене было посвящено обучению полетам на «Спитфайре». В этот период я ни разу не стрелял из его 8 пулеметов, и мы не провели ни одного тактического учения в воздухе. Этим предстояло заняться позднее, если будет время.
Наши инструкторы были опытными пилотами, которые сражались во Франции, над Дюнкерком или в первых боях Битвы за Англию. Один или двое носили лилово-серебряную ленточку Креста за летные заслуги, но почти ничего не рассказывали ученикам о своих стычках с «Мессершмиттами». Эскадрилья Хавардена была сформирована совсем недавно, и о лекциях по тактике боя еще просто не думали. Но как нам было необходимо это знание! Что произойдет, когда встретятся звено «Спитфайров» и звено «Мессершмиттов»? Когда эскадрилья встретится с эскадрильей? Когда авиакрыло встретится с эскадрой? Сумеет ли «мессер» развернуться круче, чем «Спит»? Что можно сказать об их новой пушке, стреляющей через втулку винта? Что следует делать, если они атакуют со стороны солнца? Агрессивны ли немецкие летчики, наследники традиций знаменитого «Красного барона» фон Рихтгофена? Что можно сказать о немецких командирах, проверивших свои самолеты и тактику во время гражданской войны в Испании? Какое качество для летчика-истребителя важнее: меткая стрельба, зоркий глаз или способность в любой ситуации удержаться за ведущим?
Эти и сотни других вопросов остались без ответов. У нас была всего лишь горстка инструкторов, которые выбивались из сил, чтобы заставить жернова машины вертеться. Лишь изредка, после нескольких кружек пива, они начинали непринужденно болтать между собой, и тогда мы слышали о «замыкающем Чарли» и «ножницах». Эти разговоры только запутали меня окончательно, и я покинул Хаварден, совершенно не представляя, что может произойти, когда «Спитфайр» встретится с «Мессершмиттом». Я полагаю, в точно таком же положении находились все остальные новички, прибывшие в боевые эскадрильи в этот период [424] войны. Все тяжелые уроки нам предстояло учить самостоятельно, рискуя собственной шкурой. Что касается меня лично, то лишь после множества столкновений с противником я начал понимать механику воздушного боя во всех ее стремительно меняющихся тонкостях.
В конце августа меня вызвали в кабинет адъютанта эскадрильи и вручили приказ направиться в 19-ю эскадрилью, которая базировалась в Даксфорде недалеко от Кембриджа. Я упаковал свои жалкие пожитки и сел на поезд. К этому времени в моей летной книжке числились 205 часов в воздухе, в том числе 23 часа на «Спитфайре».
Глава 3.
Фриц от солнца
Я встретил еще двух пилотов, направленных в 19-ю эскадрилью, в кабинете адъютанта авиабазы в Даксфорде. Нам сказали, что наша эскадрилья действует из Фоулмера, небольшого аэродрома в 5 или 6 милях отсюда. После окончания всех положенных формальностей нашу троицу отвезли туда.
Фоулмер оказался всего-навсего небольшой зеленой лужайкой. Когда мы прибыли туда, на аэродроме стояли всего один или два «Спитфайра». Мы узнали, что эскадрилья была спешно поднята в воздух полчаса назад.
Ближайший «Спитфайр» выглядел совершенно иначе, чем те, на которых мы летали в Хавардене. Я подошел поближе, чтобы осмотреть самолет. Оказалось, что в конструкции произведены серьезные изменения, хотя планер остался тем же, и мотор марки «Мерлин» тоже сохранился. Зато привычные 8 пулеметов были заменены 2 пушками.
Несколько оружейников были заняты тем, что чистили и смазывали это оружие. Молодой старший лейтенант вполглаза следил за ними и обсуждал какие-то технические проблемы с замотанным унтер-офицером. Улучив подходящий момент, я представился и сообщил, что направлен в эту эскадрилью. Лейтенант пожал мне руку и завел долгий рассказ о новом оружии. Они получили первые пушечные «Спитфайры» в начале июля, и с тех пор начались постоянные мучения. Эскадрилья, оказалась подопытным [426] кроликом для Истребительного Командования! Лично он вообще не желал видеть эти сраные пушки. Точно так же, как и остальные летчики эскадрильи. Когда они действовали нормально, то были эффективным оружием против бомбардировщиков. Пушечный снаряд имел более высокую скорость, дальность и энергию, чем пулеметная пуля. Однако пушки слишкомредко действовали нормально. Всего пару дней назад 7 «Спитфайров» атаковали большую группу вражеских истребителей и бомбардировщиков. 3 двухмоторных Me-110 были уничтожены, но у 6 «Спитфайров» в бою имелись отказы пушек, иначе фрицы пострадали бы гораздо сильнее. В другом случае в бой вступила целая эскадрилья, но только 2 «Спита» сумели открыть огонь из пушек. Это чертовски неприятно и опасно для здоровья вступать в бой со сворой «мессеров», имея ненадежное оружие. Все пилоты мечтали получить обратно свои пулеметные «Спитфайры».
«Я не знаю, парни, будет ли у нас время доучивать вас. Сначала нам нужно заставить заработать эти проклятые штуки».
Его печальный рассказ был прерван ревом моторов. Над головой появилась группа «Спитфайров». Они держались в четком строю с большими интервалами. Мой собеседник сказал, больше самому себе, чем мне:
«Сегодня не было боя, иначе они вернулись бы парами и поодиночке. Пошли, встретим их».
Пилоты вылезли из самолетов и вскоре собрались вокруг высокого человека — командира эскадрильи. Они только совершили третий вылет за день, но так и не встретились с противником. Оба командира звеньев уже начали писать мелом на большой доске фамилии пилотов, которые должны были лететь в следующий раз. Прибежал офицер, на мундире которого не было крылышек пилота, и сообщил, что звонили из штаба Истребительного Командования. Пилоты умолкли и стали внимательно слушать. Он сообщил, что эскадрилью, скорее всего, временно выведут из боя, пока не будут решены проблемы с пушками. Они должны будут перебазироваться на север, а в Фоулмере их заменит эскадрилья пулеметных «Спитфайров». [427]
Обозленные пилоты громко выражали свое неудовольствие. Почему они не могут получить назад пулеметные истребители? Ведь в Хавардене они используются для обучения. Молодой офицер повернулся ко мне, спросив, так ли это. Я энергично кивнул. Точно, нужно отослать эти поганые пушечные «Спитфайры» в Хаварден и обменять их на самолеты учебной эскадрильи. Но тут вмешался командир эскадрильи, который до сих пор помалкивал. Он успокоил летчиков, сказав, что во второй половине дня обязательно переговорит с командиром авиабазы в Даксфорде. А пока, парни, не попить ли чайку?
Но пока что летчики устроились отдыхать, ожидая нового звонка из центра управления полетами, который опять отправит их в воздух. А командир эскадрильи улучил пару минут, чтобы приветствовать нас.
«Сразу называйте фамилии. Форшо, Джонсон и Браун? — Мы согласно кивнули. — Сколько часов налетали на «Спитфайрах»?»
«Восемнадцать, сэр».
«Двадцать три, сэр».
«Девятнадцать, сэр».
«О-о-ох. Я дам вам еще несколько часов здесь, прежде чем мы начнем брать вас на операции. А у нас вдобавок проблемы с пушками. Отправляйтесь спать в общежитие, увидимся завтра».
Вскоре пришел приказ взлетать, и мы смотрели, как юркие «Спитфайры» разбегаются по полю и поднимаются в вечернее небо. Они должны были патрулировать над Дебденом и уже через несколько минут могли столкнуться с идущими на большой высоте «Мессершмиттами». Мы, трое новичков, в мрачном молчании отправились обратно в Даксфорд. На бумаге мы числились летчиками 19-й эскадрильи, однако огромная пропасть отделяла нас от настоящих пилотов.
За обедом мы выработали план дальнейших действий. После трапезы мы постараемся поймать пару опытных офицеров и за пинтой пива попытаемся вытянуть из них как можно больше. [428]
Наша невинная уловка полностью удалась. Вскоре мы слушали красочные описания боев «Харрикейнов» с «Мессершмиттами». Наши новые знакомые прекрасно знали, о чем говорили. Это были чехи, которые после падения своей страны сумели пересечь всю Европу и сейчас воевали в составе 310-й эскадрильи. К счастью, они были не столь сдержанны, как их британские товарищи. И вскоре мы уже находились вместе с ними в воздухе, отражая атаку «мессеров», которые всегда появлялись со стороны солнца!
В то время Люфтваффе бросали на южную Англию большие группы истребителей и бомбардировщиков. Целью налетов были наши истребительные аэродромы. Обычно в налете принимало участие от 50 до 100 бомбардировщиков — He-111, Do-17, Ju-88. Их сопровождали стаи двухмоторных истребителей Me-110 и одномоторных Me-109. Соотношение истребителей и бомбардировщиков в группе обычно равняло 3:1. Поэтому очень часто группы бомбардировщиков сопровождали до 200 истребителей.
Чехи откровенно рассказали, что «Харрикейны» уступают «Спитфайрам» в скорости и маневренности. В идеале они должны заниматься уничтожением тяжелых и медленных «Дорнье» и «Хейнкелей», пока «Спитфайры» отгоняют подальше «Мессершмиттов». Это хороший план — да. Однако слишком часто он не срабатывает. Их «Харрикейны» почти каждый раз подвергаются атаке «мессеров», прежде чем доберутся до бомбардировщиков.
«Мессеры»? Чехи быстро переглянулись с недовольными ухмылками. Хороший истребитель, потолок которого выше, чем у «Харрикейна» и «Спитфайра». Ме-109Е вооружен очень хорошо: 2 пушки калибра 20 мм в крыльях и 2 пулемета. Их пилотируют ветераны войны в Испании, которые прекрасно знают, что и когда следует делать. Они сполна используют фактор внезапности, любят использовать преимущество высоты и атаки со стороны солнца. Me-110 не представляют никаких проблем. Они еще более тихоходны, чем «Харрикейны», и не имеют никакой боевой ценности. Как только они подвергаются атаке, то сразу же строятся в оборонительный круг. Однако [429] его очень легко расколоть, пока Me-109 околачиваются выше. Ох уж, эти «мессеры»! Да ты сам вскоре все на своей шкуре узнаешь!
Я заказал еще по кружке пива.
А что они могут рассказать о нашей тактике? В каком строю мы летаем: колонна или шеренга?
Когда чехи были зачислены в ряды Королевских ВВС, им пришлось отрабатывать уставные атаки, предусмотренные наставлениями Истребительного Командования. В книге перечислялись несколько стандартных методов, когда истребители атакуют бомбардировщики из различных позиций: прямо сзади, снизу, снизу и сзади, с фланга, на встречных курсах. Истребителям предписывались различные варианты строя, чтобы они могли маневрировать для выхода в наиболее выгодную позицию. После этого командир отдавал приказ, и пилоты выполняли одновременную скоординированную атаку. Эти эталонные атаки требовали высокого летного мастерства и большого времени. Время! В бою это был решающий фактор. В присутствии агрессивных «мессеров», наносящих смертельные удары, не было времени заниматься салонными танцами. Тактика должна быть простой. Внезапность, если удастся, и прямая атака — со стороны солнца. Ваш ведомый всегда должен прикрывать ваш хвост. Постоянно крути головой. Чтобы сбить истребитель, требуется всего 4 секунды — поэтому оглядывайся через каждые 3 секунды!
Каждая эскадрилья использовала свой собственный строй. Так как на сей счет не имелось жестких инструкций, каждый командир эскадрильи сам решал, как летать его парням. В мирное время истребительные эскадрильи отрабатывали хорошо известный строй «троек». Некоторые эскадрильи все еще использовали его и вступали в бой четырьмя тройками. Другие эскадрильи приняли более свободный строй и летали тремя звеньями по 4 самолета. Эти 4 истребителя летели колонной за своим командиром, который водил свой самолет из стороны в сторону, чтобы контролировать мертвую зону сзади. В результате три звена были похожи на трех извивающихся змеек. Самым большим недостатком такого строя, продолжали [430] чехи, было то, что замыкающий с трудом держался в строю. У него практически не оставалось времени оглядываться. Поэтому замыкающие слишком часто становились первой жертвой, особенно когда эта роль выпадала молодому неопытному пилоту.
Вы слышали что-нибудь о Дугласе Бадере, безногом пилоте, который командовал 242-й эскадрильей? Большинство его пилотов были канадцами. Эскадрилья Бадера базировалась в Колтишелле, в Норфолке, однако часто прилетала, чтобы действовать из Даксфорда. Чехи несколько раз слышали, как Бадер с жаром отстаивал преимущества больших групп истребителей. Его эскадрилья летела во главе группы. 310-я эскадрилья прикрывала ее со стороны солнца, держась на 2000 футов выше. 19-я эскадрилья должна была прикрывать «Харрикейны» сверху. 36 истребителей. Да, им хотелось бы драться так. Это гораздо лучше, чем сегодняшние разрозненные атаки.
Чехи умолкли и поспешно допили свое пиво. Потом они посмотрели на часы. Еще не было 10 вечера, однако они должны были взлетать на рассвете, и потому пора было отправляться спать. Они поднялись, щелкнули каблуками, прощаясь, и покинули столовую.