ПОВТОРЕНИЕ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ
Диктанты
«Евгений Онегин» есть самое задушевное произведе-
ние Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и мож-
но указать слишком на немногие творения, в которых
личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло
и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина.
Прежде всего в «Онегине» мы видим поэтически вос-
произведённую картину русского общества, взятого в од-
ном из интереснейших моментов его развития. С этой
точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историче-
екая в полном смысле этого слова, хотя в числе его героев
нет ни одного исторического лица. В ней Пушкин явля-
ется не просто поэтом только, но и представителем впер-
вые пробудившегося общественного самосознания: за-
слуга безмерная!
«Евгений Онегин» был первым национально-художе-
ственным произведением. Молодой поэт понял, что вре-
мя эпических поэм давно-давно прошло и что для изо-
бражения современного общества, в котором проза жиз-
ни так глубоко проникла в самую поэзию жизни, нужен
роман, а не эпическая поэма. Он взял ту жизнь, как она
есть, взял её со всем холодом, со всею её прозою и пош-
лостью. И такая смелость была бы менее удивительною,
если бы роман затеян был в прозе; но писать подобный
роман в стихах в такое время, когда на русском языке не
было ни одного порядочного романа и в прозе, — такая
смелость, оправданная огромным успехом, была несом-
ненным свидетельством гениальности поэта. (По В. Г.
Белинскому.)
Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литерату-
ре; но прежде оно не выставлялось перед нами так просто
и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не захо-
дить слишком далеко в старину, скажем, что родовые
черты обломовского типа мы находим ещё в Онегине, а
затем несколько раз встречаем их повторение в лучших
наших литературных произведениях.
В чём заключаются главные черты обломовского ха-
рактера? В совершенной инертности, происходящей от
его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же
апатии заключается отчасти в его внешнем положении,
отчасти же в образе его умственного и нравственного раз-
вития.
Умственное развитие Обломовых тоже, разумеется,
направляется их внешним положением. Как в первый
раз они взглянут на жизнь навыворот, так уж потом до
конца дней своих не могут достигнуть разумного пони-
мания своих отношений к миру и к людям. С детства
укоренившееся воззрение всё-таки удержится где-ни-
будь в уголку и беспрестанно выглядывает оттуда, ме-
шая всем новым понятиям и не допуская их уложиться
на дно души. И делается в голове какой-то хаос: иной раз
человеку и решимость придёт сделать что-нибудь, да не
знает он, что ему начать, куда обратиться.
И не мудрено: нормальный человек всегда хочет толь-
ко того, что может сделать; зато он немедленно и делает
всё, что захочет. А Обломов, он не привык делать что-ни-
будь, следовательно, не может хорошенько определить,
что он может сделать и чего нет, — следовательно, не
может и серьёзно, деятельно захотеть чего-нибудь.
(По Н. А. Добролюбову.)
Бульба повёл сыновей своих в светлицу, откуда про-
ворно выбежали две красивые девки-прислужницы.
Светлица была убрана во вкусе времени, о котором
живые намёки остались только в песнях да народных ду-
мах, уже не поющихся более на Украине бородатыми
старцами-слепцами; во вкусе того бранного, трудного
времени, когда начались разыгрываться схватки и бит-
вы на Украине.
Всё было чисто вымазано цветной глиной. На сте-
нах — сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья,
хитро обделанный рог для пороху, золотая уздечка на
коня и путы с серебряными бляхами. Окна были малень-
кие, с круглыми тусклыми стёклами, которые встреча-
ются ныне только в старинных церквах. Вокруг окон и
дверей были украшения из дерева. На полках по углам
стояла разная утварь: кувшины, бутылки и фляжки зе-
лёного и синего стекла, разные серебряные кубки, позо-
лоченные чарки всякой работы: венецианской, турец-
кой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими
путями через третьи и четвёртые руки, что было весьма
обыкновенно в те удалые времена. Берестовые скамьи
вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в па-
радном углу; широкая печь с запечьями, уступами и вы-
ступами, покрытая пёстрыми изразцами, — всё это было
очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим
каждый год на каникулярное время. (По Н. В. Гоголю.)
Базаров с Аркадием уезжали на другой день. С утра
уже всё в доме приуныло: у Анфисушки посуда из рук
валилась, даже Федька недоумевал и кончил тем, что
снял сапоги. Василий Иванович суетился больше, чем
когда-либо: он, видимо, храбрился, громко говорил и
стучал ногами, но лицо его осунулось, и взгляды посто-
янно скользили мимо сына. Арина Власьевна плакала,
она совсем растерялась и не совладала бы с собой, если
бы муж рано утром целые два часа её не уговаривал.
Когда же Базаров после неоднократных обещаний
вернуться никак не позже месяца вырвался, наконец, из
удерживавших его объятий и сел в тарантас, когда лоша-
ди тронулись, и колокольчик зазвенел, и колёса заверте-
лись, и вот уж глядеть вслед было незачем, и пыль улег-
лась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу,
поплёлся назад, в свою каморку, когда старички остались
одни в своём, тоже как будто подряхлевшем доме, — Васи-
лий Иванович, ещё за несколько мгновений молодцевато
махавший платком на крыльце, опустился на стул и уро-
нил голову на грудь. «Бросил, бросил нас, — залепетал
он, — бросил, скучно ему стало с нами. Один, как перст,
теперь один!» — повторил он несколько раз и каждый
раз выносил вперёд свою руку с отделённым указатель-
ным пальцем. (По И. С. Тургеневу.)
Стояла тяжёлая июльская жара. Не остывшие после
душной ночи камни улиц, домов и железо крыш отдава-
ли своё тепло в неподвижный воздух. Поднимавшийся
изредка ветер приносил откуда-то издалека запах масля-
ной краски. Народу на улицах почти не было, а те, кто
были, старались идти в тени домов. Только мрачные по-
лицейские, уныло переминаясь, стояли посреди улиц, да
конки, запряжённые лошадьми, звеня, прокатывались
вверх и вниз.
В остроге шла усиленная работа по сдаче и приёмке
отправляемых арестантов. В отправлявшейся партии
было семьсот шестнадцать мужчин и восемьдесят пять
женщин.
«Да что же это, конца не будет! — говорил конвойный
начальник. — Откуда вы их набрали столько?» — «Ну,
что стали? Подходи!» — крикнул конвойный на ещё не
проверенных смотрителем арестантов.
В полдень за воротами послышалось бряцанье цепей,
начальственные голоса, покашливание и негромкий говор
большой толпы. С громом отворились ворота, и парами
стали выходить арестанты, волоча связанные цепями но-
ги. Когда арестантов вновь пересчитали, конвойный офи-
цер скомандовал: «Партия, марш!» Солдаты брякнули
ружьями, арестанты, сняв шапки, стали креститься, и
партия, окружённая конвойными, тронулась, подымая
пыль закованными в цепи ногами. (По Л. Н. Толстому.)
Пехотные полки, застигнутые врасплох, выбегали из
леса, и, смешиваясь друг с другом, роты уходили враз-
бивку беспорядочными толпами. Один солдат на ходу
в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное
слово «отрезали», и вслед за тем слово вместе с чувством
страха сообщилось всей массе.
— Обошли! Отрезали! Пропали! — кричали вполови-
ну приглушённые артиллерийскими раскатами голоса
бегущих.
Полковой командир в ту самую минуту, как он услы-
хал нараставшую стрельбу и крик сзади, понял, что слу-
чилось что-нибудь ужасное с его полком, и, позабыв про
опасность и чувство самосохранения, поскакал к полку
под градом пуль. Он желал одного: исправить во что бы
то ни стало ошибку, чтобы не быть виновным ему, ни
в чём не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подска-
кал к некошеному лугу за лесом, через который бежали
наши и, не слушаясь команды, спускались под гору.
Несмотря на отчаянный крик поравнявшегося с ними
полкового командира, несмотря на его разъярённое, баг-
ровое от жары лицо и махание шпагой, солдаты всё бе-
жали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали
команды.
Генерал оглянулся в отчаянии. Адъютант, с простре-
ленным навылет плечом, раненный в руку, с разбегу ос-
тановил лошадь и стоял как вкопанный. На его загоре-
лом, обветренном лице был написан ужас. Всё казалось
потерянным.
Но в эту минуту французы, наступавшие на наших,
вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись,
и, сомкнувшись, в лесу показались русские стрелки. Это
была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась
в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атакова-
ла французов.
Бегущие возвратились, батальоны собрались, и фран-
цузы, разделившие было на две части войска левого
фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные
части успели соединиться, и беглецы остановились.
(По Л. Н. Толстому.)
Часть 3