НАЧАЛА НАРОДНОЙ ЭКОНОМИИ, ИЛИ НАУКА 3 страница


Подобный способ обучения был бы полнейшей неле­постью в применении ко всеобщему образованию, а между тем последнее, безусловно, требует совокупности позитив­ных понятий о всех главных видах естественных явлений. Именно такая совокупность позитивных понятий в более или менее широких размерах должна стать отныне даже в народных массах неизменной основой всех умственных построений — одним словом, должна создать дух наших потомков.

Для того чтобы естественная философия могла завер­шить это уже достаточно подготовленное преобразование нашей интеллектуальной системы, необходимо, чтобы со­ставляющие ее различные науки представлялись всем как отдельные ветви, выходящие из одного ствола, и прежде всего были сведены к тому, что составляет их сущность, т. е. к главным методам и наиболее важным результатам. Только при таком положении вещей преподавание наук может сделаться у нас основанием новой истинно рацио­нальной системы всеобщего образования. Что к этому основному образованию должны затем присоединиться различные специальные научные занятия, в этом, оче­видно, не может быть никаких сомнений. Но главное со­ображение, на которое я хотел здесь указать, заключается в том, что все эти специальные знания, даже приобретен­ные с большим трудом, неизбежно окажутся недостаточ­ными для действительного обновления системы нашего образования, если они не будут построены на фундаменте общего предварительного образования, представляющего прямой результат позитивной философии, определенной в этой лекции.

Специальное изучение общих положений не только призвано преобразовать систему образования, но она должна также способствовать преуспеянию отдельных по­зитивных наук; это-то и составляет третье основное свой­ство, на которое я обещал указать.

Действительно, деление, которое мы устанавливаем между науками, хотя и не совсем произвольно, как неко­торые это думают, по существу, однако, искусственно. На самом деле, предмет всех наших исследований один, и мы его разделили только для того, чтобы обособить встре­чающиеся при его изучении трудности для более легкого разрешения их. Благодаря этому часто случается, что во­преки нашим классическим подразделениям некоторые


важные вопросы требуют дли своего разрешения известно­го соединения нескольких специальных точек зрения, кото­рое не может иметь места при нынешнем состоянии уче­ного мира; это обстоятельство принуждает оставлять эти вопросы неразрешенными гораздо дольше, чем это необ­ходимо. Такое неудобство должно в особенности возникать в отношении к самым существенным доктринам каждой позитивной науки в частности. Можно без труда найти весьма интересные примеры, которые я не премину при­водить по мере того, как естественное развитие этого курса будет нам их предоставлять. [...]

Наконец, четвертое и последнее основное свойство науки, названной мной позитивной философией, на кото­рое я должен указать теперь же и которое вследствие своего выдающегося практического значения должно, без сомнения, более всякого другого привлечь к ней всеоб­щее внимание, состоит в том, что позитивную философию можно рассматривать как единственное прочное основа­ние социального преобразования, долженствующего по­ложить конец критическому состоянию, в котором так долго находятся самые цивилизованные нации. Послед­няя часть этого курса будет специально посвящена уста­новлению и самому широкому развитию этого положе­ния. Но общему наброску великой картины, который я взялся представить в этой лекции, недоставало' бы од­ного из его наиболее характерных элементов, если бы я не указал здесь на это весьма существенное соображение.

Несколько самых простых размышлений будет доста­точно для оправдания того, что в таком определении мо­жет показаться слишком притязательным.

Читателям этой книги не требуется доказывать, что идеи управляют и переворачивают мир или, другими сло­вами, что весь социальный механизм покоится в конце концов на мнениях. Они хорошо знают, что великий по­литический и моральный кризис современного общества на самом деле обусловлен умственной анархией. Наша опаснейшая болезнь заключается в глубоком разногласии умов относительно всех основных правил, непоколеби­мость которых является первым условием истинного со­циального порядка. Приходится признать, что пока от­дельные умы не примкнут единодушно к некоторому числу общих идей, на основании которых можно пост­роить общую социальную доктрину, народы, несмотря ни


йа какие политические паллиативы, по необходимости останутся в революционном состоянии и будут выраба­тывать только временные учреждения. Равным образом достоверно и то, что, коль скоро это единение умов на почве общности принципов состоится, соответствующие учреждения неизбежно создадутся без всякого тяжелого потрясения, так как самый главный беспорядок рассеется благодаря одному этому факту. Именно на это и должно быть главным образом направлено внимание всех тех, кто понима'ет важное значение действительно нормального положения вещей.

* * *

Теперь с той высокой точки зрения, которой мы по­степенно достигли благодаря различным соображениям, изложенным в этой лекции, нам уже нетрудно ясно изобразить во всей его интимной глубине современное состояние обществ и установить, каким образом можно произвести в этом состоянии существенные измене­ния.

Пользуясь основным законом, провозглашенным в на­чале этой лекции, я считаю возможным точно резюмиро­вать все замечания, касающиеся современного состояния общества, сказав просто, что существующий теперь в умах беспорядок в конце концов зависит от одновремен­ного применения трех совершенно несовместимых фило­софий: теологической, метафизической и позитивной. Очевидно, что если бы одна из этих философий действи­тельно достигла полного и всеобщего главенства, то соз­дался бы определенный социальный порядок, между тем как зло состоит именно в отсутствии какой бы то ни было истинной организации. Именно это сосуществование трех противоречащих друг другу философий решительно пре­пятствует соглашению по какому бы то ни было важному вопросу. А если этот взгляд правилен, остается только узнать, какая философия по природе вещей может и должна стать преобладающей; по выяснении этого во­проса всякий разумный человек, каковы бы ни были раньше его личные воззрения, должен стараться содейст­вовать ее успеху (2, стр. 1—20).


[2. OCHÖBHblE ПРИНЦИПЫ КЛАССИФИКАЦИИ НАУК]

По отношению к каждому классу явлений надо различать два рода естественных наук: науки отвлеченные, общие, которые стремятся путем изучения всех возможных случаев к открытию законов, управляющих различными классами явлений, и науки конкретные, частные, описательные, иногда называемые соб­ственно естественными науками, которые состоят в приложении этих законов к действительной истории различных существующих тел. Первые поэтому являются основными, и ими только мы займемся в этом курсе; вторые, как бы они ни были важны сами по себе, занимают только второстепенное место и поэтому совер­шенно не должны входить в состав труда, естественные размеры которого так велики, что заставляют нас сокращать их до наи­меньшего по возможности объема.

Предыдущее деление не заключает в себе ничего неясного для людей, имеющих некоторое специальное знакомство с различ­ными позитивными науками, так как оно почти равносильно тому, которое приводится почти во всех ученых сочинениях при сравнении догматической физики с естественной историей в соб­ственном смысле слова. Впрочем, несколько примеров будет достаточно, чтобы сделать понятным это деление, значение кото­рого не было еще надлежащим образом оценено.

Прежде всего его можно очень ясно подметить при сравнении, с одной стороны, общей физиологии, а с другой — собственно зоологии и ботаники. Эти науки, очевидно, носят совершенно отличный друг от друга характер: в то время как первая изучает общие законы жизни, вторые определяют образ жизни всякого живого тела в частности; сверх того, вторые необходимо основаны на первой.

То же самое можно сказать о химии по отношению к минера­логии: первая, очевидно, представляет рациональное основание второй. В химии рассматриваются всевозможные сочетания моле­кул при всевозможных условиях; в минералогии же рассматри­ваются только те сочетания, которые образовались на земном шаре под влиянием только тех условий, которые ему свойственны. На различие точек зрения химии и минералогии, хотя обе науки и занимаются одним предметом, также указывает то, что боль­шинство рассматриваемых в химии явлений существует только искусственно; так что такие, например, тела, как хлор или калий, вследствие энергии и силы своего сродства имеют очень важное значение для химии и не представляют никакого интереса для минералогии; и обратно, такие тела, как гранит или кварц, кото­рыми особенно много занимается минералогия, представляют с хи­мической точки зрения ничтожный интерес.

Логическая необходимость такого основного различия между двумя великими отделами естественной философии становится вообще гораздо очевиднее, если принять во внимание, что изуче­ние каждой части конкретной физики не только всегда предпо­лагает предварительное изучение соответствующей части абстракт­ной физики, но требует еще знакомства с общими законами, управляющими всеми классами явлений. Так, например, специаль­ное и всестороннее изучение земли не только требует предвари­тельных познаний по химии и физике, но не может надлежащим


образом производиться без введения, с одной стороны, знаний астрономических, с другой — физиологических, так что оно свя­зано со всей системой основных наук. То же самое можно сказать относительно каждой естественной науки в собственном смысле слова.

Именно поэтому конкретная физика сделала до на­стоящего времени так мало действительных успехов, ибо к ее действительно рациональному изучению можно приступить лишь после изучения абстрактной физики и когда все главные отрасли последней приняли окончательный характер, что осу­ществилось только в наше время. До сих пор можно было только собирать более или менее разрозненный материал, который по­ныне остается очень неполным. Известные нам факты лишь тогда можно будет согласовать настолько, чтобы создать истинные специальные теории различных предметов, находящихся во Все­ленной, когда основное различие, на которое было выше указано, будет понято глубже и установлено определеннее, и когда, следо­вательно, ученые, специально занимающиеся естественными науками в собственном смысле слова, признают необходимым основывать свои исследования на глубоком знании всех главных наук, — условие, которое до сих пор исполняется далеко не удовлетворительно.

Рассмотрение этого условия ясно показывает, почему мы должны в этом курсе позитивной философии ограничить наши исследования изучением общих наук, оставляя в то же время в стороне науки описательные или частные. Нам открывается здесь новое существенное свойство изучения общих положений абстрактной физики —- именно служить рациональным основанием для действительно систематической конкретной физики. Поэтому при нынешнем состоянии человеческого разума попытка объеди­нить в одном и том же курсе оба рода наук заключала бы неко­торое противоречие. Мало того, если бы даже конкретная физика достигла степени совершенства физики абстрактной и если бы, следовательно, явилась возможность охватить ту и другую в одном курсе позитивной философии, то и тогда, очевидно, нужно было бы начать с изложения отвлеченной части, которая неиз­менно останется основанием для другой части.

Сверх того ясно, что изучение одних общих положений основных наук достаточно обширно само по себе, поэтому следует, насколько возможно, устранять из него обсуждения, не являю­щиеся безусловно необходимыми; обсуждения же, относящиеся к второстепенным наукам, что бы ни случилось, будут всегда стоять отдельно.

Философия основных наук, давая систему позитивных теорий по всем отраслям наших реальных знаний, тем самым может представить ту первую философию, которую искал Бэкон и которая, будучи предназначена служить отныне постоянной основой для всех человеческих умозрений, должна быть стара­тельно приведена к возможно простейшему выражению.

Мне нет надобности распространяться теперь более об этом предмете, к которому мне необходимо будет много раз возвра­щаться в различных частях этого курса. Предыдущее объяснение достаточно полно мотивирует, почему я ограничил общий пред­мет наших исследований данными пределами.


Итак, из всего изложенного в этой лекции мы видим: 1) что человеческая наука состоит из знаний теоретических и приклад­ных и что здесь мы должны заняться исключительно первыми; 2) что теоретические знания или науки в собственном смысле слова делятся на общие и частные науки и что здесь мы должны рассматривать только науки общие и ограничиться абстрактной физикой, невзирая на интерес, который могла бы представить для нас конкретная физика.

Определив, таким образом, точно действительный объем этого курса, мы теперь легко можем приступить к составлению вполне рациональной и удовлетворительной классификации основных наук, что и является энциклопедическим вопросом, составляющим главный предмет этой лекции (2, стр. 28—30).

ОБЩИЙ ОБЗОР ПОЗИТИВИЗМА

[1. ЦЕЛЬ ФИЛОСОФИИ — СИСТЕМАТИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ]

Истинная философия ставит себе задачей по возможности привести в стройную систему все человеческое личное и в осо­бенности коллективное существование, рассматривая одновре­менно все три класса характеризующих его явлений, именно мысли, чувства и действия. Со всех этих точек зрения основная эволюция человечества представляется необходимо самопроизволь­ной, и только точная оценка ее естественного хода единственно может дать нам общий фундамент для мудрого вмешательства.

Однако систематические видоизменения, которые мы можем ввести в эту эволюцию, имеют тем не менее чрезвычайную важ­ность, так как они в состоянии значительно уменьшить частич­ные уклонения, гибельные замедления' и резкую несогласован­ность, могущие иметь место при столь сложном движении, когда оно всецело предоставлено самому себе. Беспрерывное осуществле­ние этого необходимого вмешательства составляет главную задачу политики. Но правильное представление о нем может дать только философия, которая постоянно совершенствует его общее опре­деление.

Для выполнения этого своего основного и общего назначения философия должна заботиться о согласовании всех частей чело­веческого существования, чтобы привести его теоретическое поня­тие к полному единству. Это единство может быть действительным лишь постольку, поскольку оно точно представляет совокупность естественных отношений; таким образом, тщательное изучение последних становится предварительным условием этого по­строения.

Если бы философия пыталась влиять на действительную жизнь не посредством этой систематизации, а каким-либо иным путем, она несправедливо присвоила бы себе существенную роль политики, являющейся единственной законной руководительницей всей практики эволюции.

Эти две главные функции великого организма — постоянное связывание и нормальное разделение — одновременно направляют систематическую мораль, которая, естественно, является харак-


терным применением философии и общим путеводителем поли» тики. Я впоследствии объясню, каким образом самопроизвольная мораль, т. е, совокупность вдохновляющих ее чувств, должна всегда господствовать в исследованиях философии и в предприя­тиях политики, как я это уже указал в своем основном труде («Курсе позитивной философии»).

Эта общая систематизация, характеризующая социальную функцию философии, может быть действительной и прочной лишь в том случае, когда она охватывает все три области человеческой деятельности: мышление, чувство и действие. Ввиду естественных отношений, тесно связывающих между собой эти три рода явле­ний, всякая частичная систематизация неизбежно оказалась бы бессмысленной и недостаточной. Поэтому только в настоящее время философия, достигнув, наконец, позитивного состояния, может с надлежащей полнотой достойно выполнить свое основное назначение (2, стр. 54—55).

[2. ПОЗИТИВИЗМ ПРОТИВ МАТЕРИАЛИЗМА И АТЕИЗМА]

Охарактеризовав достаточно общий дух позитивизма, я дол­жен теперь дать по этому предмету несколько дополнительных разъяснений, предназначенных частью для предупреждения, частью для исправления грубых ошибок, которые встречаются слишком часто и слишком опасны, чтобы я мог обходить их мол­чанием; но я отнюдь не намереваюсь возражать на недобросовест­ные нападки.

Так как полное освобождение нашего миросозерцания от влияния теологии должно в настоящее время составить необходи­мую подготовительную работу к наступлению вполне позитивного образа мыслей, то это предварительное условие заставляет многих поверхностных наблюдателей искренно смешивать этот оконча­тельный метод мышления с чисто отрицательным направлением, которое даже в последнее столетие имело истинно прогрессивный характер, но которое теперь в руках лиц, считающих его неиз­менным, обратилось в серьезное препятствие для всякого социаль­ного и даже умственного преобразования. Хотя я уже давно тор­жественно отверг всякую солидарность, как догматическую, так и историческую, между истинным позитивизмом и тем, что назы­вают атеизмом, я тем не менее считаю необходимым дать здесь по поводу этого ложного мнения еще несколько кратких, но прямых разъяснений.

Даже в интеллектуальном отношении атеизм составляет только чрезвычайно неполное освобождение, так как он стремится бесконечно удлинить метафизическое состояние, беспрерывно ища новых решений теологических проблем, вместо того чтобы раз навсегда отказаться от всех недоступных исследований как совер­шенно бесполезных. Истинный позитивный дух состоит преиму­щественно в замене изучения первых или конечных причин явлений изучением их непреложных законов, другими сло­вами — в замене слова почему словом как. Он поэтому несо­вместим с горделивыми мечтаниями туманного атеизма о создании Вселенной, о происхождении животных и т. д. В своей общей


оценке наших различных умственных состояний · позитивизм не колеблясь ставит эти ученые химеры, даже в отношении рацио­нальности, значительно ниже самопроизвольных верований челове­чества. Ибо теологический принцип, состоящий в объяснении всего хотениями, может быть вполне изгнан только тогда, когда, признав недоступным всякое исследование причин, мы ограничиваемся познанием законов. Пока же мы упрямо стре­мимся разрешать вопросы, свойственные нашему младенчеству, у нас имеется слишком мало оснований отбросить наивный метод, который к ним применяло наше воображение и который на самом деле один только и соответствует их природе.

Эти самопроизвольные верования могли окончательно исчез­нуть только по мере того, как человечество, лучше просвещенное о своих средствах и потребностях, безвозвратно изменяло общее направление своих постоянных исследований. Когда мы хотим проникнуть в неразрешимую тайну сущности происхождения явлений, то мы не можем придумать ничего более удовлетвори­тельного, как приписать их внутренним или внешним хотениям, уподобляя их, таким образом, повседневным проявлениям волную­щих нас страстей. Только метафизическая или научная гордость древних или современных атеистов могла их убедить в том, что их смутные гипотезы об этом предмете действительно стоят выше того непосредственного уподобления, которое должно было исклю­чительно удовлетворять наш ум, пока не были признаны полное ничтожество и совершенная бесполезность всякого искания абсо­лютного.

Хотя естественный порядок во всех отношениях чрезвычайно несовершенен, его возникновение тем не менее гораздо лучше согласуется с предположением разумной воли, чем с теорией сле­пого механического мироздания. Поэтому закоренелых атеистов можно рассматривать как самых непоследовательных теологов, так как они занимаются теми же вопросами, отбросив единственно годный для них метод.

Впрочем, чистый атеизм наблюдается даже теперь весьма редко. Чаще всего под этим названием разумеют вид пантеизма, который в сущности представляет собой не что иное, как научное попятное движение к смутному и отвлеченному идолопоклонству, откуда могут возродиться в новых формах все богословские со­стояния, когда дается полный простор метафизическим заблуж­дениям.

Такой образ мыслей, сверх того, показывает, что лица, счи­тающие его окончательным, слишком преувеличенно или даже несправедливо оценивают интеллектуальные потребности и имеют весьма несовершенное понятие о моральных и социальных потреб­ностях. Чаще всего он сочетается с опасными утопиями о мнимом царстве разума. В области нравственности его догматы как бы освящают неблагородные софизмы современной метафизики об абсолютном господстве эгоизма. В политике он прямо стремится удлинить до бесконечности революционное состояние благодаря слепой ненависти ко всему прошлому, которую он внушает, пре­пятствуя всякой истинно позитивной оценке прошедшего, способ­ной открыть нам будущее человечества. Поэтому в борьбе с позитивизмом атеизм может теперь рассчитывать только на тех лиц, у которых он является лишь временным состоянием, послед-


ним и наименее продолжительным из всех метафизических состояний. Так как наблюдаемое ныне широкое распространение научного направления значительно облегчает этот последний переход, то лица, не совершившие его произвольно до достижения ими зрелого возраста, обнаруживают своего рода умственное бес­силие, часто связанное с моральным убожеством и весьма плохо согласимое с позитивизмом.

Ввиду того что чисто отрицательные связи всегда слабы и недолговечны, современная философия не может более доволь­ствоваться непризнанием единобожия, многобожия или идоло­поклонства, — непризнанием, которое никто не станет считать достаточным, чтобы им мотивировать сближение с другим уче­нием. Подобное подготовлеиие в сущности имело значение только для тех, которые должны были взять на себя почин в коренном обновлении человечества. Оно уже более не необходимо, так как дряхлость старого миропонимания не оставляет никакого сомне­ния в необходимости преобразования. Стойкое анархическое направление, по преимуществу характеризуемое атеизмом, отныне более неблагоприятно для преобладания органического духа, чем могло бы быть искреннее сохранение старых обычаев. Ибо это по­следнее уже более не мешает правильному и прямому пониманию основного вопроса и даже способствует ему, обязывая новую философию нападать на отсталые верования лишь постольку, поскольку она способна лучше удовлетворить все моральные и социальные потребности. Вместо этого спасительного соревно­вания позитивизм встречает теперь лишь бесплодное противо­действие со стороны атеизма, исповедуемого многими метафизи­ками и учеными, антитеологические настроения которых приводят их только к безусловному стремлению препятствовать преобразо­ванию, которое они в известных отношениях подготовили в прошлом веке.

Итак, позитивизм не только не может рассчитывать на под­держку современных атеистов, но должен смотреть на них как на своих естественных противников; впрочем, недостаточная прочность их воззрений позволяет легко привлечь тех из их среды, у которых заблуждения не обусловлены преимущественно гордостью (2, стр. 80—83).

[3. ПРОГРЕСС И ПОРЯДОК]

Основное согласование между порядком и прогрессом составляет еще более неотъемлемое преимущество пози­тивизма. Ни одна доктрина даже не пыталась произвести это необходимое слияние, которое он самопроизвольно устанавливает, переходя сообразно своей энциклопедиче­ской системе от малейших научных случаев до важней­ших политических вопросов. Теоретически он сводит это согласование к необходимому соотношению между суще­ствованием и движением, сперва разработанному относи­тельно простейших неорганических явлений и затем


Дополненному биологическими понятиями. После этой двоякой подготовки, доставляющей этому сочетанию вну­шительное научное основание, он определяет его оконча­тельное назначение, распространяя его на здравые со­циальные умозрения, откуда тотчас вытекает его практи­ческое значение, присущее всей позитивной систематиза­ции. Порядок становится тогда неизменным условием прогресса, между тем как прогресс составляет беспрерыв­ную цель порядка.

Наконец, путем более глубокой оценки позитивизм прямо представляет человеческий прогресс как состоя­щий всегда в простом развитии основного порядка, ко­торый по необходимости содержит в себе зародыш всех возможных успехов. Здравая теория нашей индивидуаль­ной или коллективной природы доказывает, что ход на­ших превращений совершается эволюционно, без участия какого-либо творчества. Этот общий принцип вполне под­тверждается историческим исследованием, всегда вскры­вающим уходящие вглубь корни каждого совершившегося изменения вплоть до наиболее глубокого первоначального состояния, зародыша всех будущих усовершенствований.

В силу этого основного тождества прогресс в свою очередь становится показателем порядка. Поэтому анализ идеи прогресса может достаточно характеризовать двой­ное понятие, на котором покоятся одновременно соци­альные науки и искусство. Рассматриваемая таким обра­зом эта оценка делается более доступной пониманию, в особенности в наше время, когда новизна и важность теории прогресса сильно занимают внимание публики, по-своему понимающей огромное значение подобной идеи как необходимое основание всякой здравой моральной и политической доктрины (2, стр. 122).

[4. ПОЗИТИВИЗМ КАК СОЦИАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ]

Любовь как принцип, порядок как основание и прогресс как цель — таков, согласно этому длинному вступительному рассуж­дению, основной характер окончательного строя, который позити­визм начинает устанавливать, приводя в систему все наше личное и социальное существование посредством неизменного сочетания чувства с рассудком и деятельностью. Эта окончательная систе­матизация удовлетворяет лучше, чем это было когда-либо воз­можно, всем главным условиям, необходимым как для специаль­ного развития различных сторон нашей природы, так и для их общей связи. Первенствующее значение аффективной жизни


здесь лучше установлено, чем раньше, так как позитивизм при­водит к всеобщему преобладанию социального чувства, которое может непосредственно скрасить всякую мысль и всякое дей­ствие.

Не будучи никогда стеснительным по отношению к разуму, это господство сердца освящает ум, посвящая его отныне беспре­рывному служению общественности, с тем чтобы он осветил эту деятельность и укрепил ее преобладающее значение. Таким образом, рассудок, надлежаще подчиненный чувству, приобретает авторитет, которого он до сих пор еще не мог получить, как единственно способный открывать основной порядок, необходимо управляющий всем нашим существованием согласно естественным законам различных явлений. Это объективное основание истин­ной человеческой мудрости глубоко действует даже на наши страсти, которые находят в необходимости сообразоваться с ним источник устойчивости, способный удерживать прирожденное им непостоянство, и непосредственно пробуждать симпатические инстинкты. Призываемый к выполнению благородной роли, предо­храняющей его от всякого праздного блуждания, научный гений находит самую обильную пищу в оценке всех реальных законов, влияющих на нашу судьбу, и в особенности в изучении нашей собственной индивидуальной или коллективной природы. Преобла­дание социологической точки зрения, далеко не препятствуя даже наиболее отвлеченным умозрениям, увеличивает их постоянство и их достоинство, указывая единственно соответствующее им на­правление.

Обеспечивая рассудку его справедливое влияние на челове­ческую жизнь, этот окончательный строй укрепляет и развивает обычный полет воображения, призываемого отныне к выполнению своего главного назначения — именно к постоянному идеальному воспроизведению действительности. Научные функции необходимы лишь для построения внешнего основания всех наших понятий. Но коль скоро эта операция совершена, эстетические функции оказываются более подходящими для нашего ума, причем, однако, это необходимое основание, способное, сверх того, предупредить заблуждения последних, должно остаться неприкосновенным. Под этим единственным общим условием эстетические функции прямо поощряются позитивной систематизацией как наиболее отвечающие ее аффективному принципу и как наиболее прибли­жающие к ее активной цели. Глубоко связанные с новым обра­зом жизни, они в ней обыкновенно составляют наиболее приятное и наиболее спасительное упражнение нашего ума, который не мог бы более прямым путем стремиться к культивированию чувств и к достижению совершенства.

Вытекая первоначально из активной жизни, окончательная систематизация возвращается к ней с приростом энергии, когда, после долгой умозрительной подготовки, она достигнет аффек­тивного принципа, который станет тогда ее прямым источником. Отнюдь не вызывая изнеженности, любовь, служащая ей основа­нием, побудит нас всегда к наиболее полной деятельности и к по­священию всей нашей жизни всеобщему совершенствованию. Аффективный принцип обязывает нас изучать естественный поря­док только для того, чтобы лучше применять наши индивидуаль­ные или коллективные силы к его искусственному улучшению.


Едва намеченное до сих пор даже относительно материального мира, это нормальное назначение могло пока занять только ничтожную часть человеческих усилий. Развитие этого принципа могло бы причинить вред лишь в том случае, если бы оно огра­ничилось достижением низших ступеней совершенства. Но как только наша умозрительная мудрость непосредственно обнимет свою главную область, наша действенная мудрость начинает при­меняться преимущественно к важнейшим явлениям, где есте­ственный порядок и более несовершенен, и более доступен изменению. После того как практическая сторона жизни будет, таким образом, увеличена и систематизирована, начнется стрем­ление к интеллектуальному улучшению и еще более к мораль­ному усовершенствованию в смысле приобретения как нежности, так и мужества. Частная и общественная жизнь оказываются отныне связанными одной и той же главной целью, облагоражи­вающей все действия. Отныне необходимое преобладание практики, отнюдь не являясь враждебным теории, будет предписывать ей главным образом наиболее трудные исследования для раскрытия истинных законов нашей личной и социальной природы, позна­ние которых всегда будет недостаточно для удовлетворения наших реальных потребностей. Вместо того чтобы вызвать моральную суровость, подобная постоянная деятельность будет нас беспре­станно толкать к лучшему пониманию того, что всеобщая любовь составляет не только наше главное счастье, но также и самое могущественное средство, необходимое для действительности всех других (3, стр. 143—144).