Основные проблемы и тенденции развития социальной психологии 60-70-ых годов

Поршнев явился одним из энтузиастов возрождения социаль­ной психологии в 60-е годы и преодолел множество цензурных трудностей при издании книги «Социальная психология и исто­рия» [75], которая была написана тремя годами ранее. Эта рабо­та сочетала требуемую идеологичность (поскольку целая глава была посвящена ленинским идеям и разработкам) с обращением к мировой науке, генетической психологии и, наконец, истории, чем задала определенный контекст введения в проблемы социаль­ной психологии. Поршневым были выделены основные характе­ристики социальной психологии как науки, образующие ее мно­го раз впоследствии отмечаемую ассиметрию: то, что социальная психология изучает психологию (установки, интересы и т. д.) общностей, которые, в конечном итоге, создаются в результате некоторого взаимодействия, взаимоотношений в них, с одной стороны; но, с другой стороны, она исследует общность (в смыс­ле сходства и даже тождества) психологии людей, не объединен­ных в какую-либо общность, но проживающих на одной терри­тории, относящихся к одному социальному слою и т. д. Одной из основных теоретических идей книги явилась проблема категори­зации, которую он несколько расширил, включив в нее не толь­ко антитезу «мы» — «они», но и проблему «я» и «мы», хотя и рассмотрел ее в духе наивного понимания коллективизма и «обо­собления личности в обществе» [75, с. 147 и далее].

Одним из основоположников отечественной социальной пси­хологии в научном и организационном отношении явился Е.С. Кузьмин.

В 1962 году в Ленинградском университете организу­ется первая в стране лаборатория социальной психологии, а в 1968 г. — кафедра под его руководством. В книге «Социальная психология» состоялось представление (как теперь говорят «пре­зентация») социальной психологии: был проведен анализ ее исторического становления и современного состояния (в СССР и за рубежом). Кузьмин дает свое определение социальной пси­хологии, связывая ее предмет — в основном — с общением [93, с. 47-48] и отмечая одновременно многообразие и сложность ее объектов исследования, в число которых он включает цели, орга­низационные структуры и динамику групп и коллективов, осо­бенности оценочных суждений, лидерства и руководства, а так­же диспозиционные структуры, отношения и ценностные ори­ентации, роли личности, восприятие и понимание людьми друг друга. К предмету социальной психологии он относит так назы­ваемые массовые явления — классовые и национальные психо­логические особенности, нравы, обычаи, привычки, подражание, внушение и другие психологические феномены массы, толпы. Впоследствие категоризация предмета психологии была осуще­ствлена в подобных единицах: социальная психология личнос­ти, общение (включающее и социальную перцепцию и социаль­ное познание), психология малых и больших групп.

Кузьминым были, наконец, соотнесены ставшее абстрактным понятие социальной детерминации и понятие общественных от­ношений как микро- и макроусловий, непосредственной среды и контактов. «Совершенно очевидно, — писал он, — что во взаи­моотношениях микро- и макроусловий, непосредственных и опос­редованных влияний решающее значение имеют макроусловия и опосредованные влияния. Однако, специфика микро- и непос­редственной сферы общения накладывает свой узор, определяет конкретную инструментовку и механизм формирования социаль­но-психологических явлений на уровне личности и малых групп» [там же, с. 56]. Кузьмин дал детальный и особенно ценный в тот период анализ основных направлений развития отечественной со­циальной психологии конца XIX — начала XX века, концепций Бехтерева, Беляева, Залужного, Вагнера, Артемова, Рейснера, Войтоловского и др., восстановив тем самым сокровищницу ис­тории отечественной социально-психологической мысли1.

1 Именно поэтому в первом разделе, посвященному истории отечествен­ной социальной психологии, мы остановились только на трех концепциях самых крупных фигур того времени — Плеханова, Бехтерева и Макаренко.

Кузьмин и авторский коллектив раскрыли и соотношение со­циальной психологии с другими науками (психологией и социо­логией), показав роль для социальной психологии исследований социологов, фактически ее изучавших, и дали ряд определений ее понятий: социальной психологии личности (Ядов), групп и кол­лективов (Обозов, Русалинова), а также показали чрезвычайно важную для последующего развития социальной психологии мо­дель совместной деятельности [там же, с. 125 и далее]. Авторы этого коллективного труда стали родоначальниками отдельных направлений в социальной психологии: Свенцицкий — социаль­но-психологических проблем управления [88]1, Обозов — обще­ния [54] и т. д.

Говоря об «имплицитном» периоде развития социальной пси­хологии, датируя его началом (первым пятилетием) 60-ых годов, мы также имеем в виду появление на русском языке книги Дж.Морено «Социометрия», которая вызвала, с одной стороны, критику [4], с другой — напротив, практическое применение со­циометрии, связанное с попытками определить сферу приложе­ния социометрии и условия ее применения. Так, с публикацией первых эмпирических результатов изучения социометрическими методами взаимоотношений школьников выступил Я.Л. Коломинский совместно с А.И. Розовым уже в 1962 г. Дискуссии в этом направлении состоялись на II съезде Общества психологов и, как отмечает Коломинский, период расцвета данного метода пришелся на пятилетие между II и III съездами, после чего, с одной стороны, появились монографические публикации иссле­дований, проведенных преимущественно этим методом, с дру­гой — начались поиски новых методов социально-психологичес­кого исследования.

Ленинградское направление исследований, связанное с именем Кузьмина, было по своему характеру теоретико-эмпирическим, и включало в себя три основных проблемы: 1) исследование вза­имоотношений в группах-бригадах [18] и специально — взаимо­отношений между мастером и учащимися ПТУ (Русалинова, В.Н.Келасьев), 2) характерных черт советского рабочего [108] и 3) изучение восприятия людьми друг друга (непосредственное общение) (Бодалев, Куницына). Иными словами, были охвачены две основные модели, составляющие предмет социально-психоло-

 

1 Свенцицкий провел важную для эмпирических исследований в соци­альной психологии дифференциацию методов на собственно эмпирически-исследовательские, моделирования и управленческо-воспитательные.

 

гического исследования: группа и особенности психологии, свя­занные с взаимодействием, и слой, класс и т. д. и особенности его психологии, и кроме этого развернуто первое в стране исследо­вание общения и восприятия людьми друг друга, выросшее в ори­гинальное для отечественной науки направление. Причем иссле­довались как реальные коллективы — бригады, так и группы, ра­ботающие в лабораторных условиях. Для первого исследования был разработан оригинальный метод «наблюдения значимых ситуаций» (Кузьмин), для второго — прибор «гомеостат», кото­рый позволяет изучать эффективность совместных действий ма­лых групп. Последнее направление и его методическое обеспече­ние первоначально развернул Ф.Д.Горбов, который совместно с сотрудниками раскрыл, каковы условия сработанности и эффек­тивности в работе малых групп: психофизиологическая совмес­тимость, наличие паритетных тактик, положительный характер психических установок, общность интересов и потребностей и от­сутствие выраженных эгоцентрических устремлений. Результа­ты этих самых первых эмпирических исследований были доло­жены уже на II съезде Общества психологов, а впоследствии со­ставили основу закрытых исследований в области подготовки космонавтов. Для изучения взаимоотношений использовался со­циометрический метод.

В реальных коллективах исследовалась зависимость между уровнем отношений и эффективностью деятельности [52, 80], а позднее — влияние взаимоотношений на дисциплину, на отно­шение к работе членов бригады (причем, по мере развития дан­ного направления для получения более достоверных результа­тов численность обследуемых бригад постоянно увеличивалась). Изучение эффективности малых групп привело к построению уровневой концепции взаимоотношений, установлению решаю­щей роли именно тех из них, которые связаны с процессом про­изводства и, которые, в свою очередь, влияют на укрепление дисциплины, рост инициативы, удовлетворенности трудом, ве­дут к осознанию ценности своего коллектива. Самый высокий уровень взаимоотношений был определен Кузьминым как «наи­более рациональное и гармоничное сочетание официальной структуры с теплотой и близостью межличностных отношений». Исследования Бодалева, Русалиновой и В.Н.Шубкина показали, что развитие взаимоотношений и сплоченность — как новый качественный социально-психологический признак коллекти­ва — зависит от характера взаимного восприятия и понимания людьми друг друга. Были получены первые характеристики роли руководителя в коллективе, связанные с оптимальным харак­тером отношений ответственной зависимости. Предложена клас­сификация формальных и неформальных групп и дано опреде­ление коллектива, включающее: общественно значимые цели, пространственное объединение со своими органами управления, временную устойчивость, известную завершенность функции, выявлена «сложная неформальная динамика и структура групп, отношения ответственной зависимости (формальная структура группы)». Таким образом, это первое социально-психологичес­кое направление исследований было комплексным, обращенным к группам (которые включены в трудовую производственную деятельность), многоаспектным, давшим основные — отличные от зарубежных стратегий [48] — комплексные методы исследо­вания и наметившим его направления.

Этому же направлению принадлежит приоритет в постанов­ке проблемы социальной психологии личности. Кроме глубокого анализа взглядов зарубежных психологов, Кузьмин сразу опи­рается на отечественные теории установки Узнадзе и отношений Мясищева, давая основное определение социальной психологии личности через характеристику взаимоотношений, а затем до­полняя ее гностическими характеристиками (восприятия, пони­мания и оценки) и мотивационными, под которыми он прежде всего имеет в виду выбор профессии и отношение к труду, став­шее предметом исследований в лаборатории (официально откры­той в 1963 году).

К тому же ленинградскому направлению исследований и ис­следователей принадлежит Парыгин, наиболее полно предста­вивший социальную психологию как науку об общественной пси­хологии [60, 62], соотнесший свои взгляды с точками зрения дру­гих социальных психологов и социологов (в частности, с точкой зрения А.К.Уледова, определяющего социальную психологию как массовое сознание), разработавший ее структуру, основные направления исследований, проблемы их интерпретации. Опре­деление общественной психологии он связал и с массовым, и с групповым, и с индивидуальным уровнями и формами сознания. По его мнению, предметом социальной психологии являются как особенности групповой, коллективной и массовой психологии, проявляющиеся в совокупной деятельности людей, их совмест­ном поведении, переживаниях и способах психологического об­щения друг с другом, так и особенности поведения и психического состояния индивида в группе, коллективе и массе. Суще­ственным в подходе Парыгина явилось то, что под социальны­ми формами деятельности он имел в виду и духовную, и мате­риальную, и экономическую, и политическую деятельность, а вместо так называемых прикладных проблем психологии (реко­мендации и частные внедрения), выделил так называемую прак­сиологию, связанную с приложением теории к различным кон­кретным формам социальных отношений. Тем самым он в оп­ределенной мере предвосхитил развитие в дальнейшем таких направлений социальной психологии, как политическая и пра­вовая. Кроме того, что было существенным для того времени, Парыгин выявил не только зависимость социально-психологичес­ких явлений и общественной психологии от общественных от­ношений, но и их обратную зависимость. Рассматривая, как и Кузьмин, в составе предмета социальной психологии социальную психологию личности, он указывает на ее качество как объекта и субъекта общественных отношений. Сопоставляя точку зрения Парыгина на общение с точкой зрения Ломова, придавшего по­зднее высокий методологический статус этой категории в сис­теме общей и социальной психологии и методологии науки, следует обратить внимание на то, что в отличие от Ломова Па-рыгин связывает общение не только с отражением обществен­ных отношений, т. е. работает не только с категорией отраже­ния, но вводит понятие «выражение». Оно, на наш взгляд, еще не получило своего развития, но является одной из перспектив­ных линий обще- и социально-психологического исследования и связано имплицитно с теорией отношений. По его мнению, со­держание человеческих отношений немыслимо без способов их выражения, а восприятие и понимание этого содержания людь­ми во многом зависит от того, каковы способы и средства выра­жения данного содержания. Предвосхищая дальнейшее изложе­ние, можно сказать, что произошедшая позднее актуализация понятия поведения в социальной психологии, связанная с име­нами Е.В.Шороховой и М.И.Бобневой и их акцентом на регуляторные механизмы поведения, сегодня ретроспективно могла бы быть существенно дополнена определением поведения с этих, на­меченных Парыгиным, позиций. Парыгин не развивает далее свою мысль о выражении, но напоминает другую, столь же су­щественную, на наш взгляд, единицу мясищевского анализа от­ношений — понятие «обращение», которое, однако, также ос­тается не раскрытым.

К ленинградскому направлению принадлежит широкое — в ос­новном социологическое — исследование саморегуляции социаль­ного поведения личности, проведенное под руководством Ядова. Объектом изучения была трудовая деятельность инженеров, ра­ботающих в ленинградских проектных институтах [118]. Поло­женная в их основу диспозиционная теория личности прочно вошла в отечественную социальную и общую психологию. По мнению Кузьмина [36, с. 27], эта теория «прямо связана и в из­вестной мере выводима из теории отношений В.Н.Мясищева». Одновременно она близка и отечественному направлению психо­логии установки, и понятиям внутренних позиций, смыслов, которые стали общим достоянием отечественной психологии лич­ности. Она интегрирует и внутренне мотивационный, установоч­ный план личности, и ее поведенческий план посредством идеи о связи или рассогласовании идеальной модели поведения и ре­ального поведения. В реальности личность стремится реализовать и реализует достижимый ею уровень идеальной модели, а мера такого достижения зависит, в свою очередь, от ее включенности в большие и малые группы. Аттитьюды инженеров к самостоя­тельности и исполнительности сопоставлялись с реальным про­явлением этих качеств в их трудовой деятельности.

По нашему мнению, диспозиционная концепция личности Ядова остается одной из самых (если не самой) зрелых концеп­ций в области социальной психологии личности в силу, во-пер­вых, иерархического характера модели, во-вторых, охвата вне­шних и внутренних условий (установок, намерений, ценностей) и реального поведения и в-третьих — возможности выявления их рассогласования под влиянием групп, в которые включает­ся личность. Именно в этом исследовании наиболее глубоко и ори­гинально были соотнесены — причем на гипотетической основе — теоретическая модель и реальность ее функционирования.

Чрезвычайно тонко проанализировал варианты рассогласова­ния В.С.Магун, реализовавший измерение ценностей посред­ством модифицированной методики М.Рокича, которые факти­чески были вариантами взаимосвязей между аттитьюдно-поведенческими рассогласованиями и ценностно-мотивационной организацией личности. Интересен факт превышения поведения над аттитьюдом, который характеризует людей, работающих лучше, чем им хочется, и связанный с этим конфликт между ценностями независимости от социального окружения и ценно­стями интеграции с ним (чуткость, заботливость). Он, в свою очередь, разрешается таким образом, что чем больше возрастают альтруистические цели, тем больше увеличивается рассогласо­вание между аттитьюдом и реальным действием [42, с. 126-127].

Ядовские исследования, проведенные в 1976 г., будучи по сво­ему характеру собственно социологическими и посвященные удовлетворенности трудом [118], выявили отрицательные соот­ношения продуктивности труда и удовлетворенности и тем са­мым внесли серьезную реалистическую поправку в исследова­ния ленинградских социальных психологов, не достаточно об­наруживших противоречия в мотивации труда и отношении к нему в социально благополучных случаях.

Таким образом, теоретико-эмпирические исследования, вы­полненные под руководством Кузьмина, теоретические работы Парыгина, концепция личности Ядова, связавшая общепсихо­логическую и социально-психологическую характеристики лич­ности в одной модели, идущие от общей теории личности взгля­ды Ковалева, акцентировавшего в социальной психологии по­нятие «взаимовлияния», прочитанный им курс лекций по социальной психологии [32], закрепили официально статус со­циальной психологии как науки.

Важное и практически не оцененное в педагогике, не приме­ненное к школьной практике направление исследований осуще­ствил в г.Минске Коломинский, опубликовавший эти результаты в обобщенном и систематизированном виде к концу 70-ых годов, хотя они начинались в начале 60-ых [34].

Коломинский вписы­вает свое направление исследований в отечественные тради­ции — линию Выготского, разработанную Божович и касающу­юся выделения социальной ситуации развития как объективной и переживания ребенка как субъективного, и линию Макарен­ко с его теоретико-практическим определением и практической организацией коллектива. Он определяет социальную ситуацию развития ребенка как социально-психологическую. Одновремен­но он соотносится с концепцией Петровского, который диффе­ренцирует коллектив от диффузной группы, и схемой Уманского, который различая коллектив и группу, называет последнюю «группой-ассоциацией». Он также детально прослеживает эво­люцию взглядов психологов на соотношение общения и деятель­ности. Коломинскому принадлежит авторство в разработке ин­тегрального понятия «сверстники», выявлении возрастных осо­бенностей становления личных взаимоотношений (которые уже на уровне дошкольного возраста складываются в самостоятельную систему), их структуры, динамики, в тонкой модификации социометрического метода для исследований детских и юношес­ких выборов и предпочтений, для характеристики своеобразия статусных структур и групп. Эмпирически доказано, что эмоци­ональная избирательность не является феноменом, возникаю­щим в непосредственных контактах сверстников, она также опосредована «опытом совместной деятельности, в ходе которой усваиваются и актуализируются социально-психологические эта­лоны, стандарты и стереотипы, управляющие межличностной избирательностью субъекта» [34, с. 322]. Выявлена роль эталон­ных образцов в этой избирательности, своеобразных на каждом возрастном этапе и отвечающих понятиям «идеальной», «осоз­наваемой» и «реальной» модели выбора.

Особенности ученических и студенческих групп начали изу­чать в своей лаборатории в 1963-64 г.г. курские психологи — Уманский и А.С.Чернышев. Курское направление социально-психологических исследований, в основном направленное не на трудовые производственные, а на юношеские студенческие кол­лективы, возглавляемое Уманским, заняло особое место в пер­вый период развития психологии на основе разработки лабора­торных и более того сложных аппаратурных методов изучения контактных групп и их лидеров-организаторов. Однако обращает на себя внимание то, что в курских исследованиях в центре вни­мания были параметры группы, которые являются обычно пред­метом общепсихологического исследования — речь, эмоцио­нальные отношения (Лутошкин). Развивая далее методику го-меостата, разработанную Горбовым, курские исследователи сконструировали «Групповой сенсомоторный интегратор», из на­звания которого очевидно, на каком уровне и в каких катего­риях фиксировались согласование, координация членов контак­тной группы, совместимость группы, некоторые аспекты лидер­ства, а позднее — осуществлялось изучение роли организатора в стрессовых, конфликтных и других состояниях групповой пси­ходинамики (В.Я.Подорога).

Для моделирования группового решения задачи и изучения при этом эмоционального и делового настроя использовалась конструкция «Арка» (Чернышев). «Групповой ритмограф» был нацелен на изучение динамики эмоциональных состояний в контактной группе (Лутошкин) посредством ритмографической записи психомоторных реакций — ритмограммы. Наконец, для специального изучения групповых, волевых усилий был сконструирован «Групповой волюнтограф» (Л.И.Акатов), позволяю­щий моделировать групповое волевое усилие, общегрупповой ре­зультат и усилие организатора группы при вариировании раз­личных условий (изоляции членов группы друг от друга, в ус­ловиях получения или отсутствия обратной информации о результатах, в условиях соревнования и т. д.). Для изучения мо­тивации группового действия создан прибор «Эстакада» (Уманский, Е.И.Тимощук, Крикунов, Чернышев), который позволил фиксировать вклад каждого участника в общегрупповой резуль­тат и последний как таковой, что при сопоставлении с социо­метрическими данными и разными композициями простран­ственного размещения около прибора позволило с значительной степенью достоверности выявить лидеров-организаторов в этом виде деятельности [106].

Из приведенных данных очевидно, что предметом исследова­ния явилось не типичное, устойчивое взаимодействие членов группы, которое связано с выполнением трудовой деятельнос­ти, а по разному основанию подобранные группы, изученные в определенный промежуток времени в своих, можно сказать, со­циально-психологических состояниях и способе текущего вза­имодействия, взаимоотношений. Тем не менее эти данные ока­зались чрезвычайно существенными для понимания сущности и возможных структур временных групп, а также для снятия «микрослоя» эмоциональных и других механизмов взаимодей­ствия, которые другими методами уловить невозможно.

Обобщая эти исследования, Уманский считает, что они были исследованиями контактной группы в совместной деятельнос­ти, которая требует организаторских усилий, а также особен­ностей общения «между членами в группах, отличающихся по уровню своего развития, в условиях моделирования трех форм организации совместной деятельности (совместно-индивидуаль­ной, совместно-последовательной и совместно-взаимодействую­щей» [105, с. 67]. Эта классификация совместной деятельности по формам взаимодействия в ней вошла в социальную психоло­гию под именем Уманского.

Развитие теоретико-эмпирического направления исследова­ний в Москве связано с созданием академического Института психологии и в нем — сектора социальной психологии под ру­ководством Шороховой. Одновременно центром социально-пси­хологических исследований являлось соответствующее подраз­деление в Московском государственном университете, возглавляемое Андреевой, а также лаборатория социальной психологии в Академии общественных наук при ЦК КПСС, руководимая Уледовым. Работая в разных научно-исследовательских и учеб­ных заведениях, Петровский создает свою исследовательскую группу и репрезентирует одно из ярких и популярных социаль­но-психологических направлений. Кроме этих ведущих центров и целых исследовательских направлений в Москве начинает ра­сти число «независимых» психологов, работающих в различных учреждениях и начинающих группироваться вокруг организо­ванного в Институте психологии РАН методологического семи­нара по социальной психологии.

Принципиальную роль в развитии социальной психологии 60-70 годов сыграли сформулированный Ломовым системный под­ход [40, с. 31-45] и включение общения в число методологичес­ких принципов психологии. Социальная психология перестала рассматриваться как одно из направлений психологической на­уки, а выступила как важнейшая составляющая системы психо­логических знаний, в которой центральное место заняли прин­цип детерминации психических явлений, личностный принцип, а также принципы общения и деятельности. Вводя общение в число основных категорий и социальной и общей психологии, Ломов сформулировал философско-методологическое основание, которое позволяет определить его специфику. Если деятельность осуществляется в системе «субъект — объект», то общение про­является в системе отношений «субъект — субъект». Это опре­деление ограничило роль категории деятельности, которая начала превращаться в основной объяснительный принцип психологии, с одной стороны. С другой — показало, что «мир» человека, о котором писал Рубинштейн еще в 50-ые годы [86], не состоит исключительно из предметов, а включает в себя людей и челове­ческие отношения между ними. Ломов отметил, что за исключе­нием Ковалева и Мясищева, которые изучали проблемы форми­рования личности в коллективе, проблеме общения вообще не уделялось внимания. Он доказал невозможность растворять об­щение в деятельности и рассматривать его по той же схеме, что и деятельность [41, с. 124-135]. Обшее изменение, произошедшее в этот период в методологии психологии, заключалось в том, что возрос удельный вес конкретно-научного исследовательского под­хода в отличие от предыдущего периода, который характеризо­вался преимущественно абстрактно-научными объяснительными принципами. Так, например, деятельность из объяснительного принципа стала все более превращаться в предмет разнообразных и социально-психологических исследований, рассматриваться в своих различных формах и качествах на разных уровнях. Так, Ломов совершенно справедливо заметил, что десятилетиями пси­хология изучала только индивидуальные формы деятельности и практически не исследовала совместную деятельность. Этой кри­тикой ограниченности общепсихологического подхода к деятель­ности он привлекает внимание к социально-психологическим ис­следованиям групповой, коллективной деятельности (которые, как выше отмечалось, уже были к тому времени проведены).

Конкретизируя понятие общения, он одновременно раскры­вает целый ряд его аспектов, функций: взаимодействие, обмен (представлениями, установками и т. д.) (можно заметить попут­но, что позднее П.Н.Шихирев попытался доказать со ссылкой на тексты Маркса, что общение и есть ни что иное, как обмен, и в этом, на наш взгляд, опять пошел по пути ограничения фун­кций общения); наконец, Ломов выделяет информационную функцию общения и систему средств опосредованного общения. Он показал ограниченность понимания общения только как про­цесса передачи информации и воздействия одного человека на другого,подчеркнув его специфику именно как взаимодействия. Наконец, принципиальную роль в последующем развитии соци­альной психологии сыграло введение им понятия «совокупно­го субъекта» и определение его специфических качеств как об­щности людей.

Системно-уровневый подход сыграл особую роль в способе со­отнесения и связи разных социально-психологических явлений, сущностей и образований; личность, группа, общество рассмат­ривались уже как связанные не только горизонтальными, но и вертикальными связями. Это позволило глубже понять роль об­щественных отношений, которая считалась основной социаль­но-психологической детерминантой и группы, и личности. Во второй половине семидесятых и начале восьмидесятых годов положение о роли общественных отношений из общего и доста­точно абстрактного методологического принципа превратилось в интересную дискуссионную проблему. Так, Буева — известный философ, интенсивно разрабатывавший в тот период проблему общения, показала, во-первых, соотношение общественных от­ношений и общения, в котором «общение есть непосредственно наблюдаемая реальность и конкретизация всех общественных отношений, их персонификация, личностная форма [14, с. 142].

Во-вторых, она ввела, опираясь на положения Маркса о харак­терных экономических масках лиц, определение общественных отношений как безличных, одновременно, правда, совершенно справедливо заметив, что общественные отношения имеют объективный и субъективный аспекты. Но под объективным она имеет в виду систему объективных связей личности с условия­ми ее бытия и жизнедеятельности, которая определяется ее кон­кретным местом в обществе, ее принадлежностью к различным социальным общностям. Андреева в своей статье начала вось­мидесятых годов берет в качестве основного критерия опреде­ления общественных отношений их безличный характер, по­скольку в них индивиды «встречаются» как представители со­циальных групп [5]. Эту же точку зрения она воспроизводит в своей последней книге [3].

Повторяя нашу позицию, высказанную в тот период, следу­ет в дискуссионном порядке подчеркнуть то принципиальное по­ложение, что, во-первых, признание безличного характера об­щественных отношений исключает возможность раскрытия об­щественной сущности личности. Это имеет своим следствием признание только внешнего характера ее социальной детерми­нации. Во-вторых, когда Маркс говорит об отчужденном харак­тере и самих общественных отношений и об их отчуждении от личности (что эквивалентно безличности), он имеет в виду оп­ределенный конкретно-исторический тип общественных отно­шений, при котором и возникает такое отчуждение. Но свой­ственно ли это любым общественным отношениям? Если при­знать, что безличность свойственна любым общественным отношениям, то, следовательно, нужно признать, что нет исто­рии развития общественных отношений, нет истории как науки.

Если свести все общественные отношения к классовым или ролевым, то как перейти к социальным механизмам, которые являются движущими силами всей жизнедеятельности лично­сти? Сама Андреева, полемизируя с Парыгиным, отмечает, что социологи не ограничивают свой подход к личности ее качеством как объекта, но исследуют ее и как субъекта. Но как личность может быть субъектом в безличных отношениях? Представля­ется, что межличностные отношения находятся не просто «внут­ри» общественных, но радикально меняют свои характеристи­ки в зависимости от типа общественных отношений. В этом смысле и межличностные отношения могут быть «безличными», а не всегда такими, в которые, по мнению Андреевой личности включаются как «неповторимые человеческие индивидуально­сти» [2, с. 15]. На наш взгляд, также как Андреева подчерки­вает важность разных способов (типов) связи общения и деятель­ности [там же, с. 18], важно еще выявить разные типы связей общественных отношений, межличностных отношений и обще­ния, а также способы (типы) включения личностей в обществен­ные отношения в зависимости от характера последних. Мы пред­полагаем, что они задают характер противоречия личности и об­щества, которые и решаются личностью или воспроизводятся в неразрешенном виде. На наш взгляд, критерии определения об­щественных отношений, когда предполагают их расположение «над» индивидами, или, напротив, когда межличностные отно­шения между индивидуальностями располагаются «внутри» об­щественных, достаточно формальны и не учитывают изменчи­вости и противоречивости общественных отношений.

Эта дискуссия особенно интересна в настоящее время, когда произошла резкая смена общественных отношений, что и дает возможность более явственно выявить их роль как категории в социальной психологии и как реальности в общественной пси­хологии.

Сущность общественных отношений нельзя отождествлять с той формой их проявления, которая наблюдаема на уровне груп­пы и личности, когда в них включается личность, а осуществ­ляет их группа. Необходимо выявлять разные формы проявле­ния общественных отношений, которые, например, можно об­наружить не только в межличностных отношениях и общении, но и в самой сущности личности, в способе ее жизнедеятельно­сти. Мы выдвинули гипотезу о противоречиях индивидуально­го бытия личности как проявлении общественных отношений (Абульханова-Славская).

Учет иерархии «личность, группа и общество» привлек вни­мание социальных психологов к вертикальным связям и спосо­бам их реализации в плане разработки и конкретизации с соци­ально-психологических позиций проблем управления (Ломов, Журавлев, и др.).

Таким образом, принцип системности в отечественной соци­альной психологии сыграл роль побудителя проблемного, дис­куссионного, исследовательского подхода в отличие от поиско­вого и одновременно объяснительного, который характеризовал первый этап ее возрождения и, естественно, был связан с идео­логическими установками и мировоззрением. Новое обращение к марксовым идеям, касающимся общественной сущности ин­дивида, кооперации и т. д., свидетельствовало о творческом, не догматическом отношении социальных психологов к марксиз­му, о потребности найти новые, не вошедшие в расхожий оби­ход советской идеологии идеи Маркса. Эта ситуация в социаль­ной психологии резко отличалась от ситуации в области исто­рического материализма, где мотивы «оттепели» 60-ых и обращение к западной социологии семидесятых годов привели к недекларируемому, но фактическому отходу от марксизма как не модного и недостаточно научного способа объяснения соци­альной действительности. В этом отношении социальная психо­логия оказалась ближе к социологии, которая как совершенно новое направление для традиционной отечественной совокупно­сти «общественных наук» сразу возникла вне ее, тяготела к эм­пирическим исследованиям и теориям среднего уровня и была «нейтральна» к марксизму, не должна была ни маскировать свою с ним прежнюю связь (подобно методологии историческо­го материализма), ни свой от него отход.

Научная ориентация социальной психологии на рубеже 70-80-ых годов заключалась в обращении к социально-психологи­ческим явлениям социалистической действительности, в кото­рой, в первую очередь, были выделены — социалистическое со­ревнование, в соответствии с ленинскими идеями, а также социально-психологический климат. Эти две, ставшие едва ли не ведущими проблемы, были связаны с поисками путей объяс­нения и изучения собственно социалистических способов реаль­ной организации труда и реальных социалистических отноше­ний в нем. Они характеризовали существенное изменение в раз­витии социальной психологии. Исследования проводились в секторе социальной психологии Института психологии РАН (Шо-рохова, Бобнева, Зотова и др.), а также другими коллективами.

А.В.Петровский является автором стратометрической концеп­ции и подхода, который, по его же словам, сложился между 1969 и 1973 г.г. и получил отражение в ряде статей.

Монография Пет­ровского появляется в 1979 году и репрезентирует теоретичес­кие и экспериментальные основы данного подхода [66]. Если мы охарактеризовали самое начало «реабилитации» психологии ше­стидесятых годов, то Петровский как историк науки и как тео­ретик социальной психологии фиксирует ее стремительное раз­витие: «на XVIII международном психологическом Конгрессе в 1966 г. наши психологи участвовали в работе ряда симпозиумов по социальной психологии. Значительное число докладов по со­циальной психологии было представлено на международные пси­хологические конгрессы в Лондоне (XIX, 1969), в Токио (XX, 1972), в Париже (XXI, 1976). На IV съезде психологов СССР (Тбилиси, 1971) было принято 74 материала (тезисы докладов и сообщений) по социальной психологии, а V съезд психологов СССР (Москва, 1977) имел в своем составе 5 симпозиумов по со­циальной психологии» [там же, с. 17-18].

Одновременно он дает следующую рубрикацию проблем социальной психологии:

1. Со­циально-психологические явления в больших группах.

2. Соци­ально-психологические явления в малых группах (в микросре­де). «Сюда относятся проблемы совместимости в замкнутых группах, межличностных отношений в группах, групповой ат­мосферы, общения, положения лидера и ведомых в группе, со­отношения формальных и неформальных групп, степени и при­чин сплоченности группы, восприятия человека человеком в группе, ценностных ориентации в группе и многие другие. Сюда же должна быть отнесена проблема психологических особенно­стей коллектива как группы высшего уровня развития. 3. Со­циально-психологические проявления личности человека (соци­альная психология личности)» [там же]. Из этого перечня оче­видна степень проработанности второй проблемы, и не изученность, как отмечает автор, первой.

Характеризуя выработанные к тому времени определения коллектива Парыгиным, Платоновым, Мансуровым и др., Пет­ровский оценивает их как относящиеся к социологическим оп­ределениям и не предполагающие способов объяснения суще­ствующих в коллективе отношений посредством обращения к об­щественно значимым целям (что присутствовало почти во всех определениях) и к самой совместной деятельности. Развитие концепции Петровского в плане теоретическом и эмпирическом началось с исследования коллективистического самоопределе­ния личности как своеобразной антитезы концепции американ­ского конформизма (Р.Кратчфилда и др.). Суть эксперимента со­стояла в создании, по словам автора, некоторой «психологичес­кой центрифуги», позволяющей выявить людей, способных в условиях группового давления отстаивать первоначально при­нятую группой (и ими самими, в том числе) этическую позицию, которой группа якобы изменила. От этих индивидов удается от­делить тех, кто поддавшись групповому давлению, отказался от принятых ранее ценностей (И.А.Оботурова). Далее был осуществлен переход от рассмотрения коллективистического самооп­ределения относительно общечеловеческих ценностей к самооп­ределению в связи с принятыми в группе ценностями (А.А.Ту­ровская). Таким образом, первой характеристикой коллектива, в определении которого Петровский, как и другие советские социальные психологи, опирался на Макаренко, явилось преоб­ладание коллективистического самоопределения; вторым при­знаком являлась сплоченность как ценностно-ориентационное единство, исследованная В.В.Шпалинским.

Раскрытие сплоченности как ценностно-ориентационного единства прямо противопоставлялось взглядам Фестингера, Хо-уманса и др., которые судили о сплоченности по числу комму­никативных актов, интенсивности и длительности взаимодей­ствия. Сплоченность трактовалась как совпадение оценок и ус­тановок группы по отношению к объектам, для нее значимым и актуальным для ее совместной деятельности. Шпалинский, осуществлявший экспериментальное исследование, замерял ча­стоту взаимодействий, характерных для всей группы и отдель­ных членов на протяжении двух лет. Далее сравнивались дан­ные о среднем количестве контактов, присущих каждому инди­виду в разные периоды функционирования и развития группы. Однако значимой зависимости между частотой и интенсивнос­тью взаимодействий и уровнем развития группы не было обна­ружено. Сама сплоченность как ценностно-ориентационное един­ство исследовалась посредством ранжирования идеальных оце­нок лидера каждым испытуемым отдельно, и полученные по каждому ранги сравнивались затем с обобщенным модальным рядом качеств лидера. Сравнивая кривые, полученные на иде­альной модели сплоченной группы, с кривыми разных групп выявляли особенности сплоченности. Результаты по данной методике затем сопоставлялись с данными социометрии, пост­роенной на основании связи с деятельностью группы. Макси­мально высокая сплоченность характеризовала высший уровень развития коллектива. Далее была выявлена прямая зависимость между сплоченностью группы и ее продуктивностью, а по­зднее — между сплоченностью и коллективистическим самооп­ределением (Т.В.Давыдова проверяла эту зависимость на студен­ческих группах): в группах с высоким уровнем сплоченности был наиболее высок процент лиц с феноменом коллективистическо­го самоопределения. Это исследование, осуществленное Петров­ским с коллективом сотрудников, отличалось редко достижимым единством теоретической модели и ее эмпирического исследо­вания.

На этапе исследований, осуществленных Петровским совме­стно с Шпалинским, произошло существенное расширение ин­терпретации ценностно-ориентированного единства. Основным теоретическим и эмпирическим референтом ценностно-ориенти­рованного единства (ЦОЕ), по Шпалинскому, являлась степень однородности установок членов группы в оценке лидера. По мне­нию Донцова [22], работа Шпалинского является существенным шагом в разработке генеральной идеи ЦОЕ как важнейшего по­казателя групповой сплоченности. Но он отметил и ограничен­ность данной концепции, заключающуюся в том, что в исследо­вании не нашла своего отражения собственно деятельностная, активная сторона процесса реализации ЦОЕ, а также пристрас­тность и субъективная вариативность в оценке лидера. Донцов отмечал, что большой цикл оригинальных экспериментальных работ по исследованию организационного единства, в частности сенсомоторнои согласованности был проведен Уманским и его сотрудниками.

В результате анализа теоретико-эмпирических составляющих концепции Петровского, Донцов дал существенную обобщенную характеристику основных направлений изучения групповой спло­ченности отечественными и зарубежными специалистами, кото­рую выстроил в форме уровневого описания групповой сплочен­ности:

1. Эмоциональные отношения, занимающие значительное ме­сто в исследованиях психологов, методическим аппаратом из­мерения которых является социометрическая техника. Петров­ский совместно с Папкиным выделил такой психологический па­раметр групповой активности, который, в отличие от простых непосредственных эмоциональных отношений (симпатии и ан­типатии), заключался в действенной эмоциональной идентифи­кации. Это особая форма интерперсональных отношений, где эмоции одного из членов группы определенным образом моти­вируют поведение других членов группы, направляя его не толь­ко на осуществление задачи деятельности, но и на устранение фрустрирующих воздействий на товарища.

2. Изучение когнитивно-оценочных аспектов внутригрупповой активности, где за показатель сплоченности берется степень согласования (сходства) различных по характеру представлений, ориентации или интересов членов группы. Чем выше мера подобного сходства, тем выше уровень сплочения группы. (Донцов ссылался, в частности, на другой, чем Шпалинского, вариант изучения ценностно-ориентационного единства Р.С.Вейсманом, который выявлял его по мере единообразия в выборе личност­ных качеств).

3. Изучение условий оптимальности группового взаимодей­ствия, нацеленного на решение стоящих перед группой задач. Донцов отнес к этому направлению работы Обозова, выявивше­го степень подобия точностных и скоростных характеристик ис­пытуемых, связанных с успешностью деятельности.

Резюмирую представленность этих аспектов в концепции Пет­ровского, Донцов отметил, что она является многоуровневой. Пер­вый поверхностный уровень образуется межличностными эмоци­онально-контактными отношениями, не опосредованными содер­жательной стороной совместной деятельности, второй— опосредован ценностными характеристиками коллективной де­ятельности, являющимися показателями уровня развития самой группы и, наконец, третий — ядерный слой образуется связями и отношениями «ответственной зависимости» (которые, заметим, были выделены еще Макаренко), т. е. совокупностью групповых характеристик, определяемых конкретной целенаправленной деятельностью. А состояние сплоченности может быть свойствен­но каждому из указанных слоев. Он отметил, что данные полу­ченные Шпалинским, Ю.Л.Неймером, а также Будаси и Вайсманом относятся к характеристикам второго слоя.

Для характеристики третьего слоя, по мнению Донцова, не­обходимо понимание предметного (по А.Н.Леонтьеву) характе­ра деятельности, поскольку учет целеполагания не исчерпыва­ет предметности социальной деятельности. По мнению Донцо­ва, предметность выступает основой социально-психологической интеграции коллектива, а ценностные характеристики предмет­ности совместной деятельности обусловливают включенность данной социальной группы в систему общественных отношений. Для проверки такого суждения Донцовым был использован ме­тодический прием, который состоял в выявлении мотивационного ядра выбора (отражающего позицию учителей в отношении учеников как объектов воспитания и коллег как членов профес­сиональной группы) и сводился в варианте А к характеристике учителем школьников, а в варианте Б — к характеристике учи­телем учителей. Оказалось, что согласованность реальных оце­нок учащихся выше, чем согласованность представлений об идеальном облике ученика, а в случае Б была получена обратная зависимость. Дальнейшая дискуссия между Донцевым и Петров­ским касалась интерпретации этих данных в свете критерия предметности деятельности и его специфичности для тех или иных профессиональных отношений [22, с. 67-72].

Существенным развитием стратометрической концепции Пет­ровского Донцовым явилось указание на интегративнность груп­повых процессов в силу их включенности в общественные отноше­ния. Таким образом, Донцов предложил иной, идущий от интер­претации конкретной модели подход к пониманию общественных отношений.

Следует заметить, что все направление исследований Петров­ского непосредственно переходило от изучения детских и сту­денческих коллективов к трудовым, без учета принципиальной разницы между ними, которая и была выявлена в последующем ходе развития теории коллективов в отечественной социальной психологии и определенного способа интерпретации обществен­ных отношений, лежащих в их основе.

Как резюмирует сам Петровский, значение его концепции для отечественной психологии заключалось в распространении прин­ципа деятельности, образующего центральное звено марксисткого общепсихологического понимания человека, на область со­циальной психологии коллектива. Андреева определяет теорию деятельностного опоспредования межличностных отношений как молодую.

Можно сказать, что эта концепция явилась выражением, в свою очередь, этапа молодости и самой отечественной социаль­ной психологии. Вместе с тем, оценивая ее историческое значе­ние с сегодняшних позиций, отметим, что без построения такой модельной теории, идущей от концепта к модельного же типа экспериментам, по характеру приближающимся к американс­ким образцам разнообразных вариаций групповых отношений, было бы невозможно перейти к изучению полидетерминирован­ности и противоречий развития и динамики реальных коллек­тивов и построению их типологии, отвечающей принципам ре­ализации общественных отношений. Деятельностное опосредо­вание эмпирически в основном было конкретизировано через ценности, что было свойственно эпохе сохраняющегося социаль­ного оптимизма, который уже шел на спад, судя по исследова­ниям удовлетворенности — неудовлеторенности в реальном про­изводстве. Иными словами, в самой конкретике подхода Петровского в сравнении с прекрасно проанализированными им запад­ноевропейскими и американскими работами, реализовались лучшие ценностные — ив этом смысле идеальные характерис­тики нашего общества, воплощенные в коллективизме. Он — в известном смысле так же, как (в основном) и ленинградские пси­хологи, — выбрал в качестве объекта исследования идеальную модель, оставив в стороне реальные трудовые и производствен­ные коллективы. Однако, как покажет наш дальнейший анализ, из концепции Петровского можно было бы вывести далеко иду­щую гипотезу: а мог ли существовать подлинный коллективизм в системе социальных и прежде всего производственных (а не профессиональных) отношений или же он существовал только там, где держался на энтузиазме людей, на их ценностях, пласт которых и вобрал в свое определение коллектива Петровский?

Концепция Петровского оказалась также интересной тем, что она представила социально-психологический способ реализации деятельностного подхода и один вариант связи общения и дея­тельности (если иметь в виду идею Андреевой о разных спосо­бах их связи). Общение и деятельность оказались рассмотрен­ными не в виде теоретически допустимых вариантов их связи, а в конкретном времени-пространстве коллектива.

Период 60-70-ых годов, как было отмечено, начинается дис­куссиями о предмете социальной психологии и может быть оп­ределен как завершающий эти дискуссии: дискуссии прекраща­ются, уступая место исследованиям этого предмета. В середине 70-ых годов Шорохова как методолог социальной психологии суммирует, классифицирует точки зрения на ее предмет, кото­рые к тому времени устоялись. Первая точка зрения, считает она, рассматривает в качестве центральной проблемы социаль­ной психологии личность, взаимоотношение личности и коллек­тива, социально-историческую типологию людей, общение.

Вторая точка зрения берет в качестве основного предмета массовидные явления психики, коллективную психологию, психо­логию классов, наций и иных устойчивых общностей.

Представители третьей точки зрения считают, что социальная психология это наука и о групповой, массовой психологии и об особенностях поведения личности в группе [114]. Из этой класси­фикации очевидно, что все три точки зрения — в основном — взаимодополнительны. Она дает характеристику места социальной психологии в системе наук, различие взглядов на этот ее статус и, наконец, триединый путь развития, состоявший в развитии теории, расширении конкретных эмпирических исследовании и со­здании центров. Последний также завершается к концу 70-ых.

В качестве некоторого четвертого «русла» может быть назва­но зарождение в социальной психологии направления политичес­кой психологии (Ю.А.Шерковин [115], С.К.Рощин), критического анализа западно-европейской и американской психологии (П.Н.Шихирев и др.), а также все развивающейся проблемати­ки психологии и социальной психологии управления (Рубахин, Ломов, Журавлев и др.). Это четвертое «русло» позволяет выя­вить возникновение тенденции к дифференциации социальной психологии. Эта дифференциация была имплицитно заложена в различии взглядов на сам предмет, разнообразии организацион­ных психологических центров (Москва, Ленинград, Минск, Курск и т. д.), в различии предметов исследования.

Как отмечалось, социальная психология вследствие длитель­ного периода ее запрета не испытала столь сильного идеологи­ческого влияния как проблемы общей психологии и психологии личности. Однако именно в области социально-психологического исследования личности это влияние проявилось достаточно чет­ко, в силу чего разработка проблем социальной психологии лич­ности не может не рассматриваться в этом социально-историчес­ком контексте. В 1973 г. вышла в свет книга Г.Л.Смирнова «Советский человек» [90], которая стала, с одной стороны, сво­еобразным идеологическим программным документом для уче­ных, работающих в данной области, с другой — предложила та­кой взгляд на личности, который отвечал коммунистической, партийной трактовке этики и морали. Мораль рассматривалась как составляющая идеологических отношений и в этом качестве проецировалась на определение личности.

Первой попыткой немного отойти от такой трактовки была вы­шедшая год спустя книга Архангельского «Социально-этические проблемы теории личности» [7], в которой появляются катего­рии субъекта нравственных отношений и представление не только о моральных обязанностях, но и правах, что явилось косвенной характеристикой такого субъекта, а нравственность трактовалась не только как особенность сознания, но и деятельности.

Значительной данью нравственно-этическому подходу к лич­ности со стороны социологов было включение Ядовым ценнос­тей в качестве высшего уровня в его диспозиционную теорию личности. Однако сближению этической и личностной пробле­матики препятствовала существовавшая в общественном сознании социологизация и идеологизация морали как формы обще­ственного сознания, несмотря на то, что ряд глубочайших прин­ципов субъектного подхода к этическим проблемам был выска­зан в вышедшей к тому времени работе Рубинштейна «Человек и мир» [86] и Дробницкого «Понятие морали» [25].

В секторе социальной психологии академического Институ­та психологии с 1974 г. начало разрабатываться оригинальное направление исследований регуляции поведения личности соци­альными нормами. Шорохова и Бобнева выступили в качестве ответственных редакторов трех коллективных монографий. С одной стороны, оно оказалось гораздо более широким, чем толь­ко рассмотрение нравственных аспектов сознания личности или вообще ценностного морального сознания, с другой — оно зада­вало новую парадигму в трактовке взаимодействия личности и общества, в том числе и в нравственно-этическом отношении, поскольку отправлялось не от идеологии и морального сознания, а от указанного соотношения личности и общества. Социальные нормы, которые, по определению Бобневой, представляют объект системного междисциплинарного исследования, не про­ецируются на индивида, а выступают в функции включения личности в различные группы и общество в целом, превращая человека в субъекта социального поведения и разнообразных об­щественных отношений [12]. Они обеспечивают осуществление индивидами необходимых и адекватных форм поведения, т. е. носят ярко выраженный предписательный характер. В свою оче­редь, ценностные ориентации личности, ее моральное сознание, система внутренних регуляторов, оценок и т. д. есть не что иное как способы презентации в сознании личности социальных норм, т. е. результат сознательного или неосознанного отношения к ним, их приятия, которые в целом составляют внутренние ре­гуляторы поведения личности. Поведение личности рассматри­валось одновременно и как нормативное, и как проблемное, т. е. поведение в проблемной ситуации, требующей самоопределе­ния личности, выбора и норм, и способов поведения. Сама лич­ность выступала как субъект регуляции поведения, а не меха­нический параллелограмм детерминирующих ее сил.

При таком понимании в известном смысле «реабилитирова­лась» категория поведения, которая для отечественных психо­логов часто казалась жупелом бихевиоризма и одновременно на­полнялась общеличностным и социально-психологическим со­держанием.

От нормативно-стандартизирующего подхода был обеспечен легкий переход к анализу нормативного группового поведения, а также к изучению соотношения нормативной и мотивацион-ной систем при анализе групповых норм и групповых взаимо­действий. Исследования и теории, соотносившие межличност­ные отношения с деятельностью, были обогащены категорией поведения, носившей одновременно и личностный и групповой характер. «Усвоение человеком выработанных обществом норм наиболее эффективно,- писала Шорохова, — когда эти нормы включаются в сложный внутренний мир личности как его орга­нический компонент. Однако человек не только усваивает внеш­не заданные, но и вырабатывает личностные нормы. С их помо­щью он предписывает, нормативно задает себе свою личностную социальную позицию в мире социальных отношений и взаимо­действий..» [115]. Она заключает, что в работах, посвященных психологическим механизмам регуляции социального поведения и социальной психологии личности, была предпринята попытка комплексного учета и сопоставления различных факторов и ре­гуляторов, оказывающих воздействие на поведение человека, и собственно психологических механизмов действия этих факторов, регулирующих поведение человека при сочетании последних.

Таким образом была преодолена демаркационная граница между общей и социальной психологией личности, а также меж­ду индивидуальным и групповым поведением. Существенное ме­сто занимало теперь изучение отклоняющегося поведения и ме­ханизмов адаптации личности с точки зрения оптимальных и для нее, и для организации норм функционирования.

Комплекс проблем личности в трудовой, а не любой другой деятельности, личности и коллектива и определения последне­го в отличие от любой другой группы рассматривался в работах Платонова. Он предложил определение, которое стало широко использоваться в литературе: «коллектив — это группа людей, составляющая часть общества, объединенная общими целями и близкими мотивами совместной деятельности, подчиненными целям данного общества» [33, с. 12]. Проведя различие между организованными и неорганизованными группами, он, в свою очередь, дифференцировал последние на коллективы и корпо­рации по различию характера целей деятельности. Целевой и ценностный принципы были, как известно, положены и в осно­ву определения коллектива Петровским, однако, в отличие от последнего, Платонов подчеркивает и близость мотивации его членов и совместный, а не просто опосредствующий, характер деятельности. Можно сказать, что с момента употребления Пла­тоновым этого понятия, началось и развилось целое направле­ние социально-психологических исследований совместной дея­тельности, теоретическое определение которой и ее отличие от индивидуальной,с одной стороны, и от общения, с другой, было дано Ломовым, а основные принципы исследования и структу­ра организации определены — уже в 80-ых годах Журавлевым [38, 39].

Платонов подверг специальному анализу понятие совмести­мости (отличное от сплоченности) и социально-психологически определил ее как способность группы стать самоуправляющим­ся коллективом. Под руководством Платонова было проведено эмпирическое изучение 17 видов (от семьи до воинского коллек­тива) групп и реализована идея об органической связи коллек­тива и личности.

«Социально-психологический метод изучения личности, — пи­сал он, — должен учитывать, как она проявляется в коллектив­ной деятельности и отражается в коллективном сознании в виде коллективного мнения о ней в целом и о ее отдельных свойствах» [70, с. 157]. Опираясь на это общее положение и работы Бодале-ва по восприятию и познанию людьми друг друга, он предложил понятие «характеристика» личности, в которой как социально-психологическом явлении отражаются «глубина или поверхность, широта или односторонность, достоверность (объективность) или ошибочность» [там же, с. 159], а также предвзятость и субъек­тивизм, возникающие в процессе общения человека с человеком. Понятие характеристики хорошо вписывалось в терминологию советского кадрового и специально партийного обихода. Процесс обобщения разных характеристик человека членами группы он разделил на ряд стадий — стихийно-обыденную, целенаправлен­ную и организационную и на этом основании предложил свой оригинальный метод обобщения независимых характеристик, который вошел в практику отечественной психологии. По мере сближения социальной психологии с психологическими пробле­мами управления он начал использоваться для оценки личности руководителя.

В этот же период ленинградские психологи разрабатывают уг­лубленный вариант известного метода экспертных оценок, ши­роко применяемого в зарубежной психологии, включая в него комплекс характеристик личности и по объективным результатам трудовой деятельности (прошлой и настоящей), и собствен­но экспертным суждениям и по результатам специальных тесто­вых (экзаменационных) задач [37]. В характеристику личности закладываются и деловые, профессиональные, и коммуникатив­ные, и собственно личностные качества, а ее надежность дости­гается целым рядом методологических, методических и собствен­но математических процедур. Таким образом, от методологичес­ких дискуссий о том, включать ли личность в предмет социальной психологии и какое именно место она в нем занимает, социальные психологи перешли к конкретным исследованиям социальной психологии личности.