Мегамашина в промышленном перевороте
Механизмы мегамашин меняются в ходе истории. Радикальное изменение происходит в период промышленной революции. До того мегамашина и общество в целом базировалось на воспроизводстве человека. Он был единственной активной силой. Промышленная революция создает машину, которая человека заменяет.
Культура и в древности воспроизводилась «через вещи». Каменная плита на кладбище просто камень для того, кто не входит в культуру, но символ и содержательное качество для того, кто в ее культуру входит. То есть культура передается через предметы всегда. В этом плане культура есть «оживающие вещи», т. е. волшебное, как оно понимается непосредственно в сказке. Отличие машины состоит в том, что вместо передачи человеку машина сама берет на себя функции воспроизводства, заменяя человека.
Эта замена идет постепенно. Если в период промышленной революции машина развиваться без человека не может и развивается медленно, то затем в период научно-технической революции она обгоняет человека и вытесняет его повсеместно. Вместо помощника она становится заместителем и заменителем человека. Но при этом исходный характер реализации функционала единицы в структуре, как это было в случае с Римом, сохраняется.
В период промышленного переворота сохраняется единство человека и машины. Машина создается личностью определенного типа и реализует структуру общества очень эффективно и быстро. Благодаря этому на короткое историческое время возникают специфические психо-технологические типы воспроизводства мегамашин в Европе[10].
Исходная модель всех рассматриваемых базисов была реализована впервые в Италии эпохи Возрождения, в типе личности «титана». Это самодостаточный человек, который не просто все может сделать сам, как и гражданин Рима, но он все знает, он мастер, хозяин мастерской, т. е. собственник, он сам торгует, т. е. знает мир, он покупает пригородную виллу, в которой обеспечивает себя питанием, и, кроме всего, он воин и художник. Очевидна связь между миром Италии, с ее раздробленностью на мелкие государственные единицы, в которых ключевую роль играет город, с типом титана. Тот уровень свободы и самодостаточности, которого достигает титан, до сих пор остается для Европы эталоном человека с большой буквы, даже при всех эксцессах, следующих из этой сверхсвободы.
Именно через города тип титана распространяется по всей Европе и порождает на локальной почве свои версии типа. В Голландии – это бюргер, занимающийся рыбной ловлей, торговлей и ростовщичеством, но также имеющий эффективное сельское хозяйство на отвоеванной у моря земле и собственное государство, которое хоть и невелико, но в состоянии противостоять владеющим практически всей Европой Габсбургам.
В Испании это идальго, сформировавшийся из рыцарей реконкисты, в Португалии аналогичный тип – хидальго. Оба они отличаются тем, что непобедимы в военных действиях. Во Франции это дворянин (отправляющийся в Париж, ко двору короля, где служит), который рождается в конкуренции с аристократом (считает свой удел центром мира). Вся культура Франции основана на психотипе дворянина, вплоть до экспортированного почти во все страны Европы Абсолютизма. В Германии это юнкер, который владеет большими земельными угодьями и особенно стремится разрабатывать на них месторождения и добывать руду. Особое место занимает монах – психотип, распространенный в Европе в это время. Это тоже самостоятельная и отличная от других модель хозяйствования, которая вполне сама себя обеспечивает и защищает. В Англии – это йомен и джентри. Первый – свободный общинник земледелец, который зимой ткет, плавит железо и прекрасно может постоять за себя в военном предприятии. Второй – крупный земельный собственник, ориентированный на добычу руды. Подобное есть и на Востоке – янычары и мамелюки в Турции и Египте; касты в Индии и прочее.
Итак, в Европе периода промышленной революции формируется несколько конкурирующих между собой мегамашин, которые опираются на определенный тип личности, и этот тип личности прослеживается во всех отношениях культурного развития. Причем этот тип социально-технического базиса еще похож на римскую модель. Но формируется механическая машина, вбирающая в себя все технические новшества, которые психотипы «вырабатывают для собственной выгоды и реализации» и которые оборачиваются против самих индивидов. Машина копирует действия человека и заменяет его. Благодаря этому развитие производства идет все быстрее, и все прочие отрасли культуры общества становятся вспомогательными.
Мегамашина играет ключевую роль в промышленном перевороте. Внутри нее преобладает определенный тип личности, которая по-своему решает проблемы, в том числе производственные. Мегамашины становятся конкурентами, и реальное их состязание, с одной стороны, становится кристаллизацией типов личности в структуры общества, с другой – выявляет наиболее эффективные типы личности для начинающейся капиталистической эпохи. Через мегамашины в Европе появляется механизм конкуренции, необходимый для развития капитализма. Определим же границу традиционного типа складывания мегамашины и технического типа развития общества.
Два типа утопии
Сосуществование машинной и человеческой перспективы будущего порождает два типа утопии: техническую и социальную в период завершения промышленного переворота. Социальная утопия проистекает из традиционной тенденции: вдохновлять массы на дела и смирение образом светлого будущего, которая воплощена в пророке как обычном носителе нового сдвига в культуре. Техническая утопия как самостоятельное направление формируется позже, и одной из самых популярных ее форм является фантастика. В чем суть разведения этих двух направлений, центральных в эпоху нового времени. Чтобы разобраться с этим, следует обратиться к структуре промышленной революции, в частности в Англии.
Одним из мощнейших технических миров будущего промышленного типа является гипотеза, что мир Англии конца XIX в. вышел из шахты. Не вдаваясь в технические тонкости этого процесса, отметим, что англичанин этого времени считал свой мир идеальным, Америка ему завидовала. Но все, что входило в этом мир, буквально недавно возникло на шахте. Выше упоминалось, что это первая паровая машина для откачки воды, вентиляция, лампа внутри стекла, пневмопочта и масса других изобретений, и, наконец, тут впервые возникает железная дорога. Это техническая сторона шахты как мира будущего.
Есть другая сторона шахты: железо, а точнее чугун и сталь создают мир нового источника топлива (уголь) и новый тип инструмента, который сделан из металла, и поэтому не может быть воспроизведен рабочим. В самом деле, пока инструмент работника деревянный, не существует средства труда, капитализм начинается с предмета труда.
В политэкономии материал, который использует для своей работы сам работник, остается сырьем, но если работник использует материал, принадлежащий купцу, то это – предмет труда. Инструмент, собственник которого работник, – орудие труда, а если инструмент принадлежит капиталисту, то он становится средством труда.
Итак, уголь как топливо и металл – это предмет и средство труда, а дерево – сырье и орудие труда. Орудие труда – деревянное и изготовляется самим работником для себя, средство труда металлическое и изготовляется по заказу капиталиста. Не мастерская йомена, а именно шахта предпринимателя-джентри становится местом будущего в ходе промышленного переворота. Такая четкая материальная граница прошлого и будущего редко встречается в истории, а между тем масса таких границ окружает нас сейчас.
Итак, промышленный переворот имеет две отрасли: в сфере производства предметов потребления, и здесь, в первую очередь, речь о ткачах, в сфере производства средств производства, и, прежде всего, так называемая «железоделательная» отрасль английской промышленности XVII‑XVIII вв. – периода, когда Англия становится «мастерской мира».
Историки, характеризуя социальные катаклизмы промышленного переворота, акцентируют хлопчатобумажную отрасль, показывая, как по мере внедрения машин население Англии, а именно йомены, вытесняется из одной отрасли в другую. Так, первоначально необходима шерсть, и овцы «вытесняют людей», затем избыток шерсти порождает потребность в производстве нити, и рассеянная мануфактура Англии, миллионы ткачей ткут нить. Когда ее становится с избытком, узким звеном становится производство из нити ткани. Перемещения так называемого «узкого» звена производства действительно перемещает огромные массы производителей из одной отрасли или операции в другую, что сказывается на социальных отношениях, на мобильности и разорении населения.
Социальные изменения сопровождаются капиталистическим преобразованием общества. Тем более это актуально потому, что по мере перехода производства к машинам последнее концентрируется на фабриках, куда нужны рабочие, т. е. свободная рабочая сила.
Существенным дополнением к этой концепции является концепция К. Маркса о рабочей машине, которая возникает при капитализме, ибо в Италии при господстве мастера была машина двигательная.
Эти коллизии истории уже исследованы. Однако в промышленном перевороте существенна другая отрасль, которая порождает переворот иного типа, который называют индустриальной революцией. Основой этого переворота является железоделательная отрасль – шахты.
Ф. Бродель, разводя промышленный переворот и индустриальную революцию, отмечает, что на границе XVI‑XVII вв. промышленная революция происходит во многих странах Европы, и добавим от себя: мегамашины Европы широко пользуются ее продуктами. В ходе этого переворота происходит всплеск производства, а затем кризис и повсеместное сокращение производства. Индустриальная революция, по мнению Ф. Броделя, происходит только в Англии, поэтому там не было спада производства, наоборот, темпы возрастают.
Схема социальной мобилизации населения мегамашины и, конечно, йоменов и есть промышленный переворот, индустриализация связана с радикальным переключением на фабрику и замену человека машиной. Спад производства связан с исчерпыванием людских ресурсов мегамашины. Парадокс в том, что в Англии людской ресурс мегамашины меньше, в частности из-за того, что йомены разорялись не все, многие оставались на земле и кормили себя сами.
Итак, с одной стороны, в Англии оказывается масса ткачей, которые в соответствии с пуритантизмом живут своим трудом, но разоряются. Их традиционная по своей структуре схема будущего рушится, что и порождает идеи первоначального коммунизма, причем идеи эти связаны с реально процветавшими коммунами. Йомен, который сам работал и имел свое хозяйство, не может идти на фабрику: до середины XIX в. там работают женщины и дети. В этой среде как в Англии, так и на континенте возникает идея коммунизма. Этому противостоит иная, техническая утопия, заключающаяся в совершенствовании машин, которые охватывают все более широкие последовательности операций. Это К. Маркс фиксирует как тенденцию к автоматической системе машин. Сейчас очевидно, что второе, техническое направление более динамично и побеждает, а отчуждение человека в процессе труда прогрессирует.
Сравним результат. В мегамашинах, возникших накануне промышленного переворота в Европе, появляется тип человека, который осуществил свою модель мира в культуре, этносе, мегамашине. В эпоху переворота у человека уже нет на это времени. Коммунистические идеи, начиная с луддитов, которые ломают машины, говорят об отставании социальной утопии по темпу, утопия так и остается мечтой. Техника развивается слишком быстро.
Из психологии ткача следует, например, демографический взрыв. Труд стоит много, человек может обогащаться своим трудом, поэтому человек заводит семью и верит, что сможет ее прокормить. У ремесленника иная психология. Тот человек, который хочет стать мастером, должен ждать со свадьбой до 30 – 40 лет, чтобы стать мастером и иметь мастерскую, только после этого он заводит семью. Оба типа психологии, как ремесленника, так и ткача, следуют традиции протестантизма, который М. Вебер называет религией, породившей капитализм.
Шахта как модель технического будущего побеждает социальную утопию. И не случайно первые коммунистические идеи связывают человека с сельским трудом или с переменой труда (Сен-Симон, Фурье). Тот же эффект проявляется в освоении Америки. Ведь буквально все историки Америки едины в утверждении, что приезжие в Америку пытались заработать начальный капитал в городах восточного побережья и, как только накапливали сумму для покупки фермы, тут же бросали работу на фабрике и отправлялись на Запад. Это говорит о доминировании у людей того времени, приезжавших из Европы, утопии социальной, а не технической. Если сравнить коммунистический образ жизни с образом жизни фермера, то получается синтез социальной и технической составляющей на новой территории. А Америка показывает желания и стремления массы самых активных людей будущего той эпохи.
Итак, в эпоху Нового времени возникает новый тип мегамашины, базирующийся на производстве и на машине. До момента промышленного переворота это существенным образом ускоряет рост мегамашины, которые успевают «расцвести» в определенный культурный и психо-технологический тип человека в Европе. В Европе возникает целый ряд мегамашин, которые внешне похожи на мегамашины древности, только формируются необычайно быстро. В этих мегамашинах связь индивида и общественной системы прослеживается как непосредственная и не успевает усложниться. На этой основе в дальнейшем создаются национальные государства Европы. Страны остального мира не переживают такого периода. В этих мегамашинах человек будущего был социально-техническим типом, а государство было построено на основе его типа личности.
Дальнейшее ускорение развития машины и производства меняет ситуацию. В индустриальной революции возникает принципиально иной тип мегамашины, основанной не на человеке, а на машине и фабрике. Она порождает иной тип человека будущего, который не успевает реализоваться в мегамашине, но порождает техническую утопию. Параллельно с этим процессом сохраняется процесс прежнего типа, в котором тип личности не воплощается в мегамашину, а порождает социальную утопию.
Поэтому до промышленного переворота имеем массу культурно выраженных и сформировавшихся мегамашин, а после – только массу утопий. Уже существующие мегамашины, в том числе российская, вынуждены конкурировать с новыми структурами, используя и истощая свои ресурсы в этой конкуренции.
Смена механизма развития мегамашины принципиально изменяет место и роль человека. Отдельный человек утрачивает способность конкурировать с машиной, а мегамашина еще к этому способна. И человек старой мегамашины стал заложником сверхиндустриализации и борьбы за раздел мира. Человек старого образца, ориентированный на традиционное воспроизводство мира и личности, оказывается неудачником и становится «материалом» социального протеста и утопии, прежде всего коммунистической. Человек новый, ориентированный на техническую утопию, отказывается от традиционных ценностей и воспринимает технический мир как созданную его мыслью мечту.
Это противопоставление можно сопоставить как идеологическое – техническое. Они взаимно исключают друг друга на некоторое время как альтернативные механизмы развития. Они генерируют два принципиально разных типа людей будущего, два типа ориентации на будущее, и это характерно для Европы, где это противопоставление максимально. Опыт Востока, в частности Японии, показывает, что такое противопоставление вовсе необязательно. Тем не менее в течение XIX и XX вв. мы имеем историю борьбы двух «типов будущего» – социального (идеологического) и технического. На самом деле они являются двумя сторонами одного процесса, и их разрыв приносит вред всем.